Он явно не был взволнован, и Уайту показалось, что Макдональд не спешил сюда, что он всегда находится там, где в данный момент нужен. Вновь, но теперь уже сильнее, Уайт ощутил эмоциональную связь с этим человеком. «Ничего удивительного, — подумал он, — что Макдональд так долго поддерживает существование Программы». Ему вдруг стало неприятно, что он должен убить то, чему этот человек посвятил свою жизнь.Макдональд вел свиту президента по крашеному бетонному коридору. «Господин президент, — сказал он, приветствуя его, — для нас это высокая честь». Однако теперь шел и разговаривал свободно, словно встречал президентов каждый день и сегодняшние посетители ничем не отличались от других. Коридоры были полны сотрудников, спешащих по своим делам, как будто сейчас была середина дня, а не ночи, и Уайт вдруг понял, что для Программы это самые напряженные часы суток — время ночного прослушивания. «Интересно, — подумал он, — как можно жить, если день и ночь поменялись местами». И тут же решил, что должен знать это не хуже любого другого человека.Мимо проходили люди. Макдональд не представлял никого, чувствуя, что это неофициальный визит, а может, не желая вызывать домыслов по поводу посещения Программы президентом. Однако некоторые посматривали на них раз, а потом другой, узнавая. Уайт привык к этому. Конечно, были и такие, что бросали на него один взгляд и тут же, не моргнув глазом, возвращались к своим делам. Это было непривычно для Уайта, и он вдруг понял, что ему это не нравится. До сих пор ему казалось, что он любит приватность и при случае анонимность, но, вот выяснилось, что ему совсем не нравится когда его вообще не узнают. Не нравился ему и стерильный коридор, эхом отражающий шаги и голоса, и зал, заставленный электронной аппаратурой, через который его провели. Уайт узнал осциллографы и магнитофоны, но большинство приборов было ему незнакомо и чуждо, и он даже порадовался, что таким оно и останется. Какой-то человек с наушниками на голове сидел у пульта компьютера. Проходя, Макдональд помахал ему рукой, и тот ответил директору, но глаза его остались затуманенными, словно он разглядывал нечто, удаленное на сотни миль. «Миллиарды миль, — поправился Уайт, — световые годы».Они прошли через соседнюю комнату, она была фактически одним сплошным компьютером. Он образовывал стены помещения, провода тянулись в соседние комнаты, к другим компьютерам, наверное, или к частям этого, на полу стояли устройства для ввода информации и принтеры. Это была самая большая компьютерная система, которую Уайт когда-либо видел, даже больше машин Пентагона и Государственного департамента. Место это пахло маслом и электричеством и было погружено в разговор с самим собой — про информацию, записи и корреляцию, «про рачий свист, про стертый блеск, про дырки в башмаках» Л Кэрролл Зазеркалье (пер А. Щербакова).
