— Жаль.
— Не то слово! Кстати, ты не одолжишь мне еще сотни две?
— С удовольствием.
— Спасибо, Бодкин! Ты настоящий друг!
— То же самое я сказал вам, когда узнал, как вы обошлись с Баттервиком.
— Верно сказал. Значит, мы с тобой друзья, — произнес Лльюэлин, на которого уже оказывало эффект шампанское. — А знаешь, зачем мне две сотни? Они мне очень нужны. Ты помнишь этого типа в Меллингем-холле, который похож на обезьяну, с вросшим ногтем?
— Да, помню.
— Такой Адэр, мой слуга. Я намекнул ему, что не плохо бы подкрепиться, и он согласился мне помочь, но на коммерческой основе. Да, скажу вам, он крепкий калач! Позавчера мы ударили по рукам, и он принес мне батончик «Марс» за пять фунтов!
— Ужасно!
— Да, я очень удивился.
— Вымогательство, вот это что!
— Настоящий моралист так бы и сказал. С другой стороны, нельзя не уважать человека, который берет то, что само плывет в руки. Он бы далеко пошел в Голливуде.
Трезвенник Чизхолм вернулся вместе с Санди, опять отказался выпить и сослался на то, что его ждут друзья.
— Так вы здесь с друзьями?
— Не совсем, — загадочно ответил Чизхолм, и удалился.
— Наверное, общество трезвенников, — предположил Лльюэлин. — Их тянет друг к другу, Бодкин. Так ты с ним учился? Он не в моем вкусе. Не мой тип.
— Зато как танцует! — сказала Санди. — В жизни такого не встречала.
Монти снова ощутил то самое, что тогда, в Баррибо, когда она сказала ему, что влюблена в какого-то типа. Ну что это? Никакого такта. Он танцевал с ней несколько раз, и ему не нравились ее нынешние восторги.
Однако он подавил досаду, напомнив себе с обычной честностью, что помолвлен и вряд ли может чего-то требовать от Санди. Сегодня она казалась особенно прелестной. Посетительницы «Креветки» были грубоваты и сильно накрашены. А Санди — простая и свежая, словно подснежник среди орхидей, подумал Монти. Шампанское будит в мужчине поэта.
Но рана от ее слов осталась. Страдая не хуже Гамлета, Монти хотел одного — уйти домой и лечь.
— Нам давно пора, — сказал он.
Лльюэлин беззаботно усмехнулся.
— Бодкин ожидает налета полиции, — сказал он Санди. — Чепуха! Уж Отто Фланнери об этом побеспокоился. Подмазал здесь, подмазал там, и все в порядке. Когда я был молод, — начал Лльюэлин, переходя к автобиографии, — люди были злее, суше. У легавых была неприятная привычка, такая честность, что ли. Я часто попадал в облавы и часто платил на утро штраф. В конце концов я усвоил один простой урок, который надо бы ввести в школьную программу: как только врывается толпа с криками «Просим оставаться на своих местах!», надо первым делом встать и ненавязчиво пробраться в кухню. Там всегда есть черный ход, через который носят продукты. Потом — перемахнуть через забор, и ты в безопасности. Я всегда прибегал к такой тактике. Конечно, Отто умаслил местное гестапо, но на всякий случай я приглядел ту дверцу, откуда выносят еду — кстати, очень хорошую. Надо написать Отто, что у него прекрасный шеф-повар. Дверь как раз у тебя за спиной, Бодкин, так что даже в самом худшем…
Конец его фразы остался потерянным для будущих поколений, так как именно в этот момент хлопанье пробок шампанского и музицирование Германа Цильха перекрыл зычный голос, напоминающий рык сержанта шотландских гвардейцев, обращающегося к новобранцам:
— Просим оставаться на своих местах!
Если верить предписаниям, изложенным в книге Фаулера, словечко «Пожалуйста» было бы весьма уместно, но говоривший сумел донести до аудитории свою мысль, а это — немало. Кроме Айвора Лльюэлина, Монти Бодкина и Александры Миллер посетители замерли как вкопанные.
2
Когда Лльюэлин говорил о своем умении испаряться через черный ход, он не хвастался. Голос еще заканчивал слово «местах», а он уже был с другой стороны служебной двери. При всем жизненном опыте он не испытывал необходимости дослушивать такие фразы. Как молодой человек на летающей трапеции, он пронесся по воздуху. Монти и Санди устремились вслед за ним.
Проникли они именно на кухню, судя по запахам, шуму и белым колпакам. Повара не обращали на них никакого внимания, разве что взглянули искоса. Почти все они служили у Отто Фланнери еще тогда, когда заведение его называлось «Резвой козой» и даже «О-ля-ля», и рейды полиции были для них не в новость. Один человек в колпаке спросил у Монти, когда тот пролетал мимо: «Легавые, приятель?», и в ответ на взволнованное «Да» заметил: «Что ж, бывает». Этим интерес работников кухни ограничился.
