Впрочем, эта строгость нравов касается только замужних женщин: девушки наслаждаются величайшей свободой и пользуются ею так, что никто не смеет им ничего сказать.
Французы, брошенные судьбою среди этих странных племен, вовсе не понимали жизни индейцев. Валентин особенно находился в беспрерывном удивлении, которое впрочем остерегался показывать и в разговоре, и в поступках. Приключение с колдуном поставило его так высоко в уважении жителей селения, что он по справедливости опасался, чтобы малейший нескромный вопрос не свергнул его с того пьедестала, на котором он пока держался.
В один вечер, когда Луи готовился, по принятой привычке, обходить хижины, в которых находились больные, чтобы облегчить их страдания насколько позволяли его ограниченные познания в медицине, Курумилла вдруг явился к французам и пригласил их участвовать на пиру, который давал новый колдун, выбранный на место умершего. Валентин обещал быть вместе со своим другом.
Из того, что мы рассказали выше, легко понять, какое огромное влияние имеет колдун на всех членов своего племени; стало быть, выбор сделать трудно и редко бывает он хорош. Колдуном обыкновенно выбирают женщину; ежели же мужчину, то он надевает женское платье, которое носит всю жизнь. Впрочем, большею частью, это звание переходит по наследству.
После значительного количества выкуренных трубок и нескончаемых речей, вместо прежнего колдуна выбран был старик с кротким и услужливым характером, за всю свою продолжительную жизнь не имевший ни одного врага. Обед был, как и следовало предполагать, обильный, с любимым блюдом ароканов – ульпой и орошенный бесчисленным количеством хихи. В числе различных блюд находилась между прочим огромная корзина круто сваренных яиц; индейцы набросились на них с особенной жадностью.
– Почему не кушаете вы яиц? – спросил Курумилла Валентина. – Разве вы их не любите?
– Извините, вождь, – отвечал тот, – я очень люблю яйца, но приготовленные не таким образом... этими легко подавиться!
– А! Понимаю! – отвечал Ульмен. – Вы предпочитаете их сырые.
Валентин расхохотался.
– Вовсе нет, – сказал он, опять сделавшись серьезным, – я очень люблю яичницу или яйца, сваренные всмятку, но не ем ни крутых, ни сырых.
– Что хотите вы сказать? Яиц нельзя иначе сварить как вкрутую.
Молодой человек с изумлением посмотрел на индейца, потом сказал тоном глубокого сострадания:
– Как, вождь, вы знаете только этот способ варить яйца?
– Наши отцы так ели их, – отвечал ульмен.
– Несчастные! Как же я о них сожалею; они не знали одного из величайших наслаждений в жизни! Хорошо же... – прибавил он с забавным энтузиазмом, – я хочу, чтобы вы меня обожали как благодетеля человечества; словом, я хочу научить вас, как надо варить яйца всмятку и делать яичницу. По крайней мере, воспоминание обо мне не погибнет между вами; когда я уеду, и вы будете есть одно из этих кушаний, вы не перестанете думать обо мне.
Несмотря на свою печаль, Луи улыбался шуткам и неисчерпаемой веселости своего молочного брата, в характере которого каждую минуту парижский уличный мальчишка одерживал верх над серьезным мужчиной. Вожди с радостью приняли предложение француза и с громкими криками спрашивали его, какой день назначит он для исполнения своего обещания.
– Я не хочу заставлять вас долго ждать, – отвечал он, – завтра на площади, перед всеми воинами племени Большого Зайца, я покажу вам, как надо приготовлять яйца всмятку и яичницу.
При этом обещании удовольствие вождей дошло до высочайшей степени; хиха полилась еще сильнее и скоро ульмены так напились, что начали петь во все горло. Музыка эта произвела на французов такое действие, что они убежали опрометью, заткнув себе уши.
Пир еще долго продолжался после их ухода.
ГЛАВА XXII
Объяснения
Однако нам пора возвратиться к дону Грегорио Перальта, на ферму которого была отвезена донна Розарио после своего чудесного избавления. В первые дни после отъезда французов не случилось ничего особенного. Донна Розарио обыкновенно запиралась в своей спальне и оставалась почти постоянно одна. Молодая девушка, как все уязвленные души, старалась забыть действительность и предавалась мечтаниям, желая соединить и сохранить благоговейно в глубине сердца то счастливое воспоминание, которое иногда позлащало солнечным лучом ее печальную участь.
