Один сильно покачивался – был пьян. Да и остальные двигались не слишком твердо.
В дальнем конце аллеи разговаривали две девушки. Возможно, именно они вызвали интерес негодяев. Надо же куда-то деть украденные цветы? Попытаются познакомиться, не иначе.
– Наверное, они, – скорее для порядка сообщил я Андрею. Тот кивнул.
Парни выглядели уверенными в себе. Тот, что с цветами, – очень крупный, едва ли не на голову выше меня, хотя я в общем-то совсем не низок. Самый пьяный – щуплый, невысокий, но даже в разболтанных движениях читались агрессия и угроза. Именно так выглядят закоренелые уголовники – во время службы мне немного приходилось общаться с такой публикой. Остальные двое – просто крепкие молодые ребята. Стрижка короткая, плечи широкие. Одеты все в джинсы и пиджаки – типичные обитатели рабочих кварталов.
Двукратный перевес в численности нас нисколько не смущал – мы были вооружены и умели обращаться с оружием. Проблема только в том, что хулиганы могут кинуться врассыпную – поймать всех будет тяжело. Мы не имеем права упустить никого из преступников – расплата за любое правонарушение должна быть скора и неотвратима.
– Девчонки, таких цветов вам никто не дарил, – заплетающимся языком проговорил крупный парень с букетом – видно, лидер компании. – А мы подарим. Будете нас любить?
Девчонки шарахнулись в сторону, подонки кинулись следом.
– Стоять! – приказал я.
Девчонки испугались еще больше – даже кричать не стали, только бросились через кусты, не заботясь о целости колготок и коротких юбочек. Парни удивленно обернулись. Все разом. Увиденное их, судя по всему, сильно удивило. Человек с шерифской звездой и обнаженным клинком мог быть очень опасным. В принципе, по закону, я мог безнаказанно убить их всех на месте – хотя ни один шериф в своем уме, конечно, не стал бы этого делать.
– Дворянчик, – сквозь зубы процедил пьяный худощавый тип. Когда он повернулся к нам лицом, я понял, что он лет на пять старше других. Может быть, даже старше меня. – Мочи дворянчиков!
Кровь бросилась в голову – что себе позволяет эта пакость? Мало того что он угрожал нам – он еще и пренебрежительно отозвался о всем дворянском сословии. Впрочем, уже несколько лет сословные различия официально отменены Конституцией – есть граждане и жители, не важно, каков род их занятий, на статусе это не сказывается. Но это не значит, что дворянин, который преданно служит Родине, перестает чувствовать себя дворянином.
В руке худощавого появился какой-то короткий предмет. Самострел. Запрещенное оружие. Даже ношение его карается каторгой.
– Осторожно! – крикнул я Андрею.
Но тот заметил опасность в тот же момент, что и я. Повернувшись к бандиту боком, он все же бросился вперед.
Я не мог допустить, чтобы случайно привлеченный гражданин пострадал из-за моей нерасторопности. Мне нужно было опередить Андрея на несколько шагов. Поэтому я рванулся к вооруженному преступнику.
Тот перевел взгляд с Андрея на меня, вскинул руку и выстрелил. Боль обожгла бок – но я мог двигаться. Андрей ускорился – кто знает, может, у худого не просто самострел, а самый настоящий пистолет? И в нем несколько зарядов. Или самострелы есть еще у кого-то из компании самоубийц? Потому что стрелять на улице может только человек, подписавший себе приговор на каторжные работы. Стрелять в гражданина – потенциальный самоубийца. Стрелять в шерифа, полицейского, любое должностное лицо… Ну, не знаю – это уже случай клинический. Пожизненная каторга – единственный возможный исход подобных действий.
Парни тем временем поняли, что ничего хорошего им ждать не приходится. События развивались стремительно, и только один успел сообразить, что лучшее – просто попытаться убежать. Срок каторги меньше. Здоровяк хлестнул Андрея букетом. Точнее, попытался хлестнуть. Хороший фехтовальщик без труда ушел от удара и в движении всадил под ребро противнику несколько дюймов стали. Бил в легкое, чему учат во всех хороших фехтовальных школах. Убивать жителя совершенно ни к чему. Им займется полиция – зачем брать на себя грех, ответственность, обязанность судить?
Еще один парень взмахнул короткой дубинкой – видно, ею они ранили торговца. И где он только ее прятал? Под широким клетчатым пиджаком – такие сейчас вошли в моду у жителей?
