еще через се
кунду все сходства пропали, и машина походила только на стрекозу, и от нее
на лицо повеяло ветром, нанесло прохладой. Анискин зажмурился и отчаянно
повторил:
Ц Матушки!
Когда же он снова открыл глаза, то машина опять стояла на земле, ударяя в г
лаза четырьмя загнутыми лопастями, яркими фанерными хвостами, прозрачн
ым от ребер мотором и лихо вынутым стеклом из плексигласа. Две автомобил
ьные фары бросали розовый отблеск, и от этой розовости машина казалась в
ся алой.
Ц Что такое? Ц спросил Анискин. Ц Что, спрашиваю?!
Ц Геликоптер.
Розовые отблески по-прежнему били в лицо участковому, он стал отвертыва
ться от них и отвернулся бы, если бы не понял, что это отражается в фарах со
лнце, которое, уже склонившись к закату, пробивалось розовыми лучами в ще
ли сарая. Поняв это, Анискин от розовых бликов уклоняться не стал, потряс г
оловой и хрипло пробасил:
Ц Что же это делается? Матушки!
Посмотрев на машину, Анискин закрыл глаза и сразу прикрыл пять или шесть
тайных милицейских дел. Ничего не видел он и, конечно, не заметил, как Вита
лька подошел к нему, как вытянул дрожащую руку и положил на плечо участко
вого.
Ц Дядя Анискин! Ц жалобно прошептал Виталька.
Ц Анискин, Анискин, Анискин, Ц как эхо повторил участковый. Ц Эх, Аниски
н, Анискин!
Именно на участкового смотрели со странной машины фары от колхозного гр
узовика, плексиглас от председателевой моторки, подмигивал белой свечк
ой мотор от милицейского мотоцикла, а позади смеялся аккумулятор от стар
ой колхозной трехтонки. Сразу четыре покражи глядели на Анискина ясными
глазами. И он снял руку парнишенки со своего плеча, так как жгла его Виталь
кина рука, давила пудовой тяжестью. Сердце заходилось у участкового, ког
да видел он белый чубчик и светлые мальчишечьи глаза.
Ц Сядь, не дыши, молчи! Ц вяло сказал Анискин. Ц Сиди, как сидишь!
Горестно, как на последний осенний пароход, что уносит по Оби музыку и теп
лое шипенье пара, глядел Анискин на висящий в воздухе мотор. Что из того, ч
то снял его Виталька со списанного мотоцикла? Все равно целый месяц учас
тковый не мог сунуть носа в райотдел, а когда все-таки совал по неотложной
надобности, то от стыда другим участковым в глаза не смотрел.
Три месяца рыскал Анискин по деревне в поисках аккумулятора, фар и плекс
игласа, но ничего не нашел, а только перессорился с добрым десятком мужик
ов, запятнав их напраслинными обвинениями. С ног до головы припозорился
Анискин на этих загадочных делах, а вот оно… что… Стоит посередь сарая чу
чело не чучело, машина не машина и светит Анискину в глаза автомобильным
и фарами. Сидит рядом парнишенка Виталька и уже без всякого страха лупае
т глазищами, стараясь понять, чего это участковый вздыхает, чего уронил г
олову на грудь. Эх, жизнь-копейка!
Ц Виталька ты, Виталька! Ц горестно сказал Анискин. Ц Чего же ты это со
мной произвел, чего же ты такое над дядей Анискиным выстроил! Эх!
Ц Дядя Анискин, Ц позвал Виталька. Ц Дядя Анискин!
Ц Ну что «дядя Анискин»! Дурак твой дядя Анискин. Ц Участковый заглянул
парнишке в лицо, поцыкал зубом и опять уронил голову на грудь. Молчал он, н
аверное, минуту, потом тихо-тихо сказал: Ц Ведь отчего я вора найти не мог?
А оттого, что такую машину и во сне не придумать. Я что искал? Мотор украли
Ц на лодку-моторку, фары свистнули Ц опять же на лодку-моторку. Я всех ры
баков в муку ввел с этим делом. Дружков в подозренье имел. Эх, жизнь, жизнь!

