А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Да, сэр. Поверю!
— Рик. Я это говорю со всей силой и убежденностью. Я никогда не был в Марракеше!
Пауза.
У него выпучились глаза! То есть белки расширились и тут же, как мне показалось, резко сузились. Он тяжело вздохнул и положил руки на стол. Потом усилием воли придал глазам нормальную эллипсность, так что радужные оболочки частично закрылись. Он не то чтобы сдулся, а как бы вернулся к своим нормальным размерам после долгих усилий изображать из себя надутый пузырь. Он стал улыбаться. И непрестанно кивал.
— Конечно. Я все это вижу, Уилф. Это был кто-то другой. Я столько думал о вас, и о том, как мне необходимо написать вашу биографию, и о том, что мистер Холидей постоянно требует ее, а потом, после стольких неудач, увидел кого-то как две капли воды похожего на вас…
— Охотник и жертва.
— …и, черт побери, у вас борода, Уилф, а все эти айрабы бородатые…
Я кивал в такт его кивкам. Прямо-таки пара фарфоровых болванчиков. Я ободряюще улыбнулся ему.
— Полагаю, вы смотрели против солнца.
— Вполне могло быть, Уилф. В это время, после сиесты, солнце стояло как раз над отелем, над… тот человек, которого я видел, смеялся и размахивал передо мной бумажкой…
— Видите, как просто?
— Но сейчас-то я знаю, где вы.
— Вы не знаете, где я. Никто не знает.
— Ну, конечно, сэр, нет нужды… Но теперь мы ведь можем поддерживать связь, а вы в вашем состоянии…
— Вы не знаете, в каком я состоянии! Никто этого не знает!
— Нет, нет, сэр. Конечно, нет. Ладно, сэр. Давайте лучше…
— Холидей. Вот он знает. И больше никто.
— Лучше…
— Скажите «гав-гав».
Я перевел дыхание и откинулся в кресле. Развернул документ и перечитал его. Вроде все правильно, но тут меня обожгла мысль, что он должен быть заверен нотариусом. Я разозлился при мысли, что столько времени и сил потрачено даром; но, в конце концов, есть же в Цюрихе нотариусы и адвокаты. Тем не менее я все равно злился на себя.
— А что вы скажете, теперь ведь ваша очередь, Уилф.
— Очередь?
— Ну, в этой игре. «Гав-гав».
— Ах, это! Ничего не скажу.
— Не понимаю, Уилф.
— Все станет ясно в должное время.
— Эта бумага, Уилф…
— Ее вы тоже не получите. Только не кипятитесь, Рик, старина. Мой друг, племянник управляющего, и новая молодая толстуха выкинут вас отсюда. Я хочу сказать, что именно эту бумажку вы не получите. Но если будете хорошо себя вести, получите другую красивую бумагу с подписью и печатью…
— Уилф, сэр, не знаю, как…
— …в соответствующих местах. Однако этому будут предшествовать необходимые формальности.
— Что угодно! У меня осталось меньше двух лет, Уилф. Вы просто не знаете…
— Вот так плохо?
— Что угодно. Да, сэр.
— Ладно, как мы договорились, я должен знать все подробности сделки между вами и сами знаете кем.
— Мистером Холидеем?
Я величественно кивнул. Рик озадаченно потер нос. Впрочем, он уже расслабился. Развеселился.
— Очень просто. Он финансирует меня. Семь лет, чтобы я мог посвятить себя…
— А давно у него Мэри-Лу?
— Мэри-Лу больше ничего для меня не значит, сэр.
— Вы даже изредка ее не используете?
Настала долгая пауза. Я бросил ему спасательный круг.
— Он крутой работодатель, мистер Холидей. Если вы в течение семи лет не поднесете меня на блюдечке и не представите мою авторизованную биографию — неполную, разумеется, я же еще не совсем выпал из литературного процесса, — будет плач и скрежет зубовный.
— Он прекратит финансировать исследование. Но послушайте, сэр. Я же не беспомощен, я могу обратиться к другим…
— Опять вы хнычете. Других нет. Давным-давно, много лет назад, я думал, что вы скажете, допустим, Гугенгейм или Фулбрайт, но нет. Она бы не пошла просто ради денег, Рик, и не разбила бы мне душу, и не ставила бы меня и вас в идиотское положение. Понимаете? Похоже, она хотела ублажить и меня, и его, служить одновременно Богу и Маммоне. Догадайтесь, кто есть кто.
— Вы обещали эту или подобную бумагу! Вы же не откажетесь от своих слов, сэр!
— Не откажусь. Но вы не даете мне времени изложить условия.
— Я забыл. Это ужасно.
— Я еще не вручаю вам эту бумагу и не дам ее здесь. Вам придется выполнить определенные условия.
