Нет, будет лучшейшим, если ты посмотришь прямо сейчас. Пошли.
Кит схватил Эмму за руку и поволок ее за собой к столу.
- Не лучшейшим, а самым лучшим, мой дорогой, - поправила его Эмма и взглянула на „картину”. Рисунок был совершенно детский, неуклюже скомпонованный, с полным отсутствием всякого понятия о перспективе. Безвкусно подобранные краски были положены как придется. „Картина” изображала мужчину в военной форме. Эмма невольно затаила дыхание, у нее не было никаких сомнений в том, кого нарисовал Кит. Достаточно было взглянуть на черную полоску над верхней губой, обозначавшую усы, и на ярко-синие глаза.
- Очень хорошо, дорогой, - с задумчивым лицом проговорила Эмма.
- Это дядя Пол. Похож, правда? Ну что ты скажешь? Тебе действительно нравится, мамочка?
- Да, действительно. А где твоя сестра? - спросила Эмма, меняя тему разговора.
- А, эта старая надутая Эдвина закрылась у себя в комнате, читает там или еще что делает. Она не захотела играть со мной утром. Ну и ладно, подумаешь какое дело! Лучше я закончу этот рисунок, мамочка.
Кит вскарабкался на стул, схватил кисточку и с новым рвением и пылом набросился на свою картину. Его веснушчатое лицо изображало крайнюю степень сосредоточенности.
- Я должен привести его для тебя в полный порядок, мамочка. Думаю поместить сюда еще кенгуру и белого медведя.
- Ты, наверное, хотел сказать - мишку-коала, Кит?
- Да-да, мишку, мамочка. Дядя Пол говорил, что у них в Австралии много таких мишек.
- Да, дорогой! - рассеянно ответила Эмма. - Ужин через полчаса, Кит. Не забудь привести себя в порядок перед тем, как сойти вниз.
Эмма погладила его по голове, взъерошив волосы, и поспешила в свою спальню, чувствуя, что ей необходимо побыть одной, собраться с мыслями.
Зимнее солнце заливало комнату чистым светом через высокие окна, придавая золотистый оттенок персикового цвета стенам и такому же ковру. Мягкие и сочные цвета георгианских антиков оживляли комнату. Зажженные лампы с хрустальными плафонами тепло светились на фоне розоватых стен, огонь весело пылал в камине. Но Эмма почти не замечала обстановки, окружавшей ее. Она стояла перед камином, протянув к огню озябшие руки и дрожа от холода, с раннего детства, казалось, накопившегося в ее жилах. У нее стучало в голове, и она чувствовала себя еще более подавленной, чем обычно в последнее время.
Неожиданное объяснение Дэвида в любви и ее отказ снова оживили в ее душе слегка притупившуюся муку, причиненную ей Полом Макгиллом. Постоянно таившееся в глубине ее мозга чувство сейчас мучило ее сильнее прежнего, и она чувствовала себя совершенно разбитой. Несколько мгновений спустя она подошла к комоду и выдвинула нижний ящик. Запустив руку под кипу шелковых ночных сорочек, Эмма достала фотографию Пола, которую она сама запрятала сюда несколько недель назад, будучи не в силах ежедневно видеть ее на своем туалетном столике. Эмма долго и пристально всматривалась в любимое, такое знакомое ей лицо, видела его открытый взгляд из-под густых темных бровей, широкий улыбающийся рот, и ее раненое сердце мучительно заныло в груди. Приступ дикого гнева неожиданно охватил ее, и, яростно сверкнув глазами, она изо всех сил швырнула фотографию через всю комнату. Но стоило портрету вылететь у нее из рук, Эмма горько пожалела о содеянном и побежала поднять его. Серебряная рамка погнулась, стекла разлетелось вдребезги, но, к счастью, сама фотография не пострадала. Эмма опустилась на колени и принялась собирать осколки стекла в корзину для бумаг. Потом она села в кресло и, прижав к груди фотографию, задумалась о Поле. Эта фотография была сделана в январе прошлого года, перед самым его отъездом из Англии, когда они жили вместе в отеле „Ритц”. Пол тогда еще носил военную форму, делавшую его необыкновенно красивым. Мысленным взором Эмма видела Пола, стоявшего на причале в Юстоне в ожидании катера, который должен был отвезти его на пароход. Он сжимал ее лицо в своих ладонях и смотрел прямо в глубину ее глаз своими истекающими любовью глазами.
- Я вернусь, моя самая любимая. Клянусь, что я буду здесь раньше, чем ты успеешь заметить мое отсутствие.
И она, глупая, поверила ему! Эмма взглянула на фото.
- Почему ты не вернулся, Пол? Ты же обещал мне! Ты же клялся, что ничто не сможет разлучить тебя со мной!