Дон Тадео, занятый политикой, виделся с молодой девушкой очень редко и очень непродолжительно. Перед ним донна Розарио старалась казаться веселой, но страдала еще более от необходимости скрывать в глубине сердца свое несчастье. Иногда она выходила в сад, задумчиво останавливалась в боскете, где происходила ее встреча с Луи, и по целым часам думала о том, кого она любила и кого сама принуждена была удалить от себя навсегда.
Эта прелестная девушка, кроткая, невинная, столь достойная любви, была осуждена неумолимым роком вести постоянно жизнь одинокую и страдальческую; она не имела ни одного родственника, ни одного друга, которому могла бы вверить тайну своей горести. Ей было едва шестнадцать лет, а уже душа ее была разбита: цвет лица ее увядал, большие голубые глаза, полные слез, все чаще устремлялись к небу, как к единственному прибежищу, остававшемуся у нее; казалось, она была соединена с землею самой тонкой нитью, которая могла разорваться при малейшем усилии.
История этой молодой девушки была очень странна. Никогда она не знала своих родителей; она не сохранила ни малейшего воспоминания ни о поцелуях матери, ни о нежных ласках юности. Она всегда была одна и жила в семье чужой и равнодушной. Наивные радости детства были ей чужды. Она знала только скуку и печаль, была лишена всяких дружеских связей юных лет, которые незаметно приготовляют душу к сладостным излияниям, вызывают смех сквозь слезы и утешают поцелуем.
Дон Тадео был ее единственным другом; никогда он не оставлял ее, с величайшей заботливостью пекся о ее материальном благосостоянии, улыбался ей, всегда говорил с ней ласково; но дон Тадео был человек слишком серьезный, чтобы понять тысячи мелочных забот, которых требует воспитание молодых девушек. Донна Розарио испытывала к нему только глубокую, почтительную дружбу, отдаляющую всякие наивные признания, которые в ранней молодости девушка осмеливается делать матери или подруге одного с нею возраста.
Посещения дона Тадео были окружены непонятной тайной. Иногда, без всякой видимой причины, он вдруг заставлял молодую девушку бросать людей, которым поручил ее, увозил ее с собою, заставив переменить имя, и принуждал к продолжительным путешествиям – таким образом ездила она во Францию, потом вдруг он привозил ее опять в Чили и переезжал с нею из одного города в другой, никогда не объясняя, по каким причинам несчастная должна была вести такую странствующую жизнь. Привыкшая полагаться только на себя с самого раннего детства, эта молодая девушка, столь слабая и деликатная по наружности, была одарена энергией и твердостью характера, которых сама в себе и не подозревала, но которые, без ее ведома, поддерживали ее и должны были во время опасности оказать ей большую услугу.
Часто донна Розарио, побуждаемая инстинктом любопытства, столь свойственного ее возрасту, старалась искусными вопросами уловить какой-нибудь луч света, который мог бы служить ей путеводной нитью в мрачном лабиринте, окружавшем ее; но все было бесполезно, дон Тадео оставался нем. Только однажды, он долго смотрел на нее с грустью, потом прижал ее к груди и сказал прерывающимся голосом:
– Бедное дитя! Я сумею защитить тебя от твоих врагов.
Кто могли быть эти страшные враги? Зачем преследовали они невинного, простодушного ребенка, незнакомого со светом и никогда никому не вредившего?
Эти вопросы донна Розарио задавала себе беспрестанно, но они всегда оставались без ответа.
В один вечер, когда печальная и задумчивая как всегда, она лежала в кресле в своей спальне, перелистывая книгу, которую не читала, дон Тадео пришел к ней, по обыкновению поцеловал ее в лоб, стал напротив нее и, посмотрев на нее с грустью, кротко сказал:
– Мне надо поговорить с вами, Розарио.
– Я слушаю вас, друг мой, – отвечала она, стараясь улыбнуться.
Но прежде чем мы приведем этот разговор, мы должны дать читателям некоторые необходимые объяснения.
