Что же вы теперь собираетесь делать?
Ведя эту беседу в темноте вполголоса. Пол начал понимать, какого чудесного молодого человека выбрал он себе в товарищи по столу в первый же день — вот этого Эда Гаррисона. По всей вероятности. Пол ему тогда понравился, а теперь, не имея никаких личных причин выступать против Пола, он продолжает относиться к нему по-дружески. Это объяснялось, конечно, чистотой натуры, и притом очень редкой разновидностью этой чистоты, ибо хранить верность дружбе в подобной ситуации могло означать конец карьеры.
— Что я собираюсь делать? Может, займусь фермерством. У меня есть очень милая небольшая ферма.
— Ферма, да? — Гаррисон восхищенно прищелкнул языком. — Ферма. Звучит очень соблазнительно. Я уже подумывал об этом: вставать утром вместе с солнцем, обрабатывать землю собственными руками, только ты и природа. Иногда мне кажется, что, будь у меня деньги, я, возможно, бросил бы все и…
— Хотите выслушать совет старого и усталого человека?
— Все зависит от того, кто этот старый и усталый человек. Вы?
— Я. Нельзя стоять одной ногой в действительности, а другой в мечтах, Эд. Делайте что вам заблагорассудится, но либо бросайте работу, либо уж приспосабливайтесь к этой жизни. Иначе для судьбы слишком велик будет соблазн разорвать вас пополам, прежде чем вы решите, какой путь вам избрать.
— Именно это и произошло с вами?
— Что-то вроде этого. — Пол отдал Гаррисону пустой стакан. — Спасибо, и лучше сматывайтесь. Передайте доктору Кронеру, что из тучи всегда проливается то, что в ней содержится.
«Дух Лужка» занял свое место у причала, и Пол поднялся на борт. Несколько минут спустя подошел и оркестр со своими инструментами. Громкоговорители передали сигнал отбоя. Свет в салуне погас, и группки явно трезвых гуляк расходились по своим палаткам, пересекая площадь для парадов.
Послышалось щелканье, шипение иголки по пластинке, и в последний раз за этот вечер раздалась песня:
Прощайте, ибо я должен оставить вас.
Прошу вас, не огорчайтесь из-за этой разлуки.
Прощайте, настало время сказать— до свидания, Адью, адью, добрые друзья, адью, да, адью!..
Пол устало и безразлично помахал рукой. Это было прощание с той жизнью, которую он знал до сих пор, со всем тем, что составляло сущность жизни его отца. Он так и не получил удовлетворения от того, что сказал кому-то, что уходит, притом ему не удалось сказать это так, чтобы его словам поверили; однако он все-таки уходит. Прощай все. Прошлое уже не будет иметь с ним ничего общего. Лучше быть просто ничем, чем слепым швейцаром во главе парада цивилизации.
Пока Пол говорил себе эти слова, их накрыла волна грусти и размыла совершенно так, будто они были начертаны на песке. Теперь Пол уже понимал, что ни один человек не в состоянии жить без корней — корней в крохотном оазисе среди пустыни, в красной глиняной земле, на горном скате, на каменистом берегу, на городской улице. В черный суглинок, в болото, в песок, в камень, в асфальт или в ковер каждый человек глубоко пускает корни для того, чтобы называть это место своим домом. Комок подкатил к его горлу, и Пол так ничего и не мог с этим поделать. Доктор Пол Протеус прощался со своим домом навсегда.
— Прощай, — сказал он. А потом вдруг совершенно неожиданно для самого себя добавил:— Прощай, банда.
Группа неуклюжих и, по-видимому, действительно пьяных людей выходила из салуна. Они распевали невероятно сентиментальную песню «Тост за Дуб». Все они неуклюже топали в сторону великого дерева, положив друг другу руки на плечи. Их голоса очень ясно доносились до Пола через плоские зеленые газоны:
Выросший из маленького желудя, Ты стал теперь гигантом.
Пусть никогда не остановится твой рост.
Вздымайся к звездам, Гордый символ Наааааш.
Затем наступила благоговейная пауза, которую тут же прервало восклицание: «Господи!» Это был голос Беррингера и любимое его словечко.
— …случилось?
— Посмотрите на дерево — вокруг комля.
— Боже мой!
— Кто-то снял полосу коры вокруг всего ствола, — глухо сказал Беррингер.
— Кто же?
— А кто вы думаете? — заявил Беррингер. — Этот вонючий саботажник. Где он?
«Дух Лужка» с грохотом включил свои машины и вышел на открытую воду.
