Проблемой Ангела была душа. Проблемой Дэйгиса был легион душ.
Запустив руку в волосы, он изучал город внизу. Манхэттен. Не более чем двадцать две квадратные мили. Заселённые почти двумя миллионами людей. Затем была сама столица, с семью миллионами людей, втиснутых в три сотни квадратных миль.
Это был город гротескных пропорций для горца из шестнадцатого века, абсолютно непостижимая необъятность. Когда он впервые приехал в Нью-Йорк, он прогуливался вокруг Эмпайр-стейт-билдинг часами. Состоящий из ста двух этажей, десяти миллионов кирпичей, внутри здания - тридцать семь миллионов кубических футов, высота здания - одна тысяча двести пятьдесят футов, в него ударяла молния в среднем пятьсот раз в год.
Что за человек построил такое уродство? - спрашивал он себя.
Чистейшим безумием, вот чем это было, изумлялся Горец.
Прекрасное место, чтобы назвать его домом.
Нью-Йорк взывал к мраку, что был внутри него. Он устроил свою берлогу в самом его пульсирующем сердце.
Человек без клана, изгнанник, бродяга, он снял с себя мужчину шестнадцатого века как некий изношенный плед и применил свой внушительный интеллект Друида для приспособления к двадцать первому веку: новый язык, обычаи, невероятные технологии. Хотя оставались ещё многие вещи, которых он не понимал - некоторые слова и выражения заводили его в совершенный тупик, и чаще всего он думал на гаэльском, латинском или греческом и вынужден был поспешно переводить - но всё же он адаптировался с поразительной скоростью.
Будучи человеком, который обладал таким эзотерическим знанием, как умение открывать врата сквозь время, он предполагал, что пять столетий превратят мир в совершенно другое место. И его понимание знаний Друидов, священной геометрии, космологии и естественных законов, тех, которых в двадцать первом веке называли физикой, позволило ему легче понять чудеса нового мира.
Не то, чтобы он время от времени не таращил глаза. Ему приходилось это делать. Полёт на самолёте очень обеспокоил его. Тонкое инженерное искусство и поразительная конструкция мостов Манхеттена занимало его на протяжении многих дней.
Люди, несметные массы людей, смущали его. И он подозревал, что так будет всегда. Он никогда не сможет изменить какую-то часть горца шестнадцатого века. Эта часть будет всегда тосковать по широким открытым просторам звёздного неба, по бесчисленным лигам чередующихся холмов, по бескрайним вересковым полям и по жизнерадостным и цветущим шотландским девушкам.
Он рискнул отправиться в Америку, потому что надеялся, что, уехав подальше от его любимой Шотландии, от мест, обладающих таким могуществом, как стоящие камни, он сможет уменьшить влияние древнего зла внутри него.
И это затронуло их, хотя всего лишь замедлило, но не остановило его падение в темноту. День за днём он продолжал меняться… чувствовал себя более холодным, менее связанным, менее стеснённым человеческими эмоциями. Больше становился независимым богом, чем человеком.
За исключением того времени, когда у него был секс - ох, тогда он был живой. Тогда он чувствовал. Тогда он не плыл по бездонному, тёмному, и неистовому морю с ничтожным куском дерева, за который цеплялся. Занятия любовью с женщиной отбрасывали темноту в сторону, снова наполняли его естественной человечностью. Будучи мужчиной безмерных аппетитов, сейчас он был ненасытен.
Я всё ещё не полностью тёмный, непокорно рычал он демонам, извивающимся внутри него. Тем, что выжидали своего часа в молчаливой уверенности; их тёмные волны ослабляли его так же неуклонно и верно, как океан придавал форму скалистому берегу. Он понимал их тактику: истинное зло не атаковало напористо, оно оставалось притворно тихим и спокойным… и совращало.
И оно было там каждый день, дорогостоящее подтверждение их заслуг, в незаметных вещах, которые он делал, осознавая свои действия только после того, как дело было уже сделано. На вид безобидные вещи, такие как зажечь огонь в камине взмахом руки и трёхкратным заклинанием, или открыть дверь или штору тихим шёпотом. Нетерпеливый вызов одного из их транспортных средств - такси - с помощью взгляда.
Мелочи, может быть, но он знал, что такие вещи были далеко не такими уж и безобидными. Знал, что каждый раз, когда он использовал магию, он становился еще более темным, терял ещё одну частичку себя.