Подобно всем другим странам Южной Америки, Чили долго находившийся под испанским игом, получил независимость скорее по слабости своих прежних властителей, нежели своими собственными силами. Мы говорили в прежнем нашем рассказе, что южные американцы не сохранили ни одной из добродетелей своих предков; зато они обладают всеми их пороками. Лишенные самых первых начал образования, без которого невозможно не только исполнить, но даже замыслить что-нибудь великое, чилийская нация, став свободною, естественным образом сделалась игрушкою интриганов, которые прикрывали лозунгами патриотизма необузданное честолюбие; напрасно она боролась; врожденная беспечность ее жителей и легкомыслие их характера были непреодолимым препятствием для всякого истинного улучшения.
В то время, в которое происходила наша история, Чилийская республика страдала под игом генерала Бустаменте. Этот человек, не довольствуясь тем, что был ее министром, мечтал сделаться протектором. Осуществление этой идеи не было невозможно. По своему географическому положению, Чили почти независим от тех беспокойных соседей, которые в государствах Старого Света наблюдают за всеми поступками других наций, готовые произнести свое veto тотчас, как только что-нибудь угрожает их интересам.
С одной стороны Чили отделен от Верхнего Перу обширной пустыней Амакама, почти непроходимой, так что одна Боливия могла отважиться на несколько робких замечаний, но Бустаменте намеревался включить эту республику в свою новую конфедерацию; с другой стороны огромные пустыни и Кордильерские горы отделяли его от Буэнос-Айреса, который не имел ни воли, ни силы противиться честолюбивым планам генерала. Только один народ мог вести с ним жестокую войну: ароканы. Эта маленькая неукротимая нация, земля которой вошла, так сказать, железным углом в самую середину Чили, сильно тревожила Бустаменте. Он решился вести переговоры с токи ароканским, намереваясь, если планы его удадутся, соединить все свои силы, чтобы завоевать этот край, который выстоял в борьбе с испанскими завоевателями. Словом, Бустаменте мечтал создать в Южной Америке, объединив Чили, Ароканию и Боливию. К несчастью для Бустаменте, в нем не было качеств великого человека. Он был просто солдат, выскочка, несведущий, жестокий и слишком самоуверенный.
Когда Америка затеяла войну с Англией, образовались многочисленные тайные общества. Самым могущественным из них было общество Мрачных Сердец. Люди, стоявшие во главе его, были люди умные, образованные, по большей части воспитанные в Европе. После провозглашения чилийской независимости тайные общества, не имея более цели, исчезли. Осталось только одно: общество Мрачных Сердец. Оно хотело образовать народ, сделать его достойным занять место между народами цивилизованными и в особенности освободить его от притеснений честолюбцев. Эту обязанность общество Мрачных Сердец выполняло неукоснительно.
Выздоровление Бустаменте опечалило Мрачные Сердца, но дон Тадео, распространивший повсюду известие о том, каким чудом пережил он свою казнь, и снова став во главе их, возвратил им если не мужество, которое им не изменяло, то надежду.
Как ни искусны были проделки, которые употреблял Бустаменте для того, чтобы прикрыть свои планы, Мрачные Сердца, повсюду имевшие приверженцев, угадали его намерения. Они старательно наблюдали за всеми его поступками, предвидя, что близка та минута, в которую враг их сбросит с себя личину.
Таким образом они узнали об отъезде выздоравливающего Бустаменте в Вальдивию. По какой причине, когда здоровье его было еще слабо и покой был так для него необходим, отправлялся он в эту отдаленную провинцию? Надо было узнать это во что бы то ни стало и приготовиться на всякий случай. Мрачные Сердца приняли для того всевозможные меры и сверх того решили, что Король Мрака сам отправится в Вальдивию, чтобы, в случае надобности, быть готовым тотчас же начать сопротивление.
Дон Тадео не хотел оставить донну Розарио, подверженную преследованиям Красавицы; он один мог защитить молодую девушку. Как только Мрачные Сердца разошлись, дон Тадео вернулся на ферму к донне Розарио.
– Милое дитя, – сказал он, – я принес вам дурное известие.