— Эй! — закричал одинокий перепуганный голос в ночи. — Эй! Кто— то убил Дуб.
— Убил Дуб, — эхом отдалось на берегу.
Громкоговорители снова щелкнули, и пронзительный боевой клич заполнил воздух.
— Берегись Заколдованной Рубашки! — завопил страшный голос.
— Заколдованной Рубашки, — отозвался берег, и все опять замерло.
XXIV
Отправляясь воздушным путем из Майами Бич в Итаку, штат Нью— Йорк, резиденцию Корнгллиевского университета, шах Братпура изрядно простыл. Когда семь прахул сумклиша (прахула — это мера жидкости, помещающейся в мех, сделанный из шкуры братпурского сурка) здорово подняли дух шаха, но никоим образом не повлияли на его дыхательные пути, было решено, что самолет сделает посадку в Гаррисбурге, штат Пенсильвания, где шах отдохнет и испытает на себе магическое действие американской медицины.
Пропустив за воротник семь прахул сумклиша, шах по пути к врачебному кабинету принялся выкрикивать игривые предложения привлекательным такару женского пола.
— Питти фит-фит, сиби такару? Ники фит-фит. Акка Сахн нибо фит-фит, сиби такару?
Хашдрахр, который не испытал на себе благотворного действия сумклиша, был очень озабочен.
— Шах говорит, что сейчас отличный день, — горестно объяснил он.
— Фит-фит, пу сиби бонанза? — выкрикнул шах маленькой блондинке, руки которой были сунуты в уличный маникюрный автомат.
Она вспыхнула, выдернула руки из машины и, гордо выпрямившись, зашагала прочь. Автомат продолжал тем временем обрабатывать пустоту. Уличный мальчишка, воспользовавшись незавершенной операцией, сунул свои грязные лапы в машину и вытащил их оттуда с сияющими, покрытыми красным лаком ногтями.
— Я рад, что он доволен погодой, — мрачно отозвался Холъярд.
Уже много недель они путешествовали, так и не затрагивая этой темы, и Холъярд уже с надеждой говорил себе, что шах и в самом деле отличается в этом отношении от остальных гостей, от французов, боливийцев, чехов, японцев, панамцев и… Так нет же. Шах тоже начал проявлять интерес к американскому типу женщин. Холъярд со страшным ущербом для своего достоинства вынужден был опять готовиться к роли исключительного во всех отношениях хозяина — другими словами, сводника.
— Фит-фит? — выкрикнул шах, когда они подкатили к светофору.
— Послушайте, — огорченно сказал Холъярд Хашдрахру, — скажите ему, что он не может просто подойти к первой попавшейся американской девушке и пригласить ее с ним переспать. Я подумаю, что можно сделать в этом смысле, но это вещь нелегкая.
Хашдрахр перевел все это шаху, но тот в ответ просто отстранил его. Прежде чем кто-нибудь успел его остановить, шах выбрался на тротуар, самоуверенно преграждая путь изумительно красивой смуглокожей брюнетке.
— Фит-фит, сиби такару?
— Прошу вас, — сказал ей Холъярд, — прошу вас извинить моего друга. Он немножечко под газом.
Она ухватила шаха под руку, и они вместе протиснулись обратно в лимузин.
— Боюсь, что здесь произошло ужасное недоразумение, юная леди, — сказал Холъярд. — Я просто не знаю, как вам все это объяснить. Я, кхм, кхм, дело в том… Я хочу сказать, что он, пожалуй, не просто предлагает вам прокатиться.
— Он меня попросил кое о чем, не так ли?
— Да.
— Значит, здесь нет никакого недоразумения.
— Фит-фит, — сказал шах.
— Вот именно, — сказал Холъярд.
Хашдрахр с усиленным интересом принялся рассматривать улицу за окном — дикарь, что с него спрашивать, — а Холъярд с трудом держал себя в рамках.
— Вот мы и приехали, — объявил шофер. — Здесь находится кабинет доктора Пепковитца.
— Ну что ж, юная леди, вам придется подождать нас в машине, — сказал Холъярд, — пока шах войдет в здание, где его будут лечить от простуды.
Шах улыбался, быстро вдыхая и выдыхая воздух.
— У него прошел насморк, — изумленно сказал Хашдрахр.
— Поехали дальше, — распорядился Холъярд.
У него уже был случай наблюдать столь же чудесное исцеление эквадорского бригадного генерала от ангины.