Каждый день шла битва за достижение трёх вещей: во-первых, использовать только ту магию, которая абсолютно необходима, вопреки неуклонно растущему искушению, во-вторых, предаваться сексу активно, быстро и часто, и, в-третьих, продолжать собирать и разыскивать тома, где могли находиться ответы на его всепоглощающий вопрос.
Есть ли способ избавиться от этих тёмных существ?
Если нет…ну, если нет…
Он запустил руку в волосы и тяжело выдохнул. Сузив глаза, он смотрел на мерцающие огни за парком, пока позади него на диване спала совершенно обессиленная девушка сном без сновидений. Утром тёмные круги будут портить нежную кожу под глазами, подчеркивая притягательную хрупкость ее черт. Его постельные забавы сильно сказывались на любой женщине.
Две ночи назад, Кэйти облизнула губки и, так, мимоходом заметила, что он, казалось, чего-то ждет.
Он улыбнулся и перекатил её на живот. Целовал её сладкое, тёплое и желанное тело с головы до ног. Скользил языком по каждому дюйму, брал её, объезжал, и когда закончил с ней, она кричала от наслаждения.
Она или забыла свой вопрос или лучше подумала над ним. Кэйти О'Малли не была глупой. Она знала, что в нём было больше того, чего она действительно хотела бы знать. Она хотела от него секса, и ничего больше. Вот и прекрасно, потому что на большее он был неспособен.
Я жду моего брата, девочка, - не сказал он. Я жду дня, когда Драстен устанет от моего отказа вернуться в Шотландию. Дня, когда его жена разродится от беремени, и он не будет бояться оставить её одну. Дня, когда он, наконец, признает то, что уже знает его сердце, даже если он так отчаянно повторяет мою ложь: что я тёмный, как ночное небо, но со звёздными вспышками света, ещё оставшимися во мне.
Ох, да, он ждал дня, когда его брат-близнец пересечёт океан и придёт за ним.
Посмотреть на того зверя, которым он стал.
И если он позволит прийти этому дню, то он знал, что один из них умрёт.
Глава 2
Несколько недель спустя
По ту сторону океана, но не в Шотландии, а в Англии, на земле, на которой, как однажды ошибочно заявил Драстен МакКелтар, редко встречались Друиды, которые владели достаточным знанием, чтобы произнести простое усыпляющее заклинание, происходил неотложный, но приглушенный разговор.
- Ты входил с ним в контакт?
- Я не осмелился, Саймон. Преобразование ещё не завершено.
- Но уже прошло много месяцев с тех пор, как Драгары захватили его!
- Он из Келтаров. Даже если не может победить, он всё же оказывает сопротивление. Это могущество должно было развращать его, но он отказывается им воспользоваться.
Долгое молчание. Потом Саймон сказал:
- Мы ждали их возвращения тысячи лет, как нам было обещано в Пророчестве. Я устал от ожиданий. Подтолкни его. Заставь его нуждаться в этом могуществе, и на этот раз мы не проиграем битву.
Быстрый кивок.
- Я позабочусь об этом.
- Будь хитрым, Джайлз. Пока не стоит настораживать его нашим существованием. Когда настанет подходящее время, тогда и сделаем это. И если что-то пойдет не так, как надо… ну, ты знаешь, что делать.
Ещё один быстрый кивок и улыбка предвкушения, взмах одежды, и его собеседник исчез, оставив его в круге камней под сенью пылающего английского рассвета.
Мужчина, который отдал приказ, Саймон Бартон-Дру, мастер Друидской секты Драгаров, прислонился к покрытому мхом камню, рассеянно поглаживая вытатуированную крылатую змею на своей шее и скользя взглядом по древним монолитам. Высокий, худой мужчина с волосами с проседью, с узким хитрым лицом и бегающими серыми глазами, которые ничего не упускали. Ему выпала честь того, что столь благоприятный момент пришёл в час его правления. Он ждал этой минуты тридцать два года, со дня рождения своего первого сына, который совпал с днём, когда он был посвящён в святая святых секты. Как Келтары служили Туата-Де Данаан, так же были и те, кто, наподобие его самого, служили Драгарам. Друидская секта Драгаров хранила веру на протяжении тысяч лет, передавая пророчество из рук в руки от одного поколения к другому: обещание возвращения их древних лидеров, обещание о появлении того, кто приведёт их к славе. Того, кто отберет обратно всё могущество у Туата-Де Данаан, которое те украли у них много лет назад.