— Что угодно…
— Я разрешу вам написать официальную, авторизованную биографию Уилфрида Баркли, везунчик вы этакий. И предоставлю всю необходимую информацию. Назначу вас распорядителем всех имеющих ко мне отношение материалов.
— Клянусь…
— Биографию я проверю от первого до последнего слова.
— Естественно, естественно!
— Встретимся там и тогда, где я укажу.
Тут он совсем уже сник.
— Но, сэр… Уилф… ваше здоровье…
— Вы имеете в виду, что я могу типа сыграть в ящик?
— Нет, сэр, но ваша память уже не в самой лучшей форме. Писатели — люди рассеянные, вы же знаете, Уилф.
— Не настолько рассеянные, чтобы ставить все деньги на один номер, как делаете вы, Рик. Вы же полностью в моих руках. Я вам разрешаю. И только. Вам разрешение, мне — подношение. Вот так.
— Сэр.
— Завтра утром я уеду. И больше никогда не появлюсь в этом месте — тут я могу разнюниться. Вы за мной не последуете, иначе сделка не состоится. Раньше или позже сможете представить меня Холидею.
— Это чрезвычайно трудно.
— Но вы, расчудесный мой, сможете это сделать. У вас доступ имеется.
— Нет, сэр, мистер Холидей разрешает доступ к своей особе только самым красивым женщинам.
— Никаких мальчиков? Никакого скотоложества? Вовсе без извращений, пыток, убийств? Что, все его миллиарды идут исключительно на ewige Weib36, или как это у них называется? Ладно, Рик. Вы знаете, как мы, посвященные в истинное знание, возвращаемся к примитиву, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье. Одно из… Господи, Рик, похоже, из меня прет целая лекция!
— Подождите минутку, сейчас достану магнитофон…
Он извлек аппаратик из рукава.
— Вот это?
— Ну да. Он и фотографировать может. Но, Уилф, к вам я никогда не приближался без этой штуки в рукаве, только иногда он не улавливает звук, так что лучше поставить его на стол.
— Вы никогда меня не записывали!
— Всегда записывал, сэр, еще за обедом в вашем доме. Жаль только, при нашем ночном столкновении его со мной не было.
— Не верю!
— А завел я его еще раньше. Не этот аппарат, конечно, но такой у меня был еще в колледже. Должен сказать, за эти годы у вас даже акцент изменился!
— Не следует нести чушь больше, чем необходимо. Акцент у меня всегда зависел от обстоятельств.
— Нет, сэр.
— Раньше? До того, как вы приезжали ко мне и Лиз?
— Когда вы были в Штатах. Когда-нибудь я вам проиграю это.
— Не стоит. На ступеньках наших мавзолеев или что-то вроде того. Вы это сотрете, или сделки не будет.
— Записи мне не принадлежат, сэр.
Я долго переваривал все это. Конечно. Холидей держит их в своем фонде по Баркли. Они, как и Мэри-Лу, являются частью сделки. Господин дал — господин взял, да будет проклято вовеки его имя. Кто знает, где его берлога? Кто в состоянии противостоять ему, напасть, сразиться, свергнуть его? Единственное, что мы можем сделать, — это бросать камни в лоб его прислужникам в надежде как-то уязвить хозяина.
— Уилф, вы собирались произнести речь.
— Ах да. Лекцию. О ритуалах посвящения. Вам-то они известны, Рик. Например, ритуал посвящения — это когда вы обнаруживаете, что вместо того, чтобы выискивать кнопки — у вас они называются булавками для бумаг — где-нибудь у мамочки в сумке, в пепельнице, на тарелке, на каминной полке, которую благовоспитанные джентльмены именуют надкаминником, вы можете просто пойти в магазин и купить целую коробку. И тогда вы понимаете, что произошло. Вы стали хозяином в доме. Другой ритуал имеет место, когда вы обдуманно убиваете кого-то, например, собаку. Кстати, что вы пьете?
— Все, что угодно, надо полагать.
— Бурбон? Говорят, он снова входит в моду. Водку? Шотландское виски? Я лично предпочитаю вино.
— Охотно выпью, Уилф.
— Когда вас посещает видение всеобщей ярости, нетерпимости, — черт побери, Рик, то, что изображают на картинах там и сям, скажем, в Италии, это вовсе не видение, на самом деле оно подобно катящемуся камню, и вы понимаете, что это навеки, как алмаз. Вот это ритуал посвящения.
— Да, Уилф.
— Вы записываете?
— Полагаю, запись идет.
— Хитрая штучка! Что-то мне захотелось кофе. Вы бы не могли сходить и принести мне кофе, Рик? Просто чтобы показать этой машине, как вы почитаете старика?
