И вдруг ее тоже охватило желание. Может быть, это была память тела, а может, осознание того, что все эти годы она любила Сашу, ждала его. И дождалась!
Белов почувствовал ее настроение и ответил новым приливом сил и энергии. Былое чувство хлынуло неудержимым потоком, сметая воспоминания, сомнения и ложный стыд.
Пика они достигли одновременно и, не останавливаясь, еще долго изматывали друг друга, то поднимались к вершинам счастья, то проваливались в полузабытье, пока не замерли, наконец, в полном бессилии. Потом они долго лежали неподвижно, и, казалось, не было силы, способной заставить их пошевелить хоть пальцем.
И тут в стену бытовки с грохотом ударило что-то тяжелое. Похоже - кирпич!
Следом раздался громкий голос.
- Ленка, сука! Какого хрена закрылась? Открывай, блин! Или гребаря завести успела, пока я у мусоров на киче парился?
Белов вопросительно посмотрел на Лену. Та была ни жива, ни мертва.
- Это Бакен, - прошептала она посеревшими от страха губами. - Я же тебе говорила. Его из милиции после пятнадцати суток выпустили. Не открывай.
Белов скептически улыбнулся. Встал с постели и без лишней спешки оделся.
- Да? Не открывать? - спросил он с легкой насмешкой. - Думаешь, он пошумит и уйдет? А, по-моему, он скорее подожжет нас вместе с этой халупой. Так что лучше открой.
Лена поднялась с постели, накинула на себя платье, служившее ей домашним халатом, и застыла в растерянности.
- Может, не надо? Бакен здесь вроде рэкетира. Не стоит с ним связываться.
- Открывай! - сказал Белов тоном, не терпящим возражений. - И отойди в сторону.
Лена откинула засов и прижалась к стене. Дверь распахнулась, с улицы пахнуло ночным холодом, издалека ветер донес запах дыма. В дверном проеме возник темный силуэт Бакена... Он постоял секунду, привыкая к полумраку бытовки, и радостно осклабился, увидев сидящего на постели человека,
- Гадом буду, как знал! Не успел мужик на нары присесть, как тут уже фраер койку греет! Придется пощекотать перышком. - Неожиданно в его руке, словно на сеансе фокусника-престидижитатора, появился нож с длинным узким лезвием.
Белов не торопился переходить к активным действиям. Ослабленный долгой болезнью, он не мог дать Бакену достойного отпора.
- Ты где тут фраера увидел? - сказал он подчеркнуто тихим голосом, не вставая с постели. - Какие нары, если ты дальше ментовки зоны не нюхал! И какого хрена ты тут своим пером петушиным машешь?
Бакен от неожиданности опешил и остановился в нерешительности. Не то чтобы его сильно напугал тон незваного гостя. Ему было все равно, кого пырнуть своим ножом - блатаря, мента или фраера. Его полуразрушенный денатуратом и паленой водкой мозг не позволял ему почувствовать разницу между этими объектами. Просто он не рассчитывал на такую встречу. Думал, что застигнутые врасплох любовники будут озабочены лишь собственным спасением.
Теперь Белов смог получше рассмотреть агрессора. До этого он видел его всего лишь дважды, в том числе один раз издалека. Но запомнил хорошо. За эти годы Бакен сильно изменился. Он заметно растолстел, опух, но был все такой же патлатый, только теперь волосы волосы поредели и свисали со лба жидкими сальными прядями. И воняло от него, как от помойки. Даже хуже. Он продолжал орать:
- Что за дела? Ленка, сука! Пока меня мусора прессовали, ты тут гребаря завела?
При этом он угрожающе размахивал своим ножом. Из-за крайней тесноты помещения каждый взмах его был опасен. Лена изо всех сил вжималась в стену, но это не помогло. Острие клинка чиркнуло ее по предплечью. Брызнула кровь, и она не смогла сдержать испуганного крика.
И тут Белов второй раз за ночь почувствовал небывалый прилив энергии. Теперь он сочетался с дикой вспышкой ярости. Забыв обо всем, он бросился вперед, прямо на противника. Схватил руку с ножом и несколько раз впечатал ее в стену бытовки. Нож со стуком упал на пол. Бакен вырвался из захвата, издал какой-то невнятный писк и, словно пробка из бутылки шампанского, вылетел из бытовки.
