Командир гибнущего звена уже практически перестал командовать боем, и теперь в динамике не было слышно ничего, кроме отдельных обращенных к ведомому слов, прорывающихся сквозь его сорванное дыхание в те секунды, когда он вжимал кнопку передачи. Это было хуже всего. Чжу уже перестал верить в помощь сам – наземные посты наблюдения, над которыми последние минуты шел затянувшийся бой, непрерывно транслировали ему информацию, и вообразить происходящее опытному летчику не составляло труда. В общем, это был конец.
Командир полка поднялся бы в воздух и сам, но это с самого начало было бессмысленно. Считанные пары «МиГов», вводимые в такой бой разрозненно, не решат ничего, даже если не думать о том времени, которое они затратят, чтобы дойти от Догушаня до залива. Чжу не был трусом, он был просто реалистом. Именно поэтому после нескольких оставшихся безответными вопросов, обращенных к КП ОВА, он замолчал, сжав зубы и глядя в пол.
– Дивизия! – вдруг заорал сбоку радист. Еще не поняв, что он имеет в виду, комполка бросился ко второй рации, игравшей сейчас вспомогательную роль. Солдат, отчаянно жестикулируя, сунул истертую трубку ему в руки. На связи был какой-то неназвавшийся и неузнанный штабист их 14-й истребительной авиадивизии, и слова, произнесенные им, заставили потерявшего уже последние капли надежды командира полка снова взвыть – но на этот раз совсем иначе.
Слушая скороговорку дивизионного штабиста, он одновременно криком и топотом ног заставил молодого офицера со своим солдатом добиться приемлемого качества приема на выданной ему частоте. На ней молчали, но шум несущей волны и сдавленное дыхание не дозволяли сделать ошибку. Двадцать секунд, потом еще двадцать...
– Трид-цатъ-пятъ! – прокричал динамик. – Ат-така!
Последнее слово командир полка сначала не понял, но потом какой-то теплый толчок из глубины лет одним мягким ударом вернул ему воспоминание: 1937 год, небо над Маньчжурией, он, молодой пилот, из последних сил отбивается со своим ведущим от наседающих японских бипланов, когда появившиеся советские «Чайки» буквально вырывают его из зубов врага, а потом на земле подбитый и выпрыгнувший русский летчик, сверкая зубами на закопченном лице, показывает руками, как он стрелял и как стреляли в него, и все повторяет и повторяет это самое слово.
– Шесть-дясят-четыре! Атака! И тут же, в ту же секунду:
– Двадцать-четыре! Ат-така!..
Потом снова незнакомые слова – короткие и резкие, идущие одно за другим, будто раздирая закрывающую воронку динамика тонкую черную ткань. Числительных он не понял, но то, что два других позывных прозвучали немедленно после первого, он воспринял совершенно однозначно: пришедших им на помощь советских машин было по крайней мере два звена, то есть действительно полная или почти полная эскадрилья.
Против американской неполной этого было мало, но с живой еще его четверкой, быть может, сохранившей хоть какие-то резервы топлива и остатки боеприпасов, им, может, и повезет переломить ход боя. Таким образом, то, что он посадил прикрывающую Догушань пару «МиГов», становилось ошибкой, но жалеть о ней было, во-первых, поздно, а во-вторых – все равно бессмысленно. Подпрыгивая от возбуждения, колотя кулаком по трещащему деревянному столу, чтобы его слова доходили быстрее, командир авиаполка умолял своих ребят держаться и делать то, что могут. Не желая воспринимать ничего другого, их обращенные друг к другу полуслоги-полустоны, отрезанные ларингофонами от грохота пушечной стрельбы и рева работающих на максимальной тяге реактивных двигателей, он интерпретировал именно как то, что они дерутся. Дерутся, как только способны, и выходить из боя не собираются – даже не мысля о том, чтобы бросить советских братьев в бою, способном стать неравным теперь уже для них. Одновременно командир полка умолял снова прорезавшуюся дивизию и косноязычного корейца с КП ОВА дать ему в небо хотя бы еще одно-единственное звено – хотя бы просто надавить на нервы американцев своим появлением, сломив их волю к продолжению боя. А если очень повезет, сбить кого-нибудь из тех, кого сумеют повредить истребители советской 32-й ИАД с незнакомыми ему позывными. Если, конечно, повезет им...
