А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Наши разведданные говорили о том, что Югославию фашист не думал легко уступать. Значит, будут жестокие схватки и в небе. И если седой Кавказ был свидетелем моих первых бойцовских неудач, то уж тут, над югославскими горами, постараюсь не ударить в грязь лицом! Тем более что у нас появилось достаточно времени, чтобы осмыслить до тонкостей накопленный нами опыт, отбросить все ненужное, взять на вооружение лучшее.
Пока мы переживали пору относительного затишья, некоторым нашим собратьям из соседних полков довелось выполнять далеко не обычные задачи.
Утром 11 сентября поднялись в воздух с румынского аэродрома Король-1 два самолета, пилотируемых майором Н. Козловым и старшим лейтенантом В. Мясниковым, и взяли курс на Софию.
Это был рейс с особой миссией: на борту находились члены делегации ЦК Болгарской рабочей партии и представители штаба фронта. Они направлялись в восставшую столицу для решения вопроса совместных действий советских и болгарских войск.
Вот что рассказал об этом полете майор, ныне генерал-лейтенант авиации, Н. В. Козлов:
– На высоте три тысячи метров мы пересекли Центральные Балканы, и тут перед нашим взором во всей своей красоте предстала София – гордость болгарскйго народа.
Учащенно забились наши сердца, на душе – праздник. И понятно: мы первыми из советских летчиков приземлимся в столице Болгарии!
Однако восторги пришлось унять – нас предупредили, что на аэродроме могут быть еще гитлеровцы. Снижаемся до бреющего, проходим над летным полем и видим до полусотни фашистских самолетов – Ме-109, Ю-87, «Дорнье-215». Это нам, конечно, не нравится. Продолжаем наблюдение. У здания аэропорта видим множество людей. Кто они? Присматриваемся – машут руками, подбрасывают вверх головные уборы. На крыше развевается красное знамя. Производим посадку. Как только выключаем моторы, в кабины врывается многоголосое громкое «ура». Нас в буквальном смысле вынесли на руках, начали качать, обнимать, целовать, осыпать цветами, угощать сигаретами, фруктами…
Переговоры завершились тем, что уже 14 сентября целый ряд частей 17-й воздушной армии перебазировался на аэродромы Софийского и Видинского аэроузлов и оттуда начал боевую работу.
Майору Н. Козлову довелось принимать участие и во второй операции, которую можно назвать приключенческой. Много лет спустя после войны она ляжет в основу художественного кинофильма «Украденный поезд».
Все началось с того, что некоторые представители фашистского болгарского правительства, работники немецкого посольства и военной миссии в ночь на 18 сентября, захватив с собой архивные документы, а также часть золотого запаса и другие государственные ценности, на специальном поезде направились в Турцию.
В тот же день генерал В. А. Судец вызвал к телефону заместителя командира 449-го бомбардировочного полка майора Н. Козлова и приказал ему пятью экипажами, взяв на борт автоматчиков и подрывников, отправиться на поиски злополучного поезда, найти и захватить всех, кто на нем находится.
Никогда за всю войну ничего подобного не приходилось выполнять нашему брату летчику.
Экипажи во главе со старшими лейтенантами Мясниковым, Шевкуновым, Фридманом, Гапоненко быстро приготовились к вылету.
Шестьдесят восемь автоматчиков и подрывников, руководимые инженером полка по вооружению капитаном технической службы А. Гурьевым, в течение получаса отработали свои действия по захвату поезда, затем погрузились в бомболюки. Под прикрытием истребителей нашей дивизии авиационная экспедиция отправилась в свой необычный рейд.
Долго шли над железной дорогой на высоте 200–300 метров. Нигде никаких поездов нет. Неужели беглецы успели скрыться в Турцию?
Наконец на станции Малево заметили два эшелона. Один был с паровозом, другой – без него. Неужели они? Стали в круг, рассмотрели все как следует. Один эшелон забит солдатами и грузами. Другой – тоже, но в середине этого состава – три классных вагона. Сомнений нет – это беглецы. Подтверждением тому и Ли-2, стоящий невдалеке от станции. На нем штаб фронта прислал оперуполномоченного с группой автоматчиков.
Козлов повел свою группу на посадку. Приземлились метрах в четырехстах от эшелонов, стали хвостами к ним – наши стрелки сразу же взяли вагоны на прицел.