Белов выпрыгнул за ним, повалил на землю и принялся месить кулаками его физиономию, не чувствуя ударов, словно во сне. Он ничего не слышал. Ни собственного жуткого хрипа, ни мата, а потом и стонов Бакена. И только пронзительный крик Лены у него за спиной помог ему прийти в себя. Она схватила его за плечи и с трудом оторвала от противника. Еще немного, и было бы поздно.
Белов поднялся, тяжело дыша. Перед ним лежал кусок грязи. Вид этой человеческой развалины напомнил ему лягушку, которую он случайно расплющил в детстве камнем. Но тогда ему было стыдно и жалко. Теперь же вид распростертого у его ног подонка вызвал лишь омерзение. Белов наклонился к нему и с расстановкой сказал:
- Запомни, падаль, чтобы больше я тебя здесь не видел. Увижу - зарою в мусоре. Понял?
Бакен сел, ощупал нижнюю челюсть, потом ребра, и с трудом заставил себя кивнуть. Всем видом он выражал покорность и страдание. Видимо, у него было сломано несколько костей.
- Тогда вали отсюда, - устало сказал Белов, повернулся и пошел в бытовку.
Лена, постояв, последовала за ним. Ей было страшно. Она тщательно закрыла дверь на засов, повернулась к Саше с немым укором в глазах.
Но тот без слов упал на койку и моментально заснул. Последний раз так крепко он спал в армии после марш-броска по горам с полной выкладкой.
XIV
По дороге из аэропорта Ольга настояла на том, чтобы сначала заехать в больницу. Ванька остался спать в машине под присмотром шофера. В отличие от обычных городских больниц для бедных, эта сияла огнями. Они отражались в блестящем холодном мраморе просторного пустого холла.
Ольга в сопровождении Шмидта и двух охранников пересекла вестибюль и направилась прямо к лифтам. Здесь дорогу им заступила строгая женщина-администратор в белом халате, выскочившая из-за стойки дежурного.
- Вы к кому? Почему не вовремя? Сейчас не время посещений!
- Мы к Елизавете Андреевне Суриковой, - поспешно проговорила Ольга. - Я только что прилетела... Издалека, чтобы ее увидеть. В какой она палате?
Женщина несколько стушевалась. Олин эскорт выглядел более чем внушительно. Охранники с каменными лицами мрачно смотрели на администратора, и та решила не связываться с опасной компанией.
- Сурикова? Кажется, она в пятьсот четырнадцатой. Это пятый этаж.
- Найдем! - блондин оттеснил ее плечом и нажал кнопку на стене.
Роскошный лифт с зеркальными стенами доставил посетителей наверх. Дизайн коридора ничуть не уступал тому, что они видели на первом этаже. Вдоль стен стояли покойные кресла, обтянутые темно-коричневой кожей, на стенах висели хорошие копии французских импрессионистов. Прямо не больница, а музей.
Дверь в пятьсот четырнадцатую палату была приоткрыта. Ольга вошла первой и застыла. В комнате никого не было. Единственная кровать была пуста: простыни нет, в головах подушка без наволочки, в ногах лежит свернутое вчетверо одеяло.
- Наверное, это не та палата... - Ольга беспомощно оглянулась, все еще не желая верить очевидному.
Ища поддержки, она посмотрела на Шмидта. Тот пожал плечами и опустил взгляд. Ему все стало ясно. Ошибки не было, это была та самая палата, в которой лежала Елизавета Андреевна.
Из коридора послышались торопливые шаги: между охранниками, перекрывшими вход в палату, с трудом протиснулась дежурная медсестра, изящная, интеллигентного вида женщина. Оценив ситуацию, она взяла Олю под руку и сочувственно произнесла:
- Вы к Елизавете Андреевне? Она скончалась час назад. Приношу вам свои соболезнования. - Заметив, что Оля едва стоит на ногах, сестра подвела ее к постели и почти силой усадила на краешек. По лицу Оли потекли слезы, но она их не замечала.
Медсестра начала что-то говорить о болезни Елизаветы Андреевны и ее преклонном возрасте, о том, что врачи очень старались, но так и не смогли помочь...
Ольга не слышала и не слушала. Она поняла только одно - бабушки нет. Нет самого близкого человека, дорогого ей человека... Оборвалась последняя связь с тем прежним миром, в котором она жила до знакомства с Сашей Беловым.
Она вспоминала ее маленькое, покрытое добрыми морщинками лицо, ее постоянную заботу о ней и Ване, и нескончаемые хлопоты по дому... Ольга сознавала, что так, как ее любила бабушка, ее уже никто и никогда не будет любить. И еще она понимала, что в смерти Елизаветы Андреевны виновата она. Нельзя было оставлять ее одну. Бабушка так была привязана к ней и Ваньке!