, и раз за разом добавляло к единице единицу. Находясь здесь, он чувствовал себя так, словно оказался в животе компьютера, как современный Иона в животе огромной, небывалой рыбы, и почувствовал облегчение, когда рыба эта отверзла пасть и выплюнула их в кабинет.В кабинете не было следов двадцати лет усилий и самоотречения. Как и все здание, он был простым, с обычным столом, стоявшим перед высоким, углубленным в стену стеллажом, на полках которого разместились настоящие книги в кожаных переплетах. Часть книг была на иностранных языках, и Уайт вспомнил слова Джона, что Макдональд, прежде чем стать инженером, был лингвистом.— Подключи мой информационный центр, — обратился он к Джону.— Вы можете подключиться прямо к компьютеру, — посоветовал Макдональд. — Мой ассистент покажет вам.Когда они остались одни, Уайт постарался настроить себя против этого человека. Если Макдональд и почувствовал что-то, то ничем себя не выдал. Вместо этого он мимоходом спросил:— Как с Иеремией?Уайт покачал головой.— Ничего не вышло. Он собирается огласить Послание верующим. Свое Послание, как он его называл.Макдональд жестом пригласил президента садиться.— Вот, значит, как… — сказал он. — Его Послание, мое Послание, ваше Послание.Уайт покачал головой.— Только не мое. Вот копия его Послания.Он протянул Макдональду листок, полученный от Иеремии. Макдональд взглянул на рисунок ангела, сжал губы и кивнул.— Да, именно это увидел Иеремия. Вы не остановили его?— Есть вещи, которые президент может и должен сделать, есть вещи, которые он может, но не должен делать, а есть такие, которых он делать не может. Затыкание рта Иеремии лежит где-то между второй и третьей категориями. Но такое, — он указал на листок бумаги, — не может, конечно, быть Посланием.— Вы много знаете о Программе? — спросил Макдональд.— Достаточно, — сказал Уайт, надеясь избежать повторения лекции Джона.— Вам известно, что мы долго слушали безо всяких результатов?— Все это я знаю, — ответил Уайт.— А о голосах? — продолжал Макдональд, нажимая на своем столе какую-то кнопку.— Я слышал их, — поспешно сказал Уайт, но опоздал. Голоса уже зазвучали, .Наверное, акустика здесь была лучше или что-то потерялось при перезаписи. Начинающийся шепот здесь настойчивее содержал обертоны мольбы, злости и отчаяния, и Уайт был настолько потрясен, что испытал облегчение, когда они наконец перешли в голоса, как будто усилие, с которым пытался он расслышать все это и понять, полностью исчерпало его силы. Голоса тоже несколько отличались, словно стартовали с иной точки бесконечной петли, и были гораздо отчетливее.СТУКТРЕСК может поменять свою кожу, а пантера ТРЕСКСТУК музыка: та маленькая щебетунья, та с прелестным СТУКСТУКТРЕСК может уточку СТУКТРЕСКСТУК замаскированный поборник справедливости ТРЕСКСТУКСТУК музыка СТУКСТУКСТУКТРЕСК они идут, друг СТУКСТУКСТУКТРЕСКСТУКСТУК музыка СТУКСТУКТРЕСК музыка: флаг Гудзона подними ТРЕСКСТУК я невежливый мальчик СТУКСТУКСТУК представляет падуб ТРЕСКТРЕСК музыка СТУКСТУКТРЕСК Роджерс в двадцать СТУКТРЕСКСТУК музыка: кола получила двенадцать ТРЕСК…Уайт встряхнулся, пытаясь избавиться от чар.— Это не Послание, — заметил он.Макдональд повернул ручку на столе, и голоса отступили на второй план, как далекий греческий хор, комментирующий происходящее.— Это способ привлечь наше внимание.ТРЕСКТРЕСКСТУК приветствую всех СТУКТРЕСКСТУК.— Послание было заключено в помехах между голосами, — продолжал Макдональд. — После замедления и разложения помехи превратились в ряд звуковых импульсов и пауз, которые мы постарались расшифровать.СТУКТРЕСК может поменять свою кожу, а пантера ТРЕСКСТУК.«Может ли Ефиоплянин переменить кожу свою и барс — пятна свои?» Книга Иеремии, 13, 23
— восстановил цитату Уайт и рассмеялся.— Вы это знаете? — спросил Макдональд.— Одна из главных премудростей моего народа, — сказал Уайт, явно недовольный сам собой. — Вас раздражает черный президент?— Не более, чем вас раздражает белый директор Программы, — сказал Макдональд.Макдональд был не только умен, но и хитер. Он знал о существовании различий между людьми, знал, что различия эти неизбежно влияют на то, что одни думают о других и что они думают о себе. Уайт с самого начала полюбил Макдональда, теперь же начинал им восхищаться, а это было опасно.
«То, что хочет сделать Джон, еще опаснее. Он думает, что различий уже нет, что можно забыть о цвете своей кожи и о своих людях, что можно жить, как белый человек, занятый только самим собой. Как он может быть так слеп? Нужно постоянно оставаться настороже; если доверчиво полагаться на милость окружающего мира без опоры на силу или праведный гнев, можно потерять свою душу. Мой сын, сын Эндрю Уайта, не может перейти во вражеский лагерь».