Девушка выглядела очень озабоченной и довольно несчастной. «Она совершенно не подходит к своей роли», — подумал Холъярд. Она постоянно улыбалась, причем очень неуверенно, и явно стремилась, чтобы все уже оказалось позади. Холъярд никак не мог поверить, что она в самом деле понимает что к чему.
— Куда мы сейчас едем? — спросила она с мрачной бодростью. — Я полагаю, в отель?
— Да, — безразлично ответил Холъярд.
— Хорошо. — Она похлопала шаха по плечу и вдруг разразилась слезами.
Шах был огорчен и неловко попытался ее успокоить.
— Ох, нибо соури, сиби такару. Акка сахн соури? Оххх. Типи такару. Аххх.
— Ну вот, — сказал Холъярд. — Ну, что же вы?
— Не каждый день я делаю это, — сказала она, сморкаясь. — Простите меня, пожалуйста. Я попытаюсь исправиться.
— Конечно. Мы понимаем, — сказал Холъярд. — Вся эта история — ужасная ошибка. Где вы желаете, чтобы вас высадили?
— О нет, я собираюсь пойти на это, — печально возразила она.
— Прошу вас…— сказал Холъярд. — Но, возможно, будет лучше для всех заинтересованных сторон, если…
— Если я погублю своего мужа? Будет лучше, если он застрелится или заморит себя голодом?
— Конечно же, нет! С какой стати должны произойти все эти ужасные вещи, если вы откажетесь… Я хочу сказать…
— Это очень длинная история. — Она вытерла слезы. — Мой муж, Эд, — писатель.
— Какой его классификационный номер? — осведомился Холъярд.
— Вот в том-то и дело. У него нет никакого номера.
— Тогда как же вы можете называть его писателем? — спросил Холъярд.
— Потому что он пишет, — сказала она.
— Дорогая моя девочка, — отечески пожурил ее Холъярд, — если судить только по этому, тогда мы все писатели.
— Два дня назад у него был номер — У-441.
— Фантастические рассказы, начинающий, — пояснил Холъярд Хашдрахру.
— Да, — сказала она, — и этот номер должен был сохраняться за ним, пока он не закончит своей повести. После этого он должен был получить либо У-440…
— Квалифицированный работник в фантастике, — сказал Холъярд.
— Или У-225.
— Общественная информация, — сказал Холъярд.
— Простите, что такое «общественная информация»? — спросил Хашдрахр.
— Это профессия, — сказал Холъярд, на память цитируя «Уложение», — это профессия, специализирующаяся в прививке массовому читателю путем психологического воздействия благоприятного общественного мнения в противоречивых вопросах, без ущемления интересов каких-либо выдающихся личностей, причем основной задачей в данной деятельности является постоянная стабилизация экономики и общества.
— О, понимаю, не обращайте на меня внимания, — сказал Хашдрахр. — Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ, сиби такару.
— Два месяца назад он передал свою законченную рукопись в Национальный Совет Искусства и Литературы для получения критических замечаний и прикрепления его к одному из книжных клубов.
— Имеется двенадцать таких клубов, — вмешался Холъярд. — Каждый из них отбирает книги для определенного типа читателей.
— Значит, имеется двенадцать типов читателей? — спросил Хашдрахр.
— Сейчас уже поговаривают о тринадцатом и даже о четырнадцатом, — сказал Холъярд. — Конечно, исходя из интересов экономики, где-то следует подвести черту. В целях самоокупаемости книжный клуб должен насчитывать по меньшей мере полмиллиона членов, иначе не окупится установка машин — электронных учетчиков заказов, электронных наклейщиков адресов, электронных упаковщиков, электронных прессовальщиков и электронных счетчиков дивидендов.
— И электронных писателей, — с горечью добавила девушка.
— Это тоже придет, это придет, — пообещал Холъярд. — Но, ей— богу, добыть хорошую рукопись — сейчас не штука. Это уж никак не назовешь проблемой. Все дело в оборудовании. Один маленький клуб, например, занимает четыре городских квартала.
Хашдрахр и шах медленно покачали головами, прищелкнув языками.
— Четыре городских квартала, — как эхо, глухо повторил Хашдрахр.
— Ну вот, полностью автоматизированное оборудование, подобное этому, делает культуру очень дешевой. Книжка стоит меньше, чем семь пакетиков жевательной резинки. А есть еще и картинные клубы. Они по удивительно дешевым ценам выпускают картины, которые вы можете спокойно вешать на стены. Кстати, говорят, что культура сейчас настолько недорого обходится, что утеплить дом книгами и картинами намного дешевле, чем стекловатой. Не думаю, что все обстоит именно так, но здесь есть значительная толика истины.