Я тоже ушел от удара. Почти ушел – он пришелся вскользь по руке, вызвав вспышку боли в раненом боку. Ударил шпагой в руку с дубинкой, обезоруживая противника. Мог промахнуться и тогда получил бы по голове. Но попал. Повернулся к бандиту с самострелом, хлестнул его клинком по лицу. Тот свалился на землю, зажимая глубокий порез. Андрей погнался за четвертым членом шайки, но я остановил его:
– Постережем этих. Они сдадут дружка. А еще лучше – найди телефон, вызови полицию…
– Рации нет?
– Нет.
Голова кружилась. Рубашка пропиталась кровью. На дальних аллеях кричали: «Полицию! Полицию! Шерифа ранили!» Какие-то люди спешили к нам по темному парку. Я не выпускал клинок из рук, но это были не дружки бандитов – простые жители, которые хотели жить в мире и порядке. В отдалении завыла какая-то женщина – не иначе, родственница одного из бандитов, которому светила каторга минимум на семь лет – за ограбление киоска, за участие в вооруженном сопротивлении шерифу, за недонесение о незаконном хранении огнестрельного оружия жителем – если удастся доказать, что сообщники знали о самостреле.
Открытый «Руссо-Балт» полиции приехал через четыре минуты. К тому времени с меня успели снять рубашку. Рана оказалась не слишком страшной – картечь задела вскользь, только что крови много… Кровотечение я пытался остановить собственной рубашкой – от не очень чистого платка, предложенного кем-то из жителей, пришлось отказаться, перевязочных материалов у прохожих не нашлось. Андрей, фамилия которого оказалась Дорофеев, поехал с нами давать показания, санитары забрали раненых – теперь с ними будут работать полицейские дознаватели.
Если бы я был в бронежилете и с револьвером – мы обошлись бы гораздо меньшей кровью… Однако хорошо, что хорошо кончается.
Дженни доела последний кусочек жаркого, взяла в руки бокал, посмотрела на меня сквозь вишневую жидкость.
– О чем задумался?
– Вспомнил, как меня ранили, уже после армии. Когда я был шерифом. И как я первый раз встретился с надежным другом.
Солнце вышло из-за облака, ярко сверкнуло в хрустале. Свежий ветер порывом ворвался в открытое окно – запахло зеленью и цветами, надвигающейся грозой. Вечером может пойти дождь. Скорее всего пойдет – на горизонте клубились черные тучи.
– Твой противник был хорошим фехтовальщиком? – спросила Дженни.
– Нет, шерифов не вызывают на дуэль. Если шериф или его помощник ведет себя неподобающим образом, его быстро смещают с должности.
– А потом?
– Как правило, убивают, – без лишних церемоний объяснил я. – Ведь он успел насолить многим. Недостойный человек мешает тем, кто с ним встречается, а недостойный человек не на своем месте противен всем.
Лицо Дженни вытянулось.
– Поэтому шерифы и их помощники, как правило, ведут себя более чем подобающим образом, – добавил я. – Мало того что их отбирают специально для этой работы – они понимают, какая ответственность лежит на них. И представляют последствия своих действий.
– Тогда кто на тебя напал? Бандит? Он хорошо дрался?
– Не знаю, как он дрался, – в меня он выстрелил.
– Где он взял оружие?
– Смастерил сам, наверное. У него был самострел, а не настоящий пистолет. Набитая порохом стальная трубка с картечью.
– И что с этим типом случилось потом? Где он сейчас?
– Понятия не имею. Может быть, умер. Скорее всего – на каторге. У нас нет смертной казни, но за нападение на представителя власти, да еще с огнестрельным оружием, наказание может быть только одно – пожизненные каторжные работы. Я выступил на суде и после этого никогда не наводил справки о нем. Зачем?
Дженни помрачнела и кивнула. Я не видел в наших законах ничего печального. Скольких людей мог бы погубить тот бандит? Сколько жизней поломать? Сейчас он под пристальным присмотром, трудится на благо общества. Если будет вести себя пристойно, в его содержании могут появиться поблажки. Но на свободу он уже не выйдет никогда. Слишком велик риск.
– Ты не держишь на него зла?
– Как можно обижаться на собаку, которая тебя укусила? Если она бешеная – ее нужно усыпить. Если у нее плохой характер – изолировать и заставить служить там, где ее злобность пойдет на пользу людям. Этот человек выпал из общества, когда решил применить запрещенное оружие. Он сам поставил себя вне закона.