Он улыбнулся. Как удачно, что один из заветных для Туата-Де Келтаров сейчас носил внутри себя силу древних Драгаров - лиги из тринадцати самых могущественных Друидов, когда-либо живших на земле. Как поэтично, что один из тех, кто принадлежит самим Туата-Де, в конце концов, их же и уничтожит.
И возвратит Друидам их законное место в мире.
И не как порочных, обнимающих деревья и собирающих омелу дураков, как они позволяли миру думать о себе.
Нет, они будут правителями человечества.
- Ты, должно быть, разыгрываешь меня, - резко сказала Хлоя Зандерс, обеими руками убирая с лица свои длинные волнистые волосы. - Ты хочешь, чтобы я взяла третью книгу Мананнан - и да, я знаю, что это только копия части оригинала, но она, тем не менее, бесценна - для какого-то мужчины с Ист-Сайда, который, возможно, собирается есть попкорн, пока будет лапать её? Вряд ли он способен на самом деле читать её. Те части, которые не на латыни, написаны на старом гаэльском. - Упершись кулаками в бока, она смотрела пристально на своего босса, одного из нескольких смотрителей средневековой коллекции, содержащейся в Галереях и музее «Метрополитен». - Зачем она ему нужна? Он сказал?
- Я не спрашивал, - ответил Том, пожав плечами.
- О, это просто великолепно. Ты не спрашивал, - Хлоя недоверчиво покачала головой.
Хотя копия, на которой в настоящее момент нежно покоились её пальцы, была без украшений, и насчитывала не более чем пять веков - почти на тысячу лет моложе текстов оригинала, которые находились в Национальном Музее Ирландии - это была священная частица истории, требующая предельного почитания и уважения. А не того, чтобы её возили по городу и вверяли в руки незнакомца.
- Как много он пожертвовал? - раздражённо спросила она.
Она знала, что некая взятка должна была перейти из рук в руки. Взять вещи «для просмотра» из Галерей было так же сложно, как прогуляться в Тринити-Коледж и попросить взять на время Книгу из Келла.
- Украшенный драгоценными камнями скин ду пятнадцатого века и бесценный дамасский клинок, - сказал Том, блаженно улыбаясь. - Дамасский клинок датируется Крестовыми походами. Оба признаны подлинными.
Тонкая бровь приподнялась. Благоговейный трепет в два счёта разделался с негодованием.
- Вау! Правда? Скин ду! - Её пальцы сжались от предвкушения. - Они уже у тебя? - Она любила все древности без исключения, начиная с бусинки на чётках вместе с вырезанной на ней целой сценой Страстей Христовых, и заканчивая гобеленами с единорогами вместе с роскошной коллекцией средневековых клинков.
Но особенно она любила всё шотландское, напоминающее ей о дедушке, который вырастил её. Когда её родители погибли в автомобильной катастрофе, Эван МакГрегор приехал и забрал раздавленную горем четырёхлетнюю девочку в новый дом в Канзасе. Испытывающий чувство гордости за своё наследие, наделённый неистовым шотландским темпераментом, он привил её любовь ко всем кельтским вещам. Это была её мечта - однажды посетить Гленгарри, увидеть город, где он родился, посетить церковь, где он венчался с бабушкой, прогуляться по вересковым пустошам под серебряной луной. Её паспорт был уже готов и ожидал симпатичного штампа; ей надо было только накопить достаточно денег.
Это могло занять у неё год или два, особенно сейчас со стоимостью проживания в Нью-Йорке, но она доберётся туда. И она не могла ждать. Будучи ребёнком, она бесчисленное число ночей засыпала под тихий говор деда, рассказывающего чудесные сказки о своей родине. Когда он умер пять лет назад, она была в отчаянии. Иногда, когда она была одна ночью в Галереях, она ловила себя на том, что вслух разговаривала с ним, зная, что - хотя он возненавидел бы жизнь в городе даже больше, чем она - ему бы понравился её выбор карьеры. Сохранение объектов искусства и старых обычаев.
Её глаза сузились, когда смех Тома нарушил её мечтания. Он посмеивался над её стремительным переходом от раздражения к изумлению. Она замолчала и снова нахмурилась. Это было не сложно. Неизвестный будет касаться бесценного текста. Безнадзорно. Кто знал, что могло случиться с ним?
