Молча стояли они оба над трупом. Пресная вонь тления застревала в ноздрях. Она потом долгие дни преследовала Порфирия и Лилю.
– Нет, это не Вера, – решительно сказал Порфирий. – Я не допускаю мысли, что это – Вера.
И про себя вспомнил, как и там, на горталовской траншее, он тоже отказался признать в изуродованном теле своего милого Афанасия.
– Так разрешите – к погребению? – спросил становой.
Порфирий ещё раз бросил взгляд на труп. Обнажённый череп точно смеялся белыми зубами и был страшен. Удушающий запах шёл от тела. «Это – Вера?»
Шейные позвонки торчали сквозь порванную местами кожу. Ужасна была смерть в своём разрушении.
– Конечно, к погребению, – быстро сказала Лиля.
Она чувствовала, что сейчас лишится чувств от трупного запаха.
Порфирий внимательно разглядывал труп. Зубы были положительно Верины.
– Да… К погребению, – раздумчиво и как бы колеблясь сказал Порфирий.
Весь долгий путь Порфирий и Лиля молчали. И только в Петергофе, когда сели в уютное, продушенное Лилиными духами тесное купе, запряжённое парою рыжих кобыл с короткими хвостами, Порфирий тихо сказал:
– А что, если это и точно – Вера?
– Что ты! – воскликнула Лиля. – Такой запах! Я и ужинать сегодня не буду… Какой ужас! А ты! Вера!!
XXXVI
Прошло два года. Шло благополучное, твёрдое, сильное царствование императора Александра III. Европа благоговела перед Россией. Англия поджала хвост.
Афиноген Ильич умер от тоски и бездействия. Он не подошёл к новому царствованию. Над ним реяли тени Бисмарка и Мольтке – а немцы были не в моде. С потерей внучки он остался совсем одинок. Лиля, правда, была трогательной невесткой и часто навещала его, но живого, близкого человека в самом доме не было. В полном сознании, исповедавшись и причастившись, соборовавшись под чтение отходной, со свечою в руке отошёл в вечность старый генерал-адъютант, и только Флик и Флок в полной мере ощутили его уход из жизни.
Красивая была смерть, и такие же красивые и богатые были похороны. Великие князья, генералитет провожали покойного до Александро-Невской лавры. Гремела музыка, били барабаны. Большой войсковой наряд сопровождал гроб.
– Генерала хоронят, – говорили в толпе любопытных.
Порфирий был произведён в генералы и получил назначение губернатором в далёкую окраину – это было очень видное и самостоятельное место. Перед отправлением к месту службы он взял двухмесячный отпуск и решил совершить паломничество ко Святым местам, в Палестину.
Паломничество это состояло в том, что они с женою сначала ехали до Одессы в купе первого класса, потом в отдельной каюте нового прекрасного пассажирского парохода «Царь» Русского общества пароходства и торговли, с остановками в лучших отелях, до Яффы, а в Иерусалиме были прекрасно устроены в Горней женской обители у матушки-настоятельницы. Эта новая Горнея обитель была основана на том месте, где, по преданию, находился во времена Спасителя дом Захарии и Елизаветы, куда приходила Божия Матерь – «вставши же Мария во дни сии, с поспешностью пошла в нагорную страну в город Иудин и вошла в дом Захарии и приветствовала Елизавету…»
Здесь окружили Порфирия и Лилю такие дивные, святые воспоминания, что сердца их растопились, и стали они верить в чудо.
Только что кончилась литургия. Чинными рядами выходили монахини из светлого храма и спускались через сад к трапезной.
Блестящий гравий хрустел под их лёгкими шагами. Стройные кипарисы, раскидистые смоковницы, цветущее алыми цветами гранатовое дерево, алоэ, воздушные эвкалипты, палево-жёлтые розы, богато цветущие вдоль каменной ограды дикого камня, – всё сверкало и благоухало под знойным палестинским солнцем. Синее небо было такого голубого цвета, что графиня Лиля глаз не могла оторвать от него. Казалось, что святость мест, освящённых пребыванием здесь Сына Божия, отразилась и на природе.
У Лили земля горела под ногами. Её походка стала лёгкой и воздушной. Душа её точно растворилась в прозрачном эфире. Она стояла в стороне от дорожки и смотрела на проходящих с опущенными головами монахинь. Одна, проходя мимо Лили, приподняла голову и посмотрела на Лилю. Ясные голубые глаза в опушке длинных ресниц спокойно и бесстрастно глядели на графиню из-под чёрного монашеского куколя. Лиля увидела матовую бледность прекрасного и будто знакомого, родного лица, красивый рисунок поджатых губ. Точно что-то толкнуло её. Она крепко схватила Порфирия за руку.