– Говорите, друг мой! – прошептала молодая девушка.
– Дела, не терпящие отлагательств, требуют моего присутствия в Вальдивии.
– О! – вскричала она с ужасом. – Вы не оставите меня здесь?
– Я действительно имел сначала такое намерение, – возразил дон Тадео, – мне казалось, что это убежище представляет все гарантии безопасности: но успокойтесь, – прибавил он, – я переменил мои планы на ваш счет; я подумал, что, может быть, вы предпочтете поехать со мной.
– О да! – сказала донна Розарио с живостью. – Как вы добры! Когда же мы едем?
– Завтра, милое дитя, на рассвете.
– Я готова, – отвечала она, подставив своему другу лоб, на котором он запечатлел поцелуй.
Дон Тадео ушел. Молодая девушка немедленно занялась приготовлениями к путешествию.
Почем знать? Может быть, бедное дитя, не смея признаться самой себе, надеялась увидеть того, кого любила! Любовь – луч божественного солнца, освещающий самые темные ночи!
ГЛАВА XXIII
Чингана
Вальдивия, основанная в 1551 году испанским завоевателем доном Педро де Вальдивией, город, лежащий в плодородной Гвадалланквенской долине, в двух милях от моря, на левом берегу глубокой реки, по которой могут свободно плавать большие корабли.
Город этот очарователен; улицы его широки и прямы, дома выбелены, только выстроены в один этаж по причине частых землетрясений. Все они кончаются террасами. Повсюду высокие колокольни многочисленных церквей и монастырей, которые занимают более трети всего города. Число монастырей в Америке огромно; можно с уверенностью сказать, что Новый Свет – Обетованная Земля монахов; в Америке вы встретите их на каждом шагу.
Благодаря своим обширным торговым связям и своей гавани, которая служит местом стоянки для многочисленных китобойных судов и кораблей, заходящих в Вальдивию для починки после или прежде обхода мыса Горн, этот город отличается кипучей деятельностью, которая вообще довольно редко встречается в американских городах.
Дон Тадео приехал в Вальдивию с доном Грегорио и с донной Розарио вечером, на шестнадцатый день после отъезда из фермы своего друга. Они очевидно очень торопились, потому что в этой стране, где путешествовать возможно только верхом, длинный переезд, совершенный ими в такой короткий срок, может считаться изумительным.
Если бы дон Тадео и дон Грегорио захотели, им было бы легко въехать в город в два или в три часа пополудни, но они нарочно выбрали для этого ночь. Им хотелось, чтобы в Вальдивии, где они многим были известны, никто не подозревал об их присутствии, во-первых, потому, что причины, заставившие их приехать, требовали полной конфиденциальности, а во-вторых, и потому, что дон Тадео был принужден скрываться от полицейских агентов, которые получили приказание арестовать его повсюду, где бы он ни встретился им.
К счастью, в этом краю без какого-нибудь совершенно особенного случая или стечения непредвиденных обстоятельств, полиция никогда никого не арестует, если те, кого она преследует, сами добровольно не отдадутся ей в руки, а это, мы должны признаться, случается редко.
Так как дон Тадео во время своего пребывания в Вальдивии должен был вести жизнь сообразно с делами, которые привели его туда, он не мог иметь постоянного, хорошо устроенного жилища, чтобы не быть известным никому из городских жителей. Поэтому дон Тадео прямо отправился в монастырь Урсулинок и поручил донну Розарио настоятельнице этого монастыря, своей родственнице, достойной женщине, которой он полностью доверял.
Донна Розарио охотно приняла предложенное ей убежище, где она надеялась быть в безопасности от преследований своих невидимых врагов.
Как только дон Тадео простился со своей питомицей и с почтенной настоятельницей Урсулинок, он поспешно отправился к дону Грегорио, с которым расстался при въезде в город, чтобы их не заметили вместе.
– Ну что? – спросил дон Грегорио, увидев своего друга.
– Она в безопасности, по крайней мере я так думаю, – отвечал дон Тадео со вздохом.
– Тем лучше, потому что нам надо удвоить предосторожности.
– Почему?
– С тех пор как я с вами расстался, я расспрашивал, осведомлялся, прохаживаясь по пристани!