- Оля, что с тобой? Тебе плохо? - Шмидт осторожно дотронулся до ее плеча и протянул свой носовой платок.
Но Ольга смотрела сквозь него, словно не замечая. Тогда он наклонился, аккуратно коснулся несколько раз платком ее щек и глаз, а потом вложил его в ее в руку.
- Оля, ты не волнуйся, мы все организуем, как полагается. А теперь надо идти. Ванька в машине ждет, и вообще, пора ехать.
- Да, конечно. - Она поднялась и, словно на автопилоте, направилась к выходу. Шмидт и охранники молча расступились перед ней...
Оставшись одна, сестра подошла к постели, поправила свернутое одеяло и взбила подушку, хотя в этом не было никакой надобности...
В машине Ольга не проронила ни слова, но плакать перестала. Она ушла в себя, а Шмидту не хотелось донимать ее пустыми разговорами. Иногда лучше молчать, чем говорить. Они долго ехали на западную окраину столицы, где находилась квартира Шмидта. У Ольги было время успокоиться...
Наконец они остановились на выложенной темно-розовой плиткой стоянке у входа в суперсовременную жилую башню из стекла и бетона, с архитектурными излишествами на фасаде и, по московскому обычаю, непременным шпилем наверху. Была уже поздняя ночь.
Ванька так и не проснулся, и Шмидту пришлось нести его на руках. Охранники остались в машине.
Скоростной лифт в одно мгновение вознес их на запредельную высоту. Из окна огромного лестничного холла далеко внизу были видны огни московских кварталов и длинные цепочки фонарей городского освещения, похожие на застывшие трассирующие очереди. Вся Москва была как на ладони. Шмидт открыл дверь ключом и пропустил Ольгу в квартиру. Следом вошел сам. Ваньку он осторожно положил на диван в гостиной, потом повернулся к Ольге.
- Располагайся. Здесь вы сможете спокойно пожить некоторое время. В любом другом месте будет небезопасно.
Он показал Ольге расположение комнат и других помещений.
- Спальные принадлежности здесь, холодильник забит под завязку. Если что-то понадобится, мой номер в памяти телефона стоит первым. Звони. А сейчас не буду вам мешать.
Ольга протянула ему на прощанье руку. Шмидт задержал ее в своей чуть дольше, чем следовало бы. Но опять воздержался от комментариев. Да Ольге и не хотелось ни с кем разговаривать. Когда он ушел, она вздохнула с облегчением. Сейчас ей надо было побыть одной...
Проводив Шмидта, Ольга подошла к окну и долго смотрела вниз на огни города. Ее собственная жизнь показалась ей полностью лишенной смысла перед лицом всевластной смерти. Вот и не стало бабушки! К чему эти метания и самокопания, вся эта бессмысленная суета, гонка за деньгами и собственностью, если для всех конец один?
Она вдруг поймала себя на том, что совсем перестала вспоминать о Саше. Где он? Жив ли? Она не желала ему зла, но и видеть его сейчас не хотела. Пожалуй, она вообще не хотела его видеть...
Ваньке она постелила в одной из комнат на большом диване и перенесла его туда из гостиной. Хорошо хоть, что он так ничего и не узнал о случившемся. Намаялся бедный за день, да и пересечение часовых поясов никому на пользу не идет, тем более ребенку.
После этого Ольга пошла в ванную. Ни джакузи, ни прохладный душ не помогли ей расслабиться. Полотенца под рукой не было, но на вешалке висел большой махровый халат - мужской, черный в синюю полоску. Ольга, не вытираясь, накинула его на себя и направилась в спальню. Халат был ей так велик, что полы его шлейфом волочились за ней по паркету.
Потом Ольга долго лежала без сна, глядя в потолок. Сон не шел, в голову лезли мрачные мысли. По сути, она осталась одна на целом свете с малолетним сыном, без мужа, без родственников, без близких, а против нее ополчилась чуть ли не вся криминальная Москва.
И перед ней всего два пути: отойти в сторону, или, как говорят братки, «соскочить», и остаток жизни провести в страхе, ожидая каждую минуту пули киллера. Или встать во главе империи Белова, соединить в одно целое ее разрозненные части, чтобы обеспечить себе и сыну - главное, сыну - достойный образ жизни и соответствующий уровень безопасности. Кажется, есть человек, который может ей в этом помочь... Вот только хватит ли у нее сил и характера?