— И художники, работающие в этих клубах, хорошо оплачиваются? — спросил Хашдрахр.
— Оплачиваются, еще бы! — ответил Холъярд. — Сейчас просто золотой век искусства, ведь миллионы долларов тратятся ежегодно на репродукции Рембрандтов, Уистлеров, Гойев, Ренуаров, Эль Греко, Дега, Да Винчи, Микеланджело…
— А члены этих клубов могут, получить любую книгу и любую картину? — спросил Хашдрахр.
— Нет, этого бы я не сказал! Проводится большая исследовательская работа по выяснению, что сошло со сцены, уж вы поверьте. Производится обследование читательских вкусов, испытание обсуждаемых книг на читабельность и доходчивость. Господи, да ведь выпустить непопулярную книжку для подобного клуба означало бы просто крушение! — Холъярд выразительно прищелкнул пальцами. — Единственный путь удержать культуру на столь дешевом уровне — это знать заранее, что и в каком количестве желает публика. И они узнают это, узнают все, вплоть до цвета обложки. Гутенберг пришел бы в изумление.
— Гутенберг? — переспросил Хашдрахр.
— Ну да — человек, который изобрел печатный станок. Первый человек, который приступил к массовому выпуску Библии.
— Алла сутта такки? — спросил шах.
— Мм?.. — отозвался Холъярд.
— Шах хочет знать, проводил ли Гутенберг предварительный опрос.
— Во всяком случае, — сказала девушка, — книга моего мужа была отвергнута Советом.
— Плохо написана, — холодно заявил Холъярд. — Стандарты очень высоки.
— Великолепно написана, — терпеливо сказала девушка. — Но она на двадцать семь страниц превышала максимально допустимый объем; коэффициент ее читабельности составил 26,3 и…
— Ни один из клубов и не возьмет чего-либо при КЧ свыше 17, — объяснил Холъярд.
— И кроме того, — продолжала девушка, — она была посвящена антимеханической теме.
У Холъярда брови поднялись высокими дугами.
— Ну, знаете ли, с чего бы тогда они вдруг стали ее печатать! И что это он о себе возомнил? Господи, да вы просто должны благодарить судьбу за то, что он сейчас не за решеткой как защитник и пособник саботажа. Неужели он и в самом деле считал, что найдется кто-нибудь, кто все это напечатает?
— А он не думал об этом. Он чувствовал потребность писать и писал.
— Почему бы тогда ему не писать о клиперах или о чем-нибудь подобном? Или книжку о старом добром времени на канале Эри? Человек, который пишет о таких вещах, работает наверняка. Очень большой спрос на эти темы.
Она беспомощно пожала плечами.
— Я думаю, что его никогда по-настоящему не волновали клиперы и канал Эри.
— Он у вас какой-то неприспособленный, — брезгливо сказал Холъярд. — Если бы вы спросили моего совета, дорогая, я сказал бы, что ему нужно обратиться к знающему психиатру. Сейчас психиатрия просто чудеса творит. Берутся за совершенно безнадежные случаи и превращают больных в граждан категории А. Неужели он не верит в психиатрию?
— В том-то и дело. Он наблюдал своего брата, когда тот умиротворялся при помощи психиатра. Потому-то он и не хочет иметь с ними ничего общего.
— Не понимаю. Неужели его брат несчастлив?
— В том-то и дело, что слишком счастлив А мой муж говорит, что кто-то просто обязан быть неприспособленным; что кто-то просто должен испытывать чувство неловкости для того, чтобы задуматься над тем, куда зашло человечество, куда оно идет и почему оно идет туда. Отсюда-то и все неприятности с его книгой. Она подымала все эти вопросы и вот была отклонена. Тогда ему было приказано заняться общественной информацией.
— Значит, в конце концов вся эта история закончилась благополучно? — спросил Холъярд.
— Нет, едва ли. Он отказался.
— Господи, вот тебе и на!
— Да. Его уведомили, что если ко вчерашнему дню он не приступит к выполнению своих обязанностей в области общественных отношений, его питание, его разрешение на квартиру, его страховка жизни и здоровья — в общем, все на свете будет аннулировано. И вот сегодня, когда вы проезжали, я как раз бродила по городу, раздумывая над тем, что может в наши дни сделать женщина, чтобы раздобыть несколько долларов. А выбор тут невелик.