После нескольких чудовищных лет плена командир китайского полка сравнительно неплохо знал японский. И, прервав свои команды и просьбы, чтобы вслушаться в кипящий радиообмен, он вдруг замер, услышав знакомые слова. «Простой» – вдруг произнесли в эфире по-японски.
«Простой». Акцент был грубый, но слово оказалось вполне узнаваемо, хотя произнесший его голос был искажен болью. Потом послышалось несколько повелительных отрывочных команд, произнесенных другим голосом – злым и сильным. Если он не перепутал, то это был тот же, кто первым из русских дал позывной в эфир на их волне. Потом прозвучало почему-то слово «среда», тоже на японском, потом названия еще нескольких дней недели, произносимые по слогам и вперемешку с неразборчивыми словами на русском, но также достаточно внятные.
Растерявшись и не понимая смысла происходящего, он продолжал вылавливать из эфира отдельные японские слова, одновременно вслушиваясь в доклады планшетиста, ведущего обозначаемый теперь одним узким, перечеркнутым косым овалом символ текущего воздушного боя все ближе и ближе к берегу – на восток-северо-восток. Обозначение было достаточно условным: бой полутора-двух десятков реактивных истребителей может занимать пространство 20 на 20 километров, помноженное на 6-7 километров в высоту: с 7-8 до 12-14. По отрывочным докладам, текущим с разных сторон, было ясно, что пока напряженность боя не снизилась. Двое сбитых американцев, один за другим – это было просто здорово, это более чем окупило жизни его погибших ребят. Один «МиГ» поврежден и тянет вверх. Кто именно – никто сказать не мог. Снова наполняющие эфир крики на русском, понятные лишь не нуждающимися ни в каком переводе интонациями. Злоба, боль и ненависть – как и у его собственных ребят, для большинства из которых знакомые ему с детства языки были родными.
– Ка-нец... – снова раздельно и четко сказали в эфире по-японски. – Все, ка-а-нец...
Перевести это можно было почти как угодно, «кан» само по себе означало и холод, и мысль, и понятие «великодушный», в то время как «етцу» – и понятие «радоваться», и «проверка». С другой стороны, он мог понять неправильно, и это было «ка-нецу», – и тоже сочетание «огонь», «цветок», «красочный», невеста или молодая жена, – и «горячка», «жар», «безумие»... Все это промелькнуло в голове командиpa полка Чжу за какую-то секунду, смазанными понятиями, странными в подобной ситуации, но все равно успевшими отпечататься в памяти, когда раздавшийся в эфире многоголосый вопль, лишь на секунду или две отставший от почти такого же вопля офицера ОВА, связанного с КП полка невидимой пуповиной радиочастоты, объяснил ему почти все. Не просто смерть в воздухе – воздушный таран. Тот русский, что горел, настигаемый американской парой, успел развернуться и принял своего противника в лоб.
Ухватившись рукой за свое сдавленное нехваткой воздуха горло, коммунист Чжу вознес короткую, искреннюю и молчаливую молитву Будде, поручая ему душу неизвестного храбреца, забравшего с собой на небо еще одного врага. Подняв через полминуты голову, он убедился в том, что американцам хватило. Судя по совпадающим докладам радиометристов, их девятка выдралась из боя и сейчас уходила почти строго на юг. По крайней мере один «Сейбр» оставлял за собой явственный дымный след, но советские летчики уходящих благоразумно не преследовали. Разумеется, на подобное безумие, как раз в классическом значении японского корня «нецу», не пошли и уцелевшие летчики его собственного полка – наверняка измотанные до такой степени, что авария на посадке могла стать для них вполне реальной. Более того, если это случится, то никого не удивит. Пилоты второго поколения боевых реактивных машин много и тяжело бились даже вдалеке от фронта, и их полк исключением не был никогда, а уж с повреждениями и после такого боя... В то же время, если разобьется американец, тянущий поврежденную машину к своему родному аэродрому, значит, такова его судьба – об этом они уже никогда не узнают. Но до линии фронта еще больше полусотни километров, и на каждом их десятке «разогревшийся» наконец-то КП ОВА имеет по крайней мере теоретический шанс навести на отходящего противника очередное звено перехватчиков – в первую очередь из состава работающего с Мяогоу элитного 10-го истребительного авиаполка ВВС НOAK, не раз кусавшего интервентов до крови. Помимо этого, есть и СЗА Среднекалиберная зенитная артиллерия.