Она встала, прошла к бару и открыла дверцу. Здесь была выстроена целая батарея отборных напитков. Она выбрала бутылку «Хеннесси», плеснула в толстостенный хрустальный стакан немного янтарной влаги. И только когда поднесла его ко рту и сделала первый глоток, почувствовала, что зубы ее стучат о край стакана...
Ванька проснулся среди ночи в незнакомом месте. Он не испугался. За последнее время им с мамой не раз пришлось менять место жительства.
В коридоре горел свет. Он слез с дивана, на котором спал, и пошел туда. В коридоре никого не было, но из-за ближайшей двери слышались странные звуки. Ванька подошел к ней и открыл.
Мама была здесь. Она вела себя очень странно, Ванька никогда ее такой не видел расстроенной. Она плакала в голос. Ванька даже не думал, что взрослые могут вот так реветь. Он - мог, когда ему не покупали новую игрушку или оттаскивали от компьютера. Но чтобы мама!
- Мама, ты что? - робко спросил он.
Ольга повернула к сыну залитое слезами лицо. Ванька бросился к ней и крепко обнял. Так они и застыли, прижавшись друг к другу. Одни среди чужого, враждебного мира: двое самых близких, самых родных людей. Ванька весь дрожал. Ольга всем сердцем почувствовала, как он напуган. Бедный мальчик, он ведь не понимает причин и всей сложности навалившихся на нее проблем. Ради него нужно взять себя в руки и успокоиться.
- Пойдем в постельку, я тебе сказку расскажу. Какую ты хочешь?
- Про зайчика и лисичку, - радостно крикнул Иван, тут же забыв все свои страхи, - как она его из избушки выгнала...
XV
В это утро Шмидту пришлось изменить свои планы. Он был срочно вызван в Покровскую межрайонную прокуратуру к следователю по особо важным делам Николаеву Кириллу Андреевичу. Целью вызова был допрос в качестве свидетеля. Шмидт заявил, что приедет с адвокатом, но Николаев резко возразил.
- Вас вызывают как свидетеля, поэтому адвокат вам не нужен.
Оказалось, что это не совсем так. После нескольких уточняющих вопросов относительно анкетных данных Шмидта, разговор зашел все о том же - о странном и жестоком убийстве на стройке торгового центра, где погиб его хозяин Владимир Каверин, а с ним вместе помощник и охранники.
В ходе беседы следователь поинтересовался - не помнит ли господин Шмидт, где он находился и чем занимался в момент убийства Каверина. В ответ господин Шмидт весьма вежливо послал господина следователя куда подальше с его подозрениями. И заявил, что об убийстве узнал от оперативников в ходе опроса свидетелей в милиции. Причем его алиби полностью подтвердилось... О том, что он лично был в строящемся торговом центре Каверина после его убийства и видел утопавшие в собственной крови трупы врагов Белова, Дмитрий, естественно, умолчал...
В ответ тот предложил Шмидту хорошенько подумать и напрячь память. В собственных, мол, интересах. После этого следователь сунул посетителю бумажку и предложил расписаться.
- Что это значит? - удивленно поинтересовался Шмидт.
- Подписка о невыезде, - казенным голосом пояснил Николаев.
- Слушайте, я хоть и не адвокат, но кое-что в юридических вопросах понимаю. Подписка - мера пресечения. Какой может быть свидетель с мерой пресечения?
В это время дверь в кабинет следователя открылась, и на пороге показался солидный, мед-ведеподобный человек в темно-синем мундире. Он чем-то неуловимо напоминал генерального прокурора. Да он и был прокурором. Фамилия его была - Мазурин. Шмидт знал его: тот уже пытался когда-то привлечь его к ответственности по делу расстреле в метро немецкого бизнесмена, естественно, с нулевым результатом.
Мазурин остановился в дверях, внимательно изучая Шмидта, как энтомолог редкого жука.
Следователь Николаев вскочил, вытянулся в струну, как солдат в присутствии генерала.
- Здравствуйте, Петр Прокофьевич! - не сказал, доложил он.
- Не вставай, не надо, - помахал рукой прокурор. - Есть проблемы?
- Так точно! - снова крикнул следователь, словно и не слышал пожеланий начальника. - Вот гражданин интересуется, можно ли у свидетеля отбирать подписку о невыезде. Юридический казус, так сказать.