— Значит, этот ваш муж, он скорее предпочел бы, чтобы его жена…— Холъярд прокашлялся, — чем работать в области общественной информации?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Ведя эту беседу в темноте вполголоса. Пол начал понимать, какого чудесного молодого человека выбрал он себе в товарищи по столу в первый же день — вот этого Эда Гаррисона. По всей вероятности. Пол ему тогда понравился, а теперь, не имея никаких личных причин выступать против Пола, он продолжает относиться к нему по-дружески. Это объяснялось, конечно, чистотой натуры, и притом очень редкой разновидностью этой чистоты, ибо хранить верность дружбе в подобной ситуации могло означать конец карьеры.
— Что я собираюсь делать? Может, займусь фермерством. У меня есть очень милая небольшая ферма.
— Ферма, да? — Гаррисон восхищенно прищелкнул языком. — Ферма. Звучит очень соблазнительно. Я уже подумывал об этом: вставать утром вместе с солнцем, обрабатывать землю собственными руками, только ты и природа. Иногда мне кажется, что, будь у меня деньги, я, возможно, бросил бы все и…
— Хотите выслушать совет старого и усталого человека?
— Все зависит от того, кто этот старый и усталый человек. Вы?
— Я. Нельзя стоять одной ногой в действительности, а другой в мечтах, Эд. Делайте что вам заблагорассудится, но либо бросайте работу, либо уж приспосабливайтесь к этой жизни. Иначе для судьбы слишком велик будет соблазн разорвать вас пополам, прежде чем вы решите, какой путь вам избрать.
— Именно это и произошло с вами?
— Что-то вроде этого. — Пол отдал Гаррисону пустой стакан. — Спасибо, и лучше сматывайтесь. Передайте доктору Кронеру, что из тучи всегда проливается то, что в ней содержится.
«Дух Лужка» занял свое место у причала, и Пол поднялся на борт. Несколько минут спустя подошел и оркестр со своими инструментами. Громкоговорители передали сигнал отбоя. Свет в салуне погас, и группки явно трезвых гуляк расходились по своим палаткам, пересекая площадь для парадов.
Послышалось щелканье, шипение иголки по пластинке, и в последний раз за этот вечер раздалась песня:
Прощайте, ибо я должен оставить вас.
Прошу вас, не огорчайтесь из-за этой разлуки.
Прощайте, настало время сказать— до свидания, Адью, адью, добрые друзья, адью, да, адью!..
Пол устало и безразлично помахал рукой. Это было прощание с той жизнью, которую он знал до сих пор, со всем тем, что составляло сущность жизни его отца. Он так и не получил удовлетворения от того, что сказал кому-то, что уходит, притом ему не удалось сказать это так, чтобы его словам поверили; однако он все-таки уходит. Прощай все. Прошлое уже не будет иметь с ним ничего общего. Лучше быть просто ничем, чем слепым швейцаром во главе парада цивилизации.
Пока Пол говорил себе эти слова, их накрыла волна грусти и размыла совершенно так, будто они были начертаны на песке. Теперь Пол уже понимал, что ни один человек не в состоянии жить без корней — корней в крохотном оазисе среди пустыни, в красной глиняной земле, на горном скате, на каменистом берегу, на городской улице. В черный суглинок, в болото, в песок, в камень, в асфальт или в ковер каждый человек глубоко пускает корни для того, чтобы называть это место своим домом. Комок подкатил к его горлу, и Пол так ничего и не мог с этим поделать. Доктор Пол Протеус прощался со своим домом навсегда.
— Прощай, — сказал он. А потом вдруг совершенно неожиданно для самого себя добавил:— Прощай, банда.
Группа неуклюжих и, по-видимому, действительно пьяных людей выходила из салуна. Они распевали невероятно сентиментальную песню «Тост за Дуб». Все они неуклюже топали в сторону великого дерева, положив друг другу руки на плечи. Их голоса очень ясно доносились до Пола через плоские зеленые газоны:
Выросший из маленького желудя, Ты стал теперь гигантом.
Пусть никогда не остановится твой рост.
Вздымайся к звездам, Гордый символ Наааааш.
Затем наступила благоговейная пауза, которую тут же прервало восклицание: «Господи!» Это был голос Беррингера и любимое его словечко.
— …случилось?
— Посмотрите на дерево — вокруг комля.
— Боже мой!
— Кто-то снял полосу коры вокруг всего ствола, — глухо сказал Беррингер.
— Кто же?
— А кто вы думаете? — заявил Беррингер. — Этот вонючий саботажник. Где он?
«Дух Лужка» с грохотом включил свои машины и вышел на открытую воду.
