Худощавый, со впалыми щеками, но всегда бодрый и подтянутый, лейтенант доложил о своем прибытии.
– Прошу к столу. – Полковник сделал секундную паузу, а потом кивнул головой Федотову: – Продолжайте.
– Я уже сказал, что немцы устроили сильную засаду, огневой заслон. Но и у этого заслона, как и у танка, есть уязвимые места. Мы их нащупали – это фланги и стыки. В этих местах найдутся лазейки к немцам в гости.
Василевский подвинул карту к Стрельникову.
– Ваше мнение, товарищ лейтенант?
Лейтенант ответил не сразу. Разбираясь в нанесенной на карте обстановке, он старался запомнить ее и потом уже заговорил;
– Не в лоб же идти, товарищ полковник… Раз фланги нащупаны – надо обходить фланги, Федотов и Пипчук будут проводниками.
– Тогда уточним задачу. Возглавит группу лейтенант Стрельников. Необходимо пройти к Ворскле и разведать брод, годный для переправы танков и артиллерии. Действуйте. Времени мало.
И мы опять ушли в тыл врага. Обогнув западную опушку леса, мы проскочили между двумя гитлеровскими полками, только что снявшимися с оборонительных позиций и выходившими на шоссе. Вскоре достигли безымянной пересохшей степной, с отлогими берегами речки, впадающей в Ворсклу, и по ее руслу достигли рощи.
Здесь еще ощутимее потянуло дыханием осени. Деревья, осыпая листья, словно расступились, давая возможность далеко просматривать глубину рощи. Нас это не радовало: если видим мы, то видят и нас.
Лейтенант Стрельников прислушался и, раздвинув густой кустарник, озабоченно буркнул:
– Кажется, мы заимели неприятного соседа. Легкий ветерок доносил чьи-то голоса. Командир группы послал меня и Яковлева выяснить обстановку.
Держа автоматы и гранаты наготове, мы тихопробирались к опушке, прячась за деревья. Голоса становились громче и громче. Наконец роща кончилась. Оказалось, что вдоль опушки проходила дорога и по ней двигалась большая колонна гитлеровцев с повозками. Они, вероятно, отходили к Ворскле. Но это – вероятно. А нам следовало знать это точно. Поэтому мы подползли к густому кустарнику и стали наблюдать за немцами. Неожиданно раздалась команда:
– Хальт!
– Неужели заметили? – прошептал Яковлев. Гитлеровский офицер, подавший команду «стой», махнул рукой вправо. Колонна рассыпалась и хлынула на опушку рощи. Гитлеровцы располагались на привал. «Вот положеньице, – пронеслось в моей голове. – Критичнее некуда».
Надо было возвращаться к своим. Но как? Встать и бежать? Нельзя! Трудность – не друг человеку, а тем более разведчику. Посоветовались и пришли к другому решению: только отползать. Ползти осторожно, так как немцы разбрелись по всей роще.
И тут я допустил непростительную оплошность – задел маскхалатом за старый сухой сук. Он громко треснул. Я оглянулся и увидел в кустах здоровенного гитлеровца, который схватился за автомат. Мы притаились в Кустах. Немец, находившийся от нас шагах в пяти, подозрительно поглядел в нашу сторону, но с перепугу не закричал, а зашипел:
– Партизанен! Русс?!
Почти одновременно, заглушая его слова, застучала автоматная очередь. Немец прочесывал кустарник. Но сноп пуль, скосив ветки кустарника, врезался в землю.
Гитлеровец, держа наготове автомат, испуганно водил глазами по сторонам.
«Значит, нас не видит», – мелькнуло в голове. Я посмотрел на Яковлева. Лицо у него было серьезным, сосредоточенным. Я дернул его за рукав маскхалата:
– Держись!
Рыжеволосый, в мутно-зеленой куртке, с пузатым ранцем за плечами, немец по-прежнему шарил глазами по кустам. Лицо его побледнело от страха, на нем крупными каплями выступал пот.
Секунда решила все. Прицеливаться было уже некогда. Я, пожав другу руку, – мол, что будет, то и будет, – в ярости выстрелил в немца. Фашист упал. Яковлев, привстав, бросил две гранаты в толпу фашистов. Мы дали еще по две очереди из автоматов по толпе и, воспользовавшись паникой, кинулись в глубину рощи.
Гитлеровцы открыли бешеный огонь по кустам. Но нас там уже не было. Мы быстро бежали к своим. Вдруг я почувствовал, что правую руку сильно ожгло. Быстро прорезалась боль. Показалась кровь. «Ранен», – подумал я, и сразу мне захотелось пить. Но мы бежали и бежали к своим. Стрельба стихла, хотя одиночные шальные пули иногда падали у самых ног, ударяясь о стволы деревьев, как будто рядом стучал дятел.