– Права на ошибку нет ни у кого?
– За все ошибки надо платить.
– Понятно. Мне надо позвонить домой. – Дженни достала из сумочки мобильный телефон.
Я протянул ей трубку домашнего:
– Тариф проводных сетей гораздо дешевле. К тому же не надо тратиться на роуминг.
– А компьютером твоим можно воспользоваться?
– Конечно. Пойдем, я покажу, где он стоит.
Гроза прокатилась над городом в шесть вечера – как раз тогда, когда возвращались с работы многочисленные служащие. Мало кто взял с собой зонты, да они и не помогли бы против такого ливня. Пешеходы шли по колено в пузырящейся под мощными струями дождя воде, велосипедисты были мокрыми с головы до ног – вода летела из-под колес автомобилей, обдавая и тех велосипедистов, что пытались укрыться под легкими тентами, закрепленными над трехколесными машинами.
Мы с Дженни пили чай на балконе. Отсюда можно было видеть кусочек Железнодорожного проспекта и нашу улицу, по которой спешили редкие прохожие. Изредка проезжали автомобили – очень медленно, чтобы не влететь в какую-то яму на дороге и не обрызгать прохожих. Тщетно… Вода шла по улице рекой.
Было так приятно сидеть на свежем воздухе, полностью защищенными от буйства стихии, с дымящейся чашкой ароматного чая, и говорить о пустяках. Дождь колотил по козырьку над балконом, с шумом сбегал по водосточной трубе, шуршал в листьях черешни и ореха.
– Почти как у нас, – тихо сказала Дженни. – Такой же дождь. Такие же деревья. В детстве мне нравилось смотреть на дождь из окна. Хотя гулять в дождь меня никогда не выпускали…
– Да, когда становишься взрослым, дождь чаще всего – просто досадная помеха. Его не замечаешь или стараешься не замечать. И совсем редко удается им наслаждаться.
– А давай побродим по улице? У тебя есть пара зонтов?
– Есть, конечно. Но ливень стихает. Он вот-вот закончится – мы с тобой будем глупо выглядеть. И ноги промочим.
– Мне бы хотелось посмотреть на быт ваших жителей. Взглянуть на какой-нибудь «спальный» квартал, где обитают бедняки.
Не то чтобы мне сильно не понравилось предложение Дженни. Но оно меня слегка огорчило. Зачем начинать знакомство со страной и городом не с самого лучшего района? Невольно начнешь верить в то, что американцы, несмотря на все уверения в дружбе и желании сотрудничать, ведут против России «холодную войну». Их газеты и телевидение показывают наших граждан необузданными вооруженными дикарями, а жителей – забитыми, жалкими людьми, которые боятся подать голос и существуют если не на положении рабов, то очень безрадостно и без всяких светлых перспектив…
– Может быть, мы лучше съездим в центр города? Сходим в ресторан или в танцевальный клуб. Просто погуляем по Большой Садовой – там красиво вечером.
Дженни лукаво улыбнулась.
– Никита, ты собрался за мной ухаживать? Сам ведь предлагал деловой визит – а теперь говоришь о прогулках под луной, танцах.
– В жизни ты оказалась еще симпатичнее и обаятельнее, чем при виртуальном общении, – улыбнулся в ответ я. – Впрочем, мне хотелось сделать приятное тебе. Сама ведь писала, что любишь танцевать. А стоит ли работать с первого же дня?
– Конечно, стоит.
В общем-то девушка действительно права. Готовясь к ее приезду, я составил для нас довольно насыщенную программу. Постарался продумать, чтобы Дженни провела свой отпуск с максимальной пользой и удовольствием. Например, в субботу вечером, в День взятия Константинополя, состоится торжественный прием, на который я приглашен. Будут танцы, поэтому еще перед приездом я объяснил Гвиневере, что мы пойдем на бал. Но там ей придется не только танцевать. Каждый захочет поговорить с ней об Америке – и о России. А что она скажет, если видела наш город только из окна автомобиля? За столиком ресторана тоже впечатление о стране не составишь.
– Хорошо, дождь стихнет – отправимся на прогулку в самые глухие трущобы. В паре километров отсюда, за железной дорогой, начинается рабочий квартал. На автомобиле ехать не стоит – если мы не хотим привлекать к себе много внимания. Ты пройдешь два километра?