Как мистер Лльюэлин и предполагал, черный ход кухни вел на задний двор, забитый мусорными баками. Монти сел на ближайший из них и глубоко вздохнул. После духоты, царившей в «Креветке», местный воздух, на его взгляд, соперничал с лучшими морскими курортами. Монти сидел бы и дышал без конца, но Лльюэлин, человек действия, этого допустить не мог.
— Не пыхти ты, как дельфин на суше, — сурово сказал он. — Мы должны убраться отсюда до того, как они начнут все прочесывать. Ну-ка, помоги мне перебраться через забор.
Монти подсадил Лльюэлина, и тот уселся на заборе как Шалтай-Болтай. Несмотря на спешку, он не смог удержаться от замечаний в адрес Отто Фланнери.
— Не понимаю, — сказал он. — Просто не понимаю. Отто был умным, дельным человеком. И что же? Он не предпринял элементарных мер безопасности. Наверное, это все Глория. Она очень экономна. Я так и слышу: «Отто, зачем тебе тратить деньги? Ты и так совершенно выложился с этим клубом, а тут еще отстегивай целой ораве легавых, которые и так не мрут с голоду! Может, они никогда и не заглянут, вот и сиди тихо». И этот дурак позволил себя уговорить. Со мной она всегда была такая. Ворчала над каждым долларом, который я отдавал, чтобы поладить с нужными людьми. Помню, как-то раз…
В этот момент Лльюэлин внезапно потерял равновесие (не надо размахивать руками, когда говоришь о третьей жене) и упал с забора на улицу. Беспокойство компаньонов быстро рассеял бодрый голос, который объявил, что за исключением небольшого синяка все в порядке, и он ждет их в машине в соседнем переулке.
Когда Монти уже собирался помочь Санди взобраться на забор, он услышал шаги со стороны черного хода, и сердце его сделало такой прыжок, которым прославился Нижинский. Случилось так, что это была его первая встреча с полицией, и он немного нервничал.
Каково же было его облегчение, когда в незнакомце он распознал старого доброго Чизера!
— Чизер! — радостно крикнул он.
— А, это ты, Бодкин. Так я и думал.
— Мы как раз собирались перебраться на ту сторону.
— И это я думал.
— Понаставили всяких заборов!
— Не без того.
— Господи, Чизер, как я тебе рад! Когда я услышал шаги, чуть в обморок не упал.
— Ты думал, это легавый?
— Да.
— А это он и есть.
Монти подумал, что шутка — не ахти какая, но из вежливости улыбнулся. Теперь, когда спешить некуда, ему захотелось поболтать.
— А ты в хорошей форме, Чизер.
— Спасибо.
— Немного поправился?
— На фунт, на два.
— Тебе идет.
— Спасибо.
— Что поделываешь?
— Да вот, служу в полиции.
— Что?!
— Рейды мы проводим в гражданской одежде. Ты арестован. Сюда, пожалуйста.
Монти, совершенно ошарашенный, пошел туда, куда он указывал. Если старый добрый Чизер действительно из полиции, и если старый добрый дух школьного братства так мало значит для него, что он готов арестовать того, кто был с ним в одной команде по крикету, то делать нечего.
Санди, как свойственно всем женщинам, думала иначе. Она решила, что приглашение Чизера относится и к ней, но, в отличие от Монти, не собиралась безропотно подчиниться. Именно такие обстоятельства будят в девушках Жанну д'Арк или Боадицею. Она оглядела мусорные бачки и, воспользовавшись тем, что Чизер стоял к ней спиной, ловким движением схватила один из них, а там — опрокинула его, как третья жена Лльюэлина опрокинула в свое время ведро воды, на голову ничего не подозревающего офицера.
Вряд ли можно было придумать что-то более действенное. Такое положение вещей не может длиться вечно, но на какое-то время констебль Чизхолм был выведен из строя. Санди мигом вспрыгнула на забор, к ней присоединился и Монти. Они спрыгнули на улицу и вихрем понеслись к машине.
Лльюэлин стоял у дверцы, покуривая сигару.
— Ну, наконец, — сказал он, — Что так долго?
Монти не ответил. Он не мог говорить. К нему пришла любовь. Конечно, она приходила к нему и раньше; например, в двенадцать лет он влюбился в актрису из пантомимы. Но по сравнению с этим все они были мимолетными увлечениями. Быть может, кто-нибудь мог бы не влюбиться в девушку, проявившую только что такие замечательные свойства, кто-нибудь — но не Монти Бодкин.