- Да, они уже у меня, Хлоя. И я не спрашивал твоего мнения по поводу моих методов. Твоя работа состоит в том, чтобы заниматься документами…
- Том, у меня учёная степень по древним цивилизациям и я говорю на стольких же языках, как и ты. Ты всегда говорил, что моё мнение учитывается. Так или нет?
- Конечно, учитывается, Хлоя, - сказал Том, мгновенно успокоившись. Он снял очки и начал их протирать галстуком, который щеголял своим обычным скоплением кофейных пятен и крошек от пончиков. - Но если бы я не согласился, он пожертвовал бы клинки Королевскому музею Шотландии. Ты знаешь, какая жёсткая конкуренция идёт за качественные артефакты. Ты понимаешь эту политику. Мужчина богат, щедр, и у него действительно есть неплохая коллекция. Мы могли бы уговорить его составить некий акт завещания в случае его смерти. Если он хочет провести пару дней с пятисотлетним древним текстом, к тому же одним из менее ценных, он его получит.
- Если он оставит хотя бы одно пятно от попкорна на страницах, я убью его.
- Именно потому я уговорил тебя работать здесь со мной, Хлоя; ты любишь эти старинные вещи так же сильно, как я. И так как я завладел ещё двумя сокровищами сегодня, то будь добра и доставь текст.
Хлоя фыркнула. Том знал её слишком хорошо. Он был её преподавателем по средневековой истории в Канзаском Университете до того, как он получил место смотрителя. Год назад он разыскал ее, когда она работала над угнетающим восстановлением музея в Канзасе, и предложил ей должность. И хотя ей было трудно покинуть дом, где она выросла, и который был наполнен столькими воспоминаниями, нельзя было упустить шанс поработать в Галереях, и не важно, какой сильный культурный шок ей придется испытать. Нью-Йорк был льстивым, алчущим и суетным, и в самом его запутанном центре девочка из деревенского Канзаса чувствовала себя безнадёжно неуклюжей.
- Что, предполагается, что я просто прогуляюсь по улицам с этой штукой под мышкой? С Гэльским Призраком, слоняющимся вокруг? - В последнее время произошла целая серия краж кельтских рукописей из частных коллекций. Средства массовой информации окрестили вора Гэльским Призраком, потому что он крал только кельтские предметы и не оставлял после себя никаких улик, появляясь и исчезая, словно дух.
- Амелия упакует её для тебя. Моя машина ждёт тебя у входа. У Билла есть имя человека и его адрес. Он отвезёт тебя туда и объедет квартал, пока ты сбегаешь и отдашь ее. И не раздражай этого мужчину, когда будешь передавать её, - добавил он.
Хлоя закатила глаза и вздохнула, но осторожно взяла текст. Когда она выходила, Томас сказал:
- Когда ты вернёшься, я покажу тебе клинки, Хлоя.
Его тон был успокаивающим, но забавляющимся, и он взбесил её. Он знал, что она будет торопиться вернуться, чтобы увидеть их. Знал, что она простит ему сомнительные методы их приобретения ещё раз.
- Подкуп. Низкий подкуп, - пробормотала она. - И это не заставит меня одобрить то, что ты делаешь.
Но она уже страстно хотела прикоснуться к ним. Пробежаться пальцем по прохладному металлу, помечтать о древних временах и местах.
Воспитанная на ценностях Среднего Запада, идеалистка до мозга костей, Хлоя Зандерс имела слабость, и Том знал это. Положи что-нибудь древнее в её руки, и она будет покорена.
А если это будет что-то древнее и шотландское? О, тогда она просто упадет замертво.
Иногда Дэйгис чувствовал себя таким же древним, как зло внутри него.
Когда он поймал такси, чтобы добраться до Галерей и забрать копию одного из последних томов в Нью-Йорке, который ему надо было просмотреть, он не замечал зачарованных взглядов женщин, проходящих по тротуару и оглядывающихся на него. Не осознавал, что даже в столице, пестревшей разнообразием, он выделялся из толпы. И дело было не в том, как он говорил или действовал; по всем признакам он был всего лишь ещё одним богатым, греховно прекрасным мужчиной. Это была просто его мужская сущность. То, как он двигался. Каждый его жест источал силу, нечто тёмное и… запретное. Он был сексуален в том смысле, который заставлял женщин думать о глубоко подавленных фантазиях, услышав о которых как терапевты, так как и феминистки, почувствовали раздражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Запустив руку в волосы, он изучал город внизу. Манхэттен. Не более чем двадцать две квадратные мили. Заселённые почти двумя миллионами людей. Затем была сама столица, с семью миллионами людей, втиснутых в три сотни квадратных миль.