— Эй! — закричал одинокий перепуганный голос в ночи. — Эй! Кто— то убил Дуб.
— Убил Дуб, — эхом отдалось на берегу.
Громкоговорители снова щелкнули, и пронзительный боевой клич заполнил воздух.
— Берегись Заколдованной Рубашки! — завопил страшный голос.
— Заколдованной Рубашки, — отозвался берег, и все опять замерло.
XXIV
Отправляясь воздушным путем из Майами Бич в Итаку, штат Нью— Йорк, резиденцию Корнгллиевского университета, шах Братпура изрядно простыл. Когда семь прахул сумклиша (прахула — это мера жидкости, помещающейся в мех, сделанный из шкуры братпурского сурка) здорово подняли дух шаха, но никоим образом не повлияли на его дыхательные пути, было решено, что самолет сделает посадку в Гаррисбурге, штат Пенсильвания, где шах отдохнет и испытает на себе магическое действие американской медицины.
Пропустив за воротник семь прахул сумклиша, шах по пути к врачебному кабинету принялся выкрикивать игривые предложения привлекательным такару женского пола.
— Питти фит-фит, сиби такару? Ники фит-фит. Акка Сахн нибо фит-фит, сиби такару?
Хашдрахр, который не испытал на себе благотворного действия сумклиша, был очень озабочен.
— Шах говорит, что сейчас отличный день, — горестно объяснил он.
— Фит-фит, пу сиби бонанза? — выкрикнул шах маленькой блондинке, руки которой были сунуты в уличный маникюрный автомат.
Она вспыхнула, выдернула руки из машины и, гордо выпрямившись, зашагала прочь. Автомат продолжал тем временем обрабатывать пустоту. Уличный мальчишка, воспользовавшись незавершенной операцией, сунул свои грязные лапы в машину и вытащил их оттуда с сияющими, покрытыми красным лаком ногтями.
— Я рад, что он доволен погодой, — мрачно отозвался Холъярд.
Уже много недель они путешествовали, так и не затрагивая этой темы, и Холъярд уже с надеждой говорил себе, что шах и в самом деле отличается в этом отношении от остальных гостей, от французов, боливийцев, чехов, японцев, панамцев и… Так нет же. Шах тоже начал проявлять интерес к американскому типу женщин. Холъярд со страшным ущербом для своего достоинства вынужден был опять готовиться к роли исключительного во всех отношениях хозяина — другими словами, сводника.
— Фит-фит? — выкрикнул шах, когда они подкатили к светофору.
— Послушайте, — огорченно сказал Холъярд Хашдрахру, — скажите ему, что он не может просто подойти к первой попавшейся американской девушке и пригласить ее с ним переспать. Я подумаю, что можно сделать в этом смысле, но это вещь нелегкая.
Хашдрахр перевел все это шаху, но тот в ответ просто отстранил его. Прежде чем кто-нибудь успел его остановить, шах выбрался на тротуар, самоуверенно преграждая путь изумительно красивой смуглокожей брюнетке.
— Фит-фит, сиби такару?
— Прошу вас, — сказал ей Холъярд, — прошу вас извинить моего друга. Он немножечко под газом.
Она ухватила шаха под руку, и они вместе протиснулись обратно в лимузин.
— Боюсь, что здесь произошло ужасное недоразумение, юная леди, — сказал Холъярд. — Я просто не знаю, как вам все это объяснить. Я, кхм, кхм, дело в том… Я хочу сказать, что он, пожалуй, не просто предлагает вам прокатиться.
— Он меня попросил кое о чем, не так ли?
— Да.
— Значит, здесь нет никакого недоразумения.
— Фит-фит, — сказал шах.
— Вот именно, — сказал Холъярд.
Хашдрахр с усиленным интересом принялся рассматривать улицу за окном — дикарь, что с него спрашивать, — а Холъярд с трудом держал себя в рамках.
— Вот мы и приехали, — объявил шофер. — Здесь находится кабинет доктора Пепковитца.
— Ну что ж, юная леди, вам придется подождать нас в машине, — сказал Холъярд, — пока шах войдет в здание, где его будут лечить от простуды.
Шах улыбался, быстро вдыхая и выдыхая воздух.
— У него прошел насморк, — изумленно сказал Хашдрахр.
— Поехали дальше, — распорядился Холъярд.
У него уже был случай наблюдать столь же чудесное исцеление эквадорского бригадного генерала от ангины.