Мы доложили лейтенанту Стрельникову о результатах разведки. Посоветовались. Решили изменить маршрут движения, чтобы избежать встреч с немцами. Но я оказался помехой для разведчиков: рука болела все сильней. Стрельников осмотрел рану, наложил жгут и сказал:
– Дело серьезное.
Да я и сам чувствовал, что дело серьезное. Но что делать – не представлял. Мы ведь в тылу врага, помощи ждать неоткуда, а приказ должен быть выполнен во что бы-то ни стало. Решили, что мне надо где-то подождать два, от силы три дня, пока подойдут наши передовые части.
Ох, как не хотелось расставаться с товарищами. Но что делать? Иного выхода не было. Я быстро слабел, рука набрякла, подташнивало. Я действительно становился обузой.
К полуночи мы вышли на окраину хутора, километрах в двух от опушки леса. Оставили часового, несколько разведчиков, пригнувшись, осторожно подобрались к крайней хате. Окна наглухо закрыты ставнями. Света не видно.
– Неужели никого нет? – тихо сказал лейтенант и осторожно нажал на дверь. Она оказалась закрытой изнутри.
– Спят, – жестом показал Федотов, склонив голову на левое плечо, а сам тихонько, но настойчиво постучал в окошко.
Несколько минут никто не отвечал. Потом в сенях послышались осторожные шаги, и женский голос спросил:
– Кто там?
В этом голосе мне почудилась тревога, но в то же время в нем были и нотки презрения к врагам, поэтому голос прозвучал как-то гордо. Лейтенант приник к щели в двери и прошептал:
– Свои, мамаша. Откройте.
Звякнул запор – железный ломик, и дверь растворилась. На пороге стояла пожилая женщина. Она хотела что-то сказать.
– Тс-с! – успел предупредить лейтенант. – Немцы в хуторе есть?
Женщина, пристально рассматривая нас, молчала. А когда узнала, что мы – советские разведчики, от радости растерялась,
– Сыночки мои, да как же вы так? Ведь кругом фашисты, – дрожащим голосом заговорила она, вытирая слезы. – Только сейчас, ироды, ушли, забрали все. Да вы заходите, заходите.
Разведчики переглянулись.
– Медлить нельзя, – сказал им лейтенант и обратился к женщине: – Вот что, мамаша, нужно спрятать нашего товарища до прихода советских частей или до нашего возвращения. Сможете?
Евдокия Петровна только всплеснула руками.
– Да как же нельзя? Конечно, можно.
Разведчики, попрощавшись со мной и хозяйкой, ушли.
Евдокия Петровна устроила меня в погребе, укрыв всем тряпьем, что нашлось в ее хате, – хорошие вещи давно растащили немцы и полицейские.
Нестерпимо ныла рана. Евдокия Петровна достала каких-то трав и часто перевязывала рану. На второй день опухоль спала.
Но на сердце все равно было тревожно. О себе как-то не думалось. Меня беспокоила судьба не только разведчиков, но и этой милой русской женщины, рисковавшей ради меня своей жизнью. Ведь кругом сновали немцы. Они часто заходили в хату, требуя от Евдокии Петровны то одно, то другое.
А однажды в хату заскочил гитлеровец, схватил Евдокию Петровну за горло и заорал:
– Руссиш баба! Партизанен ест? Евдокия Петровна, замахав руками, с мольбой прохрипела:
– Какие партизаны? Нет у меня никого. Настойчивость фрица подсказала мне: ищут разведчиков. Едва я успел подумать об этом, как над головой послышался стук. Гитлеровец открыл крышку погреба и зажег фонарь. Луч света скользнул по сырым стенам. Затаив дыхание, я крепко сжал рукой пистолет, который ребята оставили мне для самообороны. Пальцы раненой руки притронулись к гранате. «Держись, разведчик! – успокаивал я себя. – Держись! В крайнем случае еще можно бороться».
Немец не заметил ничего подозрительного и опять пристал к Евдокии Петровне:
– Руссиш правда любиль? Молчать? Не корошо. Мо-жейт быть капут.
– Умоляю вас, господин. Не делайте этого. Пожалейте мою старость. Нет у меня никого.
В это время открылась дверь хаты, и кто-то испуганно крикнул:
– Коммен зи!
Что случилось? Неужели ребят схватили? Но тут из леса, окружающего хутор с двух сторон, донеслась перестрелка. И снова сомнения и терзания. Кто стреляет? Свои подошли или немцы прочесывают лес?