Солдаты выскочили на крыши вагонов и застыли в изумлении. А наши автоматчики и подрывники в это время заняли оборону.
Истребители все время висели над станцией, готовые в любую минуту к штурмовке.
Козлов и Гурьев с двадцатью автоматчиками пошли к эшелонам. К ним присоединилась и группа прилетевших на Ли-2. Навстречу им тут же направились машинист с помощником. Оба радостно улыбались, были очень довольны тем, что все закончилось таким образом.
Они рассказали: вести поезд их заставили силой. Гнали эшелоны на полной скорости всю ночь. А к утру свернули с основной магистрали на глухую дорогу, заканчивающуюся в горах тупиком. Поезд разделили на два эшелона-для маскировки. К вечеру собирались двигаться дальше. Да вот появились советские самолеты, и гитлеровцы, а также некоторые руководители бывшего фашистского болгарского правительства со всем своим имуществом на двух автомашинах, снятых с платформ, удрали в сторону турецкой границы.
Вот так сюрприз!
Возле эшелона стояли еще пять автомобилей, на которых не успели бежать второстепенные чины. Майор Козлов приказал офицеру, прибывшему на Ли-2, посадить в два грузовика своих людей, взять проводника из местных жителей и кратчайшим путем на предельной скорости начать погоню. Сам же помчался к самолету и по радио передал истребителям, чтобы два из них прошлись на юго-восток, к турецкой границе, и в случае обнаружения автомашин предупредительным огнем заставили их остановиться, а не повинуются – уничтожили.
Ровно через пятнадцать минут истребители доложили, что машины с фашистами остановлены недалеко от Свиленграда, к ним приближаются наши грузовики.
Операция «Украденный поезд» завершилась захватом всех пытавшихся бегством спастись от возмездия. Болгарскому народу были возвращены чрезвычайной важности документы и большие ценности. Все участники этой операции удостоились правительственных наград.
Вот какие любопытные дела творились на нашем 3-м Украинском фронте.
Не обходилось без приключений и у нас. Как-то звено Михаила Цыкина после облета линии фронта возвращалось домой. При подходе к аэродрому с КП полка поступило распоряжение:
– Восточное Габровницы проходит «мессершмитт». Его надо посадить.
Звено тут же легло на нужный курс, настигло неприятеля, зажало его в клещи, принудило к приземлению на нашем аэродроме.
«Мессер» оказался не простой – последней конструкции, с обзорным радиолокатором на борту. Ме-109 Г-6– так назывался он.
Естественно, самолет привлек наше внимание. Мы осмотрели, ощупали его со всех сторон и пришли к выводу, что ничего-то особенного в нем нет. Даже локатор был настолько примитивным, что вряд ли мог принести летчику какую-либо пользу.
Пока мы делалась впечатлениями о машине, за нами наблюдал фашистский пилот. Он стоял вялый, раскисший. Я вспомнил другого пленного летчика, с которым довелось говорить в Барвенково. Тот держался высокомерно. Он еще находился под гипнозом геббельсовской пропаганды, на что-то надеялся.
Этот же потерял почву под ногами, ему теперь все было безразлично. И понятно: Габровница не Барвенково, держаться спесиво здесь, когда уже все ясно, было бы просто смешно.
В первых числах октября довелось распрощаться с милой сердцу Габровницей и ее сердечными жителями. До слез жаль было покидать болгарских друзей.
Калашонок захватил парашютную сумку, в которой хранился мой и его небогатый скарб, мы расцеловались с хозяевами и направились на аэродром. Там заняли места в кабинах самолетов, запустили моторы и – прощай, Габровница! Невыносимо тяжело покидать настоящих друзей.
Улетали с грустным настроением. Но вскоре, после посадки в Брегово, оно заметно улучшилось: снова была столь бурная, радостная встреча, что нам казалось, будто мы никуда и не улетали, все еще находимся среди габров-ницких друзей.
Брегово – небольшой зеленый городишко, приютившийся на стыке Румынии, Болгарии и Югославии.
Первое, что мы услышали от жителей о их городе, было:
– Болгарский петух в Брегово слышен в трех государствах.
Здесь мы снова без конца отвечали на расспросы болгар о нашей стране, выслушивали их рассказы о невыносимой жизни при гитлеровцах. И опять звучали слова искренней благодарности в наш адрес, в адрес всей Советской Армии.