– Ну что ж?
– Как мы и предполагали, Бустаменте здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Французы, брошенные судьбою среди этих странных племен, вовсе не понимали жизни индейцев. Валентин особенно находился в беспрерывном удивлении, которое впрочем остерегался показывать и в разговоре, и в поступках. Приключение с колдуном поставило его так высоко в уважении жителей селения, что он по справедливости опасался, чтобы малейший нескромный вопрос не свергнул его с того пьедестала, на котором он пока держался.
В один вечер, когда Луи готовился, по принятой привычке, обходить хижины, в которых находились больные, чтобы облегчить их страдания насколько позволяли его ограниченные познания в медицине, Курумилла вдруг явился к французам и пригласил их участвовать на пиру, который давал новый колдун, выбранный на место умершего. Валентин обещал быть вместе со своим другом.
Из того, что мы рассказали выше, легко понять, какое огромное влияние имеет колдун на всех членов своего племени; стало быть, выбор сделать трудно и редко бывает он хорош. Колдуном обыкновенно выбирают женщину; ежели же мужчину, то он надевает женское платье, которое носит всю жизнь. Впрочем, большею частью, это звание переходит по наследству.
После значительного количества выкуренных трубок и нескончаемых речей, вместо прежнего колдуна выбран был старик с кротким и услужливым характером, за всю свою продолжительную жизнь не имевший ни одного врага. Обед был, как и следовало предполагать, обильный, с любимым блюдом ароканов – ульпой и орошенный бесчисленным количеством хихи. В числе различных блюд находилась между прочим огромная корзина круто сваренных яиц; индейцы набросились на них с особенной жадностью.
– Почему не кушаете вы яиц? – спросил Курумилла Валентина. – Разве вы их не любите?
– Извините, вождь, – отвечал тот, – я очень люблю яйца, но приготовленные не таким образом... этими легко подавиться!
– А! Понимаю! – отвечал Ульмен. – Вы предпочитаете их сырые.
Валентин расхохотался.
– Вовсе нет, – сказал он, опять сделавшись серьезным, – я очень люблю яичницу или яйца, сваренные всмятку, но не ем ни крутых, ни сырых.
– Что хотите вы сказать? Яиц нельзя иначе сварить как вкрутую.
Молодой человек с изумлением посмотрел на индейца, потом сказал тоном глубокого сострадания:
– Как, вождь, вы знаете только этот способ варить яйца?
– Наши отцы так ели их, – отвечал ульмен.
– Несчастные! Как же я о них сожалею; они не знали одного из величайших наслаждений в жизни! Хорошо же... – прибавил он с забавным энтузиазмом, – я хочу, чтобы вы меня обожали как благодетеля человечества; словом, я хочу научить вас, как надо варить яйца всмятку и делать яичницу. По крайней мере, воспоминание обо мне не погибнет между вами; когда я уеду, и вы будете есть одно из этих кушаний, вы не перестанете думать обо мне.
Несмотря на свою печаль, Луи улыбался шуткам и неисчерпаемой веселости своего молочного брата, в характере которого каждую минуту парижский уличный мальчишка одерживал верх над серьезным мужчиной. Вожди с радостью приняли предложение француза и с громкими криками спрашивали его, какой день назначит он для исполнения своего обещания.
– Я не хочу заставлять вас долго ждать, – отвечал он, – завтра на площади, перед всеми воинами племени Большого Зайца, я покажу вам, как надо приготовлять яйца всмятку и яичницу.
При этом обещании удовольствие вождей дошло до высочайшей степени; хиха полилась еще сильнее и скоро ульмены так напились, что начали петь во все горло. Музыка эта произвела на французов такое действие, что они убежали опрометью, заткнув себе уши.
Пир еще долго продолжался после их ухода.
ГЛАВА XXII
Объяснения
Однако нам пора возвратиться к дону Грегорио Перальта, на ферму которого была отвезена донна Розарио после своего чудесного избавления. В первые дни после отъезда французов не случилось ничего особенного. Донна Розарио обыкновенно запиралась в своей спальне и оставалась почти постоянно одна. Молодая девушка, как все уязвленные души, старалась забыть действительность и предавалась мечтаниям, желая соединить и сохранить благоговейно в глубине сердца то счастливое воспоминание, которое иногда позлащало солнечным лучом ее печальную участь.