.
Вспомнив о той батарее 85-миллиметровок, которая сейчас стоит в засаде на острове Кадо, командир полка Чжу хищно улыбнулся. «Возможно, вас ждет здесь немало интересного, – подумал он, припомнив последние изменения диспозиции зениток. – Если бы вы знали, куда лезете, вы бы пошли западнее».
– Кии-Ии... – почти нежно позвал он. В эфире стояла тишина. Точнее, в нем много и сложно говорили, забивая частоту скороговоркой какой-то вклинившейся станции, на заднем фоне поднимался и опадал вой не слишком удачно подстроенной волны глушения, работающей откуда-то с юга, но ведущий звена молчал. Молчали и все его пилоты, как бы их ни вызывали, перечисляя позывные один за другим.
– Товарищ командир... – Боец у рации опять не договорил уставную формулу, передав трубку. На этот раз это был «вечный» руководитель полетов – бывший командир одной из его эскадрилий, год как списанный с летсостава «непригодным к летной работе» и до сих пор передвигающийся с большим трудом. Каждую ночь, думая, что его никто не слышит, кричащий от боли в ступнях ампутированных чуть ниже колен ног из своего стоящего на отшибе домика...
– Садятся, – сразу сказал тот, не утруждая себя формальностями. Они слишком долго воевали вместе, чтобы обращать на такое внимание. – Четверо.
– Четверо? – переспросил Чжу, все понимая, но еще не веря.
– Все четверо, – еще раз сказал бывший комэск. – И еще девятка ходит «змейкой» на трех тысячах, стережет. Это «Драконы»?
«Драконами» у них иногда называли тот самый 10-й ИАП. – Наверное, это было единственное до сих пор уцелевшее и изредка еще вспоминаемое прозвище, оставшееся от давней попытки какого-то сентиментального штабного умника присвоить отдельным частям имена собственные, набранные из сказок и героических эпосов населяющих Поднебесную народов. Управляющий полетами явно не понимал произошедшее до конца.
– Нет, – коротко ответил Чжу. Он отсоединился, отдав трубку связисту, и замер в ожидании перед командиром взвода с его разорванной и криво зашитой спиной, склонившейся сейчас над пощелкивающей под пальцами рацией. Судя по прокладке, американцы уже вышли из его зоны ответственности, а их отлично сработавший разведчик так и не появился во второй раз, уйдя куда-то в сторону. Бой, таким образом, можно было считать уже почти законченным, но для этого требовалось убедиться, что живыми на его поле сядут все, кто сумел уцелеть в небе.
Всклокоченный парень поднял голову, почувствовав его взгляд, и кивнул. Не тратя больше слов, командир полка взглядом и парой жестов показал, что именно сейчас требуется, и торопливо вышел из душного, пропитанного кислым запахом пота помещения, захлопнув за собой тяжелую подпружиненную дверь.
Свою роль полк на сегодня уже отыграл, а ожидаемые комментарии и возможные приказы командования дивизии и даже самой ОВА вполне подождут. Там знают, что за исключением тех, кто садится или уже сел, боеспособных истребителей у него уже почти не осталось. Так что даже если в направлении мостов или ГЭС сейчас пойдет вторая волна, и на этот раз ударных машин, противопоставить им будет практически нечего. Более того, именно и непосредственно на поле и нужно решать, что можно сделать дальше, если такое все-таки случится, а урвать на это десяток минут ему никто сейчас не запретит. Посадить в спешно перевооружаемые и дозаправляемые машины молодежь, любых зеленых сопляков, налетавших 10-20 часов на «пятнадцатом» и «пятнадцатом бис»? Можно и так – если разрешит дивизия и если машины выживших и вернувшихся не получили никаких повреждений. Сейчас будет видно.
Снаружи оказалось холодно. Сидя в помещении штабного домика, легко можно было забыть, что на улице зима, и сейчас командир полка зябко запахнулся в кожаную куртку, которую носил по привычке, на память о том, что он тоже боевой летчик. Было где-то между пятью и восемью ниже нуля по Цельсию: утренний прогноз уже успел вылететь из головы. Впрочем, он и не был никогда настолько точным, чтобы определять разницу в сортах присадок к смазочным материалам, выбираемых для очередного вылета. Впрочем, последнее было не его работой.
