— Что-то не так?
А это уже Иветта.
— Нет, нет; просто Виржини тут немного поболтала с мадам; надеюсь, она не слишком ей надоела.
Да, действительно: Виржини и в самом деле — самая ничтожная из возможных в моей жизни бед. Иветта что-то тихонько шепчет. Представляю, что она там ему рассказывает. "Чудовищный несчастный случай, и т. д. и т. п., полный инвалид, вдобавок лишилась зрения и способности говорить, просто ужасно и т. д. и т. п., такая молодая, а жених ее и вовсе тогда погиб; бедняжка, никакой надежды, со стороны врачей — полный пессимизм, все-таки жизнь — такая несправедливая штука… "
Виржини шепчет мне на ухо:
— Если ты будешь здесь в следующую субботу, я расскажу тебе продолжение.
— Ну ладно, идем! Скажи даме «До свидания».
Я хорошо представляю себе, как отец нетерпеливо тянет ее за руку, спеша поскорее избавиться от нас.
Иветта укладывает мне на колени пластиковые пакеты, в которых полно каких-то остроконечных предметов, прикрепляет их к ручкам коляски, и — вперед. На ходу она разговаривает со мной — она всегда так делает, вывозя меня на прогулку. К такого рода монологам она давно уже привыкла, и они нисколько не смущают ее. Рэйбо она сказала, что, по ее мнению, я прекрасно все понимаю. И это правда. Однако Рэйбо лишь посоветовал ей не слишком обольщаться и не строить иллюзий. И — бегом на серфинг! Мой случай в самом деле мало интересует его. Слишком удручающий. Единственным, кто проявил настоящий интерес к моей персоне, был нейропсихиатр из той больницы, где я лежала — профессор Комбре. Он — специалист по хирургии мозга. Через три месяца меня должны снова ему показать. Поэтому иногда я принимаюсь мечтать о том, что он решится-таки на операцию — ведь это мой последний шанс. Но как убедить его пойти на такое? Иветта болтает без умолку.
— И подумать только: они опять подняли цену на камбалу. Скоро свежая рыба будет доступна только миллиардерам. Я, конечно, понимаю, что вам глубоко наплевать на эту камбалу, но все равно — чистое безобразие.
Не знаю почему, но Иветта всегда обращалась ко мне исключительно на «вы». К моим родителям, в свое время, обращалась лишь в третьем лице, а я уже тогда была для нее «мадемуазель Элиза». Этакое ретро — кусочек прошлого века в современной действительности. Теперь она говорит о Виржини.
— Да, девочка на редкость хорошенькая. И отец у нее тоже — парень довольно симпатичный. Вполне приличные люди, сразу заметно. Малышка хорошо одета, чистенькая такая, вежливая. А он — очень элегантный: бледно-зеленая тенниска, чистые джинсы — по-современному элегантный, понимаете? Какая жалость, что к вам теперь никто не приходит. Я, конечно же, знаю: вам это наверняка не доставило бы никакого удовольствия, но все-таки… Вот так вдруг оказаться совсем одинокой… ах, все ваши друзья вас, можно сказать, попросту бросили. Что поделаешь; я не раз уже вам об этом говорила: теперешние люди способны любить кого-то лишь тогда, когда он им чем-то полезен.
Мои друзья… У меня никогда не было много друзей — на одной руке пальцев хватило бы, чтобы их пересчитать. И — как назло — все они живут не здесь: Френк и Джулия — в Париже; Сирила недавно перевели по службе в Гренобль; Изабель и Люк живут в Ницце — совсем рядом с моим дядюшкой. С тех пор как я познакомилась с Бенуа, я и с ними почти перестала видеться, а наши — тоже весьма немногочисленные — общие знакомые все живут в Париже. Сначала друзья звонили мне. Под воздействием шока, наверное. Как же: Бенуа погиб, я осталась калекой… А потом звонить стали все реже и реже. Впрочем, я хорошо их понимаю: все это, должно быть, очень тягостно, и они предпочли просто забыть обо мне.
— А я не забыла купить «Аякс» для мытья окон? — внезапно спрашивает Иветта.