— И наконец нас осенило, — говорил Макдональд. — Эти звуки и паузы можно было представить точками и пробелами или черными и белыми квадратами, как в кроссворде. Компьютер решил эту задачу: рассчитал длину послания, нашел, где у него начало, а где конец, отсеял мусор — атмосферные помехи и вычленил собственно Послание. Результат он отпечатал для нас.Макдональд взял какой-то рисунок, до сих пор лежавший на его столе; Уайт не замечал его прежде. «Сколько еще я не заметил? — задумался он. — Сколько проглядел из этого Послания?»— Вот оно, — произнес Макдональд и подал рисунок Уайту. — Оригинальное Послание, первый перенос импульсов компьютера на бумагу, мы вставили в рамочку на случай, если вы захотите подержать его какое-то время, посмотреть, может, немного подумать, а когда вам надоест показывать его своим гостям, передать в Смитсонианский институт.Уайт неохотно взял рамку, содержавшую известие, которое он вовсе не хотел получать, — вызов в суд, приказ или даже обвинительный приговор. Он не желал смотреть на это, не желал об этом думать, не желал, чтобы его для него переводили. Он хотел уничтожить его, забыть о нем, как о кошмаре, он прекрасно понимал древний египетский обычай рубить голову гонцу, приносившему дурную весть. Президент посмотрел на послание. Чистый лист бумаги покрывали пятна, словно его засидели мухи.
— И это Послание?Макдональд кивнул.— Я знаю, что на первый взгляд это не впечатляет. Впечатляет его источник в сорока пяти световых годах отсюда, происхождение, разумы чужих существ, рожденных под небом, на котором висят два солнца, два красных гиганта. Долгий путь пришлось ему пройти чтобы добраться до нас, чтобы преобразиться в картинку, которую вы держите в руках.— И все-таки это не так уж много, — сказал Уайт, переворачивая рамку и оглядывая чистую обратную сторону, как будто там могло оказаться самое главное и более понятное.— Может, это и не производит большого впечатления, — терпеливо повторил Макдональд, — но заключенная в рисунке информация удивительна. «Один рисунок стоит тысячи слов», как говорили, кажется, китайцы, и из этого мы можем узнать во столько же раз больше, чем из слов, содержащихся в каких-либо символах, при условии, что сможем их прочесть. А ведь все, что у нас есть, это пятьсот восемьдесят девять точек и тире, точек и пауз, сетка, образованная девятнадцатью пунктами по горизонтали и тридцатью одним пунктом по вертикали. И на этом пространстве капеллане нарисовали нам автопортрет.Уайт вновь взглянул на точки, теперь он заметил фигуры и силуэты и понял, что ему очень хотелось верить, будто компьютерные знаки случайны, будто Послание лишено смысла.— Дьявольски плохой портрет, — буркнул он. — Как человечки из палочек, которых рисуют дети.— Или человечки, которых взрослые рисуют для детей; изображения, которые дети могут узнать, потому что сами рисуют так же; изображения, которые у нас выходят, если мы пользуемся толстым карандашом или миллиметровой бумагой. Это понятно любому.Уайт весело взглянул на него.— Вроде меня?— Если угодно. Но в отличие от большинства человечков из палочек этот рисунок заслуживает внимания. В нем еще много загадок, однако часть из того, что он означает, уже ясна. В левом нижнем углу мы видим квадрат со стороной в четыре пункта; второй такой квадрат находится в правом верхнем углу. Вероятно, это солнца.— Два солнца? — удивился Уайт и вдруг почувствовал себя глупо. — Ну конечно, ведь Капелла двойная звезда. Джон говорил мне это, да и вы тоже, но такие вещи почему-то выскакивают из головы.— «Слова парят, а мысли книзу гнут», — процитировал Макдональд.— «А слов без чувств вверху не признают» У. Шекспир. Гамлет. Акт III, сцена III. (пер. Б. Пастернака).