Над погребоА! склонилась Евдокия Петровна.
– Сынок, кажется, наши подходят. Держись, милый. И я держался. Держался трое суток, пока в хутор не ворвались наши танкисты с десантом.
– Ну, как, разведчик, дела? – спросил один пехотинец, не раз видевший меня на передовой.
– Как видишь, царапнуло.
Командир танка засмеялся:
– Ну и народ эти разведчики! – И тут же раскрыл планшет, глянул на карту, спросил: – Куда отходят немцы? Какие силы? Главный путь их отхода?..
Я рассказал то, что знал от Евдокии Петровны. Ведь разведчик в любых условиях должен наблюдать, стремиться получить нужные сведения. Танковый десант на трех боевых машинах ринулся вперед.
Я расцеловал Евдокию Петровну, и мы расстались – к хате подкатила санитарная машина. Нас, нескольких легкораненых, отправили в медсанбат. Оттуда – в госпиталь, в чудесный сосновый бор, что недалеко от станции Средний Икорец Воронежской области.
… Дверь палаты открыта, и мне хорошо слышно, как старшина-танкист с обожженным лицом тихонько наигрывает на баяне и напевает нашу любимую фронтовую песню «Землянка».
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза…
Томительно лежать в палате. Безделье терзает душу. Все мысли на фронте, с ребятами. Где они? Что с ними сейчас? И вот через месяц ко мне прилетело письмо с фронта. Писал мой дружок – Саша Первунин, молодой, ладный паренек.
Храню эту весточку в своем дневнике до сих пор. Ее строки тогда обогрели мое сердце. Вот они:
"Здравствуй, Вася!
Получил твое письмо и очень обрадовался, что ты жив и здоров. Ты спрашиваешь, как прошла разведка? Отвечаю по порядку. До реки Ворскла мы дошли благополучно. Нашли брод. Дивизия переправилась на ту сторону.
Вася, вспомни, ты мечтал побывать на хуторе Ди-канька. Не забыл гоголевского пасечника Рудого Пань-ко? Так вот, знаменитый хутор брала наша дивизия. Не знаю точно-та ли это Диканька, расспрашивать жителей не было времени, ибо немец драпает во весь дух, а нам, разведчикам, сам знаешь, не только отставать нельзя, но и вперед надо выскакивать.
Пока все мы живы. Правда, во время переправы наступающих частей ранило еще одного разведчика, но что поделаешь – война.
А приказ был выполнен. Привет от меня и всех разведчиков. Пиши. Саша".
… На дворе шествовал декабрь. Меня выписали из госпиталя. Всю дорогу одолевала одна мысль: как попасть в свою разведроту, к своим друзьям-однополчанам. И какова была моя радость, когда в полку ко мне подошел офицер и сказал:
– Ты стреляный воробей в ночных поисках. Нам такие нужны. Пойдешь в свою разведроту. – А где она, рота? – не удержался я.
– Прибудешь туда – узнаешь, – отрезал офицер. К вечеру мы прибыли в село Маровку, где находилась разведрота. В это время группа разведчиков готовилась к очередной вылазке в тыл к немцам. Из-за русской печки вышел человек. До чего же знакомое лицо!
– Владимир! Ты?
Юсупов бросился ко мне, стиснул в объятьях.
– Постой, – удивился я, глянув на его грудь. – Стало быть, ты герой… За что дали?
– Потом, друг. – Владимир снял золотую звездочку Героя Советского Союза, поцеловал, завернул в бархатный лоскуток и протянул мне: – Береги. Вернусь живым «из гостей», обо всем поговорим. А сейчас некогда, сам видишь.
ОБЫКНОВЕННАЯ РАБОТА
Зима на Украине в тот, 1944 год стояла неровная – то оттепели и появляющееся на синем небе солнце, то вдруг пролетит северный ветер и подымет пробирающую до костей вьюгу.
Раньше такие капризы природы на разведчиков не действовали. Наоборот, они сопутствовали нашей удаче. А удача – это радость, которую, не испытав, не прочувствовав своим солдатским сердцем, до конца понять трудно. Но в эти дни у людей нашей разведроты настроение было отвратительное. В морозную январскую полночь, в свисте и вое метели, в нашу дружную семью пришла страшная весть. Ушедшая в тыл врага группа сержанта Ананьева с задания не вернулась. Погибли и, вероятно, страшной, мучительной смертью, великолепные молодые ребята. Фашисты пытали и мучили их безжалостно и изощренно.