– Смотри! Вера! – прошептала она в страшном волнении.
Монахиня опустила глаза. Сходство исчезло. Она не могла не слышать шёпота Лили. Ни одна черта не дрогнула на её лице. Только ещё строже были поджаты бледные губы и казались суше.
В покоях матушки-настоятельницы за чаем с каким-то особенным апельсиновым вареньем графиня Лиля соответственно месту рассказывала матушке-настоятельнице и матушке-казначее о том знамении, какое было явлено киевскому схимнику Алексию Голосевскому 1 марта 1881 года.
– Вы Алексия того знаете, матушка? – спросила Лиля.
– Да нет, Елизавета Николаевна, видать не сподобилась, а слышать много чего слыхала. До десяти лет немым был, а после, по молитве, стал сразу говорить и пошёл служить Богу. А вот про знамение-то я и не слышала ничего. Расскажите, милая.
– Вынимал тот Алексий в чине иеромонаха 1 марта за жертвенником частицы о здравии, и только вынул о здравии государя Александра II и говорит сослужащему с ним отцу диакону: «Поосторожнее надо, отец диакон, на частицу вино чего пролил! Красная, как в крови, частица…» Диакон смотрит с удивлением, что такое говорит отец архимандрит: частица совсем белая. «Батюшка, отец Алексий, – говорит диакон, – да что вы, частица же белая…» «Что вздор мелешь, – говорит отец Алексий, – красная частица, в крови выкупана…» Тогда никто ничего не понял, а после-то всё объяснилось. Прозорливец был отец Алексий.
Графиня подождала, когда мать-казначея вышла из покоев и они остались наедине с матерью-настоятельницей, и сказала доверительно:
– Я вот о чём хотела спросить вас, матушка. Проходили сейчас из церкви монахини, и между ними одна была, такая красивая, с голубыми глазами, и совсем молоденькая.
Настоятельница радостно засмеялась.
– Ну, знаю, знаю, – сказала она. – Все её примечают. Это сестра Вероника. Ангел – не человек. И работает как, и молится!..
– Матушка, может быть, этого и нельзя, я прошу вас открыть только мне и мужу, кто такая была в миру эта сестра Вероника?
– Мы не можем никому, Елизавета Николаевна, открывать мирское прошлое наших чад. Это как тайна исповеди.
– Даже если на то есть особые, очень важные обстоятельства? Я вам расскажу, в чём дело.
И графиня Лиля, торопясь и довольно сбивчиво, рассказала о Вере, о её странностях, о том, как Вера пропала вскоре после цареубийства, как думали, что она наложила на себя руки и утопилась, и как никто её больше не видел.
Настоятельница слушала с большим вниманием рассказ графини Лили.
– Что же, много бывает загадочного в мире, Елизавета Николаевна, – сказала тихо и в глубокой задумчивости настоятельница. – Но ничего такого сказать вам про сестру Веронику не могу. Просто не знаю ничего такого. Она ангельский чин приняла и с ним отрешилась от всего земного, ушла от мира. Кто она была – я не знаю. Пришла она к нам точно два года тому назад, летом, с партией богомолок, всё больше простых крестьянок. Пришла из Яффы пешком, с клюкою, в чёрном, очень бедном платье и осталась на послушании. Рабо-отала! Так ни раньше, ни после никто у нас не работал. Видите – какой сад. Всё её руками создано. Ручками своими нежными тяжёлые камни на гору таскала, землю набрасывала и любила цветы. Поэтическая натура. Ну, да у нас о прошлом не принято расспрашивать. Что было в миру, нас не касается. Я и сама слышала что-то про Веру Ишимскую… Так у нас тайна исповеди – тайна по гроб и дальше. Год тому назад постриглась – стала Вероникой и ушла из мира. Пока послушницей была, могли мы сказать её имя – теперь никак это невозможно, и не гневайтесь на меня за то. Наша Вероника образец целомудрия, чистоты телесной и душевной, добролюбия и трудолюбия, и не нужно смущать её души, примирившейся со своим положением. Она у нас и посейчас садом заведует.
– Вы нам, матушка, – вмешался Порфирий, – только скажите, какая она – блондинка или брюнетка?