Прокурор подошел к столу, фальшиво улыбнулся и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Белов почувствовал ее настроение и ответил новым приливом сил и энергии. Былое чувство хлынуло неудержимым потоком, сметая воспоминания, сомнения и ложный стыд.
Пика они достигли одновременно и, не останавливаясь, еще долго изматывали друг друга, то поднимались к вершинам счастья, то проваливались в полузабытье, пока не замерли, наконец, в полном бессилии. Потом они долго лежали неподвижно, и, казалось, не было силы, способной заставить их пошевелить хоть пальцем.
И тут в стену бытовки с грохотом ударило что-то тяжелое. Похоже - кирпич!
Следом раздался громкий голос.
- Ленка, сука! Какого хрена закрылась? Открывай, блин! Или гребаря завести успела, пока я у мусоров на киче парился?
Белов вопросительно посмотрел на Лену. Та была ни жива, ни мертва.
- Это Бакен, - прошептала она посеревшими от страха губами. - Я же тебе говорила. Его из милиции после пятнадцати суток выпустили. Не открывай.
Белов скептически улыбнулся. Встал с постели и без лишней спешки оделся.
- Да? Не открывать? - спросил он с легкой насмешкой. - Думаешь, он пошумит и уйдет? А, по-моему, он скорее подожжет нас вместе с этой халупой. Так что лучше открой.
Лена поднялась с постели, накинула на себя платье, служившее ей домашним халатом, и застыла в растерянности.
- Может, не надо? Бакен здесь вроде рэкетира. Не стоит с ним связываться.
- Открывай! - сказал Белов тоном, не терпящим возражений. - И отойди в сторону.
Лена откинула засов и прижалась к стене. Дверь распахнулась, с улицы пахнуло ночным холодом, издалека ветер донес запах дыма. В дверном проеме возник темный силуэт Бакена... Он постоял секунду, привыкая к полумраку бытовки, и радостно осклабился, увидев сидящего на постели человека,
- Гадом буду, как знал! Не успел мужик на нары присесть, как тут уже фраер койку греет! Придется пощекотать перышком. - Неожиданно в его руке, словно на сеансе фокусника-престидижитатора, появился нож с длинным узким лезвием.
Белов не торопился переходить к активным действиям. Ослабленный долгой болезнью, он не мог дать Бакену достойного отпора.
- Ты где тут фраера увидел? - сказал он подчеркнуто тихим голосом, не вставая с постели. - Какие нары, если ты дальше ментовки зоны не нюхал! И какого хрена ты тут своим пером петушиным машешь?
Бакен от неожиданности опешил и остановился в нерешительности. Не то чтобы его сильно напугал тон незваного гостя. Ему было все равно, кого пырнуть своим ножом - блатаря, мента или фраера. Его полуразрушенный денатуратом и паленой водкой мозг не позволял ему почувствовать разницу между этими объектами. Просто он не рассчитывал на такую встречу. Думал, что застигнутые врасплох любовники будут озабочены лишь собственным спасением.
Теперь Белов смог получше рассмотреть агрессора. До этого он видел его всего лишь дважды, в том числе один раз издалека. Но запомнил хорошо. За эти годы Бакен сильно изменился. Он заметно растолстел, опух, но был все такой же патлатый, только теперь волосы волосы поредели и свисали со лба жидкими сальными прядями. И воняло от него, как от помойки. Даже хуже. Он продолжал орать:
- Что за дела? Ленка, сука! Пока меня мусора прессовали, ты тут гребаря завела?
При этом он угрожающе размахивал своим ножом. Из-за крайней тесноты помещения каждый взмах его был опасен. Лена изо всех сил вжималась в стену, но это не помогло. Острие клинка чиркнуло ее по предплечью. Брызнула кровь, и она не смогла сдержать испуганного крика.
И тут Белов второй раз за ночь почувствовал небывалый прилив энергии. Теперь он сочетался с дикой вспышкой ярости. Забыв обо всем, он бросился вперед, прямо на противника. Схватил руку с ножом и несколько раз впечатал ее в стену бытовки. Нож со стуком упал на пол. Бакен вырвался из захвата, издал какой-то невнятный писк и, словно пробка из бутылки шампанского, вылетел из бытовки.
Белов выпрыгнул за ним, повалил на землю и принялся месить кулаками его физиономию, не чувствуя ударов, словно во сне. Он ничего не слышал. Ни собственного жуткого хрипа, ни мата, а потом и стонов Бакена. И только пронзительный крик Лены у него за спиной помог ему прийти в себя. Она схватила его за плечи и с трудом оторвала от противника. Еще немного, и было бы поздно.