– Сели, – подсказал сжимающий автомат боец, пританцовывающий у калитки, что обозначала проход в магистральном ходу сообщения, ведущем к единственной взлетно-посадочной полосе их не слишком хорошо оборудованного аэродрома. Подсказал сам, без вопроса. Любому сейчас должно было быть ясно, зачем через одну-две минуты после завершающей серии многоголосого воя русских «ВК» «ВК-1» – реактивный двигатель с тягой 2700 кг, устанавливаемый на истребители «МиГ-15бис».

за спиной, «на поле», то есть к капонирам, почти бегом спешит командир полка.
Не дожидаясь, пока рядовой захлопнет за его спиной связанную из обрезков колючей проволоки калитку в хлипком заграждении, Чжу, по-прежнему придерживая рукой норовящий распахнуться воротник, добежал до ВПП и на мгновение приостановился. Испускавшая серо-бурые клубы дымовая шашка, зажженная в конце полосы, уже почти догорела, и ее вялый хвост вился сейчас почти что наивными колечками, отделяемыми друг от друга порывами морозного ветра. Все севшие машины уже успели вырулить с полосы – на его глазах за выложенной из мешков двухметровой стенкой крайнего в ряду капонира исчезла самая последняя, с выписанным яркими красками трехзначным номером на фюзеляже. Разобрать номер не сумел: и от волнения, и от холодного ветра, заставляющего глаза слезиться. Командир полка в последний раз поглядел на серое блеклое небо, где таял звук двигателей уходящих «МиГов». Кто из его летчиков остался жив? Кто погиб из тех советских пилотов, которые выручили его ребят? Сумеют ли остальные добраться до дома без помех, будет ли кому прикрыть их посадку? Он не знал и не мог знать, сколько у них оставалось топлива, но сделать тоже ничего не мог. Разве что попытаться узнать их имена ближе к вечеру.
Торопясь, он побежал по узкой дорожке между первыми в ряду, пустыми сейчас капонирами.
– Товарищ командир... – потянулся навстречу кто-то из младших командиров-техников со смутно знакомым лицом.
– После, после... – отмахнулся он. – Где все?
– В капонире номер восемь истребитель старшего летчика И-Мина. Машины товарища Ки нет, – возможно, он перепутал капонир и закатил его в третий или четвертый? Мне сбегать узнать?
– Ерунда, – опять махнул рукой командир полка. Он уже бежал к тускло освещенному солнцем самолету, вокруг которого копошились люди, но боец трусил рядом с ним, мешая, продолжая о чем-то говорить – убедительным тоном, но без всякого смысла. Приостановившись на мгновение (парень тут же затормозил рядом и принял стойку «смирно»), Чжу рявкнул на него так, что вокруг прокатилось короткое, быстро умершее эхо. После этого боец наконец-то отстал, и оставшиеся полтора десятка метров до шасси остывающего самолета он пробежал уже не отвлекаясь ни на что, кроме бледного, изможденного лица своего летчика, которого сейчас ласково придерживал за плечи вооруженец из обслуживающей эту машину команды.
– И-Мин! – Подбежав, комполка порывисто обнял молодого пилота и за какое-то мгновение четко осознал, до чего же тому трудно держаться на ногах. – И-Мин, сейчас! Сюда!
Вдвоем с вооруженцем, прямо посреди правой щеки которого глубоко отпечатались жирные масляные следы от чего-то тяжелого, они буквально волоком дотащили парня до установленной вдоль сложенной из мешков стенки грубо сколоченной скамьи, рухнув на нее все втроем – лишь бы не расцеплять захват папьцев сразу и не уронить обвисшее на руках тело.
– Что? Ранен? – торопливо спросил Чжу, быстро оглядывая измятую меховую куртку пилота, расстегнутую сейчас почти до самого низа, с половинками воротника, свисающими в стороны как перебитые птичьи крылья.
– Ки сбили, – бесцветным голосом ответил летчик, не отреагировав на его вопрос.
Командир полка покачал головой, глядя на тяжелые тени, залегшие вокруг глаз старшего летчика, командира третьей пары звена. Значит, сбит был его ведомый. Кто еще?
Это И-Мин почти наверняка знал, но чем пробиваться через его оглушенность, проще было узнать самому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69