А тут еще неудача за неудачей: почти два месяца наша рота не может взять «языка». Комдив злится: он не знает, кто стоит перед нашей дивизией, не знает замыслов врага. Майор Боровиков почернел и стал раздражительным. О командире роты и говорить нечего. Капитан Неботов извелся, но себя не распускает, еще пытается защищать разведчиков от справедливого гнева начальства.
Но нам по-прежнему не везет. Ведь и мы такие же, как всегда, и делаем все, что в наших силах, а ничего не получается. Прямо наваждение какое-то, да и только. Вот и сейчас, не раздеваясь, прямо в маскхалатах, сумерничают в комнате разведчики из группы Юсупова. Они опять вернулись из поиска без пленного, да еще потеряли убитым своего товарища.
Заскрипев, широко распахнулась дверь и отвлекла меня от воспоминаний. В черном проеме появился разведчик с висящим на груди автоматом. Оглядев комнату, он крикнул:
– Близниченко! Со всеми людьми на правый фланг второго батальона.
Стрелковый полк, куда входил этот батальон, занимал оборону перед селом Компаниевкой. Его правый фланг кончался напротив квадратной рощи, опушку которой опоясывала немецкая траншея.
Близниченко с разведчиками прибыл в батальон к четырем часам утра. Я стоял среди своих ребят и думал: какая все же великая сила приказ. Команда – и люди готовы к бою. Вот и сейчас они все как один готовы выполнить любое задание. У всех подвешены к поясным ремням финки и гранаты, за спины закинуты автоматы с дисками.
Справа из темноты донеслись сначала скрип снега, а потом негромко слова команды:
– Глаза и уши – к командиру!
Мы вскочили в траншею. К нам, освещая циферблат часов зеленым лучом фонаря, подошел капитан Неботов. Стройный, всегда подтянутый, худощавый, он был сосредоточен. По его хмурому взгляду мы догадались! предстоит серьезное задание.
– Пришлось вызвать срочно, – капитан жадно затянулся цигаркой. – Против кас действует новая немецкая дивизия, а ее силы, огневые точки до сих пор неизвестны. Поэтому, решено: провести разведку боем. Наша задача: изучить позицию врага, выявить ее уязвимые места, по возможности взять «языка». Действуем со стрелковой ротой. Ясно?
– Так точно, товарищ капитан, – ответил Близниченко.
– Через полчаса выходим на исходный рубеж, – добавил Неботов.
Время подошло быстро. Мы начали продвигаться по нейтральной полосе, ориентируясь на левый угол квадратной рощи. В операции кроме нас участвуют, конечно, и артиллеристы. Они приготовились в любое время прикрыть нас. Но сейчас это преждевременно. Мы стремимся как можно быстрее подползти к позициям гитлеровцев. Ползем то по-пластунски, то на четвереньках, до крови натирая колени.
Ползти оставалось недалеко. Над нейтральной полосой нависла мертвая, скованная морозом тишина. И нам она казалась подозрительной. Но вот ее нарушили стрелки: слева захлопали винтовочные выстрелы. Это – начало операции.
И сейчас же передний край немцев задышал огнем – траекториями и целыми пучками светящихся трассирующих пуль. Откуда-то из-за квадратной рощи и деревни Федосеевки ударили фашистские орудия, завыли шестиствольные минометы. Грохнули первые взрывы.
– За мной! – крикнул Близниченко, и разведчики очутились в воронках. Я лежу рядом с Егором. Осторожно поднимаем из воронки головы.
«Нейтралка» осветилась сплошным светом: над нами вист ракеты, и мы хорошо видим немецкую траншею и суетящихся в ней гитлеровцев. Но бросок в траншею сделать не удалось: не успели. Град свинца прижал разведчиков и стрелков к земле. Мороз заползал под маскхалаты.
– Наблюдать за противником, – приказал Близниченко. – Точно засекать огневые точки.
Перед глазами по-прежнему ярко и четко вырисовывалась упруго дышащая огнем, местами изломанная линия переднего края немцев. Мы отмечаем огневые точки и тут же, по цепочке, передаем все, Что заметили, Близниченко. Он торопливо наносит наши данные на крупномасштабную карту. Мы уже не чувствуем холода. Так бывает всегда, когда сам понимаешь: дело, которое ты делаешь, – нужное и делается оно хорошо и правильно. Мы засекаем все новые и новые огневые точки врага, а Близниченко передает наши сведения по телефону в тыл. И вдруг – громкий голос Шолохова:
– Егор, смотри, вон разрыв огневой ленты.
– Это стык, – утвердительно сказал Близниченко и придвинулся к телефонному аппарату. – Восемнадцатый? Правее рощи вижу стык. Что говорите?.. Ясно.