, — закончил Уайт, обрадованный выражением нового уважения во взгляде Макдональда. Он знал, что ему тонко польстили, и оценил мастерство этого хода.— Под символом вверху справа есть меньший квадрат с отдельными точками, явно группирующимися вокруг него. Если большой квадрат является солнцем, то меньший…— Планета, — закончил Уайт.— Именно, — сказал Макдональд.Уайту показалось, что он снова в школе и его только что похвалил учитель.— А эти единичные и двойные точки, — продолжал Макдональд, — предположительно спутники этой большой планеты. Теория гласит, что только планеты-гиганты могут сохранять свои орбиты в системе двойной звезды. Жизнь на такой планете едва ли возможна, однако у планет-гигантов бывают спутники размером с Землю, на которых вполне может развиться раса разумных существ. И наш капелланин, если это капелланин или капелланка, похоже, указывает парой своих рук — или рукой и крылом — в сторону одной из двух звезд, той, что в правом верхнем углу, а также на один из спутников, если это спутники. Вероятно, это означает: вот мое солнце, а не то, другое, которое может находиться на большом расстоянии, а это моя родная планета.Уайт кивнул. Вопреки своей воле он начинал втягиваться в это занятие.— Изобретательно. Почти как в криминальной загадке. Почувствовав на себе взгляд Макдональда, он понял, что тот играет с ним и что ему это нравится.— Мы работаем над этим, стараясь собрать в логическое целое все доказательства и решить загадку, — сказал Макдональд. — У меня превосходные работники, господин президент, преданные, умные, гораздо более способные, чем я сам. Мне остается только следить, чтобы им всегда хватало карандашей, ластиков и скрепок.— Мне знакомо это чувство, — невесело сказал Уайт. Что Макдональд знает о нем? А о чем догадывается? Что общего у бюрократов и технократов?— Под спутниками расположены цифры от одного до двадцати, записанные в двоичной системе, определяющие систему счисления, начала элементарной математики и факт, что интеллектуальные процессы капеллан напоминают наши.То, что находится вдоль левого края, производит впечатление слов; справа цифры, слева слова, цифры записаны горизонтально, слова — с вертикальной составляющей.— А зачем слова?Макдональд пожал плечами.— О многом мы по-прежнему только догадываемся. Возможно, они формируют словарь, чтобы позднее воспользоваться им. Тогда слово будет стоить по крайней мере одного рисунка. Возможно, слова нужны для формирования внутри Послания фразы, которую мы еще не прочли, а может, они здесь для того, чтобы помочь в объяснении картинки.— А что значат эти слова?— Похоже, они относятся к чему-то, — Макдональд указал на рисунок в руках Уайта, — что находится с ними на одном уровне, скорее всего справа. Пропустим пока самое верхнее. Следующее повторяется трижды, и на два из них капелланин указывает своими правыми верхними конечностями. Возможно, это слово означает «капелланин». Заметьте: в третий раз оно появляется на одной линии с точкой под капелланином, и это — если мы имеем дело не со случайной точкой или шумом — может указывать, что это тоже капелланин или же эмбрион капелланина.Он выжидательно посмотрел на Уайта.— Яйцо? — рискнул предположить президент.— Очень вероятно. Может, он пытается сообщить нам, что размножается, откладывая яйца.— Значит, это птица?— Или пресмыкающееся. Или насекомое. Но скорее всего птица: это объясняет дополнительную пару конечностей.— У него настоящие крылья?— Может быть, просто рудименты.Уайт взглянул на рисунок Иеремии на столе Макдональда, потом на оправленное в рамку компьютерное прочтение информации. Он начинал понимать, как одно могло стать другим, как Иеремия мог увидеть в компьютерном человечке ангела, а в квадрате на его голове — ореол. Ситуация прояснилась, хотя от этого не стала менее серьезной.— А остальные слова? — спросил он.