Опять
вспыльчивость подвела меня, оказавшись сильнее рассудка. Но
времени на самобичевание у меня не было. Взвыв от боли и
ярости, незнакомец вскочил на ноги и бросился на меня. Мы
сошлись лицом к лицу, горя одинаковым первобытным гневом,
сражаясь не на жизнь, а на смерть.
Впервые в жизни я, вынужденный вежде и всюду соразмерять,
сдерживать свою силу, оказался в тисках железной хватки
человека сильнее меня. Это я ощутил в первые же мгновения
драки, затратив неимоверные усилия, чтобы вырваться из этих
крушащих ребра объятий.
Бой был коротким и отчаянным. Меня спасло только то, что
мой противник понятия не имел о боксе. Он мог -- и при этом не
замедлил продемонстрировать это умение -- наносить мощные удары
кулаками, но они были беспорядочными, неприцельными и поэтому
не очень опасными. Трижды я уворачивался от таких оплеух, после
которых, достигни они цели, я уже никогда не встал бы. При этом
мой противник совершенно не умел сам уворачиваться, уходить от
ударов. Не думаю, что кто-либо из бойцов на земле остался бы в
живых, пропустив такое количество ударов, которые он получил от
меня. Но он продолжал атаковать меня, без устали орудуя руками.
Ногти на его пальцах были острыми, как звериные когти, и вскоре
из двух десятков порезов на моем теле уже сочилась кровь.
Почему он сразу не выхватил из ножен кинжал -- я не знаю.
Быть может, он посчитал, что вполне управится со мной голыми
руками. Не скрою, в этом предположении он был недалек от
истины. Но теперь, выплевывая выбитые зубы и чувствуя, как
кровь льется из разбитых ушей и бровей, он потянулся к рукоятке
кинжала. Это движение оказалось для него роковым и позволило
мне выиграть схватку.
Вырвавшись из клинча, в который я зажал его, он опустил
одну руку к поясу, где висели ножны. В этот миг я воткнул свой
левый кулак в живот, вложив в удар всю массу тела. Мой
противник замер, из его груди донесся хрип, глаза неподвижно
глядели в одну точку. В следующий момент я изо всех сил двинул
его кулаком в правую челюсть. Человек рухнул, как оглушенный
кувалдой бык; из его открытого рта на бороду потек ручеек крови
-- последний удар раскроил ему губу, разорвал часть щеки и
наверняка основательно переломал челюсть.
x x x
Стараясь успокоить дыхание, потирая содранные кулаки, я
смотрел на свою жертву, прикидывая, что наверняка сам подписал
себе приговор. Ведь теперь мне нечего было ждать
доброжелательного отношения со стороны жителей Альмарика. Но
эта печальная мысль не помешала мне снять с бедняги его
нешикарную одежку и, подпоясавшись его же ремнем, прихватить в
качестве трофея кинжал. В конце концов, семь бед -- один ответ.
Если меня поймают, то обвинение в воровстве будет лишь добавкой
к главному обвинению в покушении на одного из местных жителей.
А так, по меньшей мере, частично одетый и с каким-никаким
оружием, я чувствовал себя несколько уверенней.
Я с большим интересом осмотрел кинжал. Едва ли мне
доводилось видеть раньше столь внушительное, подходящее для
убийства оружие. Обоюдоострый клинок был дюймов девятнадцати в
длину и заточен остро, как бритва. У рукоятки он был широк и
постепенно заострялся к концу, тонкому, как игла. Гарда и
вершина ручки были серебряными, а сама рукоятка обмотана
чем-то, напоминающим змеиную кожу. Клинок, несомненно, был
стальным, но никогда раньше я не видел стали такого качества. В
общем, этот кинжал был настоящим шедевром оружейного дела и
свидетельствовал о высоком уровне, по крайней мере,
материальной культуры его изготовителей.
От созерцания кинжала меня отвлекли стоны медленно
приходящего в себя незнакомца. Вздрогнув, я огляделся и заметил
вдалеке группу людей -- судя по всему, соплеменников моего
противника, приближавшихся ко мне. Дополнительным поводом к
размышлению оказался блеск стали на солнце, отраженном от
клинков, сжатых в их руках. Если они застанут меня рядом с
полумертвым сородичем, да к тому же с его одеждой и оружием в
руках, -- нетрудно догадаться, каким будет их отношение ко мне.