Командир, положив трубку полевого телефона, внимательно осмотрел нас и тихо сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
– Прошу к столу. – Полковник сделал секундную паузу, а потом кивнул головой Федотову: – Продолжайте.
– Я уже сказал, что немцы устроили сильную засаду, огневой заслон. Но и у этого заслона, как и у танка, есть уязвимые места. Мы их нащупали – это фланги и стыки. В этих местах найдутся лазейки к немцам в гости.
Василевский подвинул карту к Стрельникову.
– Ваше мнение, товарищ лейтенант?
Лейтенант ответил не сразу. Разбираясь в нанесенной на карте обстановке, он старался запомнить ее и потом уже заговорил;
– Не в лоб же идти, товарищ полковник… Раз фланги нащупаны – надо обходить фланги, Федотов и Пипчук будут проводниками.
– Тогда уточним задачу. Возглавит группу лейтенант Стрельников. Необходимо пройти к Ворскле и разведать брод, годный для переправы танков и артиллерии. Действуйте. Времени мало.
И мы опять ушли в тыл врага. Обогнув западную опушку леса, мы проскочили между двумя гитлеровскими полками, только что снявшимися с оборонительных позиций и выходившими на шоссе. Вскоре достигли безымянной пересохшей степной, с отлогими берегами речки, впадающей в Ворсклу, и по ее руслу достигли рощи.
Здесь еще ощутимее потянуло дыханием осени. Деревья, осыпая листья, словно расступились, давая возможность далеко просматривать глубину рощи. Нас это не радовало: если видим мы, то видят и нас.
Лейтенант Стрельников прислушался и, раздвинув густой кустарник, озабоченно буркнул:
– Кажется, мы заимели неприятного соседа. Легкий ветерок доносил чьи-то голоса. Командир группы послал меня и Яковлева выяснить обстановку.
Держа автоматы и гранаты наготове, мы тихопробирались к опушке, прячась за деревья. Голоса становились громче и громче. Наконец роща кончилась. Оказалось, что вдоль опушки проходила дорога и по ней двигалась большая колонна гитлеровцев с повозками. Они, вероятно, отходили к Ворскле. Но это – вероятно. А нам следовало знать это точно. Поэтому мы подползли к густому кустарнику и стали наблюдать за немцами. Неожиданно раздалась команда:
– Хальт!
– Неужели заметили? – прошептал Яковлев. Гитлеровский офицер, подавший команду «стой», махнул рукой вправо. Колонна рассыпалась и хлынула на опушку рощи. Гитлеровцы располагались на привал. «Вот положеньице, – пронеслось в моей голове. – Критичнее некуда».
Надо было возвращаться к своим. Но как? Встать и бежать? Нельзя! Трудность – не друг человеку, а тем более разведчику. Посоветовались и пришли к другому решению: только отползать. Ползти осторожно, так как немцы разбрелись по всей роще.
И тут я допустил непростительную оплошность – задел маскхалатом за старый сухой сук. Он громко треснул. Я оглянулся и увидел в кустах здоровенного гитлеровца, который схватился за автомат. Мы притаились в Кустах. Немец, находившийся от нас шагах в пяти, подозрительно поглядел в нашу сторону, но с перепугу не закричал, а зашипел:
– Партизанен! Русс?!
Почти одновременно, заглушая его слова, застучала автоматная очередь. Немец прочесывал кустарник. Но сноп пуль, скосив ветки кустарника, врезался в землю.
Гитлеровец, держа наготове автомат, испуганно водил глазами по сторонам.
«Значит, нас не видит», – мелькнуло в голове. Я посмотрел на Яковлева. Лицо у него было серьезным, сосредоточенным. Я дернул его за рукав маскхалата:
– Держись!
Рыжеволосый, в мутно-зеленой куртке, с пузатым ранцем за плечами, немец по-прежнему шарил глазами по кустам. Лицо его побледнело от страха, на нем крупными каплями выступал пот.
Секунда решила все. Прицеливаться было уже некогда. Я, пожав другу руку, – мол, что будет, то и будет, – в ярости выстрелил в немца. Фашист упал. Яковлев, привстав, бросил две гранаты в толпу фашистов. Мы дали еще по две очереди из автоматов по толпе и, воспользовавшись паникой, кинулись в глубину рощи.
Гитлеровцы открыли бешеный огонь по кустам. Но нас там уже не было. Мы быстро бежали к своим. Вдруг я почувствовал, что правую руку сильно ожгло. Быстро прорезалась боль. Показалась кровь. «Ранен», – подумал я, и сразу мне захотелось пить. Но мы бежали и бежали к своим. Стрельба стихла, хотя одиночные шальные пули иногда падали у самых ног, ударяясь о стволы деревьев, как будто рядом стучал дятел.