3
По дороге домой Санди заснула на заднем сидении. Мистер Лльюэлин, наконец, вспомнил слова песни «Барни Гугл» и теперь напевал ее. У него был приятный баритон, может быть — немного нетвердый в верхнем регистре, и в любой другой момент Монти был бы рад его послушать, а то и, вспомнив слова и мелодию, подхватил бы припев. Но сейчас все его мысли были устремлены к девушке, которая спала, свернувшись, на заднем сиденье. Как, спрашивал он себя, мог он так долго оставаться слепым? Такой характер, такие таланты! Как мог он принять за братскую привязанность ту испепеляющую страсть, которую так хорошо изображала на экране миссис Лльюэлин в свою бытность пантерой?
Лльюэлин, закончив петь, проявил склонность к беседе. Монти обрисовал в общих чертах, что с ними случилось у черного входа, и Лльюэлин сурово осудил Чизера.
— Я поражен, — сказал он. — Куда катится мир, если люди не способны протянуть руку помощи бывшему школьному товарищу? Вот она, полиция! Священные узы исчезают, когда звучит голос сержанта. Но не будем тратить силы на такую низость. Лучше подумаем о нашем героическом недомерке. Какое проворство, Бодкин!
— Да.
— Какое присутствие духа!
— Да.
— Что было в баке?
— Бутылки.
— Наверное, этот трезвенник пожалел, о том, что собирался сделать.
— Наверное.
— И она надела бак ему на голову?
— Да.
— Великолепно! Поразительно! Конечно, хорошо бы швырнуть в него пирожное, но нельзя же все сразу! Бодкин, ты должен на ней жениться!
— Она кого-то любит.
— Это она так думает. Ну, возьмем фильмы. Любит героиня кого-то, и бац — поняла, что на самом деле любит Кэри Гранта. Бодкин, отбей ее у этого типа, как Кэри Грант. У тебя получится, ты только попробуй. Он, наверное… Господи! — воскликнул Лльюэлин. — Ну, дела!
— Что?
— Да я вспомнил. Совсем из головы вылетело. А то я весь вечер тебе хотел сказать. Помнишь, я танцевал с Санди?
Монти сказал, что помнит. Такое зрелище не забывается.
— Ты сказал, что она любит другого, а я сказал, что попробую узнать, кто он такой, по определенным каналам. Может, это актер или еще кто.
— Да?
— Я проверил. Все в порядке.
— В каком смысле?
— В прямом.
— Я не совсем понимаю.
— Это ты.
— Кто?
— Тот, кого она любит.
— Я?
— А то кто же? Я ее прямо спросил, она ведь относится ко мне как к отцу, которому можно доверить тайну. «Недомерок, — сказал я, — говорят, ты в кого-то влюбилась. Кто он? Давай говори». Что ж, она стала нести всякую чепуху, это, мол, не мое дело, но, в конце концов, раскололась. «Если вы не будете наступать мне на ноги и не скажете ничего Монти, то я признаюсь». Я не очень понял, почему она выбрала такие странные условия, но согласился. Тут она и говорит, что любит тебя. Вероятно, она морочила тебе голову. Это понять легко. Она хотела, чтобы ты ревновал. Решила показать, что на тебе свет клином не сошелся. Тогда бы ты ее заметил, а это уже полдела. Остается только ждать, когда все сработает. Женщины, они любят такие штуки. Взять, к примеру, мою училку. Она все время расписывала мне ихнего органиста. Только на двадцатый пятый раз, когда она опять начала рассказывать, какой у него магнетический взгляд, и какой он вежливый, я почувствовал — надо что-то делать. Вот и с тобой так, да? После этой истории с баком я просто уверен. Бодкин, девушка, которая способна надеть бак, полный пустых бутылок, на голову полицейскому, будет хорошей женой и матерью. Так что, спеши, дорогой, и Бог тебе в помощь. Почему ты смотришь на меня как крупная лягушка?
— Я думаю о Гертруде.
— О ком?
— О Гертруде Баттервик. Я с ней помолвлен.
— Совсем забыл!
— А я — нет.
— Да, проблема.
— Вот именно.
Примерно полмили в машине было тихо. Потом Лльюэлин сказал:
— Я придумал!
— Да?
— Только ответь на один вопрос. У нее есть контракт?
— Что?
— Контракт, черт возьми! Сам знаешь, какие бывают контракты.
— Если вы имеете в виду предложение в письменной форме, то я его не делал.
— Тогда все замечательно. В суд она не пойдет. Просто позвони ей по телефону и скажи, что все кончено.
Монти был поражен.
— Я не могу.
— Почему?