Прислушиваясь к радостным голосам, я вспомнил своего земляка Валентина Егорова и подумал о том, что ему, наверное, проще было в этой стране, когда с группой десантников его забросили сюда за несколько недель до начала освобождения Болгарии. В 1946 году мы встретились с ним при поступлении в Военную академию имени Фрунзе, он подтвердил, что действительно чувствовал себя среди болгар как среди своих людей.
Да, друзья-болгары души не чаяли в нас.
В Брегово меня поселили к болгарину лет сорока, имевшему симпатичную жену, похожую на нее дочку и шустрого черноглазого сынишку.
Приветливые, доброжелательные хозяева не отпускали меня на завтрак и ужин в летную столовую. Щедро накрывая на стол, они были счастливы, если я оставался дома, пробовал их угощения. Просыпаясь, я каждое утро видел на столе запотевший графин с розовым виноградным соком, вазу с отборными фруктами.
Возвращался вечером, садился бриться (этим делом я никогда не занимался с утра – такова сила суеверия) – в окне тут же появлялась голова мальчишки. Он пристально следил за каждым моим движением, глазел на мое обмундирование, летную амуницию. Как только заканчивал бритье, надевал гимнастерку, мальчишка исчезал, и тут же, постучав, заходила юная Мирослава. Вслед за ней – отец с матерью. И дальше весь вечер мы проводили вместе. Не трудно было заметить, что девушка неравнодушна ко мне. Это не могло меня не тревожить. Приятно сознавать, что к тебе тянется столь прелестное существо, но к чему это? Ведь она только сердце разобьет, и на том все кончится. Кроме того, хоть мне и было всего 24 года, я чувствовал себя намного старше Мирославы и относился к ней, как к маленькой девочке.
Она же продолжала всем сердцем тянуться ко мне. Родители понимали ее душевное состояние. Но что они могли поделать?
Мать как-то спросила меня:
– Это правда, Колья, что вам не разрешают жениться на иностранках?
Я ответил, что правда, она горько вздохнула и больше не возвращалась к этому разговору.
Казалось, что проще – съехать с квартиры, и, как говорится, с глаз долой – из сердца вон. Но как тут съедешь, если Мирослава каждое утро провожает тебя на аэродром в каждый вечер встречает, а отец и мать принимают, как родного сына?
Но рано или поздно все это должно было кончиться. Так оно и получилось. В один из дней мы, как обычно, отправились на аэродрому а вернуться не смогли: к вечеру уже были в Югославии.
Два дня находились в другой стране. На третий к нам прибыли наши тылы – уже не батальон Пахилло, он остался в Габровнице, а новая обслуживающая часть.
Адъютант эскадрильи привез мне печальную весть: Мирослава сильно заболела, лежит в постели, и родители горюют – они уверены, что я погиб.
Мне стало не по себе. Я жестоко поступил с этими добрыми, отдавшими мне все свои лучшие чувства людьми, не известив их о своем внезапном отлете, хотя и не мог этого сделать. Но теперь надо что-то предпринять. Поговорил с Онуфриенко, рассказал ему обо всем. Он понял, что тут случай особый, разрешил слетать в Брегово.
Вот подо мной снова знакомый до боли городишко. Отыскал дом, в котором жил, сделал над ним пару виражей, покачал крыльями и – на аэродром. Приземлился, вылез из кабины, а ко мне уже бегут Мирослава и ее братишка. Она что-то быстро говорит, говорит, а я не пойму что. Но вот успокоилась, и мы направились к дому, на пороге которого нас встретили воспрянувшие духом родители.
Угодно же было судьбе послать мне еще и такое испытание! Ведь я тоже не железный. Искренняя, сердечная привязанность этого милого существа не могла не волновать, не вызывать ответных чувств. И мне немалых усилий стоило не поддаваться им. Это видели отец и мать и прониклись ко мне еще большим уважением.
Мы засиделись до глубокой ночи. Понимали: это последняя встреча. И с каждым часом все грустнели и грустнели.
Утро принесло нам тягостное прощание. Вся семья направилась со мной на аэродром. Там я расцеловался с отцом и матерью Мирославы, обнял девушку, пожал руку ее братишке и взлетел. Сделав над их головами две прощальные свечи, навсегда ушел за горизонт.