Дон Тадео, занятый политикой, виделся с молодой девушкой очень редко и очень непродолжительно. Перед ним донна Розарио старалась казаться веселой, но страдала еще более от необходимости скрывать в глубине сердца свое несчастье. Иногда она выходила в сад, задумчиво останавливалась в боскете, где происходила ее встреча с Луи, и по целым часам думала о том, кого она любила и кого сама принуждена была удалить от себя навсегда.
Эта прелестная девушка, кроткая, невинная, столь достойная любви, была осуждена неумолимым роком вести постоянно жизнь одинокую и страдальческую; она не имела ни одного родственника, ни одного друга, которому могла бы вверить тайну своей горести. Ей было едва шестнадцать лет, а уже душа ее была разбита: цвет лица ее увядал, большие голубые глаза, полные слез, все чаще устремлялись к небу, как к единственному прибежищу, остававшемуся у нее; казалось, она была соединена с землею самой тонкой нитью, которая могла разорваться при малейшем усилии.
История этой молодой девушки была очень странна. Никогда она не знала своих родителей; она не сохранила ни малейшего воспоминания ни о поцелуях матери, ни о нежных ласках юности. Она всегда была одна и жила в семье чужой и равнодушной. Наивные радости детства были ей чужды. Она знала только скуку и печаль, была лишена всяких дружеских связей юных лет, которые незаметно приготовляют душу к сладостным излияниям, вызывают смех сквозь слезы и утешают поцелуем.
Дон Тадео был ее единственным другом; никогда он не оставлял ее, с величайшей заботливостью пекся о ее материальном благосостоянии, улыбался ей, всегда говорил с ней ласково; но дон Тадео был человек слишком серьезный, чтобы понять тысячи мелочных забот, которых требует воспитание молодых девушек. Донна Розарио испытывала к нему только глубокую, почтительную дружбу, отдаляющую всякие наивные признания, которые в ранней молодости девушка осмеливается делать матери или подруге одного с нею возраста.
Посещения дона Тадео были окружены непонятной тайной. Иногда, без всякой видимой причины, он вдруг заставлял молодую девушку бросать людей, которым поручил ее, увозил ее с собою, заставив переменить имя, и принуждал к продолжительным путешествиям – таким образом ездила она во Францию, потом вдруг он привозил ее опять в Чили и переезжал с нею из одного города в другой, никогда не объясняя, по каким причинам несчастная должна была вести такую странствующую жизнь. Привыкшая полагаться только на себя с самого раннего детства, эта молодая девушка, столь слабая и деликатная по наружности, была одарена энергией и твердостью характера, которых сама в себе и не подозревала, но которые, без ее ведома, поддерживали ее и должны были во время опасности оказать ей большую услугу.
Часто донна Розарио, побуждаемая инстинктом любопытства, столь свойственного ее возрасту, старалась искусными вопросами уловить какой-нибудь луч света, который мог бы служить ей путеводной нитью в мрачном лабиринте, окружавшем ее; но все было бесполезно, дон Тадео оставался нем. Только однажды, он долго смотрел на нее с грустью, потом прижал ее к груди и сказал прерывающимся голосом:
– Бедное дитя! Я сумею защитить тебя от твоих врагов.
Кто могли быть эти страшные враги? Зачем преследовали они невинного, простодушного ребенка, незнакомого со светом и никогда никому не вредившего?
Эти вопросы донна Розарио задавала себе беспрестанно, но они всегда оставались без ответа.
В один вечер, когда печальная и задумчивая как всегда, она лежала в кресле в своей спальне, перелистывая книгу, которую не читала, дон Тадео пришел к ней, по обыкновению поцеловал ее в лоб, стал напротив нее и, посмотрев на нее с грустью, кротко сказал:
– Мне надо поговорить с вами, Розарио.
– Я слушаю вас, друг мой, – отвечала она, стараясь улыбнуться.
Но прежде чем мы приведем этот разговор, мы должны дать читателям некоторые необходимые объяснения.