Девушка выглядела очень озабоченной и довольно несчастной. «Она совершенно не подходит к своей роли», — подумал Холъярд. Она постоянно улыбалась, причем очень неуверенно, и явно стремилась, чтобы все уже оказалось позади. Холъярд никак не мог поверить, что она в самом деле понимает что к чему.
— Куда мы сейчас едем? — спросила она с мрачной бодростью. — Я полагаю, в отель?
— Да, — безразлично ответил Холъярд.
— Хорошо. — Она похлопала шаха по плечу и вдруг разразилась слезами.
Шах был огорчен и неловко попытался ее успокоить.
— Ох, нибо соури, сиби такару. Акка сахн соури? Оххх. Типи такару. Аххх.
— Ну вот, — сказал Холъярд. — Ну, что же вы?
— Не каждый день я делаю это, — сказала она, сморкаясь. — Простите меня, пожалуйста. Я попытаюсь исправиться.
— Конечно. Мы понимаем, — сказал Холъярд. — Вся эта история — ужасная ошибка. Где вы желаете, чтобы вас высадили?
— О нет, я собираюсь пойти на это, — печально возразила она.
— Прошу вас…— сказал Холъярд. — Но, возможно, будет лучше для всех заинтересованных сторон, если…
— Если я погублю своего мужа? Будет лучше, если он застрелится или заморит себя голодом?
— Конечно же, нет! С какой стати должны произойти все эти ужасные вещи, если вы откажетесь… Я хочу сказать…
— Это очень длинная история. — Она вытерла слезы. — Мой муж, Эд, — писатель.
— Какой его классификационный номер? — осведомился Холъярд.
— Вот в том-то и дело. У него нет никакого номера.
— Тогда как же вы можете называть его писателем? — спросил Холъярд.
— Потому что он пишет, — сказала она.
— Дорогая моя девочка, — отечески пожурил ее Холъярд, — если судить только по этому, тогда мы все писатели.
— Два дня назад у него был номер — У-441.
— Фантастические рассказы, начинающий, — пояснил Холъярд Хашдрахру.
— Да, — сказала она, — и этот номер должен был сохраняться за ним, пока он не закончит своей повести. После этого он должен был получить либо У-440…
— Квалифицированный работник в фантастике, — сказал Холъярд.
— Или У-225.
— Общественная информация, — сказал Холъярд.
— Простите, что такое «общественная информация»? — спросил Хашдрахр.
— Это профессия, — сказал Холъярд, на память цитируя «Уложение», — это профессия, специализирующаяся в прививке массовому читателю путем психологического воздействия благоприятного общественного мнения в противоречивых вопросах, без ущемления интересов каких-либо выдающихся личностей, причем основной задачей в данной деятельности является постоянная стабилизация экономики и общества.
— О, понимаю, не обращайте на меня внимания, — сказал Хашдрахр. — Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ, сиби такару.
— Два месяца назад он передал свою законченную рукопись в Национальный Совет Искусства и Литературы для получения критических замечаний и прикрепления его к одному из книжных клубов.
— Имеется двенадцать таких клубов, — вмешался Холъярд. — Каждый из них отбирает книги для определенного типа читателей.
— Значит, имеется двенадцать типов читателей? — спросил Хашдрахр.
— Сейчас уже поговаривают о тринадцатом и даже о четырнадцатом, — сказал Холъярд. — Конечно, исходя из интересов экономики, где-то следует подвести черту. В целях самоокупаемости книжный клуб должен насчитывать по меньшей мере полмиллиона членов, иначе не окупится установка машин — электронных учетчиков заказов, электронных наклейщиков адресов, электронных упаковщиков, электронных прессовальщиков и электронных счетчиков дивидендов.
— И электронных писателей, — с горечью добавила девушка.
— Это тоже придет, это придет, — пообещал Холъярд. — Но, ей— богу, добыть хорошую рукопись — сейчас не штука. Это уж никак не назовешь проблемой. Все дело в оборудовании. Один маленький клуб, например, занимает четыре городских квартала.
Хашдрахр и шах медленно покачали головами, прищелкнув языками.
— Четыре городских квартала, — как эхо, глухо повторил Хашдрахр.
— Ну вот, полностью автоматизированное оборудование, подобное этому, делает культуру очень дешевой. Книжка стоит меньше, чем семь пакетиков жевательной резинки. А есть еще и картинные клубы. Они по удивительно дешевым ценам выпускают картины, которые вы можете спокойно вешать на стены. Кстати, говорят, что культура сейчас настолько недорого обходится, что утеплить дом книгами и картинами намного дешевле, чем стекловатой. Не думаю, что все обстоит именно так, но здесь есть значительная толика истины.