Затем принимается вслух перечислять свои покупки. Я ее уже не слушаю. Я думаю о том, что рассказала мне малышка Виржини. Теперь, призадумавшись над ее болтовней, я вдруг во всех деталях вспоминаю историю, происшедшую с Виктором, сыном продавца из табачной лавочки. Тогда все только об этом и говорили. Его нашли задушенным неподалеку от канала. Случилось это, по меньшей мере, лет пять назад… А еще вспоминаю и второго мальчика — того, с двойным именем — мы еще обсуждали это с Бенуа. Кажется, его тоже задушили. Полиция тогда подозревала в содеянном одного из его родственников, однако, как выяснилось, совершенно напрасно. Но ведь такого рода вещи случаются довольно часто… О них обычно много говорят, но по прошествии некоторого времени забываю!. Да, но этот малыш Микаэль? Похоже, я что-то слышала о нем совсем недавно? Кажется, не далее как вчера вечером, когда передавали новости? Непременно нужно послушать передачу новостей сегодня. Если, конечно, Иветта, как вчера, оставит меня в гостиной. Иногда она закатывает мою коляску в спальню и бросает меня там — словно куль с грязным бельем — до самого ужина. Считается, что я должна побольше отдыхать. Не пойму вот только — от чего. В таких случаях она включает обычно радио или магнитофон — какую-нибудь музыку. Роется наугад в моих компакт-дисках, решительно отвергая все, что кажется ей недостаточно гармоничным, и нещадно пичкает меня исключительно классической музыкой и исполняемыми на аккордеоне вальсами. Наверное, я уже не одну сотню раз прослушивала «Рикиту, прекрасный цветок Явы»: частенько мне очень хочется просто удавить эту Рикиту и растереть ее в порошок.
Иветта убрала покупки. Меня она оставила в гостиной, на солнышке. Постепенно мне становится даже жарко; Иветта распахнула окна — я чувствую, как легкий ветерок касается моего лица, ощущаю доносящийся снаружи запах цветов. Мне не удается разобрать, каких именно, но я чувствую запах весенних цветов, вдыхаю его полной грудью, жадно впитывая в себя солнечные лучи.
Кто-то звонит у входной двери. Массажистка. Предстоит очередной публичный сеанс средневековых пыток.
И тут мне неожиданно улыбается удача. В поте лица трудясь над моим распростертым телом, Катрин — так зовут массажистку — вдруг кричит Иветге, занятой в кухне своими делами:
— Вы уже слышали? Пропавшего мальчика нашли — задушенным.
— Что? — переспрашивает Иветта, закрывая кран над раковиной.
— Нашли Микаэля Массне, малыша из Ла Веррьер. Его мать — моя пациентка, у нее нелады с позвоночником. В прошлом году она сильно ударилась затылком. Так вот: его только что нашли в лесу. Задушенным.
Раздается голос Иветты — теперь уже гораздо ближе. Я представляю себе, как она появляется в дверях, вытирая руки о хлопчатобумажный фартук из набивной ткани — на нем изображены весенние цветы пастельных тонов. Пребывает она в явном возмущении:
— Ну и времена! Сколько же лет ему было?
— Восемь. Очень хорошенький светловолосый малыш с чудными кудряшками. Я только что слышала обо всем в трехчасовой передаче новостей. Тело лежало на берегу реки, его нашел какой-то рыбак, возвращавшийся к своей машине — в полдень. А смерть наступила, по меньшей мере, сутки назад. Можете себе представить, какой шок, должно быть, получил этот рыбак? Если бы у меня были дети, я бы вовсе их сейчас на улицу не выпускала. Ведь за последние пять лет это уже четвертый.
— Четвертый?
— Ну конечно! Сначала, правда, они не видели никакой связи между убийствами, но теперь…
— И они уже напали на след преступника? У них есть какие-нибудь улики? — перебивает ее Иветта; она у меня большая любительница литературы детективного жанра.
Услышав это, наша Екатерина Великая, должно быть, корчит презрительную гримасу:
— Скажете тоже! Да они вообще застряли на месте: ни туда ни сюда. Вот совсем как она, — произносит массажистка, ущипнув меня за ногу.
Должно быть, Иветта бросает на нее укоризненный взгляд, ибо Екатерина Великая тотчас уточняет:
— Но, между прочим, даже она постепенно сходит с мертвой точки, это просто потрясающе!
Однако Иветта не дает ей отклониться от интересующей ее истории с убийством:
— Скажите, а этот Микаэль Массне, часом, не тот самый хорошенький мальчик, что играл на пианино в Центре культуры?
— Увы, это он. Слишком уж хорошенький и слишком уж развитой для своего возраста.
Они еще какое-то время продолжают муссировать эту тему; я жадно ловлю каждое слово. Микаэль Массне, ученик второго класса школы в Шарми — новой школы, расположенной в Зоне Нового Городского Строительства. Отец — инструктор автошколы, мать — секретарь. Хороший ученик, дружная семья. Определенно, это преступление совершил какой-то садист — к такому выводу приходит Иветта.
