А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– Водопроводная магистраль и остальное. – Затем начал взбираться по лестнице.
Беглецам пришлось выбирать: оставаться в темноте или следовать за ним. Они предпочли последнее.
Процедура подъема была долгой – может быть, полчаса или даже час. Наконец они оказались в коллекторе. Далеко впереди Джефф увидел свет. Не от фонаря, а стационарный. На потолке были установлены электрические лампы.
Змееныш погасил фонарь и ускорил шаг. Когда обозначилась реальная цель, боль в лодыжке у Джеффа заметно ослабла. Вдоль обеих стен коллектора были проложены кабели, трубы, водоводы. Впереди Джефф увидел первую лампу. Она располагалась под потолком в стеклянном колпаке, защищенном толстой металлической решеткой, и светила неярко.
Когда они к ней подошли, Змееныш остановился, повернулся, чтобы продемонстрировать свою отвратительную ухмылку, с какой несколько часов назад демонстрировал здешних кроликов.
– Добро пожаловать в наш отель. Самый дешевый на Манхэттене и со всеми удобствами.
В стене оказалась дверь, они ее только сейчас заметили. Змееныш открыл и вошел. Беглецы стояли в нерешительности. Джаггер бросил взгляд на дверь, затем на простиравшийся впереди тускло освещенный коллектор.
– Может, пойдем дальше?
Джефф тоже вгляделся в огни впереди, похожие на лампочки, подвешенные над дорожкой в парке. Из-за двери послышался голос Змееныша:
– У нас гости.
– Кто-то из знакомых? – спросил женский голос.
Джефф уловил иронию.
– Нет. Просто спустился на два пролета вниз и случайно встретил.
– Им повезло, что они там выжили. Ладно, веди сюда. У нас сегодня полно еды. Настоящей, а не здешней крольчатины, которой питаются некоторые.
Через секунду в дверях появился Змееныш, и на них пахнуло сладостным ароматом. Ноздри Джеффа раздулись, рот наполнился слюной, а желудок скрутила голодная судорога.
Жаркое. Не противное варево, каким их кормили в последней камере. Сейчас пахло жарким, сдобренным специями. Почти как у матери.
– Так что, ребята, вы идете или нет? – спросил Змееныш.
Аромат жаркого подавил все сомнения. Джефф вошел и, потрясенный, остановился на пороге.