Война – это, помимо всего прочего, еще и самые тяжелые, самые грустные расставания…
Видимо, тогда подобных расставаний было немало. Потому что и через тридцать лет они дают знать о себе самым неожиданным образом. Во время работы над этой главой в «Неделе» за 29 января – 4 февраля 1973 года я наткнулся на крайне взволновавшее меня письмо из Болгарии. Называлось оно «Отзовись, Николай!». Меня так в кольнул в сердце этот заголовок – я ведь тоже Николай и тоже был в Болгарии. Но речь шла о другом нашем военном – моем тезке. Не могу удержаться от соблазна привести это письмо полностью, Мария Сивриева из Софии обращалась в «Неделю»:
»…Много-много лет во мне живут воспоминания об одном советском солдате, учителе литературы. Воспоминания чистые и милые. Может, это смешно в мои-то пятьдесят лет! Но так хочется поделиться теперь с ним мыслями о жизни, о трогательной дружбе наших народов, о наших детях, о поэзии». К своему обращению Мария приложила письмо Николаю.
«Помнишь, Николай, мы познакомились с тобой в городе Лясковец. Это было осенью 1944 года. Встретились случайно – болгарская девушка и солдат из Советского Союза… Мы долго кружили по дорожкам, пока дошли до станции, и долго ждали поезда. Но еще дольше искали слов, чтобы объясниться. Мне было так трудно. Потом приехала в Софию и вспоминала все до мелочей.
И вот пришло твое первое письмо. Сколько раз я перечитывала его! Помнишь, мы спорили о Гомере? А потом было твое последнее письмо с войны, где ты писал, что помнишь меня и бережешь мою фотографию. Этим все и кончилось.
Не хочу думать, что тебя больше нет. Отзовись, Николай, если ты жив. Столько лет прошло, что уже не страшно припомнить прошлое и рассказать детям (а может, и внукам), как война нас свела ненадолго и разделила».
Пока читал эти строки, комок несколько раз подступал к горлу. Мне казалось, что это через годы и расстояния обращается ко мне Мирослава. Наверное, так было не только у меня – многим письмо напомнило годы нашей фронтовой юности и такие вот чистые и светлые встречи.
Ничем они не кончались, но оставались в памяти на всю жизнь как свидетели сердечной любви болгарского народа к советским воинам – своим освободителям…
Хороша страна Болгария. Но долг зовет нас дальше, приводит в Югославию.
Румынию и Болгарию мы прошли, приобретая бесчисленное множество новых искренних, верных друзей, познавая радость общения с людьми, избавленными наконец от фашистского рабства.
Фронтовая дорога продолжалась. И по-прежнему никто не знал, что сулит она каждому из нас, какие еще готовит испытания.

Глава Х
Путь на Белград

Югославия… О ней у меня было самое романтическое представление. Оно осталось таким же и после того, как мы с боями прошли страну из конца в конец, освободили Белград, близко познакомились со свободолюбивым и мужественным югославским народом.
Здесь мы снова получили уроки географии и истории, пополнив запас своих знаний о государстве, которое, как таковое, образовалось лишь после первой мировой войны, в 1918 году, в составе королевства Сербии вместе с большей частью Македонии, а также Черногории, провинций Воеводина, Словения, Хорватия, Далмация, Славония, Босния и Герцеговина.
Названия-то какие – певучие, сочные! Две трети страны занимают горы. И какие горы! Ими не налюбоваться. С высот, на которых мы летали, они вообще неописуемы – их просто нужно видеть.
Первый югославский аэродром, на котором мы приземлились, не имел ничего общего со всеми, на которых нам приходилось базироваться до сих пор.
Представьте себе остров километров двенадцать длиной и четыре шириной, посреди Дуная, с прекрасным пастбищем, небольшим селом.
Этот остров первым обнаружил с воздуха наш командарм В. А. Судец. Требовалось посадить авиационные полки как можно ближе к переднему краю. Лучшего места для этой цели не найти. Но неизвестно, кто на острове, каковы условия посадки, базирования и взлета.
И вот командарм внезапно появился у нас в Брегово. Он послал четверку во главе с майором Кравцовым на разведку острова.
Через несколько минут Митя был над островом. Решил приземлиться один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34