Подобно всем другим странам Южной Америки, Чили долго находившийся под испанским игом, получил независимость скорее по слабости своих прежних властителей, нежели своими собственными силами. Мы говорили в прежнем нашем рассказе, что южные американцы не сохранили ни одной из добродетелей своих предков; зато они обладают всеми их пороками. Лишенные самых первых начал образования, без которого невозможно не только исполнить, но даже замыслить что-нибудь великое, чилийская нация, став свободною, естественным образом сделалась игрушкою интриганов, которые прикрывали лозунгами патриотизма необузданное честолюбие; напрасно она боролась; врожденная беспечность ее жителей и легкомыслие их характера были непреодолимым препятствием для всякого истинного улучшения.
В то время, в которое происходила наша история, Чилийская республика страдала под игом генерала Бустаменте. Этот человек, не довольствуясь тем, что был ее министром, мечтал сделаться протектором. Осуществление этой идеи не было невозможно. По своему географическому положению, Чили почти независим от тех беспокойных соседей, которые в государствах Старого Света наблюдают за всеми поступками других наций, готовые произнести свое veto тотчас, как только что-нибудь угрожает их интересам.
С одной стороны Чили отделен от Верхнего Перу обширной пустыней Амакама, почти непроходимой, так что одна Боливия могла отважиться на несколько робких замечаний, но Бустаменте намеревался включить эту республику в свою новую конфедерацию; с другой стороны огромные пустыни и Кордильерские горы отделяли его от Буэнос-Айреса, который не имел ни воли, ни силы противиться честолюбивым планам генерала. Только один народ мог вести с ним жестокую войну: ароканы. Эта маленькая неукротимая нация, земля которой вошла, так сказать, железным углом в самую середину Чили, сильно тревожила Бустаменте. Он решился вести переговоры с токи ароканским, намереваясь, если планы его удадутся, соединить все свои силы, чтобы завоевать этот край, который выстоял в борьбе с испанскими завоевателями. Словом, Бустаменте мечтал создать в Южной Америке, объединив Чили, Ароканию и Боливию. К несчастью для Бустаменте, в нем не было качеств великого человека. Он был просто солдат, выскочка, несведущий, жестокий и слишком самоуверенный.
Когда Америка затеяла войну с Англией, образовались многочисленные тайные общества. Самым могущественным из них было общество Мрачных Сердец. Люди, стоявшие во главе его, были люди умные, образованные, по большей части воспитанные в Европе. После провозглашения чилийской независимости тайные общества, не имея более цели, исчезли. Осталось только одно: общество Мрачных Сердец. Оно хотело образовать народ, сделать его достойным занять место между народами цивилизованными и в особенности освободить его от притеснений честолюбцев. Эту обязанность общество Мрачных Сердец выполняло неукоснительно.
Выздоровление Бустаменте опечалило Мрачные Сердца, но дон Тадео, распространивший повсюду известие о том, каким чудом пережил он свою казнь, и снова став во главе их, возвратил им если не мужество, которое им не изменяло, то надежду.
Как ни искусны были проделки, которые употреблял Бустаменте для того, чтобы прикрыть свои планы, Мрачные Сердца, повсюду имевшие приверженцев, угадали его намерения. Они старательно наблюдали за всеми его поступками, предвидя, что близка та минута, в которую враг их сбросит с себя личину.
Таким образом они узнали об отъезде выздоравливающего Бустаменте в Вальдивию. По какой причине, когда здоровье его было еще слабо и покой был так для него необходим, отправлялся он в эту отдаленную провинцию? Надо было узнать это во что бы то ни стало и приготовиться на всякий случай. Мрачные Сердца приняли для того всевозможные меры и сверх того решили, что Король Мрака сам отправится в Вальдивию, чтобы, в случае надобности, быть готовым тотчас же начать сопротивление.
Дон Тадео не хотел оставить донну Розарио, подверженную преследованиям Красавицы; он один мог защитить молодую девушку. Как только Мрачные Сердца разошлись, дон Тадео вернулся на ферму к донне Розарио.
– Милое дитя, – сказал он, – я принес вам дурное известие.
– Говорите, друг мой! – прошептала молодая девушка.