Мы доложили лейтенанту Стрельникову о результатах разведки. Посоветовались. Решили изменить маршрут движения, чтобы избежать встреч с немцами. Но я оказался помехой для разведчиков: рука болела все сильней. Стрельников осмотрел рану, наложил жгут и сказал:
– Дело серьезное.
Да я и сам чувствовал, что дело серьезное. Но что делать – не представлял. Мы ведь в тылу врага, помощи ждать неоткуда, а приказ должен быть выполнен во что бы-то ни стало. Решили, что мне надо где-то подождать два, от силы три дня, пока подойдут наши передовые части.
Ох, как не хотелось расставаться с товарищами. Но что делать? Иного выхода не было. Я быстро слабел, рука набрякла, подташнивало. Я действительно становился обузой.
К полуночи мы вышли на окраину хутора, километрах в двух от опушки леса. Оставили часового, несколько разведчиков, пригнувшись, осторожно подобрались к крайней хате. Окна наглухо закрыты ставнями. Света не видно.
– Неужели никого нет? – тихо сказал лейтенант и осторожно нажал на дверь. Она оказалась закрытой изнутри.
– Спят, – жестом показал Федотов, склонив голову на левое плечо, а сам тихонько, но настойчиво постучал в окошко.
Несколько минут никто не отвечал. Потом в сенях послышались осторожные шаги, и женский голос спросил:
– Кто там?
В этом голосе мне почудилась тревога, но в то же время в нем были и нотки презрения к врагам, поэтому голос прозвучал как-то гордо. Лейтенант приник к щели в двери и прошептал:
– Свои, мамаша. Откройте.
Звякнул запор – железный ломик, и дверь растворилась. На пороге стояла пожилая женщина. Она хотела что-то сказать.
– Тс-с! – успел предупредить лейтенант. – Немцы в хуторе есть?
Женщина, пристально рассматривая нас, молчала. А когда узнала, что мы – советские разведчики, от радости растерялась,
– Сыночки мои, да как же вы так? Ведь кругом фашисты, – дрожащим голосом заговорила она, вытирая слезы. – Только сейчас, ироды, ушли, забрали все. Да вы заходите, заходите.
Разведчики переглянулись.
– Медлить нельзя, – сказал им лейтенант и обратился к женщине: – Вот что, мамаша, нужно спрятать нашего товарища до прихода советских частей или до нашего возвращения. Сможете?
Евдокия Петровна только всплеснула руками.
– Да как же нельзя? Конечно, можно.
Разведчики, попрощавшись со мной и хозяйкой, ушли.
Евдокия Петровна устроила меня в погребе, укрыв всем тряпьем, что нашлось в ее хате, – хорошие вещи давно растащили немцы и полицейские.
Нестерпимо ныла рана. Евдокия Петровна достала каких-то трав и часто перевязывала рану. На второй день опухоль спала.
Но на сердце все равно было тревожно. О себе как-то не думалось. Меня беспокоила судьба не только разведчиков, но и этой милой русской женщины, рисковавшей ради меня своей жизнью. Ведь кругом сновали немцы. Они часто заходили в хату, требуя от Евдокии Петровны то одно, то другое.
А однажды в хату заскочил гитлеровец, схватил Евдокию Петровну за горло и заорал:
– Руссиш баба! Партизанен ест? Евдокия Петровна, замахав руками, с мольбой прохрипела:
– Какие партизаны? Нет у меня никого. Настойчивость фрица подсказала мне: ищут разведчиков. Едва я успел подумать об этом, как над головой послышался стук. Гитлеровец открыл крышку погреба и зажег фонарь. Луч света скользнул по сырым стенам. Затаив дыхание, я крепко сжал рукой пистолет, который ребята оставили мне для самообороны. Пальцы раненой руки притронулись к гранате. «Держись, разведчик! – успокаивал я себя. – Держись! В крайнем случае еще можно бороться».
Немец не заметил ничего подозрительного и опять пристал к Евдокии Петровне:
– Руссиш правда любиль? Молчать? Не корошо. Мо-жейт быть капут.
– Умоляю вас, господин. Не делайте этого. Пожалейте мою старость. Нет у меня никого.
В это время открылась дверь хаты, и кто-то испуганно крикнул:
– Коммен зи!
Что случилось? Неужели ребят схватили? Но тут из леса, окружающего хутор с двух сторон, донеслась перестрелка. И снова сомнения и терзания. Кто стреляет? Свои подошли или немцы прочесывают лес?
Над погребоА! склонилась Евдокия Петровна.