Это был город гротескных пропорций для горца из шестнадцатого века, абсолютно непостижимая необъятность. Когда он впервые приехал в Нью-Йорк, он прогуливался вокруг Эмпайр-стейт-билдинг часами. Состоящий из ста двух этажей, десяти миллионов кирпичей, внутри здания - тридцать семь миллионов кубических футов, высота здания - одна тысяча двести пятьдесят футов, в него ударяла молния в среднем пятьсот раз в год.
Что за человек построил такое уродство? - спрашивал он себя.
Чистейшим безумием, вот чем это было, изумлялся Горец.
Прекрасное место, чтобы назвать его домом.
Нью-Йорк взывал к мраку, что был внутри него. Он устроил свою берлогу в самом его пульсирующем сердце.
Человек без клана, изгнанник, бродяга, он снял с себя мужчину шестнадцатого века как некий изношенный плед и применил свой внушительный интеллект Друида для приспособления к двадцать первому веку: новый язык, обычаи, невероятные технологии. Хотя оставались ещё многие вещи, которых он не понимал - некоторые слова и выражения заводили его в совершенный тупик, и чаще всего он думал на гаэльском, латинском или греческом и вынужден был поспешно переводить - но всё же он адаптировался с поразительной скоростью.
Будучи человеком, который обладал таким эзотерическим знанием, как умение открывать врата сквозь время, он предполагал, что пять столетий превратят мир в совершенно другое место. И его понимание знаний Друидов, священной геометрии, космологии и естественных законов, тех, которых в двадцать первом веке называли физикой, позволило ему легче понять чудеса нового мира.
Не то, чтобы он время от времени не таращил глаза. Ему приходилось это делать. Полёт на самолёте очень обеспокоил его. Тонкое инженерное искусство и поразительная конструкция мостов Манхеттена занимало его на протяжении многих дней.
Люди, несметные массы людей, смущали его. И он подозревал, что так будет всегда. Он никогда не сможет изменить какую-то часть горца шестнадцатого века. Эта часть будет всегда тосковать по широким открытым просторам звёздного неба, по бесчисленным лигам чередующихся холмов, по бескрайним вересковым полям и по жизнерадостным и цветущим шотландским девушкам.
Он рискнул отправиться в Америку, потому что надеялся, что, уехав подальше от его любимой Шотландии, от мест, обладающих таким могуществом, как стоящие камни, он сможет уменьшить влияние древнего зла внутри него.
И это затронуло их, хотя всего лишь замедлило, но не остановило его падение в темноту. День за днём он продолжал меняться… чувствовал себя более холодным, менее связанным, менее стеснённым человеческими эмоциями. Больше становился независимым богом, чем человеком.
За исключением того времени, когда у него был секс - ох, тогда он был живой. Тогда он чувствовал. Тогда он не плыл по бездонному, тёмному, и неистовому морю с ничтожным куском дерева, за который цеплялся. Занятия любовью с женщиной отбрасывали темноту в сторону, снова наполняли его естественной человечностью. Будучи мужчиной безмерных аппетитов, сейчас он был ненасытен.
Я всё ещё не полностью тёмный, непокорно рычал он демонам, извивающимся внутри него. Тем, что выжидали своего часа в молчаливой уверенности; их тёмные волны ослабляли его так же неуклонно и верно, как океан придавал форму скалистому берегу. Он понимал их тактику: истинное зло не атаковало напористо, оно оставалось притворно тихим и спокойным… и совращало.
И оно было там каждый день, дорогостоящее подтверждение их заслуг, в незаметных вещах, которые он делал, осознавая свои действия только после того, как дело было уже сделано. На вид безобидные вещи, такие как зажечь огонь в камине взмахом руки и трёхкратным заклинанием, или открыть дверь или штору тихим шёпотом. Нетерпеливый вызов одного из их транспортных средств - такси - с помощью взгляда.
Мелочи, может быть, но он знал, что такие вещи были далеко не такими уж и безобидными. Знал, что каждый раз, когда он использовал магию, он становился еще более темным, терял ещё одну частичку себя.