— Не могу, и все.
— Хочешь, я позвоню? Какой у нее номер?
— Нет, нет.
— Что-то я тебя не понимаю. Ты меня совсем сбил с толку. Не говори глупостей. Ты ведь ее не любишь, так?
— Не люблю.
— Ты любишь недомерка?
— Да.
— А любовь побеждает все?
— Не совсем. Она не побеждает запрета на такой вот звонок.
— Не понимаю.
Монти не ответил. Он вел машину сквозь ночь, тихую ночь, ибо его хозяин впал в сердитое молчание. Ему было ясно, что дальнейшие споры ни к чему не приведут. Если мистер Лльюэлин так легко относится к слову английского джентльмена, совершенно не осознавая, что есть вещи, которые делать можно, и вещи, которые делать нельзя, то джентльмену этому остается молча вести машину.

Глава восьмая
Грейс прогуливалась по лужайке близ дома в Шропшире, куда ее срочно вызвала дочь. Как раз в этот момент она обсуждала с ней Джеймса Пондера. Встреча в верхах практически не прерывалась, и Мэвис, чей нрав не допускал терпения, раздраженно требовала, чтобы на этот раз Грейс окончательно определилась. К счастью, Грейс как раз определилась утром. Речь ее была несколько пространна, но если передать ее смысл одним словом, то мы напишем: «Действуй». Джеймс Пондер сумел произвести на нее самое благоприятное впечатление.
— Лучше не придумаешь!
— Рада, что ты это поняла.
— Он очарователен.
— Да, мне нравится.
— Из хорошей семьи.
— Первый сорт. Один из его предков приплыл вместе с Вильгельмом Завоевателем, или приплыл бы, если бы не опоздал на корабль. Кажется, заминка с паспортом.
— Жаль, что он не унаследует титул.
— Да, перед ним очередь в пятьдесят семь голов.
— Конечно, риск немалый, он такой красавец.
— Ничего, я рискну.
— За ним придется присматривать.
— Как-нибудь присмотрим.
— За этими фотогеничными мужчинами — глаз да глаз, — заметила Грейс. Она думала об отце Мэвис, первом из ее трех мужей, который был очень фотогеничен, и порой ей казалось, что присмотреть за ним могли только Эдгар Гувер с целой командой его лучших помощников. — Ты должна быть готова ко всему.
— Я справлюсь.
— Да, справишься, — сказала Грейс. Они прогуливались рука об руку, она видела профиль дочери, и ее твердый подбородок не оставлял сомнений. Вряд ли с таким подбородком возможны неудачи в браке. Грейс гордилась своей наследницей. Для Айвора Лльюэлина Мэвис была жалом в плоть, но те же самые качества очень нравились Грейс. Пантеры любят, когда их дочери перенимают их пантерьи повадки, так много легче управляться с мужем. Она сознавала, что замужество — это лотерея, и на греческих богов не всегда можно полагаться, но если Джеймс Пондер, беря в жены Мэвис, и захочет отклониться от пути истинного, он об этом горько пожалеет.
— Дорогая, я думаю, тебе не стоит волноваться.
— А я и не волнуюсь.
— Так что, если он сделает пред…
— Когда, — поправила Мэвис. — Я наметила на ранний вечер. Несколько дней я его избегаю. Отведу в сад, в какой-нибудь укромный уголок, и спрошу, почему он избегает меня. Он скажет, что не избегает, а я скажу: «Нет, избегаете и мне это больно, Джимми, очень больно! Я думала, мы друзья…» И он мне ответит, а я отвечу ему, так что, засекая по секундомеру, через пять минут мы обнимемся. Есть вопросы?
— Нет, дорогая.
— Как тебе сценарий?
— Замечательный!
— Ты думаешь, пора?
— Начинай прямо сейчас.
Они присели на старую скамейку в конце лужайки, и Грейс увидела глаза своей дочери. В них она прочитала неумолимую решительность, и на сердце стало еще спокойней. Ей казалось просто невероятным, что можно противостоять им, особенно, если они полны слез. Для нее Джеймс Пондер уже начал свой медовый месяц.
Ко всему прочему она была рада вернуться домой. Она уже достаточно погостила здесь и ей не терпелось сменить роль гостьи на привычную роль хозяйки.
— Что ж, раз тебе больше не нужна моя помощь, — сказала он, — я поеду. Как раз успею на послеобеденный поезд.
— Если хочешь, оставайся. Они будут рады.
— Нет, пожалуй, я вернусь.
— А ты куда-нибудь торопишься?
— Хочу проследить, не нарушает ли твой отчим диету.
— Потолстел вдвое, это уж точно. Без тебя он, наверное, ест все, что попадается под руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15