– Сынок, кажется, наши подходят. Держись, милый. И я держался. Держался трое суток, пока в хутор не ворвались наши танкисты с десантом.
– Ну, как, разведчик, дела? – спросил один пехотинец, не раз видевший меня на передовой.
– Как видишь, царапнуло.
Командир танка засмеялся:
– Ну и народ эти разведчики! – И тут же раскрыл планшет, глянул на карту, спросил: – Куда отходят немцы? Какие силы? Главный путь их отхода?..
Я рассказал то, что знал от Евдокии Петровны. Ведь разведчик в любых условиях должен наблюдать, стремиться получить нужные сведения. Танковый десант на трех боевых машинах ринулся вперед.
Я расцеловал Евдокию Петровну, и мы расстались – к хате подкатила санитарная машина. Нас, нескольких легкораненых, отправили в медсанбат. Оттуда – в госпиталь, в чудесный сосновый бор, что недалеко от станции Средний Икорец Воронежской области.
… Дверь палаты открыта, и мне хорошо слышно, как старшина-танкист с обожженным лицом тихонько наигрывает на баяне и напевает нашу любимую фронтовую песню «Землянка».
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза…
Томительно лежать в палате. Безделье терзает душу. Все мысли на фронте, с ребятами. Где они? Что с ними сейчас? И вот через месяц ко мне прилетело письмо с фронта. Писал мой дружок – Саша Первунин, молодой, ладный паренек.
Храню эту весточку в своем дневнике до сих пор. Ее строки тогда обогрели мое сердце. Вот они:
"Здравствуй, Вася!
Получил твое письмо и очень обрадовался, что ты жив и здоров. Ты спрашиваешь, как прошла разведка? Отвечаю по порядку. До реки Ворскла мы дошли благополучно. Нашли брод. Дивизия переправилась на ту сторону.
Вася, вспомни, ты мечтал побывать на хуторе Ди-канька. Не забыл гоголевского пасечника Рудого Пань-ко? Так вот, знаменитый хутор брала наша дивизия. Не знаю точно-та ли это Диканька, расспрашивать жителей не было времени, ибо немец драпает во весь дух, а нам, разведчикам, сам знаешь, не только отставать нельзя, но и вперед надо выскакивать.
Пока все мы живы. Правда, во время переправы наступающих частей ранило еще одного разведчика, но что поделаешь – война.
А приказ был выполнен. Привет от меня и всех разведчиков. Пиши. Саша".
… На дворе шествовал декабрь. Меня выписали из госпиталя. Всю дорогу одолевала одна мысль: как попасть в свою разведроту, к своим друзьям-однополчанам. И какова была моя радость, когда в полку ко мне подошел офицер и сказал:
– Ты стреляный воробей в ночных поисках. Нам такие нужны. Пойдешь в свою разведроту. – А где она, рота? – не удержался я.
– Прибудешь туда – узнаешь, – отрезал офицер. К вечеру мы прибыли в село Маровку, где находилась разведрота. В это время группа разведчиков готовилась к очередной вылазке в тыл к немцам. Из-за русской печки вышел человек. До чего же знакомое лицо!
– Владимир! Ты?
Юсупов бросился ко мне, стиснул в объятьях.
– Постой, – удивился я, глянув на его грудь. – Стало быть, ты герой… За что дали?
– Потом, друг. – Владимир снял золотую звездочку Героя Советского Союза, поцеловал, завернул в бархатный лоскуток и протянул мне: – Береги. Вернусь живым «из гостей», обо всем поговорим. А сейчас некогда, сам видишь.
ОБЫКНОВЕННАЯ РАБОТА
Зима на Украине в тот, 1944 год стояла неровная – то оттепели и появляющееся на синем небе солнце, то вдруг пролетит северный ветер и подымет пробирающую до костей вьюгу.
Раньше такие капризы природы на разведчиков не действовали. Наоборот, они сопутствовали нашей удаче. А удача – это радость, которую, не испытав, не прочувствовав своим солдатским сердцем, до конца понять трудно. Но в эти дни у людей нашей разведроты настроение было отвратительное. В морозную январскую полночь, в свисте и вое метели, в нашу дружную семью пришла страшная весть. Ушедшая в тыл врага группа сержанта Ананьева с задания не вернулась. Погибли и, вероятно, страшной, мучительной смертью, великолепные молодые ребята. Фашисты пытали и мучили их безжалостно и изощренно.
А тут еще неудача за неудачей: почти два месяца наша рота не может взять «языка». Комдив злится: он не знает, кто стоит перед нашей дивизией, не знает замыслов врага. Майор Боровиков почернел и стал раздражительным. О командире роты и говорить нечего. Капитан Неботов извелся, но себя не распускает, еще пытается защищать разведчиков от справедливого гнева начальства.