– Дела, не терпящие отлагательств, требуют моего присутствия в Вальдивии.
– О! – вскричала она с ужасом. – Вы не оставите меня здесь?
– Я действительно имел сначала такое намерение, – возразил дон Тадео, – мне казалось, что это убежище представляет все гарантии безопасности: но успокойтесь, – прибавил он, – я переменил мои планы на ваш счет; я подумал, что, может быть, вы предпочтете поехать со мной.
– О да! – сказала донна Розарио с живостью. – Как вы добры! Когда же мы едем?
– Завтра, милое дитя, на рассвете.
– Я готова, – отвечала она, подставив своему другу лоб, на котором он запечатлел поцелуй.
Дон Тадео ушел. Молодая девушка немедленно занялась приготовлениями к путешествию.
Почем знать? Может быть, бедное дитя, не смея признаться самой себе, надеялась увидеть того, кого любила! Любовь – луч божественного солнца, освещающий самые темные ночи!
ГЛАВА XXIII
Чингана
Вальдивия, основанная в 1551 году испанским завоевателем доном Педро де Вальдивией, город, лежащий в плодородной Гвадалланквенской долине, в двух милях от моря, на левом берегу глубокой реки, по которой могут свободно плавать большие корабли.
Город этот очарователен; улицы его широки и прямы, дома выбелены, только выстроены в один этаж по причине частых землетрясений. Все они кончаются террасами. Повсюду высокие колокольни многочисленных церквей и монастырей, которые занимают более трети всего города. Число монастырей в Америке огромно; можно с уверенностью сказать, что Новый Свет – Обетованная Земля монахов; в Америке вы встретите их на каждом шагу.
Благодаря своим обширным торговым связям и своей гавани, которая служит местом стоянки для многочисленных китобойных судов и кораблей, заходящих в Вальдивию для починки после или прежде обхода мыса Горн, этот город отличается кипучей деятельностью, которая вообще довольно редко встречается в американских городах.
Дон Тадео приехал в Вальдивию с доном Грегорио и с донной Розарио вечером, на шестнадцатый день после отъезда из фермы своего друга. Они очевидно очень торопились, потому что в этой стране, где путешествовать возможно только верхом, длинный переезд, совершенный ими в такой короткий срок, может считаться изумительным.
Если бы дон Тадео и дон Грегорио захотели, им было бы легко въехать в город в два или в три часа пополудни, но они нарочно выбрали для этого ночь. Им хотелось, чтобы в Вальдивии, где они многим были известны, никто не подозревал об их присутствии, во-первых, потому, что причины, заставившие их приехать, требовали полной конфиденциальности, а во-вторых, и потому, что дон Тадео был принужден скрываться от полицейских агентов, которые получили приказание арестовать его повсюду, где бы он ни встретился им.
К счастью, в этом краю без какого-нибудь совершенно особенного случая или стечения непредвиденных обстоятельств, полиция никогда никого не арестует, если те, кого она преследует, сами добровольно не отдадутся ей в руки, а это, мы должны признаться, случается редко.
Так как дон Тадео во время своего пребывания в Вальдивии должен был вести жизнь сообразно с делами, которые привели его туда, он не мог иметь постоянного, хорошо устроенного жилища, чтобы не быть известным никому из городских жителей. Поэтому дон Тадео прямо отправился в монастырь Урсулинок и поручил донну Розарио настоятельнице этого монастыря, своей родственнице, достойной женщине, которой он полностью доверял.
Донна Розарио охотно приняла предложенное ей убежище, где она надеялась быть в безопасности от преследований своих невидимых врагов.
Как только дон Тадео простился со своей питомицей и с почтенной настоятельницей Урсулинок, он поспешно отправился к дону Грегорио, с которым расстался при въезде в город, чтобы их не заметили вместе.
– Ну что? – спросил дон Грегорио, увидев своего друга.
– Она в безопасности, по крайней мере я так думаю, – отвечал дон Тадео со вздохом.
– Тем лучше, потому что нам надо удвоить предосторожности.
– Почему?
– С тех пор как я с вами расстался, я расспрашивал, осведомлялся, прохаживаясь по пристани!
– Ну что ж?
– Как мы и предполагали, Бустаменте здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59