— Здесь нужно крепко думать, — сказал Макдональд. — Третье в ряду слово может означать «крыло», пятое — «туловище» или «грудь», шестое — «бедра» или «ноги», седьмое — «ноги» или «ступни». Они могут означать и что-то совершенно иное, относиться к действиям, а не к частям тела. Некоторые мы держим в резерве, пока они не повторятся.Уайт замер.— Вы принимаете новые Послания?Макдональд покачал головой.— Нет, одно и то же. Похоже, что капеллане хотели сказать о себе только самое важное и увериться, что мы это поняли, прежде чем идти дальше.— Как в программированном обучении, — заметил Уайт.Он почувствовал облегчение — не было новых посланий, придется иметь дело с единственным посланием от чужаков, с единственной проблемой, а не с комплексом.— Или же, — продолжал Макдональд, — они не хотят двигаться дальше, передавать что-то новое, пока не узнают, что мы их принимаем и понимаем, пока мы им не ответим.Уайт быстро сменил тему.— И какие же важные вещи они нам сообщили?— Кто они. Где живут. Как называются. Как размножаются. Как мыслят.— И как же они мыслят? — спросил Уайт.— Словами, числами и образами, — ответил Макдональд. — Так же, как и мы.Уайт сверлил взглядом рисунок, словно хотел силой воли вырвать все его секреты, которые тот ревниво берег.— А думают ли они, как и мы… в категориях выгоды и невыгоды, в категориях прибыли и убытка, в категориях победы и проигрыша, в категориях типа «а что я с этого буду иметь»?Уайту показалось, что Макдональд посмотрел на него так, как сам он смотрел на рисунок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
, и раз за разом добавляло к единице единицу. Находясь здесь, он чувствовал себя так, словно оказался в животе компьютера, как современный Иона в животе огромной, небывалой рыбы, и почувствовал облегчение, когда рыба эта отверзла пасть и выплюнула их в кабинет.В кабинете не было следов двадцати лет усилий и самоотречения. Как и все здание, он был простым, с обычным столом, стоявшим перед высоким, углубленным в стену стеллажом, на полках которого разместились настоящие книги в кожаных переплетах. Часть книг была на иностранных языках, и Уайт вспомнил слова Джона, что Макдональд, прежде чем стать инженером, был лингвистом.— Подключи мой информационный центр, — обратился он к Джону.— Вы можете подключиться прямо к компьютеру, — посоветовал Макдональд. — Мой ассистент покажет вам.Когда они остались одни, Уайт постарался настроить себя против этого человека. Если Макдональд и почувствовал что-то, то ничем себя не выдал. Вместо этого он мимоходом спросил:— Как с Иеремией?Уайт покачал головой.— Ничего не вышло. Он собирается огласить Послание верующим. Свое Послание, как он его называл.Макдональд жестом пригласил президента садиться.— Вот, значит, как… — сказал он. — Его Послание, мое Послание, ваше Послание.Уайт покачал головой.— Только не мое. Вот копия его Послания.Он протянул Макдональду листок, полученный от Иеремии. Макдональд взглянул на рисунок ангела, сжал губы и кивнул.— Да, именно это увидел Иеремия. Вы не остановили его?— Есть вещи, которые президент может и должен сделать, есть вещи, которые он может, но не должен делать, а есть такие, которых он делать не может. Затыкание рта Иеремии лежит где-то между второй и третьей категориями. Но такое, — он указал на листок бумаги, — не может, конечно, быть Посланием.— Вы много знаете о Программе? — спросил Макдональд.— Достаточно, — сказал Уайт, надеясь избежать повторения лекции Джона.— Вам известно, что мы долго слушали безо всяких результатов?— Все это я знаю, — ответил Уайт.— А о голосах? — продолжал Макдональд, нажимая на своем столе какую-то кнопку.— Я слышал их, — поспешно сказал Уайт, но опоздал. Голоса уже зазвучали, .