Белов поднялся, тяжело дыша. Перед ним лежал кусок грязи. Вид этой человеческой развалины напомнил ему лягушку, которую он случайно расплющил в детстве камнем. Но тогда ему было стыдно и жалко. Теперь же вид распростертого у его ног подонка вызвал лишь омерзение. Белов наклонился к нему и с расстановкой сказал:
- Запомни, падаль, чтобы больше я тебя здесь не видел. Увижу - зарою в мусоре. Понял?
Бакен сел, ощупал нижнюю челюсть, потом ребра, и с трудом заставил себя кивнуть. Всем видом он выражал покорность и страдание. Видимо, у него было сломано несколько костей.
- Тогда вали отсюда, - устало сказал Белов, повернулся и пошел в бытовку.
Лена, постояв, последовала за ним. Ей было страшно. Она тщательно закрыла дверь на засов, повернулась к Саше с немым укором в глазах.
Но тот без слов упал на койку и моментально заснул. Последний раз так крепко он спал в армии после марш-броска по горам с полной выкладкой.
XIV
По дороге из аэропорта Ольга настояла на том, чтобы сначала заехать в больницу. Ванька остался спать в машине под присмотром шофера. В отличие от обычных городских больниц для бедных, эта сияла огнями. Они отражались в блестящем холодном мраморе просторного пустого холла.
Ольга в сопровождении Шмидта и двух охранников пересекла вестибюль и направилась прямо к лифтам. Здесь дорогу им заступила строгая женщина-администратор в белом халате, выскочившая из-за стойки дежурного.
- Вы к кому? Почему не вовремя? Сейчас не время посещений!
- Мы к Елизавете Андреевне Суриковой, - поспешно проговорила Ольга. - Я только что прилетела... Издалека, чтобы ее увидеть. В какой она палате?
Женщина несколько стушевалась. Олин эскорт выглядел более чем внушительно. Охранники с каменными лицами мрачно смотрели на администратора, и та решила не связываться с опасной компанией.
- Сурикова? Кажется, она в пятьсот четырнадцатой. Это пятый этаж.
- Найдем! - блондин оттеснил ее плечом и нажал кнопку на стене.
Роскошный лифт с зеркальными стенами доставил посетителей наверх. Дизайн коридора ничуть не уступал тому, что они видели на первом этаже. Вдоль стен стояли покойные кресла, обтянутые темно-коричневой кожей, на стенах висели хорошие копии французских импрессионистов. Прямо не больница, а музей.
Дверь в пятьсот четырнадцатую палату была приоткрыта. Ольга вошла первой и застыла. В комнате никого не было. Единственная кровать была пуста: простыни нет, в головах подушка без наволочки, в ногах лежит свернутое вчетверо одеяло.
- Наверное, это не та палата... - Ольга беспомощно оглянулась, все еще не желая верить очевидному.
Ища поддержки, она посмотрела на Шмидта. Тот пожал плечами и опустил взгляд. Ему все стало ясно. Ошибки не было, это была та самая палата, в которой лежала Елизавета Андреевна.
Из коридора послышались торопливые шаги: между охранниками, перекрывшими вход в палату, с трудом протиснулась дежурная медсестра, изящная, интеллигентного вида женщина. Оценив ситуацию, она взяла Олю под руку и сочувственно произнесла:
- Вы к Елизавете Андреевне? Она скончалась час назад. Приношу вам свои соболезнования. - Заметив, что Оля едва стоит на ногах, сестра подвела ее к постели и почти силой усадила на краешек. По лицу Оли потекли слезы, но она их не замечала.
Медсестра начала что-то говорить о болезни Елизаветы Андреевны и ее преклонном возрасте, о том, что врачи очень старались, но так и не смогли помочь...
Ольга не слышала и не слушала. Она поняла только одно - бабушки нет. Нет самого близкого человека, дорогого ей человека... Оборвалась последняя связь с тем прежним миром, в котором она жила до знакомства с Сашей Беловым.
Она вспоминала ее маленькое, покрытое добрыми морщинками лицо, ее постоянную заботу о ней и Ване, и нескончаемые хлопоты по дому... Ольга сознавала, что так, как ее любила бабушка, ее уже никто и никогда не будет любить. И еще она понимала, что в смерти Елизаветы Андреевны виновата она. Нельзя было оставлять ее одну. Бабушка так была привязана к ней и Ваньке!