Каждый день шла битва за достижение трёх вещей: во-первых, использовать только ту магию, которая абсолютно необходима, вопреки неуклонно растущему искушению, во-вторых, предаваться сексу активно, быстро и часто, и, в-третьих, продолжать собирать и разыскивать тома, где могли находиться ответы на его всепоглощающий вопрос.
Есть ли способ избавиться от этих тёмных существ?
Если нет…ну, если нет…
Он запустил руку в волосы и тяжело выдохнул. Сузив глаза, он смотрел на мерцающие огни за парком, пока позади него на диване спала совершенно обессиленная девушка сном без сновидений. Утром тёмные круги будут портить нежную кожу под глазами, подчеркивая притягательную хрупкость ее черт. Его постельные забавы сильно сказывались на любой женщине.
Две ночи назад, Кэйти облизнула губки и, так, мимоходом заметила, что он, казалось, чего-то ждет.
Он улыбнулся и перекатил её на живот. Целовал её сладкое, тёплое и желанное тело с головы до ног. Скользил языком по каждому дюйму, брал её, объезжал, и когда закончил с ней, она кричала от наслаждения.
Она или забыла свой вопрос или лучше подумала над ним. Кэйти О'Малли не была глупой. Она знала, что в нём было больше того, чего она действительно хотела бы знать. Она хотела от него секса, и ничего больше. Вот и прекрасно, потому что на большее он был неспособен.
Я жду моего брата, девочка, - не сказал он. Я жду дня, когда Драстен устанет от моего отказа вернуться в Шотландию. Дня, когда его жена разродится от беремени, и он не будет бояться оставить её одну. Дня, когда он, наконец, признает то, что уже знает его сердце, даже если он так отчаянно повторяет мою ложь: что я тёмный, как ночное небо, но со звёздными вспышками света, ещё оставшимися во мне.
Ох, да, он ждал дня, когда его брат-близнец пересечёт океан и придёт за ним.
Посмотреть на того зверя, которым он стал.
И если он позволит прийти этому дню, то он знал, что один из них умрёт.
Глава 2
Несколько недель спустя
По ту сторону океана, но не в Шотландии, а в Англии, на земле, на которой, как однажды ошибочно заявил Драстен МакКелтар, редко встречались Друиды, которые владели достаточным знанием, чтобы произнести простое усыпляющее заклинание, происходил неотложный, но приглушенный разговор.
- Ты входил с ним в контакт?
- Я не осмелился, Саймон. Преобразование ещё не завершено.
- Но уже прошло много месяцев с тех пор, как Драгары захватили его!
- Он из Келтаров. Даже если не может победить, он всё же оказывает сопротивление. Это могущество должно было развращать его, но он отказывается им воспользоваться.
Долгое молчание. Потом Саймон сказал:
- Мы ждали их возвращения тысячи лет, как нам было обещано в Пророчестве. Я устал от ожиданий. Подтолкни его. Заставь его нуждаться в этом могуществе, и на этот раз мы не проиграем битву.
Быстрый кивок.
- Я позабочусь об этом.
- Будь хитрым, Джайлз. Пока не стоит настораживать его нашим существованием. Когда настанет подходящее время, тогда и сделаем это. И если что-то пойдет не так, как надо… ну, ты знаешь, что делать.
Ещё один быстрый кивок и улыбка предвкушения, взмах одежды, и его собеседник исчез, оставив его в круге камней под сенью пылающего английского рассвета.
Мужчина, который отдал приказ, Саймон Бартон-Дру, мастер Друидской секты Драгаров, прислонился к покрытому мхом камню, рассеянно поглаживая вытатуированную крылатую змею на своей шее и скользя взглядом по древним монолитам. Высокий, худой мужчина с волосами с проседью, с узким хитрым лицом и бегающими серыми глазами, которые ничего не упускали. Ему выпала честь того, что столь благоприятный момент пришёл в час его правления. Он ждал этой минуты тридцать два года, со дня рождения своего первого сына, который совпал с днём, когда он был посвящён в святая святых секты. Как Келтары служили Туата-Де Данаан, так же были и те, кто, наподобие его самого, служили Драгарам. Друидская секта Драгаров хранила веру на протяжении тысяч лет, передавая пророчество из рук в руки от одного поколения к другому: обещание возвращения их древних лидеров, обещание о появлении того, кто приведёт их к славе. Того, кто отберет обратно всё могущество у Туата-Де Данаан, которое те украли у них много лет назад.