Наверное, акустика здесь была лучше или что-то потерялось при перезаписи. Начинающийся шепот здесь настойчивее содержал обертоны мольбы, злости и отчаяния, и Уайт был настолько потрясен, что испытал облегчение, когда они наконец перешли в голоса, как будто усилие, с которым пытался он расслышать все это и понять, полностью исчерпало его силы. Голоса тоже несколько отличались, словно стартовали с иной точки бесконечной петли, и были гораздо отчетливее.СТУКТРЕСК может поменять свою кожу, а пантера ТРЕСКСТУК музыка: та маленькая щебетунья, та с прелестным СТУКСТУКТРЕСК может уточку СТУКТРЕСКСТУК замаскированный поборник справедливости ТРЕСКСТУКСТУК музыка СТУКСТУКСТУКТРЕСК они идут, друг СТУКСТУКСТУКТРЕСКСТУКСТУК музыка СТУКСТУКТРЕСК музыка: флаг Гудзона подними ТРЕСКСТУК я невежливый мальчик СТУКСТУКСТУК представляет падуб ТРЕСКТРЕСК музыка СТУКСТУКТРЕСК Роджерс в двадцать СТУКТРЕСКСТУК музыка: кола получила двенадцать ТРЕСК…Уайт встряхнулся, пытаясь избавиться от чар.— Это не Послание, — заметил он.Макдональд повернул ручку на столе, и голоса отступили на второй план, как далекий греческий хор, комментирующий происходящее.— Это способ привлечь наше внимание.ТРЕСКТРЕСКСТУК приветствую всех СТУКТРЕСКСТУК.— Послание было заключено в помехах между голосами, — продолжал Макдональд. — После замедления и разложения помехи превратились в ряд звуковых импульсов и пауз, которые мы постарались расшифровать.СТУКТРЕСК может поменять свою кожу, а пантера ТРЕСКСТУК.«Может ли Ефиоплянин переменить кожу свою и барс — пятна свои?» Книга Иеремии, 13, 23
— восстановил цитату Уайт и рассмеялся.— Вы это знаете? — спросил Макдональд.— Одна из главных премудростей моего народа, — сказал Уайт, явно недовольный сам собой. — Вас раздражает черный президент?— Не более, чем вас раздражает белый директор Программы, — сказал Макдональд.Макдональд был не только умен, но и хитер. Он знал о существовании различий между людьми, знал, что различия эти неизбежно влияют на то, что одни думают о других и что они думают о себе. Уайт с самого начала полюбил Макдональда, теперь же начинал им восхищаться, а это было опасно.
«То, что хочет сделать Джон, еще опаснее. Он думает, что различий уже нет, что можно забыть о цвете своей кожи и о своих людях, что можно жить, как белый человек, занятый только самим собой. Как он может быть так слеп? Нужно постоянно оставаться настороже; если доверчиво полагаться на милость окружающего мира без опоры на силу или праведный гнев, можно потерять свою душу. Мой сын, сын Эндрю Уайта, не может перейти во вражеский лагерь».
— И наконец нас осенило, — говорил Макдональд. — Эти звуки и паузы можно было представить точками и пробелами или черными и белыми квадратами, как в кроссворде. Компьютер решил эту задачу: рассчитал длину послания, нашел, где у него начало, а где конец, отсеял мусор — атмосферные помехи и вычленил собственно Послание. Результат он отпечатал для нас.Макдональд взял какой-то рисунок, до сих пор лежавший на его столе; Уайт не замечал его прежде. «Сколько еще я не заметил? — задумался он. — Сколько проглядел из этого Послания?»— Вот оно, — произнес Макдональд и подал рисунок Уайту. — Оригинальное Послание, первый перенос импульсов компьютера на бумагу, мы вставили в рамочку на случай, если вы захотите подержать его какое-то время, посмотреть, может, немного подумать, а когда вам надоест показывать его своим гостям, передать в Смитсонианский институт.Уайт неохотно взял рамку, содержавшую известие, которое он вовсе не хотел получать, — вызов в суд, приказ или даже обвинительный приговор. Он не желал смотреть на это, не желал об этом думать, не желал, чтобы его для него переводили. Он хотел уничтожить его, забыть о нем, как о кошмаре, он прекрасно понимал древний египетский обычай рубить голову гонцу, приносившему дурную весть. Президент посмотрел на послание. Чистый лист бумаги покрывали пятна, словно его засидели мухи.