Ее вопрос глухо прозвучал в пустой комнате, но она не услышала ответа на него. Лишь еще сильнее стало охватившее ее горе и отчаяние Пол дважды написал ей, и она немедленно ответила на его письма. К своему удивлению, она не получила ответа на свое второе письмо. Думая, что оно могло затеряться, через некоторое время она написала ему снова, но и это ее письмо осталось без ответа. Тогда, переступив через собственную гордость, она послала ему короткую осторожную записку и стала ждать от него хотя бы слова в ответ. Но Пол хранил полное молчание. Потрясенная, находившаяся в полном замешательстве, Эмма не знала, что ей предпринять. Она совершенно растерялась.
В октябре Эмма с горечью убедила себя в том, что у Пола просто не хватило мужества сообщить, что он больше не любит ее. Все было кончено - вот единственное разумное объяснение, которое она, глубоко переживая, могла подобрать его молчанию. Он просто больше не нуждался в ней. Она сыграла свою роль, пока Пол был в Англии один, вдали от семьи, а теперь он вернулся к своей обычной жизни - ведь он женатый мужчина.
Эмма с холодным безжизненным лицом откинулась на спинку кресла, отрешенно глядя перед собой широко Раскрытыми сухими глазами. Она выплакала свои слезы раньше, когда многие месяцы подряд ночи напролет рыдала по Полу Макгиллу. Она больше не нужна ему - вот и все, ничего с этим не поделаешь…
- Можно войти, мама? - спросила Эдвина, приоткрыв дверь и заглядывая в спальню матери.
- Да, дорогая, - ответила Эмма, торопливо сунув фотографию под кресло и заставив себя улыбнуться дочери. - Ты хорошо провела утро? Я прошу прощения за то, что мне в твой день пришлось поехать на фабрику, но это было крайне необходимо.
- Ты слишком много работаешь, мама, - укоризненно произнесла Эдвина, опускаясь в кресло напротив и расправляя юбку из шотландки.
Не обращая внимания на замечание и наставительный тон дочери, Эмма бодрым голосом сказала:
- Вы с Китом так и не сказали мне, что вам хотелось бы получить в подарок на Рождество. Может быть, на следующей неделе вы поедете со мной в универмаг и выберете себе подарки сами?
- Я не знаю, что мне хочется на Рождество, - ответила Эдвина, холодно глядя на мать своими серебристо-серыми глазами, - но я точно знаю, что мне нужно мое свидетельство о рождении, мама.
У Эммы все сжалось внутри, но ее лицо осталось спокойным.
- Зачем тебе понадобилось твое свидетельство, Эдвина? - спросила Эмма, стараясь говорить как можно мягче.
- Затем, что мне требуется получить паспорт.
- Боже правый, для чего тебе паспорт?
- Мисс Мэтьюз будущей весной вывозит наш класс в Швейцарию, и я хочу поехать тоже.
Эмма сердито сдвинула свои раскидистые брови.
- Я замечаю, что ты просто ставишь меня в известность о своих намерениях, не спросив моего разрешения. Мне это кажется немного странным и вызывающим.
- Можно мне поехать, мама?
- Нет, Эдвина, нельзя, - твердо произнесла Эмма, - тебе еще только тринадцать лет. Я считаю, что тебе еще рано ездить в путешествия на Континент без меня.
- Но у нас ведь будут сопровождающие, и большинство девочек из класса едет. Почему же я не могу?
- Я уже сказала почему, дорогая: ты слишком молода для этого. Кроме того, мне трудно поверить в то, что едет большинство девочек. Сколько их будет всего в группе, только точно?
- Восемь.
- Вот это больше походит на правду! Восемь человек из класса, в котором двадцать четыре ученицы. Это ровно треть. Порой ты склонна к преувеличениям, Эдвина.
- Так я не смогу поехать?
- Нет, не в этом году. Может быть, через пару лет. Я должна это обдумать повнимательнее. Извини, что мне пришлось разочаровать тебя, но этот вопрос надо было предварительно обсудить со мной. Имей в виду, что мое решение - окончательное, Эдвина.
Хорошо зная, как бесполезно спорить с ее железной матерью, Эдвина театрально вздохнула и встала. Она сейчас ненавидела свою мать. Вот если бы папа был жив, он наверняка позволил ей поехать за границу! Тщательно скрывая свою неприязнь, Эдвина улыбнулась Эмме.
- Впрочем, это не столь важно, - пробормотала она, направляясь к туалетному столику матери. Выбрав подходящую щетку, Эдвина принялась расчесывать распущенные длинные серебристые волосы, любуясь своим отражением в зеркале. Эмма с нарастающим неудовольствием молча следила за ней. Ее глаза гневно сузились, когда она заметила в зеркале самодовольную улыбку Эдвины.