Недолго размышляя над этим, я оглядел равнину вокруг себя
в поисках какого-нибудь убежища. С одной стороны равнина
переходила в невысокие холмы, за которыми виднелись ряды все
более основательных возвышенностей -- скал и горных отрогов. В
тот же миг приближающиеся фигуры скрылись в густой траве,
переходя через очередную речку, разделявшую нас.
Я решил не дожидаться, пока они снова выйдут на открытое
место, и со всех ног помчался в сторону холмов. Пробежав всю
дистанцию без передышки, я, тяжело дыша, оглянулся, оказавшись
у подножия ближайшего холма. Далеко позади лежал на траве мой
недавний противник, а его соплеменники, выбравшись из
прибрежных зарослей, торопливо направлялись к нему.
Задыхаясь от усталости и обливаясь потом, я влез по склону
на гребень холма и оттуда бросил еще один взгляд через плечо
назад. Вокруг лежащего черноволосого человека столпились такие
же черные силуэты. Не переводя дыхания, я поспешил вниз по
склону и больше не видел эту компанию.
Через час пути я оказался в самой неровной и изрезанной
местности, какую только можно себе представить. Со всех сторон
вздымались к небу отвесные стены скал и изломанные утесы, порой
настолько растрескавшиеся, что их вершины могли в любой момент
с грохотом рухнуть, похоронив под собой случайно оказавшегося
по соседству человека. Повсюду выходила на поверхность коренная
порода -- какой-то красноватого цвета каменный монолит.
Растительность была небогатой: лишь невысокие, кряжистые
деревья, размах веток которых чуть не превышал высоту ствола,
да несколько разновидностей колючих кустов, на части которых
росли странные по цвету и форме плоды, напоминающие орехи.
Расколов несколько этих плодов, я принюхался к содержимому, но,
хотя запах и был приятен, не осмелился попробовать неизвестное
растение, даже несмотря на все увеличивающееся чувство голода.
Сильнее, чем голод, мучила меня жажда. Но, по крайней
мере, ее я мог утолить, даже не подозревая, что это могло
стоить мне жизни. Пробираясь вперед, я зашел в узкое ущелье
между двумя поросшими кустарником склонами скальных гряд. В
глубине ущелья виднелось небольшое озеро, наполняемое, без
сомнения, подземным источником: в центре озера вода била
ключом, а с одного из берегов стекал вниз по ущелью тоненький
ручеек.
Подойдя к озерцу, я лег на поросший мягкой травой берег и
опустил лицо в кристально чистую воду. Прекрасно понимая, что
эта жидкость может оказаться вовсе не живительной влагой, а
смертельным для землянина ядом, я все же, мучимый жаждой, решил
рискнуть. У воды оказался какой-то странный привкус, не
перебивавший, однако, ее основных достоинств -- способности
освежить кожу и утолить жажду. Напившись, я так и остался
лежать, касаясь губами ледяной воды, наслаждаясь тишиной и
спокойствием. Это было ошибкой. Ешь быстро, пей быстро, спи
неглубоко и не засиживайся на одном месте -- вот первые правила
жизни в дикой природе, и короток век того, кто не следует им.
Теплые лучи солнца, бульканье воды, блаженное чувство
расслабленности и отдыха после долгого бега и драки -- все это
подействовало на меня, как наркотик, и погрузило в приятную
полудрему. Должно быть, какой-то первобытный инстинкт
предупредил меня об опасности, когда до моего слуха донесся
легкий шорох, явно не имеющий отношения к журчанию ручья и
шелесту травы. Прежде, чем мой разум определил его, как звук
крадущегося тяжелого тела, я уже перекатился на бок, вынимая из
ножен кинжал.