Он улыбнулся. Как удачно, что один из заветных для Туата-Де Келтаров сейчас носил внутри себя силу древних Драгаров - лиги из тринадцати самых могущественных Друидов, когда-либо живших на земле. Как поэтично, что один из тех, кто принадлежит самим Туата-Де, в конце концов, их же и уничтожит.
И возвратит Друидам их законное место в мире.
И не как порочных, обнимающих деревья и собирающих омелу дураков, как они позволяли миру думать о себе.
Нет, они будут правителями человечества.
- Ты, должно быть, разыгрываешь меня, - резко сказала Хлоя Зандерс, обеими руками убирая с лица свои длинные волнистые волосы. - Ты хочешь, чтобы я взяла третью книгу Мананнан - и да, я знаю, что это только копия части оригинала, но она, тем не менее, бесценна - для какого-то мужчины с Ист-Сайда, который, возможно, собирается есть попкорн, пока будет лапать её? Вряд ли он способен на самом деле читать её. Те части, которые не на латыни, написаны на старом гаэльском. - Упершись кулаками в бока, она смотрела пристально на своего босса, одного из нескольких смотрителей средневековой коллекции, содержащейся в Галереях и музее «Метрополитен». - Зачем она ему нужна? Он сказал?
- Я не спрашивал, - ответил Том, пожав плечами.
- О, это просто великолепно. Ты не спрашивал, - Хлоя недоверчиво покачала головой.
Хотя копия, на которой в настоящее момент нежно покоились её пальцы, была без украшений, и насчитывала не более чем пять веков - почти на тысячу лет моложе текстов оригинала, которые находились в Национальном Музее Ирландии - это была священная частица истории, требующая предельного почитания и уважения. А не того, чтобы её возили по городу и вверяли в руки незнакомца.
- Как много он пожертвовал? - раздражённо спросила она.
Она знала, что некая взятка должна была перейти из рук в руки. Взять вещи «для просмотра» из Галерей было так же сложно, как прогуляться в Тринити-Коледж и попросить взять на время Книгу из Келла.
- Украшенный драгоценными камнями скин ду пятнадцатого века и бесценный дамасский клинок, - сказал Том, блаженно улыбаясь. - Дамасский клинок датируется Крестовыми походами. Оба признаны подлинными.
Тонкая бровь приподнялась. Благоговейный трепет в два счёта разделался с негодованием.
- Вау! Правда? Скин ду! - Её пальцы сжались от предвкушения. - Они уже у тебя? - Она любила все древности без исключения, начиная с бусинки на чётках вместе с вырезанной на ней целой сценой Страстей Христовых, и заканчивая гобеленами с единорогами вместе с роскошной коллекцией средневековых клинков.
Но особенно она любила всё шотландское, напоминающее ей о дедушке, который вырастил её. Когда её родители погибли в автомобильной катастрофе, Эван МакГрегор приехал и забрал раздавленную горем четырёхлетнюю девочку в новый дом в Канзасе. Испытывающий чувство гордости за своё наследие, наделённый неистовым шотландским темпераментом, он привил её любовь ко всем кельтским вещам. Это была её мечта - однажды посетить Гленгарри, увидеть город, где он родился, посетить церковь, где он венчался с бабушкой, прогуляться по вересковым пустошам под серебряной луной. Её паспорт был уже готов и ожидал симпатичного штампа; ей надо было только накопить достаточно денег.
Это могло занять у неё год или два, особенно сейчас со стоимостью проживания в Нью-Йорке, но она доберётся туда. И она не могла ждать. Будучи ребёнком, она бесчисленное число ночей засыпала под тихий говор деда, рассказывающего чудесные сказки о своей родине. Когда он умер пять лет назад, она была в отчаянии. Иногда, когда она была одна ночью в Галереях, она ловила себя на том, что вслух разговаривала с ним, зная, что - хотя он возненавидел бы жизнь в городе даже больше, чем она - ему бы понравился её выбор карьеры. Сохранение объектов искусства и старых обычаев.
Её глаза сузились, когда смех Тома нарушил её мечтания. Он посмеивался над её стремительным переходом от раздражения к изумлению. Она замолчала и снова нахмурилась. Это было не сложно. Неизвестный будет касаться бесценного текста. Безнадзорно. Кто знал, что могло случиться с ним?