А теперь я уже лежу в постели. Иветта выключила телевизор. Сейчас, должно быть, где-то около одиннадцати вечера. Часа в три ночи Иветта непременно заходит ко мне узнать, все ли в порядке: может быть, мне слишком жарко, или я хочу пить, или еще что-нибудь…
Святая Иветта. Надеюсь, по крайней мере, мой опекун достаточно щедро оплачивает ее услуги. Опекун — это дядюшка Фернан, брат моего покойного отца. Он руководит каким-то строительным предприятием неподалеку от Ниццы и относится к той категории людей, которых обычно называют порядочными.
Однако сейчас меня больше всего волнует вовсе не это. А дело об убийстве. В восемь вечера мы внимательно прослушали новости. К счастью, если какой-то сюжет предстоящих новостей страстно интересует Иветту, она обычно не отвозит меня в спальню, дабы иметь возможность высказать хоть кому-то свои соображения по поводу услышанного. Разумеется, львиная доля передачи оказалась посвящена малышу Массне. Он был задушен. Теперь это преступление связывают с другими, более ранними, совершенными на территории радиусом около пятидесяти километров: в 1991 году в Баланса был задушен Виктор Лежандр; в 1992 году неподалеку от Нуази — Шарль-Эрик Гальяно; в 1993-м та же участь постигла Рено Фанстана — он был задушен в саду, возле собственного дома в Сен-Кантене. Ни одно из преступлений не было раскрыто. Более того — подчеркнул диктор — над каждым из дел работали совсем разные группы полицейских: в двух первых случаях — жандармерия, в третьем — бригада по расследованию убийств. Короче, убийство Микаэля Массне стало основательным толчком к возобновлению поисков убийцы. Иветта, слушая новости, издавала то возмущенные, то горестные восклицания, беспрестанно ругая на все корки и полицейских, и сексуальных маньяков — последних, по ее мнению, нужно в обязательном порядке подвергать лоботомии. Где-то вдали раздается крик совы. Мне хотелось бы повернуться на бок, надоело лежать на спине. Так нет: одну ночь мне полагается спать на спине, другую — на боку. Иветта каждый раз обкладывает меня со всех сторон подушками, сует мне специальные маленькие подушечки между колен и под щиколотки — как рекомендовал Рэйбо: дабы избежать пролежней. Должно быть ужасно утомительно возиться со мной вот так каждый вечер. Стоп; я не испытываю ни малейшего желания терзаться по поводу собственной горькой участи. Значит, эта девчонка вовсе ничего не напридумывала. В округе было убито несколько мальчиков, и в их числе, похоже, действительно оказался ее брат. Это просто ужасно. Я понимаю теперь, что она испытывает необходимость поговорить об этом с кем-нибудь. Но тот довольно непринужденный тон, которым она говорила об этих убийствах, внушает мне некоторое беспокойство. Наверное, она немножко не в себе от пережитого несчастья… Мне бы очень хотелось увидеться с ней еще раз… то есть я имею в виду… услышать ее. Школа в Шарми? Кажется, она говорила мне, что учится именно там? В той самой огромной стекляшке, окруженной «деревьями», которым еще только предстоит вырасти?
Я было уже задремала, но вдруг весь сон с меня как рукой сняло. Откуда она могла знать про Микаэля Массне? Ох уж эта малышка Виржини. Ведь она сказала мне вполне ясно: «А вчера, на берегу реки, Смерть забрала Микаэля». А моя Екатерина Великая слышала в новостях, что тело нашли лишь сегодня в полдень. Каким же образом девчонка могла знать об этом уже в десять утра?
Ответ один: она видела его. Тело убитого ребенка.
Или само убийство.
И поэтому оказалась в курсе дел раньше всех корреспондентов и полиции. Гуляла где-нибудь поблизости и все видела! И вовсе не лгала, утверждая, что знает убийцу! А я даже толком не знаю, кто она, Виржини. Я судорожно роюсь в памяти. Работая в кинотеатре, я видела целые толпы детей, но теперь уже понастроили массу новых домов, и чуть ли не каждый день сюда приезжают какие-то новые люди. Единственной Виржини, которую мне удалось вспомнить, была толстушка лет десяти, вечно обжиравшаяся конфетами. А эта сказала, что ей всего семь лет, так что тут концы с концами не сходятся. Вдобавок та Виржини, которую я помню, обладала на редкость пронзительным голосом, а у этой голосок мягкий, спокойный. И хладнокровный.