— И это Послание?Макдональд кивнул.— Я знаю, что на первый взгляд это не впечатляет. Впечатляет его источник в сорока пяти световых годах отсюда, происхождение, разумы чужих существ, рожденных под небом, на котором висят два солнца, два красных гиганта. Долгий путь пришлось ему пройти чтобы добраться до нас, чтобы преобразиться в картинку, которую вы держите в руках.— И все-таки это не так уж много, — сказал Уайт, переворачивая рамку и оглядывая чистую обратную сторону, как будто там могло оказаться самое главное и более понятное.— Может, это и не производит большого впечатления, — терпеливо повторил Макдональд, — но заключенная в рисунке информация удивительна. «Один рисунок стоит тысячи слов», как говорили, кажется, китайцы, и из этого мы можем узнать во столько же раз больше, чем из слов, содержащихся в каких-либо символах, при условии, что сможем их прочесть. А ведь все, что у нас есть, это пятьсот восемьдесят девять точек и тире, точек и пауз, сетка, образованная девятнадцатью пунктами по горизонтали и тридцатью одним пунктом по вертикали. И на этом пространстве капеллане нарисовали нам автопортрет.Уайт вновь взглянул на точки, теперь он заметил фигуры и силуэты и понял, что ему очень хотелось верить, будто компьютерные знаки случайны, будто Послание лишено смысла.— Дьявольски плохой портрет, — буркнул он. — Как человечки из палочек, которых рисуют дети.— Или человечки, которых взрослые рисуют для детей; изображения, которые дети могут узнать, потому что сами рисуют так же; изображения, которые у нас выходят, если мы пользуемся толстым карандашом или миллиметровой бумагой. Это понятно любому.Уайт весело взглянул на него.— Вроде меня?— Если угодно. Но в отличие от большинства человечков из палочек этот рисунок заслуживает внимания. В нем еще много загадок, однако часть из того, что он означает, уже ясна. В левом нижнем углу мы видим квадрат со стороной в четыре пункта; второй такой квадрат находится в правом верхнем углу. Вероятно, это солнца.— Два солнца? — удивился Уайт и вдруг почувствовал себя глупо. — Ну конечно, ведь Капелла двойная звезда. Джон говорил мне это, да и вы тоже, но такие вещи почему-то выскакивают из головы.— «Слова парят, а мысли книзу гнут», — процитировал Макдональд.— «А слов без чувств вверху не признают» У. Шекспир. Гамлет. Акт III, сцена III. (пер. Б. Пастернака).
, — закончил Уайт, обрадованный выражением нового уважения во взгляде Макдональда. Он знал, что ему тонко польстили, и оценил мастерство этого хода.— Под символом вверху справа есть меньший квадрат с отдельными точками, явно группирующимися вокруг него. Если большой квадрат является солнцем, то меньший…— Планета, — закончил Уайт.— Именно, — сказал Макдональд.Уайту показалось, что он снова в школе и его только что похвалил учитель.— А эти единичные и двойные точки, — продолжал Макдональд, — предположительно спутники этой большой планеты. Теория гласит, что только планеты-гиганты могут сохранять свои орбиты в системе двойной звезды. Жизнь на такой планете едва ли возможна, однако у планет-гигантов бывают спутники размером с Землю, на которых вполне может развиться раса разумных существ. И наш капелланин, если это капелланин или капелланка, похоже, указывает парой своих рук — или рукой и крылом — в сторону одной из двух звезд, той, что в правом верхнем углу, а также на один из спутников, если это спутники. Вероятно, это означает: вот мое солнце, а не то, другое, которое может находиться на большом расстоянии, а это моя родная планета.Уайт кивнул. Вопреки своей воле он начинал втягиваться в это занятие.— Изобретательно. Почти как в криминальной загадке. Почувствовав на себе взгляд Макдональда, он понял, что тот играет с ним и что ему это нравится.— Мы работаем над этим, стараясь собрать в логическое целое все доказательства и решить загадку, — сказал Макдональд. — У меня превосходные работники, господин президент, преданные, умные, гораздо более способные, чем я сам. Мне остается только следить, чтобы им всегда хватало карандашей, ластиков и скрепок.