Ц Арестуй меня, дядя Анискин! Ц тонко сказал Виталька. Ц Вяжи меня Ц я
во всем виноватый!
Ц Вяжи?
Усмехаясь, Анискин вернулся к чурбачку, удобно устроился на нем, стал гля
деть на Виталькину машину. Солнце, видимо, садилось Ц прозрачные лучи пр
оникали в сарай, рассыпавшись, охватывали вертолет со всех сторон; казал
ось, что машина тает, вздымается на колесах, делается легче воздуха, а крас
ки набирают силу. Только теперь увиделось, что стоит машина на трех колес
ах Ц одно от детской коляски, а два… два от того же списанного милицейско
го мотоцикла Ц и что колеса стоят на земле так легко и зыбко, словно меж н
ими и землей просвечивает воздух. А потом Анискин увидел такое, отчего се
рдце екнуло: бензиновый бак от старой кинопередвижки.
Ц Ах, Виталька ты, Виталька!
Анискин почувствовал к себе горькую жалость и вяло подумал: «Свольнять м
еня надо с работы! На пенсию меня надо, сукиного кота!»
Ц Ты в каком классе? Ц тихо спросил Анискин.
Ц В десятый перешел.
Ц Английский изучашь или немецкий?
Ц Английский.
Казалось, в фарах зажглась маленькая лампочка и колола лучиками Анискин
а в глаза, а вторая фара Ц подмигивала. Поэтому Анискин на месте больше си
деть не смог, поднялся и пошел по сарайчику, сам не зная зачем, сам не зная п
очему. Он потрогал носком сандалии землю Ц сухая и твердая, пощупал паль
цами гвоздь, вбитый в стену, Ц теплый и шершавый, поднял с верстака неско
лько книг. Светло было в сарайчике, но участковый прищурился, когда читал
заголовки: «Теория крыла», «Математический анализ», «Кибернетические с
истемы», «Сопротивление материалов».
Ц Дела! Ц сказал Анискин.
Он перелистнул книгу с названием «Теория крыла», приблизил страницу к ли
цу, секунды две-три смотрел на незнакомые значки и буквы, но голова пошла
кругалем, в глазах зарябило, хотелось гладить себя по затылку и чесать но
с. Свободы хотелось, вольного воздуха, простору.
Ц Виталька ты, Виталька! Ц тихо повторил Анискин. Ц Я ведь никогда бы не
поймал тебя, если бы про горн не услышал. Тут я сразу скумекал, что это дело
неразумного мальчишенки. Никакой мужик не станет в кузне озоровать, ежел
и состоит при воровстве.
Ц Шестерню на вал насаживал, Ц колупая землю ботинком, ответил Витальк
а. Ц Без кузни нельзя…
Ц Виталька ты, Виталька!
Во все глаза смотрел Анискин на парнишку, Ц прикидывал так и эдак, но нич
его особенного не видел: тоненькая шея, мальчишечий кадык, пухлые губы, св
етлые от честности глаза. Мальчишка как мальчишка, а вот поди же ты… «Захо
чет Ц может по-английски заговорить!» Ц вдруг подумал Анискин и неожид
анно для себя спросил:
Ц Полетит?
Ц Должна полететь! Ц тихо ответил Виталька. Ц Считана.
Опять повернулся Анискин к машине, теперь смотрел на нее спокойными, глу
бокими глазами. Он разглядел четыре лопасти, клеенные из разноцветного д
ерева, пропеллер меж фанерными хвостами, велосипедное сиденье и разноцв
етные маковки рычажков. И пахло тоже основательно Ц бензином, краской и
машинным маслом.