– Да хоть десять.
– Тогда я поищу в кладовой резиновые сапоги. Думаю, у меня найдется нужный размер.
– Откуда же? – заинтересовалась Дженни. – Бывшая жена оставила?
– Нет, я покупал для Нины – она, кроме того, что занималась домашним хозяйством и кухней, работала в саду. Потом я нанял приходящего садовника.
– Ладно, пойду в сапогах с чужого плеча, – засмеялась Дженни.
– Она их и не надевала никогда, по-моему, – поспешил успокоить я американку. У русских надеть чужую вещь – в порядке вещей, девушки вообще часто меняются нарядами. А американцы, наверное, относятся к одежде трепетнее.
Тучи все еще закрывали горизонт на севере – но на западе сверкало солнце, а на востоке в небе стоял яркий мост радуги. Я не испытывал иллюзий относительно того, что если мы поспешим – то войдем под него. Но радуга была красивой.
Частные дома быстро закончились. Широкий луг с футбольным полем, лесополоса, железная дорога, еще одна лесополоса – и перед нами выросли красные кубы четырехэтажных кирпичных домов. Крыты некоторые из них были черепицей, другие – шифером, стены кое-где потрескались. Не слишком привлекательное зрелище, но есть в наших городах и такие кварталы. Жилье здесь дешево, да и условия сносные – не считая того, что в большинстве домов нет горячей воды. Некоторые хозяева ставят газовые колонки и водонагревательные баки – если хотят жить с комфортом, другие греют воду в ведрах на плите.
Над домами возвышались мощные тополя, некоторые из них – сухие. Район был старый, деревья уже пора было выпиливать и сажать новые.
В другое время мы бы увидели много жителей, собравшихся за низкими деревянными столиками во дворах. Шерифом я бывал в этом районе часто и знал нравы местных – они любили посудачить, покурить, поиграть в домино, лото и карты, распить вскладчину трехлитровую банку или хотя бы бутылочку самогона, который гнали их же соседи. Сейчас все попрятались по домам. Во дворах стояла вода, с деревьев еще капало.
Дженни шлепала по лужам в немного великоватых сапогах и красной болоньевой крутке. Я тоже надел сапоги и черный плащ, которым прикрыл клинок.
Из подъезда первого же дома, мимо которого мы прошли – дверь его была распахнута настежь, – на нас с интересом взглянули двое парней. Глаза у них были осоловелыми, они что-то курили. Вполне возможно, что и не табак. По всей видимости, их смутил мой плащ – такая одежда была не в моде в рабочих кварталах.
По шерифской привычке я уже хотел подойти к молодым людям и потребовать отчета – чем они затягиваются? Да еще и в общественном месте, которым, несомненно, является подъезд. Я вполне мог бы сделать это и без шерифской звезды: право и обязанность любого гражданина – соблюдать порядок и следить за его соблюдением. Но мы ведь пришли посмотреть на людей, а не наводить здесь порядок.
Из следующего подъезда вывалился, едва не задев нас, пьяный. Не найдя опоры, он рухнул в лужу и начал ругаться так грязно и громко, что Дженни, вряд ли понимавшая половину слов из его лексикона, покраснела. Но я опять не сделал грубияну внушений – недаром ведь мы шли сюда пешком и пытались сохранить инкогнито?
– Дождь, – объяснил я девушке. – Им было нечем заняться, вот они и надрались.
– То есть напились?
– Да.
– Просто посмотреть телевизор они не могли?
– Не у каждого есть телевизор. Может быть, их не устраивала программа передач.
Еще пару дворов мы прошли без приключений. Когда огибали особенно большую и глубокую лужу, я оглянулся – и увидел смотрящего вслед нам человека, стоящего в темном провале подъезда с выбитыми дверями. Он явно не был местным – не тот покрой одежды, не та осанка. Выражения лица я не смог рассмотреть – но явно не праздношатающийся пьяница.
Наверное, по моему лицу все же промелькнула тень, потому что Дженни, внимательно посмотрев на меня, робко спросила:
– Здесь опасно?
– Опасно? В каком смысле?
– Ну, как у нас в Гарлеме, скажем. Где на белого могут напасть из-за цвета кожи. У нас – белые и афроамериканцы, у вас – граждане и жители…
– Нет, в своей стране гражданину ничего нигде не грозит, – ответил я.
1 2 3 4 5 6 7