Если девчонка видела убийцу, нужно непременно что-то предпринять. Но что? Я ведь абсолютно неспособна сообщить об этом в полицию. И даже если бы каким-то поистине волшебным способом мне удалось это сделать, что я смогла бы им сказать? Что следует искать семилетнюю малышку по имени Виржини, которая неизвестно даже где живет — то ли здесь, то ли в одном из тех «жилых массивов», что расположены вдоль опушки леса?
Хочу только одного: чтобы как можно скорее настала следующая суббота.
2
И вот великий день наступил. Проснулась я очень рано. Я знаю об этом по той простой причине, что мне довольно долго пришлось дожидаться, когда явится Иветта, поднимет меня, умоет, сунет под меня судно, оденет меня. Я очень довольна, что не утратила способности более или менее контролировать процесс мочеиспускания. Это придает мне уверенности в себе. И вселяет надежду: а вдруг в один прекрасный день мне удастся вновь обрести хоть какие-то частицы своей былой независимости. Я вполне удовольствовалась бы возможностью двигать руками, качать головой, улыбаться. Да Бог с ним, со всяким там сексом. И пусть бы даже я по-прежнему не могла ничего сказать. Но видеть мне очень хотелось бы. Снова видеть. Снова общаться с людьми. Ну почему никто не предлагает приобрести для меня какой-нибудь говорящий электронный прибор? Ох; да потому, что я вовсе не богата, не знаменита, не гениальна — и хватит витать в облаках.
Моя кровать оснащена специальным приспособлением, с помощью которого Иветта может с относительной легкостью переместить меня в коляску. Ну вот, теперь я уже в ней сижу. Когда мы намереваемся выбраться на улицу, Иветта одевает меня — операция весьма трудоемкая. Футболка вечно скручивается где-то на спине. Юбка, сверху нее — плед. Затем следуют вечные черные очки; уверяя меня, что на улице довольно свежо, Иветта обматывает мне вокруг шеи шарф. Я подыхаю от жары. Наконец мы выбираемся из дома. Дом наш, по счастью, окружен небольшим садиком. По счастью, ибо это — одна из тех маленьких деталей, благодаря которым я не угодила-таки в специализированное лечебное заведение. А еще — благодаря тем деньгам, которые удалось выручить дядюшке от продажи кинотеатра, — именно он управлял им во время моей болезни. Я хорошо помню его последний ко мне визит — в конце января. Он положил мне руку на плечо и тем особым тоном, к которому прибегал лишь в самых серьезных случаях, произнес: «Слушай, малышка, я долго думал, прежде чем принять такое решение. Ты нуждаешься в хорошем уходе, а, стало быть, в деньгах. Поэтому я решил продать кинотеатр. Думаю, что Луи был бы солидарен со мной в этом вопросе. (Луи — мой покойный отец, основатель нашего семейного бизнеса.) Я хорошо знаю, как ты дорожила им. Но кинотеатр можно и выкупить. А твои ноги — нет. Поэтому необходимо сделать все возможное для твоего выздоровления. А это стоит денег, и немалых. Я хочу, чтобы ты прошла все возможные курсы лечения. Самые лучшие. Чтобы у тебя была самая хорошая инвалидная коляска и все такое прочее. Понимаешь? Ну вот — я подумал и продал его. Жану Боске». Я была просто в ярости. Боске! Этой жирной сволочи, что разъезжает на «Ягуаре», сколотив себе состояние на порнофильмах еще в 70-е годы. У него самые дрянные и старые кинотеатры. И что же он сотворит с моим «Трианоном»?
Коляску слегка встряхивает — значит, мы выехали на тротуар; это отвлекает меня от воспоминаний. Иветта трещит, как сорока, комментируя все подряд: новый плащ мадам Берже, местной учительницы — ей лучше бы отказаться от столь длинных нарядов, ибо в них она и вовсе на бочку похожа. Определенно неудачную прическу этой несчастной малышки Сони: бедняга явно полагает, что сертификат маникюрши дает ей нечто вроде статуса начинающей кинозвезды, и т. д. и т. п.
Кое-что из ее болтовни все же привлекает мое внимание.
— О! Это же несчастная мадам Массне, мама того бедного малыша, Микаэля, вы, конечно же, помните — того самого Микаэля, тело которого в прошлую субботу нашли в лесу — кудрявый такой светловолосый мальчик, он был всегда очень вежлив со всеми… До чего же у нее печальный вид!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32