- Оля, что с тобой? Тебе плохо? - Шмидт осторожно дотронулся до ее плеча и протянул свой носовой платок.
Но Ольга смотрела сквозь него, словно не замечая. Тогда он наклонился, аккуратно коснулся несколько раз платком ее щек и глаз, а потом вложил его в ее в руку.
- Оля, ты не волнуйся, мы все организуем, как полагается. А теперь надо идти. Ванька в машине ждет, и вообще, пора ехать.
- Да, конечно. - Она поднялась и, словно на автопилоте, направилась к выходу. Шмидт и охранники молча расступились перед ней...
Оставшись одна, сестра подошла к постели, поправила свернутое одеяло и взбила подушку, хотя в этом не было никакой надобности...
В машине Ольга не проронила ни слова, но плакать перестала. Она ушла в себя, а Шмидту не хотелось донимать ее пустыми разговорами. Иногда лучше молчать, чем говорить. Они долго ехали на западную окраину столицы, где находилась квартира Шмидта. У Ольги было время успокоиться...
Наконец они остановились на выложенной темно-розовой плиткой стоянке у входа в суперсовременную жилую башню из стекла и бетона, с архитектурными излишествами на фасаде и, по московскому обычаю, непременным шпилем наверху. Была уже поздняя ночь.
Ванька так и не проснулся, и Шмидту пришлось нести его на руках. Охранники остались в машине.
Скоростной лифт в одно мгновение вознес их на запредельную высоту. Из окна огромного лестничного холла далеко внизу были видны огни московских кварталов и длинные цепочки фонарей городского освещения, похожие на застывшие трассирующие очереди. Вся Москва была как на ладони. Шмидт открыл дверь ключом и пропустил Ольгу в квартиру. Следом вошел сам. Ваньку он осторожно положил на диван в гостиной, потом повернулся к Ольге.
- Располагайся. Здесь вы сможете спокойно пожить некоторое время. В любом другом месте будет небезопасно.
Он показал Ольге расположение комнат и других помещений.
- Спальные принадлежности здесь, холодильник забит под завязку. Если что-то понадобится, мой номер в памяти телефона стоит первым. Звони. А сейчас не буду вам мешать.
Ольга протянула ему на прощанье руку. Шмидт задержал ее в своей чуть дольше, чем следовало бы. Но опять воздержался от комментариев. Да Ольге и не хотелось ни с кем разговаривать. Когда он ушел, она вздохнула с облегчением. Сейчас ей надо было побыть одной...
Проводив Шмидта, Ольга подошла к окну и долго смотрела вниз на огни города. Ее собственная жизнь показалась ей полностью лишенной смысла перед лицом всевластной смерти. Вот и не стало бабушки! К чему эти метания и самокопания, вся эта бессмысленная суета, гонка за деньгами и собственностью, если для всех конец один?
Она вдруг поймала себя на том, что совсем перестала вспоминать о Саше. Где он? Жив ли? Она не желала ему зла, но и видеть его сейчас не хотела. Пожалуй, она вообще не хотела его видеть...
Ваньке она постелила в одной из комнат на большом диване и перенесла его туда из гостиной. Хорошо хоть, что он так ничего и не узнал о случившемся. Намаялся бедный за день, да и пересечение часовых поясов никому на пользу не идет, тем более ребенку.
После этого Ольга пошла в ванную. Ни джакузи, ни прохладный душ не помогли ей расслабиться. Полотенца под рукой не было, но на вешалке висел большой махровый халат - мужской, черный в синюю полоску. Ольга, не вытираясь, накинула его на себя и направилась в спальню. Халат был ей так велик, что полы его шлейфом волочились за ней по паркету.
Потом Ольга долго лежала без сна, глядя в потолок. Сон не шел, в голову лезли мрачные мысли. По сути, она осталась одна на целом свете с малолетним сыном, без мужа, без родственников, без близких, а против нее ополчилась чуть ли не вся криминальная Москва.
И перед ней всего два пути: отойти в сторону, или, как говорят братки, «соскочить», и остаток жизни провести в страхе, ожидая каждую минуту пули киллера. Или встать во главе империи Белова, соединить в одно целое ее разрозненные части, чтобы обеспечить себе и сыну - главное, сыну - достойный образ жизни и соответствующий уровень безопасности. Кажется, есть человек, который может ей в этом помочь... Вот только хватит ли у нее сил и характера?