Но нам по-прежнему не везет. Ведь и мы такие же, как всегда, и делаем все, что в наших силах, а ничего не получается. Прямо наваждение какое-то, да и только. Вот и сейчас, не раздеваясь, прямо в маскхалатах, сумерничают в комнате разведчики из группы Юсупова. Они опять вернулись из поиска без пленного, да еще потеряли убитым своего товарища.
Заскрипев, широко распахнулась дверь и отвлекла меня от воспоминаний. В черном проеме появился разведчик с висящим на груди автоматом. Оглядев комнату, он крикнул:
– Близниченко! Со всеми людьми на правый фланг второго батальона.
Стрелковый полк, куда входил этот батальон, занимал оборону перед селом Компаниевкой. Его правый фланг кончался напротив квадратной рощи, опушку которой опоясывала немецкая траншея.
Близниченко с разведчиками прибыл в батальон к четырем часам утра. Я стоял среди своих ребят и думал: какая все же великая сила приказ. Команда – и люди готовы к бою. Вот и сейчас они все как один готовы выполнить любое задание. У всех подвешены к поясным ремням финки и гранаты, за спины закинуты автоматы с дисками.
Справа из темноты донеслись сначала скрип снега, а потом негромко слова команды:
– Глаза и уши – к командиру!
Мы вскочили в траншею. К нам, освещая циферблат часов зеленым лучом фонаря, подошел капитан Неботов. Стройный, всегда подтянутый, худощавый, он был сосредоточен. По его хмурому взгляду мы догадались! предстоит серьезное задание.
– Пришлось вызвать срочно, – капитан жадно затянулся цигаркой. – Против кас действует новая немецкая дивизия, а ее силы, огневые точки до сих пор неизвестны. Поэтому, решено: провести разведку боем. Наша задача: изучить позицию врага, выявить ее уязвимые места, по возможности взять «языка». Действуем со стрелковой ротой. Ясно?
– Так точно, товарищ капитан, – ответил Близниченко.
– Через полчаса выходим на исходный рубеж, – добавил Неботов.
Время подошло быстро. Мы начали продвигаться по нейтральной полосе, ориентируясь на левый угол квадратной рощи. В операции кроме нас участвуют, конечно, и артиллеристы. Они приготовились в любое время прикрыть нас. Но сейчас это преждевременно. Мы стремимся как можно быстрее подползти к позициям гитлеровцев. Ползем то по-пластунски, то на четвереньках, до крови натирая колени.
Ползти оставалось недалеко. Над нейтральной полосой нависла мертвая, скованная морозом тишина. И нам она казалась подозрительной. Но вот ее нарушили стрелки: слева захлопали винтовочные выстрелы. Это – начало операции.
И сейчас же передний край немцев задышал огнем – траекториями и целыми пучками светящихся трассирующих пуль. Откуда-то из-за квадратной рощи и деревни Федосеевки ударили фашистские орудия, завыли шестиствольные минометы. Грохнули первые взрывы.
– За мной! – крикнул Близниченко, и разведчики очутились в воронках. Я лежу рядом с Егором. Осторожно поднимаем из воронки головы.
«Нейтралка» осветилась сплошным светом: над нами вист ракеты, и мы хорошо видим немецкую траншею и суетящихся в ней гитлеровцев. Но бросок в траншею сделать не удалось: не успели. Град свинца прижал разведчиков и стрелков к земле. Мороз заползал под маскхалаты.
– Наблюдать за противником, – приказал Близниченко. – Точно засекать огневые точки.
Перед глазами по-прежнему ярко и четко вырисовывалась упруго дышащая огнем, местами изломанная линия переднего края немцев. Мы отмечаем огневые точки и тут же, по цепочке, передаем все, Что заметили, Близниченко. Он торопливо наносит наши данные на крупномасштабную карту. Мы уже не чувствуем холода. Так бывает всегда, когда сам понимаешь: дело, которое ты делаешь, – нужное и делается оно хорошо и правильно. Мы засекаем все новые и новые огневые точки врага, а Близниченко передает наши сведения по телефону в тыл. И вдруг – громкий голос Шолохова:
– Егор, смотри, вон разрыв огневой ленты.
– Это стык, – утвердительно сказал Близниченко и придвинулся к телефонному аппарату. – Восемнадцатый? Правее рощи вижу стык. Что говорите?.. Ясно.
Командир, положив трубку полевого телефона, внимательно осмотрел нас и тихо сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10