— И художники, работающие в этих клубах, хорошо оплачиваются? — спросил Хашдрахр.
— Оплачиваются, еще бы! — ответил Холъярд. — Сейчас просто золотой век искусства, ведь миллионы долларов тратятся ежегодно на репродукции Рембрандтов, Уистлеров, Гойев, Ренуаров, Эль Греко, Дега, Да Винчи, Микеланджело…
— А члены этих клубов могут, получить любую книгу и любую картину? — спросил Хашдрахр.
— Нет, этого бы я не сказал! Проводится большая исследовательская работа по выяснению, что сошло со сцены, уж вы поверьте. Производится обследование читательских вкусов, испытание обсуждаемых книг на читабельность и доходчивость. Господи, да ведь выпустить непопулярную книжку для подобного клуба означало бы просто крушение! — Холъярд выразительно прищелкнул пальцами. — Единственный путь удержать культуру на столь дешевом уровне — это знать заранее, что и в каком количестве желает публика. И они узнают это, узнают все, вплоть до цвета обложки. Гутенберг пришел бы в изумление.
— Гутенберг? — переспросил Хашдрахр.
— Ну да — человек, который изобрел печатный станок. Первый человек, который приступил к массовому выпуску Библии.
— Алла сутта такки? — спросил шах.
— Мм?.. — отозвался Холъярд.
— Шах хочет знать, проводил ли Гутенберг предварительный опрос.
— Во всяком случае, — сказала девушка, — книга моего мужа была отвергнута Советом.
— Плохо написана, — холодно заявил Холъярд. — Стандарты очень высоки.
— Великолепно написана, — терпеливо сказала девушка. — Но она на двадцать семь страниц превышала максимально допустимый объем; коэффициент ее читабельности составил 26,3 и…
— Ни один из клубов и не возьмет чего-либо при КЧ свыше 17, — объяснил Холъярд.
— И кроме того, — продолжала девушка, — она была посвящена антимеханической теме.
У Холъярда брови поднялись высокими дугами.
— Ну, знаете ли, с чего бы тогда они вдруг стали ее печатать! И что это он о себе возомнил? Господи, да вы просто должны благодарить судьбу за то, что он сейчас не за решеткой как защитник и пособник саботажа. Неужели он и в самом деле считал, что найдется кто-нибудь, кто все это напечатает?
— А он не думал об этом. Он чувствовал потребность писать и писал.
— Почему бы тогда ему не писать о клиперах или о чем-нибудь подобном? Или книжку о старом добром времени на канале Эри? Человек, который пишет о таких вещах, работает наверняка. Очень большой спрос на эти темы.
Она беспомощно пожала плечами.
— Я думаю, что его никогда по-настоящему не волновали клиперы и канал Эри.
— Он у вас какой-то неприспособленный, — брезгливо сказал Холъярд. — Если бы вы спросили моего совета, дорогая, я сказал бы, что ему нужно обратиться к знающему психиатру. Сейчас психиатрия просто чудеса творит. Берутся за совершенно безнадежные случаи и превращают больных в граждан категории А. Неужели он не верит в психиатрию?
— В том-то и дело. Он наблюдал своего брата, когда тот умиротворялся при помощи психиатра. Потому-то он и не хочет иметь с ними ничего общего.
— Не понимаю. Неужели его брат несчастлив?
— В том-то и дело, что слишком счастлив А мой муж говорит, что кто-то просто обязан быть неприспособленным; что кто-то просто должен испытывать чувство неловкости для того, чтобы задуматься над тем, куда зашло человечество, куда оно идет и почему оно идет туда. Отсюда-то и все неприятности с его книгой. Она подымала все эти вопросы и вот была отклонена. Тогда ему было приказано заняться общественной информацией.
— Значит, в конце концов вся эта история закончилась благополучно? — спросил Холъярд.
— Нет, едва ли. Он отказался.
— Господи, вот тебе и на!
— Да. Его уведомили, что если ко вчерашнему дню он не приступит к выполнению своих обязанностей в области общественных отношений, его питание, его разрешение на квартиру, его страховка жизни и здоровья — в общем, все на свете будет аннулировано. И вот сегодня, когда вы проезжали, я как раз бродила по городу, раздумывая над тем, что может в наши дни сделать женщина, чтобы раздобыть несколько долларов. А выбор тут невелик.
— Значит, этот ваш муж, он скорее предпочел бы, чтобы его жена…— Холъярд прокашлялся, — чем работать в области общественной информации?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40