Глава 20

То, что он увидел в этом помещении, не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Напротив, здесь все было совершенно обычным. На конфорке плиты стояла высокая кастрюля, откуда исходил потрясающий аромат тушеного мяса.
Светло-зеленый холодильник, затрапезный, обшарпанный, но в рабочем состоянии. Как бы в доказательство того, что это не мираж, он вдруг ожил. Вначале компрессор сердито заклацал и только после этого равномерно загудел.
Стол, настоящий стол с трубчатыми металлическими ножками и крышкой из жаростойкого пластика. Точно такой же стоял в квартире Джеффа. Вокруг стола располагались шесть разномастных стульев. Два дубовых, очень старых, остальные с виниловыми сиденьями – разумеется, тоже со свалки.
Напротив плиты у стены находился диван, примерно такой же кондиции, что и холодильник. Когда-то он, наверное, даже мог претендовать на какой-то стиль, но сейчас был в нескольких местах продавлен, а обивка, прежде золотистая, вся порвана и в пятнах.
В комнате имелось еще два легких стула. Один с откидной спинкой, типа шезлонга, правда, со сломанными ножками. Но это, похоже, не беспокоило развалившегося в нем человека.
На стенах висели репродукции пейзажей, очевидно, подобранные на свалке. Впрочем, как и все остальное. Казалось, их присутствие здесь, в этой комнате, призвано напоминать обитателям о мире, который они оставили на поверхности. На одной репродукции был изображен весенний луг с оленем на переднем плане, который щипал сочную траву. На другой – дерево в осеннем лесу с великолепной листвой. Крону пронизывали солнечные лучи, создавая впечатление, будто сам Господь смотрит с неба и улыбается.
Серую рутину комнаты разнообразили также два старых кривых торшера без абажуров.
Но чего совсем не ожидал здесь увидеть Джефф, так это телевизор. Работающий. На экране мягко бубнил что-то диктор Си-эн-эн.
– Ну как, нравится у меня?
Джефф оторвал глаза от экрана.
Невысокой грузной женщине было на вид лет шестьдесят. Полноту подчеркивала одежда. Юбка с ярким пестрым узором с преобладанием алых, лиловых и зеленых тонов. Подол волочился по полу, отчего кайма обтрепалась и почернела. На блузке из темно-бордового бархата кое-где виднелись полоски – на вид ржавчина, – вдобавок одну сторону обильной груди покрывало большое масляное пятно. На руках позвякивали разнообразные браслеты – по крайней мере дюжина, – а с шеи свисали бусы и цепочки.
Лицо хозяйки покрывал толстый слой макияжа, затвердевшего в глубоких складках щек. Кроваво-красная губная помада только подчеркивала трещины на губах. Седые космы прятал рыжий парик, но не полностью.
На плечи, спускаясь ниже талии, была наброшена драная черная шаль с почти отсутствующей бахромой.
– Неплохо, а? – произнесла она, сделав жест в сторону обстановки. Затем глубоко затянулась, уронив с сигареты на пол длинный столбик пепла. – Курю вот, не боюсь рака. Пусть старается.
Хозяйка блеснула глазами и загоготала, доброжелательно уставившись на Джеффа (обнаружив при этом отсутствие некоторых зубов), потом перевела взгляд на Джаггера. Улыбка моментально растаяла, одновременно с блеском глаз. Она ткнула сигаретой в его сторону.
– Не припомню, чтобы я тебя сюда приглашала.
Джаггер стиснул ржавый железнодорожный костыль.
– Ты что, Тилли? – быстро вмешался Змееныш. – Сама же только что сказала, что они могут зайти и поесть.
– Да, но это было раньше. До того, как я на него посмотрела, – проворчала Тилли и снова ткнула сигаретой в сторону Джаггера. – Убери отсюда этого ублюдка.
Джефф видел, как напрягся Джаггер.
Тилли прищурилась и поджала губы, еще сильнее размазав помаду. Затем проворчала:
– Ладно, поешьте. А там посмотрим. – Переведя взгляд снова на Джеффа, она махнула рукой в направлении дальней стены, где виднелся проем. – Идите туда и умойтесь. Только потом накройте бак крышкой. Не хочу, чтобы здесь воняло.
Они последовали в том направлении, куда указала Тилли.
– Ничего себе! – удивился Джаггер, оглядывая помещение.
На ветхом столе стоял эмалированный жбан с многочисленными щербинами – такой же, но только новый, родители Джеффа, когда он был маленьким, брали с собой, отправляясь в поездку, – а рядом кувшин. На вмонтированной в бетонную стену решетке висело полотенце. Как ни странно, не очень грязное. С потолка свисала голая лампочка, наполняя комнату светом.
Джефф посмотрел в потрескавшееся зеркало, которое заметил над столом (в первый раз после отъезда из следственной тюрьмы), и с трудом узнал себя. Кожа грязная, жирная, волосы растрепаны и тоже грязные и жирные. Глаза воспаленные, под ними темные круги. На лбу повсюду прыщи, а на подбородке гноящаяся резаная рана. Он даже не подозревал о ее существовании.
– Это их дом, – сказал он, продолжая смотреть на свое отражение. – Они здесь живут.
В зеркале Джеффу было видно, что дальше расположена еще одна комната с разложенными на полу матрасами – один даже, кажется, был пружинный – с постеленными поверх одеялами.
Одеяла и простыни.
Неожиданно на Джеффа накатило невероятное изнеможение. В туннелях он умел его сдерживать, а теперь страшно захотелось упасть на первый попавшийся матрас и забыться.
– Ну что ж, поживем пока здесь. – Джаггер подмигнул Джеффу. – Все получше, чем в Рикерс, а?
Джефф не ответил. Он не отрывал глаз от зеркала, откуда на него смотрел изгой, каких он всегда старался не замечать. Отворачивался, даже не желая признавать их существование.