В тот же миг огромная тень, взметнувшись над травой,
оглашая все вокруг диким ревом, мягко приземлилась прямо на том
месте, где еще мгновений назад лежал я. К сожалению, я не успел
отскочить достаточно далеко, и одна из лап с выпущенными
когтями прошлась по моему бедру, здорово расцарапав его. Судя
по манере движения, напавший на меня хищник был чем-то вроде
огромной дикой кошки. В мгновение ока чудовищный хищник
сориентировался и набросился на меня. Я отшатнулся, увидев, как
метнулись к моему горлу оскаленные клыки, и вдруг почувствовал,
что лечу в воду. Одновременно раздался похожий на кошачий вой
хищника, оборвавшийся, когда зверь тоже влетел мордой в ледяную
воду, подняв фонтан брызг. На какое-то время я потерял
ориентировку и, вынырнув, увидел лишь большую тень, исчезнувшую
в кустах у подножия скал. Что это было -- я точно сказать не
мог, но больше всего этот зверь походил на леопарда, только
намного крупнее и тяжелее любого леопарда с Земли.
Внимательно оглядев берега, я не увидел других хищников и
вылез из озера, дрожа от холода. Мой кинжал так и остался в
ножнах. У меня не хватило времени выхватить его. Спасло меня
лишь то, что эта гигантская кошка, наподобие ее земных
сородичей, не питала любви к водным процедурам.
Я обнаружил большой порез на бедре и четыре, поменьше, на
плече -- там, где меня коснулись когтистые лапы. Большая рана
сильно кровоточила, и я опустил ногу в воду, вздрогнув, когда
ледяная влага коснулась рваного разреза. Лишь когда нога совсем
онемела от холода, кровь перестала идти.
Поразмыслив, я пришел к выводу, что попал в весьма
затруднительное положение. Меня мучил голод, вот-вот должно
было начать темнеть; где-то по соседству ошивается огромная
рассерженная кошка, да и неизвестно еще какие хищники. К тому
же я был ранен. Цивилизованный человек здорово изнежен. С той
раной, которую я получил, меня упрятали бы в больницу и
несколько недель не давали бы вставать с постели. Уж на что я
всегда с презрением относился к боли и травмам, но здорово
приуныл, осмотрев рану и поняв, что мне нечем перевязать и
смазать ее. Похоже, ситуация полностью выходила из-под моего
контроля.
x x x
Я направился к скальной гряде, рассчитывая найти там
что-то вроде пещеры, чтобы провести ночь, которая, судя по
всему, обещала быть не такой теплой и приятной, как день. Вдруг
за моей спиной послышался какой-то дьявольский лай.
Оглянувшись, я увидел приближающихся ко мне со стороны входа в
ущелье неизвестных животных, похожих на гиен. Пожалуй, их вой
был еще более жутким и отвратительным, чем у земных гиен. У
меня не было сомнений в цели их следования -- эти зверюги
охотились за мной.
Необходимость не признает самоограничений. Еще минуту
назад я медленно ковылял, постанывая от боли. И вот я уже
несусь во весь дух к скалам, словно не был измучен и изранен.
Каждый шаг отдавался дикой болью в бедре; рана снова раскрылась
и начала кровоточить, но, сжав зубы, я продолжал бежать.
Мои преследователи прибавили скорость, и я уже почти не
надеялся добраться раньше них до деревьев, росших у подножия
скал. Они почти наступали мне на пятки, когда я радостно
подтянулся и вскарабкался на нижний сук, выше человеческого
роста. К моему ужасу, гиены стали карабкаться по стволу дерева
вверх за мной. Бросив отчаянный взгляд вниз, я понял, что эти
твари здорово отличались от земных гиен, как и все на Альмарике
отличалось от самого похожего на Земле. У этих зверей были
когтистые, почти кошачьи лапы, да и само тело, достаточно
гибкое, позволяло им лазать по деревьям, почти как рыси.
Я уже приготовился принять последний бой, когда заметил
нависший над головой выступ скалы, в который упирались ветви
дерева. Обдирая колени и локти, я вскарабкался по каменной
стене и, перевалившись через грань обрыва, лег на скалу, глядя
на своих преследователей. Они повисли на верхних ветвях дерева
и выли, словно души непогребенных покойников. Видимо, их
способность к лазанию ограничивалась деревьями. После одной
попытки перепрыгнуть на скалу и взобраться по ней, в результате
чего одна из гиен рухнула вниз с душераздирающим воплем, они
прекратили преследование.
Но уходить эти твари тоже не стали. Стемнело, на небе
появились незнакомые мне звезды, вышла большая, золотистого
цвета луна, но мои преследователи все сидели на ветках и на
земле под деревом, отвратительно завывая на луну, видимо,
жалуясь на неудачную охоту.