- Знаешь, Эдвина, ты ужасно тщеславна для такой маленькой девочки. Мне кажется, я в своей жизни не встречала никого, кто бы так часто смотрелся в зеркало, как ты.
- Теперь это ты преувеличиваешь, мама, - надменным тоном парировала Эдвина.
- Не дерзи мне, - резко оборвала ее Эмма. Ее нервы были сегодня натянуты до предела, а терпение - на исходе. Но подавив вспышку гнева, Эмма непринужденно заметила:
- Твой дядя Уинстон приезжает к нам сегодня на чай. Ты ведь рада этому, дорогая?
- Не особенно. Он стал совсем другим после того, как эта женщина заполучила его.
Эмма выдавила из себя принужденную улыбку.
- Тетя Шарлотта не заполучила его, - это странное и неуместное выражение, Эдвина, а просто вышла за него замуж. Она ужасно милая женщина и очень тебя любит, ты сама это знаешь.
- Все равно, он стал не таким, как прежде, - упрямо сказала Эдвина. - Я должна идти заканчивать свои уроки, мама, извини меня, пожалуйста.
- Хорошо, дорогая.
Оставшись одна, Эмма убрала фотографию Пола обратно в комод. Теперь все ее мысли были заняты требованием Эдвины выдать свидетельство о рождении. Вот чего она не предусмотрела раньше, и это было ужасно. Эмма торопливо сбежала вниз в свой кабинет, плотно притворила за собой дверь и набрала номер телефона Блэки в Харрогейте.
- Привет, дорогуша, - радостно откликнулся тот.
- Блэки, произошло нечто ужасное!
Он понял по ее голосу, что Эмма страшно напугана.
- Что случилось, Эмма?
- Эдвина только что потребовала у меня свое свидетельство о рождении.
- Иисус! Чего ради оно ей так срочно понадобилось?
- Чтобы получить паспорт для школьной экскурсии на Континент в следующем году.
- Полагаю, что ты ей отказала?
- Конечно, но рано или поздно я не смогу больше ее удерживать. Что мне делать?
- Тебе придется отдать ей свидетельство, но не раньше, чем Эдвина станет достаточно взрослой, чтобы правильно оценивать некоторые вещи. - Блэки вздохнул. - Так или иначе, но однажды это должно было произойти.
- Но как я объясню ей, почему твое имя записано в свидетельстве. Она уверена, что ее отец - Джо.
- Ты просто скажешь, что ее настоящий отец - это я.
- Но ведь это такая ответственность для тебя, Блэки.
Он рассмеялся.
- Ничего, дорогуша, у меня спина широкая - выдержу. Ты это давно знаешь. - Изменившимся голосом он спросил: - Конечно, ты можешь рассказать Эдвине, кто действительно является ее отцом, но, полагаю, ты не собираешься этого делать?
- Нет, это категорически исключено.
Поколебавшись секунду, Эмма приняла решение, давно зревшее в ее душе.
- Ты ведь знаешь, кто он, Блэки?
Блэки тихо вздохнул в трубку.
- Я имел несчастье догадаться. Эдвина слишком похожа на Адель Фарли, чтобы сомневаться в этом. Это Эдвин, правильно?
- Да, Блэки, - тихо ответила Эмма, почувствовав облегчение. Будто камень свалился с ее души, когда она, наконец, сказала Блэки всю правду. - Но Эдвина никогда не узнает об этом, не должна этого знать. Я обязана на всю жизнь защитить ее от Фарли.
- В таком случае тебе не остается ничего иного, как заставить ее поверить, что я - ее настоящий отец. Я не против, Эмма, - тихо посмеялся Блэки. - Ладно, дорогуша, расслабься, твоя напряженность доходит даже до меня по проводам. Забудь на какое-то время об этой маленькой проблеме и тяни время, сколько удастся. Ты - достаточно умна, чтобы оттянуть объяснение с Эдвиной еще на несколько лет, по крайней мере, пока ей не исполнится лет семнадцать-восемнадцать.
- Надеюсь, что мне это удастся, - медленно ответила Эмма. - Прошлое не желает оставлять нас в покое.
- Да, крошка, это грустно признавать, но боюсь, что ты права. Но давай не будем больше ворошить прошлое, это бесплодное занятие. Теперь вот что. Надеюсь, что ты не забыла про мой прием на второй день Рождества, - Блэки пытался хоть как-то развлечь ее. - Про прием в моем новом доме. Он получится просто замечательным, я могу тебе это сказать смело, Эмма.