* * *

Малколм Боддридж, – впрочем, все звали его только по фамилии, причем началось это так давно, что он даже начал забывать свое имя, – полез в глубокий в карман за ключом, который держал отдельно, а не на большой связке, висевшей в маленьком кабинетике.
Затем, как всегда педантично, проверил, не открывал ли дверь кто-нибудь в его отсутствие. Эта черта характера была у него врожденной и существенно повлияла на высочайшую квалификацию, которую он приобрел в своей профессии. Убедившись, что все в порядке, Боддридж вставил в замок ключ, повернул, толкнул дверь, затем закрыл за собой, а уж потом включил свет. Одна из трубок верхней осветительной арматуры, прежде чем зажечься, несколько раз мигнула. Остальные сразу залили комнату ярким белым светом. Болдридж считал такое освещение не хуже солнечного.
Надо учесть, что эстетическим аспектам Болдридж придавал большое значение, потому что художественный вкус в его деле являлся важнейшим фактором мастерства. Первым делом он надел тонкие латексные перчатки и направился к одному из шкафов. Снял с верхней полки лампу дневного света и заменил ею неисправную. Ведь если лампа снова начнет мигать, придется отвлекаться от работы. Затем принялся за работу.
После успешной охоты добытую «дичь» команда оставляла всегда в специальном холодильнике на тележке с колесиками. Холодильник был дорогой и требовал монтажа дополнительных устройств, но Болдридж настоял, чтобы его купили. «Неприятный запах распространяется гораздо быстрее, чем вы предполагаете», – объяснил он. Поэтому и «дичь» оставляли в нетронутом виде, как требовал Болдридж. Знали, что он распорядится как надо. Ремеслу он учился у своего дяди – кстати, тот все еще работал в Нью-Хэмпшире – и достиг совершенства в одной калифорнийской похоронной фирме. Потом хозяина прижала полиция – он занимался кое-какими противозаконными делишками, – и тот сбежал в Аризону. А Болдридж переехал в Нью-Йорк, потому что тоже был в этом как-то замешан. На данной службе он состоял уже около пяти лет и был очень доволен, хотя результатами его труда могли любоваться немногие.
Тихо насвистывая, Болдридж выкатил из холодильника тележку и начал распаковывать тело, завернутое в несколько слоев грязных тряпок, но в перчатках это не имело значения. Затем он аккуратно сложил все тряпки в сумку, которую, перед тем как уйти домой, отправит в мусоросжигатель, и занялся осмотром добычи.
Самец. Возможно, лет двадцати пяти; во всяком случае, не старше тридцати. Туша в прекрасном состоянии. Зубы почти все целые, а вот кожа испорчена тремя татуировками. Одна в виде змеи, обвивающейся вокруг левого бицепса, другая на левой грудине витиеватым староанглийским шрифтом декларировала любовь к матери, а третья на правой ягодице выглядела в точности как штамп, который ставят на мясе работники санитарной инспекции, и определяла задницу как US GRADE-A PRIME Высший сорт, самая лучшая в Соединенных Штатах (англ.).