- Да, они уже у меня, Хлоя. И я не спрашивал твоего мнения по поводу моих методов. Твоя работа состоит в том, чтобы заниматься документами…
- Том, у меня учёная степень по древним цивилизациям и я говорю на стольких же языках, как и ты. Ты всегда говорил, что моё мнение учитывается. Так или нет?
- Конечно, учитывается, Хлоя, - сказал Том, мгновенно успокоившись. Он снял очки и начал их протирать галстуком, который щеголял своим обычным скоплением кофейных пятен и крошек от пончиков. - Но если бы я не согласился, он пожертвовал бы клинки Королевскому музею Шотландии. Ты знаешь, какая жёсткая конкуренция идёт за качественные артефакты. Ты понимаешь эту политику. Мужчина богат, щедр, и у него действительно есть неплохая коллекция. Мы могли бы уговорить его составить некий акт завещания в случае его смерти. Если он хочет провести пару дней с пятисотлетним древним текстом, к тому же одним из менее ценных, он его получит.
- Если он оставит хотя бы одно пятно от попкорна на страницах, я убью его.
- Именно потому я уговорил тебя работать здесь со мной, Хлоя; ты любишь эти старинные вещи так же сильно, как я. И так как я завладел ещё двумя сокровищами сегодня, то будь добра и доставь текст.
Хлоя фыркнула. Том знал её слишком хорошо. Он был её преподавателем по средневековой истории в Канзаском Университете до того, как он получил место смотрителя. Год назад он разыскал ее, когда она работала над угнетающим восстановлением музея в Канзасе, и предложил ей должность. И хотя ей было трудно покинуть дом, где она выросла, и который был наполнен столькими воспоминаниями, нельзя было упустить шанс поработать в Галереях, и не важно, какой сильный культурный шок ей придется испытать. Нью-Йорк был льстивым, алчущим и суетным, и в самом его запутанном центре девочка из деревенского Канзаса чувствовала себя безнадёжно неуклюжей.
- Что, предполагается, что я просто прогуляюсь по улицам с этой штукой под мышкой? С Гэльским Призраком, слоняющимся вокруг? - В последнее время произошла целая серия краж кельтских рукописей из частных коллекций. Средства массовой информации окрестили вора Гэльским Призраком, потому что он крал только кельтские предметы и не оставлял после себя никаких улик, появляясь и исчезая, словно дух.
- Амелия упакует её для тебя. Моя машина ждёт тебя у входа. У Билла есть имя человека и его адрес. Он отвезёт тебя туда и объедет квартал, пока ты сбегаешь и отдашь ее. И не раздражай этого мужчину, когда будешь передавать её, - добавил он.
Хлоя закатила глаза и вздохнула, но осторожно взяла текст. Когда она выходила, Томас сказал:
- Когда ты вернёшься, я покажу тебе клинки, Хлоя.
Его тон был успокаивающим, но забавляющимся, и он взбесил её. Он знал, что она будет торопиться вернуться, чтобы увидеть их. Знал, что она простит ему сомнительные методы их приобретения ещё раз.
- Подкуп. Низкий подкуп, - пробормотала она. - И это не заставит меня одобрить то, что ты делаешь.
Но она уже страстно хотела прикоснуться к ним. Пробежаться пальцем по прохладному металлу, помечтать о древних временах и местах.
Воспитанная на ценностях Среднего Запада, идеалистка до мозга костей, Хлоя Зандерс имела слабость, и Том знал это. Положи что-нибудь древнее в её руки, и она будет покорена.
А если это будет что-то древнее и шотландское? О, тогда она просто упадет замертво.
Иногда Дэйгис чувствовал себя таким же древним, как зло внутри него.
Когда он поймал такси, чтобы добраться до Галерей и забрать копию одного из последних томов в Нью-Йорке, который ему надо было просмотреть, он не замечал зачарованных взглядов женщин, проходящих по тротуару и оглядывающихся на него. Не осознавал, что даже в столице, пестревшей разнообразием, он выделялся из толпы. И дело было не в том, как он говорил или действовал; по всем признакам он был всего лишь ещё одним богатым, греховно прекрасным мужчиной. Это была просто его мужская сущность. То, как он двигался. Каждый его жест источал силу, нечто тёмное и… запретное. Он был сексуален в том смысле, который заставлял женщин думать о глубоко подавленных фантазиях, услышав о которых как терапевты, так как и феминистки, почувствовали раздражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37