— Мне знакомо это чувство, — невесело сказал Уайт. Что Макдональд знает о нем? А о чем догадывается? Что общего у бюрократов и технократов?— Под спутниками расположены цифры от одного до двадцати, записанные в двоичной системе, определяющие систему счисления, начала элементарной математики и факт, что интеллектуальные процессы капеллан напоминают наши.То, что находится вдоль левого края, производит впечатление слов; справа цифры, слева слова, цифры записаны горизонтально, слова — с вертикальной составляющей.— А зачем слова?Макдональд пожал плечами.— О многом мы по-прежнему только догадываемся. Возможно, они формируют словарь, чтобы позднее воспользоваться им. Тогда слово будет стоить по крайней мере одного рисунка. Возможно, слова нужны для формирования внутри Послания фразы, которую мы еще не прочли, а может, они здесь для того, чтобы помочь в объяснении картинки.— А что значат эти слова?— Похоже, они относятся к чему-то, — Макдональд указал на рисунок в руках Уайта, — что находится с ними на одном уровне, скорее всего справа. Пропустим пока самое верхнее. Следующее повторяется трижды, и на два из них капелланин указывает своими правыми верхними конечностями. Возможно, это слово означает «капелланин». Заметьте: в третий раз оно появляется на одной линии с точкой под капелланином, и это — если мы имеем дело не со случайной точкой или шумом — может указывать, что это тоже капелланин или же эмбрион капелланина.Он выжидательно посмотрел на Уайта.— Яйцо? — рискнул предположить президент.— Очень вероятно. Может, он пытается сообщить нам, что размножается, откладывая яйца.— Значит, это птица?— Или пресмыкающееся. Или насекомое. Но скорее всего птица: это объясняет дополнительную пару конечностей.— У него настоящие крылья?— Может быть, просто рудименты.Уайт взглянул на рисунок Иеремии на столе Макдональда, потом на оправленное в рамку компьютерное прочтение информации. Он начинал понимать, как одно могло стать другим, как Иеремия мог увидеть в компьютерном человечке ангела, а в квадрате на его голове — ореол. Ситуация прояснилась, хотя от этого не стала менее серьезной.— А остальные слова? — спросил он.— Здесь нужно крепко думать, — сказал Макдональд. — Третье в ряду слово может означать «крыло», пятое — «туловище» или «грудь», шестое — «бедра» или «ноги», седьмое — «ноги» или «ступни». Они могут означать и что-то совершенно иное, относиться к действиям, а не к частям тела. Некоторые мы держим в резерве, пока они не повторятся.Уайт замер.— Вы принимаете новые Послания?Макдональд покачал головой.— Нет, одно и то же. Похоже, что капеллане хотели сказать о себе только самое важное и увериться, что мы это поняли, прежде чем идти дальше.— Как в программированном обучении, — заметил Уайт.Он почувствовал облегчение — не было новых посланий, придется иметь дело с единственным посланием от чужаков, с единственной проблемой, а не с комплексом.— Или же, — продолжал Макдональд, — они не хотят двигаться дальше, передавать что-то новое, пока не узнают, что мы их принимаем и понимаем, пока мы им не ответим.Уайт быстро сменил тему.— И какие же важные вещи они нам сообщили?— Кто они. Где живут. Как называются. Как размножаются. Как мыслят.— И как же они мыслят? — спросил Уайт.— Словами, числами и образами, — ответил Макдональд. — Так же, как и мы.Уайт сверлил взглядом рисунок, словно хотел силой воли вырвать все его секреты, которые тот ревниво берег.— А думают ли они, как и мы… в категориях выгоды и невыгоды, в категориях прибыли и убытка, в категориях победы и проигрыша, в категориях типа «а что я с этого буду иметь»?Уайту показалось, что Макдональд посмотрел на него так, как сам он смотрел на рисунок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23