- Конечно, помню. Я ни в коем случае не смогу пропустить такое замечательное событие. Фрэнк на Рождество приезжает в Йоркшир, и он обещал отвезти меня. Я просто изнываю от нетерпения увидеть твой дом - ты развел вокруг него такую таинственность!
- Ага, но ты узнаешь его в ту же минуту, как только увидишь. Он в точности такой, каким я описывал его тебе много лет назад, на вересковой пустоши, мой Георгианский дворец.
- Я так рада за тебя, Блэки. Ведь это было твоей самой большой мечтой.
- Да, ты права, Эмма. Но мне пора вешать трубку. Я вижу, что мой несравненный Брайан тащит сюда свою нянюшку. Не волнуйся из-за этого проклятого свидетельства, забудь о нем на год или еще дольше. В случае крайней нужды мы придумаем, что с ним делать.
- Я постараюсь. И спасибо тебе, Блэки, ты всегда так хорошо умеешь меня успокоить.
- Поверь, что все образуется, крошка.
Эмма повесила трубку и осталась сидеть, погруженная в беспокойные мысли о своей дочери. В ней было нечто непостижимое для Эммы, какая-то внутренняя холодность. Эмму всегда страшила странная отчужденность в Эдвине, и она часто терялась, обращаясь с ней. „Наберусь ли я когда-нибудь смелости рассказать ребенку всю правду? - спрашивала она себя. - Как мне сообщить ей все, не утратив остатков ее и так не слишком сильной привязанности ко мне?” Эмму пугала мысль о будущем объяснении с дочерью, и впервые за многие месяцы она забыла о собственном горе, перестала думать о Поле Макгилле.
Блэки О'Нил, обняв за плечи Уинстона, пересек вместе с ним величественный вестибюль своего Георгианского дворца в Харрогейте. Он провел Уинстона в библиотеку и плотно закрыл громадные двойные двери.
- Зачем ты это делаешь? - с удивленным видом спросил Уинстон. - Я думал, что мы просто зашли спокойно выпить.
- Это так и есть. Но я хочу с тобой приватно поговорить и не хочу, чтобы нас прерывали.
- Кто может нам помешать? Все, кажется, слишком заняты вечеринкой.
- Например, Эмма.
- А, ты собираешься поговорить о моей сестре, не так ли?
- Разумеется.
Блэки хлопотал у консоли, наливая в коньячные бокалы две добрые порции „Курвуазье”.
Уинстон со своего места у камина наблюдал за Блэки, стараясь угадать, что у того на уме. Он восхищенно кивал головой, с одобрением осматривая обстановку, поражаясь элегантности мебели и тем, как она была расставлена. Белые сосновые панели стен перемежались книжными полками и оживлялись зелеными бархатными драпировками, того же цвета ковер в центре комнаты прикрывал паркетный пол красного дерева. Множество глубоких диванов и кресел были обтянуты светло-зеленым бархатом и розовой камкой, чей теплый цвет оттенял холодность зелени. Комнату украшали столы, консоли и красивый письменный стол смешанных стилей „Шератон” и „Хепплуайт”, с высокого потолка спускалась изысканная уотерфордская хрустальная люстра. Библиотека, как и все остальное в новом доме, была прекрасной иллюстрацией того, как Блэки чувствовал пространство и цвет, как тонко разбирался в декоративных стилях эпохи Георгов.
Блэки, выглядевший очень красивым и представительным в своем смокинге, вручил Уинстону бокал с коньяком. Они выпили за здоровье друг друга.
Блэки выбрал сигару, откусил кончик и медленно раскурил ее. Сделав несколько затяжек, он, наконец, сосредоточил взгляд своих блестящих черных глаз на Уинстоне.
- Когда она думает, в конце концов, покончить с этими своими глупостями?
- Какими глупостями? - нахмурившись, потребовал ответа Уинстон.
- Разбрасываться деньгами. В последние шесть месяцев она совершенно сходит с ума, так мне, по крайней мере, кажется.
- Эмма никогда не швырялась деньгами. Она по своей натуре вовсе не склонна к экстравагантным поступкам.
Блэки насмешливо поднял свои черные брови, легкая усмешка тронула его губы.
- Вот что, Уинстон, не разыгрывай передо мной простачка. Ты, черт побери, прекрасно знаешь, что я имею в виду. Я говорю о том, что она пытается внедриться на товарную биржу. Безрассудно пытается, могу добавить.
Уинстон усмехнулся.
- Вовсе не безрассудно. Она уже создала себе состояние, Блэки.
- Да, и может легко его потерять. В одну ночь! Спекуляции на товарной бирже - самая опасная игра, и ты это знаешь.
- Да, я знаю. И думаю, что Эмма знает это не хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60