Он ринулся стремглав, как ребенок, которому после взбучки показывают, что солнце снова засияло. Я сидел и смотрел на чертову машину. И издавал всякие смешные звуки, потому что фотокамера там не замечала лиц. Вернулся Рик с двумя чашками кофе на подносе.
— Сперва выпьем вина, старина Рик.
— Как скажете, Уилф.
— Налейте вина в блюдце, Рик.
— Сэр?
— А как вы думаете, зачем я потребовал кофе? Пить, что ли? Так я вполне обошелся бы и чаем.
Рик поставил поднос на стол. Глаза у него снова были навыкате. Он опустился на стул.
— Это ритуал, сынок. После него ничто не остается таким, как прежде. Можно лечь в постель, и встать, и делать это, пока ад не посинеет, и ничего не происходит. Тут все иначе, правда? Посмотрим, что мы имеем. Вы получите разрешение, как я сказал. Но где гарантия, что вы станете выполнять свою часть сделки? Так вот, вы сделаете кое-что. Просто ради доказательства — это такая дружеская проверка, Рик. Возьмите одно из блюдец и налейте в него «доль».
Я с интересом ждал. Он не двигался.
— Давай, паренек. Вы преследовали меня, и записывали, и шантажировали, и вводили в искушение, покупали и продавали меня — все для блага вашей захудалой литературы. И теперь остановитесь? Подумайте — чего стоит одна глава об акценте Уилфа!
Он с трудом переводил дыхание.
— Угу.
— Что «угу»?
— О вашем деревенском английском акценте.
— Фу, как грубо, Рик. Я же сказал — акцент я всегда употреблял по обстоятельствам.
— Нет, сэр, я имею в виду не сейчас, а тогда.
— Много вы знаете об этом!
— У меня есть слух. То есть был слух. Поэтому я занимался фонетикой. И здорово в ней разбирался. И сейчас разбираюсь. Но тут у меня нет будущего… Ну, ладно. Профессор велел мне получить образец вашей речи для архива. Я тогда готовился к экзаменам и не мог попасть туда. Это сделал мой приятель. Он поставил магнитофон под креслом для приглашенных гостей в преподавательском клубе. Потом, когда я слушал вас, я просто не мог поверить. Так произносить дифтонги! А тона — совсем как у китайца.
— Меня слушали в полном молчании и с глубочайшим почтением!
— Нет, сэр. Слушали не что вы говорили, а как. «Что» уже во вторую очередь.
Он встал, ухватился за край стола и подался вперед.
— Эту запись прокручивали на вечеринках как анекдот, Уилф. Например, когда обмывали мою диссертацию. Нет, сэр, не я это придумал, не вините меня. Я просто вам рассказываю, сэр. Вообще-то на этой вечеринке я впервые услышал вашу речь, до того я просто вникал в фонемы. И фонемы мне основательно осточертели.
Я обнаружил, что и сам встал. И тяжело опустился в кресло.
— Это чудовищно. Просто чудовищно!
— Нет, сэр. Не считая звуков, там не было бы ничего смешного, если бы не одно совпадение. Вы там рассуждали об английской социальной системе — сказали, что британцы — это греки, а американцы — римляне. Говорили о «спартанской неподкупности» чиновничества. Приводили примеры его безраздельной преданности долгу, вроде того, как крайне консервативные чиновники провели для социалистов национализацию промышленности. Просто, когда проигрывали эту пленку, мы были ох как наслышаны о Филби и его приятелях. Смешно? Люди там за животики держались. И им было стыдно. Ваши замечательные государственные служащие не только вас окунули в дерьмо. Они окунули нас! Вас и ваш деревенский акцент!
К своему удивлению, я обнаружил, что тоже вцепился в край стола, как и он.
— Это было крайне неразумно с вашей стороны, Рик, если вы простите мой деревенский стиль изложения. Вы себя раскрыли, правда? Теперь мы все знаем?
Огонь в нем начал утихать. Он сник, возвращаясь в состояние, как я теперь понимал, не рассеянности, непонимания или раболепия, а какой-то непостижимости. Мы оба изучали друг друга.
— Ты высказался, сынок. Вино в блюдце, будьте любезны.
Он еще чего-то ожидал. «Рик — ханурик».
— Не выпьешь вино из блюдца — не будет авторизованной биографии. Не будет писем от Макниса, Чарли и Памелы Сноу, целого шкафа раритетов! Черновых вариантов. Оригинала рукописи «Все мы как бараны», который резко отличается от опубликованного текста. Фотографий, дневников, восходящих к школьным дням Уилфа… Не будет счастливейших дней твоей жизни, Таккер, когда ты сможешь запустить когти в… удовлетворенного Холидея. Ты сможешь подняться с колен. Войти в золотые ворота. Приобрести скромную славу.
— Стипендия…
— Чушь собачья.