.
Белокурые волосы мягкие и сальные, но не спутанные в уродливые жгуты. Болдридж считал, что с такими почти невозможно работать.
На «дичи» был обычный комплект одежды, которую, конечно, можно было спокойно разрезать, но щепетильный Болдридж аккуратно снял один предмет за другим. Для одежды предназначалась другая сумка, которую отправят в прачечную. После того как одежду выстирают и выгладят, он решит, можно ли ее использовать на завершающей стадии. Если нужно будет только подшить края или несколько пуговиц, он сам сделает ремонт. Если же износ и повреждения окажутся значительными, то отправит одежду в швейную мастерскую на Седьмой авеню, чтобы скопировали.
Теперь голую «дичь» предстояло переложить на рабочий стол. Болдридж проделал эту нехитрую процедуру и начал готовиться к основному этапу работы.
Ножи у него были все наточены, как бритвы, и хранились в обитом бархатом выдвигающемся ящике под гранитной крышкой рабочего стола.
Затем пришла очередь нескольких больших картонных коробок, которые предназначались для торговли мороженым, но прекрасно подходили для целей Болдриджа. Он поставил их в специально устроенный лоток, идущий вдоль края рабочего стола.
Взял цифровую камеру, сфотографировал «дичь» под различными ракурсами, после чего аккуратно записал все существенные параметры. Не только обхват груди, талии и бедер – он их измерил с точностью до четверти дюйма, – но также размеры плеч, предплечий и икроножных мышц.
Покончив с этим, Болдридж перевернул тушу лицом вниз и сделал идеальный разрез от темени до копчика. Затем, используя разные ножи, большинство из которых были изготовлены по его собственным чертежам, начал снимать шкуру. Его умелые пальцы ловко орудовали ножами. Важно было не повредить ее, одновременно не оставив следов жировых или мускульных тканей.
Со спиной работать было полегче, да и снять шкуру с задней части черепа тоже особого труда не составляло, хотя Болдриджу потребовалось несколько месяцев, чтобы отработать методику обхождения с ушами. Вся хитрость состояла в том, чтобы сделать незаметными на конечном продукте глубокие разрезы, которые были необходимы. А с губ и ноздрей шкуру снять было сравнительно просто. Веки тоже легко отделялись, после того как была отрезана оболочка вокруг глазниц. Разумеется, все нужно делать очень аккуратно.
Самая сложная операция – удаление шкуры с черепа. А дальше пошло как по маслу. Во всяком случае, это было не труднее, чем, например, снимать кальсоны. Правда, немного пришлось повозиться с анусом, еще больше с гениталиями, но Болдридж занимался этим исключительно из принципа, потому что эти части туши на конечном продукте были полностью закрыты.
Наконец, отделив шкуру от туши, Болдридж внимательно осмотрел ее еще раз и удовлетворенно кивнул. Единственным местом, требующим ремонта, была небольшая дырочка во лбу – входное отверстие пули. А что касается его собственной работы, то она, как всегда, выполнена безупречно. Нигде ни малейших следов ножа. Затем он переместил шкуру в первый дубильный бак, из тех, что были выставлены вдоль противоположной стены, и занялся остальным.
Дело пошло значительно быстрее, потому что большая часть из того, что осталось на рабочем столе, предназначалась на выброс.
В течение двадцати минут все мускулы, связки и другие мягкие ткани, а также внутренние органы были удалены со скелета и помещены в большую коробку из-под мороженого. После чего Болдридж с помощью своего любимого ножа отделил голову от позвоночника. Затем снял стеклянную крышку с большого ящика – чуть больше двух ярдов в длину и тридцати дюймов в ширину, – стоящего на полу у задней стены. Дно ящика покрывало крупноячеистое сито, на которое следовало положить скелет. Накрыв ящик крышкой, Болдридж стал наблюдать через стекло, как в одну из ячеек стремительно ринулся первый муравей, побегал немного и поспешил обратно, чтобы сообщить о находке остальным. Под полом лаборатории жила колония специальных муравьев. Убедившись, что насекомые начали работу, а значит, к утру в ящике будет находиться совершенно чистый скелет, Болдридж занялся черепом.
Конечно, ему было хорошо известно, что кости черепа можно разрезать хирургической пилой. Обычная стандартная операция, которую умеет делать любой прозектор, но опять же исключительно из эстетических соображений для обработки черепа Болдридж выбрал другой метод. Если пользоваться пилой, то все равно не останется никаких следов, но это был грубый инструмент, который ему не хотелось брать в руки. И Болдридж пошел на то, чтобы потратить лишний час, но извлечь мозг через естественные отверстия с помощью различных ножей, ложек и скребков.
Язык и глазные яблоки отправились вслед за мозговым веществом в коробку для мороженого.
Исследовав входное отверстие пули во лбу, Болдридж решил, что кости повреждены незначительно, после чего поместил череп в отдельный ящик с муравьями. Он тоже к утру будет готов.
А вот на обработку шкуры потребуется несколько дней. Настоящая работа для Болдриджа начнется только после того, как будут готовы скелет и шкура. Конечный продукт будет выглядеть много лучше оригинала, убитого недавно в туннеле.
Когда Болдридж через час покидал лабораторию, ничего лишнего в ней не оставалось. Коробки для мороженого сгорели в мусоросжигателе, а пепел смыла вода. На гранитной крышке рабочего стола не было ни единого пятнышка, на дренажном лотке тоже. Тележка вычищена, вымыта и дезинфицирована. Латексные перчатки и прочая ветошь отправлены в огонь.
Болдридж взял пакет с негодной лампой дневного света и в последний раз осмотрел лабораторию. Все было в полном порядке. Пройдет немного времени, и сегодняшний трофей будет готов к экспозиции.
А завтра должна начаться очередная охота.

Глава 21

Это было больше, чем просто наслаждение.
Просыпаясь, Джефф обнаружил, что ему не холодно, нет темноты, а самое главное, ничего не болит. Вначале он подумал, что это сон. Мягкий матрас, теплое одеяло – такого наяву просто не может быть. На мгновение даже осмелился вообразить, что, открыв глаза, окажется снова в своей квартире на Сто девятой улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32