Матушка шутливо замахала рукою на Порфирия и даже пальцем ему пригрозила:
– Ка-к-кой! – С прежней светскою кокетливостью былой светской дамы сказала она: – И ни блондинка и ни брюнетка – а монахиня. Не напрасно волосы мы обрезаем да куколем покрываем. Платом лоб укручиваем, чтобы женскими прелестями никого не смущать. Монахиня Вероника не пожелала открывать тайну своего прошлого – значит, имела на то основание.
Вероника как будто стала скрываться от приезжих гостинников. Только ещё раз удалось Порфирию увидеть её, когда она работала в саду, и Порфирий стал после этого уверять графиню Лилю, что усмотрел на её верхней губе чёрный пушок, какой не мог быть у блондинки.
Графиня Лиля даже не на шутку рассердилась на Порфирия.
– Будет тебе! – говорила она, устраиваясь в каюте парохода, стоявшего в Яффе. – Сказал! Усики! Брюнетка! Что же, ты хотел, чтобы та страшная, на морском берегу, зарытая без молитвы – была нашей Верой? Нет – именно монахиня Вероника и есть наша милая Вера. У Веры всегда была склонность к мистицизму, к возвышенному. Мирское её не удовлетворяло. Подумаешь! Афанасию она отказала. Последнее время, перед тем как исчезнуть, помнишь, твоему отцу всё Евангелие читала. Неспроста это было. И всегда была такая скрытная. Где она ходила, с кем она виделась, разве мы когда-нибудь знали? Может, и тогда она молиться ходила, с Божьими людьми видалась… И я так счастлива, что мы наконец нашли нашу Веру… Так жутко было всегда думать о том, что мы видели тогда на берегу. Мне даже часто снилась она. Жаль, умер Афиноген Ильич… Каким было бы это ему утешением… А теперь – всё в порядке. Монахиня Вероника… И – красота! За садом ходит. Ишимская! Несказанная прелесть их Горний сад… Ты куда положил букет роз, что дала нам настоятельница? Вероника его резала. И банку с вареньем из апельсинов? Я такого варенья и не видала никогда. Цельными плодами сварено, и – сочно!.. Жалко, рецепта не спросила, как оно делается. Ну вот – банку на сетку! А качка будет, нам на головы и полетит – хорошо разве будет?
Оживлённая, красивая, – годы её не брали – Лиля пустила теперь в свой чёрные косы белые пряди – «poivre et sel» – она устанавливала по-своему вещи в каюте «Царя».
Золотые зайчики, отражения маленьких волн на рейде, затейливым узором играли по белому, крашенному масляной краской потолку каюты. В круглый иллюминатор видны розовые скалы, белые дома, пальмы, миндальные деревья, смоковницы. Тихо и сонно плескало о борта парохода море. Порфирий сидел под иллюминатором и вспоминал Балканы и тот Восток, который он освобождал, проливая свою кровь и отдав сына по воле императора Александра II.
Всё было в прошлом, точно с тех пор целая вечность прошла.
Грустные мысли одолевали Порфирия.
Нет царя-освободителя, которого Порфирий крепко любил и за которого пролил кровь. Внезапно от удара, в Москве, в гостинице, умер кумир Порфирия Скобелев. Александровское прошлое кануло в вечность. Шли новые веяния, новые являлись люди, и строительство России шло быстрыми, но мирными темпами, и про государя Александра III говорили «царь-миротворец». Бедно одетая, по новому, утверждённому военным министром Ванновским образцу, армия вела работу незаметно, без былого парадного блеска, и не было больше разводов в Михайловском манеже. На новую дорогу выходила Россия. И в семье Порфирия сколько перемен… Недавно похоронил отца, без погребения лежат где-то кости Афанасия, и ушла Вера… И, конечно – Вероника не Вера… Вера – та, страшная, гнилая, на пустынном морском берегу. Была бы Вероника Верой, не подошла бы она? Не сказала бы слова привета, не расспросила бы хотя о дедушке?
Но сказать своих мыслей Лиле Порфирий не мог и не смел.
В жаркой каюте уже пахло тонкими Лилиными духами, пахло всею ею, обаятельной, милой жёнушкой, жизнерадостной и живой, всюду, куда ни входила она, умевшей вносить свой особенный уют и своё женское очарование.