Он обреченно протянул руку, с трудом налил «доль» в маленькое блюдце.
— Поставь на пол.
Впервые в жизни я увидел, как глаза действительно наливаются кровью. Кровеносные сосуды в уголках глаз стремительно расширились. Мне даже показалось, что они вот-вот лопнут. Потом он разразился каким-то сдавленным смехом, и я вместе с ним. Я рявкнул «гав-гав», он мне ответил тем же, мы захохотали, потом он поставил блюдце на пол, стал на колени и тут только сообразил, что от него требуется. Я услышал, как он лакает.
— Хорошая собачка, Рик, хорошая собачка!
Он вскочил на ноги и запустил в меня блюдцем, но я знал, что Господин не пострадает, и блюдце просвистело мимо моего уха. Оно зацепило гардину и упало на пол. Ковер был достаточно толст, и оно не разбилось — только крутилось по спирали, пока не остановилось дном кверху. Таккер обессиленно упал на стул. Он весь сжался, уменьшился настолько, что одежда на нем походила на парус, надуваемый ветром. Лицо он закрыл руками. Только затем я заметил, что его бьет крупная дрожь, словно в глубоком шоке. Собачка. Он сидел, подавшись вперед, обхватив лицо ладонями и упираясь локтями в полированный стол.
Я вернулся к нетерпимости и дерзко спросил у нее:
«А это как?»
Между пальцами у него текли слезы. Отдельные капли падали на полированный стол, но другие сотрясениями тела Рика выбрасывались в воздух и каким-то образом попадали в меня. Рыдания перешли в вой. Я никогда не слышал звуков, столь низких и столь трудно извлекаемых из груди, словно кости трескались. Последние остатки воли покинули его тело, он ссутулился, локти соскользнули со стола, руки упали по швам, открывая впалые щеки.
— Вы меня слышите?
Теперь и кисти съехали со стола. Руки у него, по всей видимости, доставали до пола, как у обезьяны.
— Я сказал: «Вы меня слышите?»
— Слышу.
— Хорошо. Теперь перейдем к делу.
Он собрался с силами и сидел сгорбившись. На меня он не смотрел. Зато я смотрел на него. По лицу у него бежали ручьи, глаза покраснели, но уже не были навыкате. Скорее они напоминали что-то вязкое и липкое.
— Это обязательно? Мне надо поспать или что-то вроде.
— Выпейте еще.
Он вздрогнул:
— Нет, нет!
Я снова посмотрел на свою бумагу:
— Я назначу вас своим литературным душеприказчиком, вероятно, совместно с моим агентом и Лиз или Эмми — скорее всего Эмми. Я уполномочу вас написать мою биографию при моей жизни, но с ограничениями, которые я еще не оговорил.
Рик зевнул. Взаправду!
— Слушай внимательно, сынок!
— Извините.
— После того как я проконсультируюсь с юристами относительно точной формы документа, который вы подпишете, я снова свяжусь с вами и назначу место встречи. Все понятно?
Он кивнул.
— Тогда пока все. Привет Хелен, если когда-нибудь увидите ее. Передайте наилучшие пожелания Холидею, как от банкира банкиру. Надо полагать, у него есть банк.
— И не один.
— Пусть продолжает труды на благо. Он умный, ваш мистер Холидей. Или я уже это говорил?
— Да, сэр.
— Хорошая память, Рик. Полагаю, на этом мы покончим. Может, у вас есть какие-то пожелания?
— Да, сэр… Уилф. Сколько примерно это займет? Время…
— …деньги. Не мои. Однако в вашем случае, я полагаю… Ладно, может быть, неделя-другая или месяц. Не больше. Вам-то какая разница? У вас нет постоянной работы, экс-профессор.
— Вы упоминали какие-то ограничения, Уилф.
— Ах да. Они относятся только к самой биографии. Не о чем беспокоиться.
Его взгляд был жалок и подозрителен.
— Я бы хотел знать, Уилф, если для вас это несущественно.
— Разумно, Рик. Думаю, вам интересно будет о них узнать, прежде чем вы подпишете. Назову главное условие, чтобы вы его обдумали. Я расскажу вам все о своей жизни, ничего не скрывая, и вы можете писать, что сочтете нужным. Но при этом обязательно дадите точный отчет о том, как подсунули Мэри-Лу мне, и о том, как подложили ее под Холидея и он принял ваше предложение. Так что биография будет написана дуэтом, Рик. Мы покажем миру, кто мы такие — бумажные людишки, допустим. Устраивает вас такое название? Подумайте, Рик, — все те, у кого, подобно вам, есть вши в волосах, все, за кем следили, кого преследовали, о ком лгали, все, кого выставляли на потребу публики, — мы будем отомщены, Рик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19