Ночь была очень холодной -- на камнях даже появился иней.
Я просто окоченел. Единственный лоскут ткани, прикрывавший мое
тело, я использовал как жгут, чтобы остановить делавшееся уже
опасным кровотечение из рану на ноге.
Никогда еще я не чувствовал себя таким жалким. Ночь я
провел, стуча зубами от холода, лежа на голых камнях. В
нескольких шагах горели холодным огнем глаза гиен. Где-то вдали
слышалось рычание и вой других, невидимых в темноте чудовищ.
Визги, крики, стоны и лай разрезали ночную мглу. И я лежал,
голый, израненный, замерзший, голодный, дрожащий от страха за
свою жизнь, словно один из моих далеких предков в палеолите на
моей родной планете.
Теперь я понял, почему наши предки обожествляли солнце.
Когда наконец холодная луна уступила место теплому солнцу
Альмарика, я был готов запеть от радости. Гиены подо мной,
полаяв и повыв еще немного, отправились на поиски другой, более
легкой добычи. Мало-помалу тепло проникло в мои закоченевшие
конечности и расслабило мои одеревеневшие мышцы. Я встал,
потянулся и поприветствовал наступление нового дня, как это
делал, дожив до нового рассвета, мой пращур на заре истории на
нашей планете.
Выждав немного, я спустился вниз из своего убежища и
направился к ореховым кустам. Решив, что лучше умереть от
отравления, чем от голода, я расколол несколько орехов и съел
их содержимое. Пожалуй, никакое блюдо на Земле мне еще не
казалось таким вкусным. Никаких симптомов отравления не
последовало, к тому же орехи оказались очень питательными. Я
начал адаптироваться к окружающим условиям. По крайней мере,
источник пищи был найден. Первое препятствие было преодолено --
я осваивался с жизнью на Альмарике.
x x x
Описывать в деталях дальнейшие несколько месяцев не имеет
смысла. Я жил среди скал и холмов, испытывая столько страдании
и лишений, сколько люди на Земле уже не испытывали много тысяч
лет. Осмелюсь утверждать, что только человек невероятной силы и
упорства мог бы выжить там, где выжил я. Но я не просто выжил,
я приспособился и освоился в этом новом мире.
Поначалу я не отваживался покидать свою долину, где, по
крайней мере, у меня была вода и пища. Я построил себе что-то
вроде гнезда из веток на площадке на выступе скалы, где спал по
ночам. Хотя можно ли назвать сном это состояние? Не думаю. Я,
скорчившись, лежал, дрожа от холода, коротая время до рассвета.
А днем я при малейшей возможности погружался в неглубокий,
чуткий сон и был готов проснуться от малейшего непривычного
шороха. Остальное время я проводил, бродя по окрестным холмам и
собирая орехи. Нельзя сказать, что эти прогулки были безопасным
занятием. Не раз и не два приходилось мне спасаться бегством и
находить убежище на крутых скалах и вершинах деревьев. Холмы
населяло огромное количество разных зверей -- и в основном
кровожадных хищников.
Именно поэтому я держался своей долины, где я был в
сравнительной безопасности. В холмы же меня гнала та же сила,
которая двигала во все века человечеством -- от первых
неандертальцев до колонизаторов-европейцев, -- поиск пищи.
Орехи в моем ущелье были почти все съедены. Разумеется, не я
один был виновником этого, хотя жизнь на природе и пробудила во
мне зверский аппетит. Полакомиться орехами приходили в мою
долину огромные животные, напоминающий медведей, и другие --
похожие на покрытых густым мехом бабуинов. Все они с
удовольствием пожирали орехи, но, судя по вниманию,
проявляемому ими к моей персоне, не чурались они и мясной пищи.
Избежать встречи с медведями было сравнительно легко. Эти горы
мяса не очень быстро двигались, не умели лазать по скалам и
деревьям, да и зрение у них было неважным. А вот бабуинов я
ненавидел лютой ненавистью и смертельно боялся. Эти твари
преследовали меня до изнеможения; они отлично бегали и лазали,
да и скалы не были для них препятствием.
Как-то раз они загнали меня в мое убежище, и один из
бабуинов перепрыгнул с ветки на выступ скалы вслед за мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21