Она встала, прошла к бару и открыла дверцу. Здесь была выстроена целая батарея отборных напитков. Она выбрала бутылку «Хеннесси», плеснула в толстостенный хрустальный стакан немного янтарной влаги. И только когда поднесла его ко рту и сделала первый глоток, почувствовала, что зубы ее стучат о край стакана...
Ванька проснулся среди ночи в незнакомом месте. Он не испугался. За последнее время им с мамой не раз пришлось менять место жительства.
В коридоре горел свет. Он слез с дивана, на котором спал, и пошел туда. В коридоре никого не было, но из-за ближайшей двери слышались странные звуки. Ванька подошел к ней и открыл.
Мама была здесь. Она вела себя очень странно, Ванька никогда ее такой не видел расстроенной. Она плакала в голос. Ванька даже не думал, что взрослые могут вот так реветь. Он - мог, когда ему не покупали новую игрушку или оттаскивали от компьютера. Но чтобы мама!
- Мама, ты что? - робко спросил он.
Ольга повернула к сыну залитое слезами лицо. Ванька бросился к ней и крепко обнял. Так они и застыли, прижавшись друг к другу. Одни среди чужого, враждебного мира: двое самых близких, самых родных людей. Ванька весь дрожал. Ольга всем сердцем почувствовала, как он напуган. Бедный мальчик, он ведь не понимает причин и всей сложности навалившихся на нее проблем. Ради него нужно взять себя в руки и успокоиться.
- Пойдем в постельку, я тебе сказку расскажу. Какую ты хочешь?
- Про зайчика и лисичку, - радостно крикнул Иван, тут же забыв все свои страхи, - как она его из избушки выгнала...
XV
В это утро Шмидту пришлось изменить свои планы. Он был срочно вызван в Покровскую межрайонную прокуратуру к следователю по особо важным делам Николаеву Кириллу Андреевичу. Целью вызова был допрос в качестве свидетеля. Шмидт заявил, что приедет с адвокатом, но Николаев резко возразил.
- Вас вызывают как свидетеля, поэтому адвокат вам не нужен.
Оказалось, что это не совсем так. После нескольких уточняющих вопросов относительно анкетных данных Шмидта, разговор зашел все о том же - о странном и жестоком убийстве на стройке торгового центра, где погиб его хозяин Владимир Каверин, а с ним вместе помощник и охранники.
В ходе беседы следователь поинтересовался - не помнит ли господин Шмидт, где он находился и чем занимался в момент убийства Каверина. В ответ господин Шмидт весьма вежливо послал господина следователя куда подальше с его подозрениями. И заявил, что об убийстве узнал от оперативников в ходе опроса свидетелей в милиции. Причем его алиби полностью подтвердилось... О том, что он лично был в строящемся торговом центре Каверина после его убийства и видел утопавшие в собственной крови трупы врагов Белова, Дмитрий, естественно, умолчал...
В ответ тот предложил Шмидту хорошенько подумать и напрячь память. В собственных, мол, интересах. После этого следователь сунул посетителю бумажку и предложил расписаться.
- Что это значит? - удивленно поинтересовался Шмидт.
- Подписка о невыезде, - казенным голосом пояснил Николаев.
- Слушайте, я хоть и не адвокат, но кое-что в юридических вопросах понимаю. Подписка - мера пресечения. Какой может быть свидетель с мерой пресечения?
В это время дверь в кабинет следователя открылась, и на пороге показался солидный, мед-ведеподобный человек в темно-синем мундире. Он чем-то неуловимо напоминал генерального прокурора. Да он и был прокурором. Фамилия его была - Мазурин. Шмидт знал его: тот уже пытался когда-то привлечь его к ответственности по делу расстреле в метро немецкого бизнесмена, естественно, с нулевым результатом.
Мазурин остановился в дверях, внимательно изучая Шмидта, как энтомолог редкого жука.
Следователь Николаев вскочил, вытянулся в струну, как солдат в присутствии генерала.
- Здравствуйте, Петр Прокофьевич! - не сказал, доложил он.
- Не вставай, не надо, - помахал рукой прокурор. - Есть проблемы?
- Так точно! - снова крикнул следователь, словно и не слышал пожеланий начальника. - Вот гражданин интересуется, можно ли у свидетеля отбирать подписку о невыезде. Юридический казус, так сказать.
Прокурор подошел к столу, фальшиво улыбнулся и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27