«Ну, что же? – думал Порфирий. – Те умерли, как нам придёт пора умирать, а с этой он пойдёт и дальше по пути работы, по пути строительства России на далёкой окраине, понесёт с нею в глухие места русскую культуру и русское очарование. Такие простые, честные, любящие, немудрёные жёны больше нужны и больше сделают, чем сложные и мудрёные натуры, как Вера, и Господь знал, кому посылать смерть, кому сохранить жизнь…»
Декабрь 1935 – Сантени, Франция
Январь 1938 – Далевиц, Германия

Комментарии
Об авторах
ТУМАСОВ БОРИС ЕВГЕНЬЕВИЧ родился на Кубани в 1926 году. В 16 лет ушёл на фронт. После окончания войны закончил Ростовский-на-Дону университет, аспирантуру. Кандидат исторических наук, доцент. Автор исторических романов: «На рубежах южных» – о восстании черноморских казаков начала XVIII века; «Русь залесская» – об Иване Калите; «Лихолетье», «Землёй да волей жалованы будете» – о Смутном времени на Руси; «Зори лютые» – конец княжения Владимира Святославича.
Сейчас писатель живёт и работает в Краснодаре.
Текст романа «Покуда есть Россия» печатается по изданию: Тумасов Б. Е. Братушки. Краснодарское книжное издательство, 1991.
КРАСНОВ ПЁТР НИКОЛАЕВИЧ (1869 – 1947) – генерал-лейтенант царской армии. Участник и организатор контрреволюции в период гражданской войны. В октябре 1917 г. вместе с А. Ф. Керенским возглавил антисоветский мятеж. В 1918 г. он атаман Войска Донского, в это время на территории Войска Донского было создано своё правительство из верхушки казачества (март 1917 г. – январь 1918 г.), главой которого был генерал А. М. Каледин; Краснов командует белоказачьей армией. В 1919 г. он эмигрирует в Германию.
Ещё до Октябрьской революции, в 1890-е гг., Краснов стал известен как писатель, знающий и живописующий среду, нравы и историю казачества. Именно в этой роли «пишущего изнутри» проявилась незаурядность личности Краснова и его яркий писательский почерк, что «продемонстрировано» в повестях и рассказах: «На озере» (1893), «Донцы» (1896), «Казаки в Африке» с подзаголовком «Дневник начальника конвоя Российской императорской миссии в Абессинии» (1899), «Атаман Платов» (1896), «Казаки на Дальнем Востоке» и «Атаманская команда».
В эмиграции П. Н. Краснов много работает, проявляя завидную плодовитость и талант. Он пытается вспомнить Россию в канун революции, в период революции; осмыслить пути отчизны, её будущее.
Писатель не позволяет слепой ненависти взять верх над его душой, как очевидец он хочет быть объективным и справедливым. Однако боль за утерянное и истерзанное отечество пронизывает все произведения этого времени: «От двуглавого орла к красному знамени» (1921), «Тихие подвижники» с подзаголовком «Венок на могилу Российской императорской армии» (1922), «На внутреннем фронте» (1922); романы: «Амазонки пустыни» (1922), «Единая неделимая» (1925), «С нами Бог…» (1927), «Понять – простить» (1928), «Белая свитка» (1928), «Опавшие листья» (1929), «Подвиг» (1930), дилогия «Екатерина II» и «Цесаревна» (1933); «Цареубийцы» с подзаголовком «1-е марта 1881 года» (1938).
В романе «Цареубийцы» писатель воссоздаёт атмосферу кануна русско-турецкой войны и её события; образы русских солдат и офицеров. Война страшна прежде всего «обыкновенностью», обыденностью, но есть честь и братство, предать их – самый страшный грех. Через весь роман проходит образ Александра II, всю свою жизнь пытавшегося дать России, русскому обществу, народу достойное существование, но потерпевшего на этом пути поражение и нашедшего смерть. «Такого царя убили!» – это голос простого человека из народа, из толпы. В этой фразе – самый глубокий смысл романа, который прочитывается как роман о «начале конца» Великой Русской Державы. Много внимания уделяет автор пониманию корней, природы терроризма, личностям самих террористов. Всё не так просто, хотя ясно одно – они сатанисты, чья бы рука ими ни управляла. Они нечто чужеродное русской душе, «державности» народного сознания.
Смерть самого Краснова, как и многих его героев, также обыденно-трагична. После войны по приговору советского Верховного суда за сотрудничество с гитлеровцами Краснов, семидесятивосьмилетний старик, был казнён.
Роман «Цареубийцы» печатается по изданию: Краснов П. Н. Цареубийцы. 1 марта 1881 года. Париж, 1938.
Хронологическая таблица
1818 год
17 апреля – рождение Александра II, старшего сына Николая I и прусской принцессы Фредерики-Луизы-Шарлотты-Вильгельмины, дочери прусского короля Фридриха-Вильгельма и сестры императора Вильгельма I; таким образом, Александр II приходился последнему племянником.
1837 год
Александр предпринимает путешествие по Европе с познавательной целью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72