«Полетит машина, Ц подумал Анискин, Ц возьмет себе и полетит!» Затрещит
мотор, закрутятся клееные лопасти, замельтешит малюсенький пропеллер н
а хвосте; сядет Виталька Прокофьев на велосипедное сиденье, чего-то нажм
ет, чего-то подкрутит и Ц полетел, полетел! Машина поднимется над кедрача
ми, просвистит над деревней, повиснет стрекозой над Обью. Высоко-высоко п
овиснет машина над рекой, и Виталька Прокофьев увидит всю Обь, и старый ос
окорь, и разрушенную мельницу, и молодые березы над покосившимися креста
ми деревенского кладбища…
Так запечалился участковый уполномоченный Анискин, что застилала глаз
а влажная пелена. Ослеп он и, шатаясь, вернулся на чурбачок, шепча про себя:
«На пенсию меня пора, на пенсию!» А что еще делать с человеком, у которого с
о двора крадут мотоциклетный мотор, который смотрит на шестнадцатилетн
его мальца и ничего в нем не понимает?
Ц Эхма, жизнь, жизнь!
Вспомнил Анискин, что в прошлом году его не записали в кружок английског
о языка, а на политзанятиях майор говорил: «Кое-кому этот материал можно п
ропустить!» Понятно теперь это «кое-кому», понятно. На пенсию, на пенсию п
ора! Сдаст Анискин наган и удостоверение, фуражку и милицейскую шинель, в
ернется домой и скажет: «Вот я! Принимай, Глафира!» Белых куриц разводить
Ц вот чем займется Анискин. Таких белых куриц, каких недавно привезли в с
овхоз Тельмана…
Ц Как белые курицы называются? Ц досадливо спросил он Витальку. Ц Те, ч
то в Тельмане?
Ц Леггорн, Ц ответил Виталька.
«Леггорн!» Язык свертывается в трубочку, дыханья не хватает, когда произ
носишь такие слова, а парнишенка так и чешет: «Леггорн, леггорн!» Все они з
нают, эти молодые, да ранние Ц отпечатки пальцев берут, анализы разводят,
версии разрабатывают, фотографируют, проявляют, следы линеечкой меряют,
в лупы смотрят. Молодые, ученые! Найдет такой молодой да ученый человечес
кий волос, глянет на него сквозь стекло и: «Рост сто восемьдесят шесть, на
один глаз косой, левая нога короче правой…» Конечно же, у такого мотор от м
отоцикла не уведешь.
Ц Арифметика! Ц вслух сказал Анискин. Ц Химия!
Ц Лопасти собирал на синтетическом клее… Ц протяжно ответил Виталька.

Клей у них синтетический, системы кибернетические, матрасы поролоновые,
стекла плексигласовые, по-английски кумекают. Нет, нет, куриц разводить, к
ак в совхозе Тельмана! Каждый день Ц яйцо, петухи Ц спокойные, грязи кури
цы боятся, потому что…
Ц Как белые курицы называются? Ц крикнул Анискин.
Ц Леггорн!
Мать твою перемать! Стоит Виталька перед Анискиным, носом хлюпает, штаны
держатся на одной пуговице, губы распустил, передние зубы кривые, а ведь в
от… Лопасти, винты, мотор, сиденья Ц все как полагается. И полетит.
Ц Молчи! Не разговаривай! Ц прикрикнул Анискин.
Ц Я молчу, дядя Анискин!
В последний раз посмотрел участковый на машину Ц долго и спокойно, прос
то и буднично, оценивающе и критически. Теперь он увидел, что машина покра
шена неровно, фанерные хвосты со щелями, под мотором Ц лужица масла, а на
левой фаре змеевидная трещина. Потеки клея на лопастях приметил участко
вый, обратил внимание на то, что кособочит машина на трех колесах.
Ц Бензин есть? Ц спросил он негромко.
Ц Есть.
Анискин застегнул все пуговицы на рубахе, расчесал пятерней волосы, крив
олапо ставя ноги, пошел к дверям сарая. Потухающие солнечные лучи все еще
проникали в щели, и когда участковый шел, они то вспыхивали, то гасли на ег
о широкой спине. Возле дверей Анискин остановился, не повертываясь к Вит
альке, сказал:
Ц Полетишь в воскресенье!
Анискин открыл дверь, сопя и прицыкивая зубом, выбрался во двор, плюнул на
траву и скорым шагом пошел на улицу. Он не останавливался до тех пор, пока
не оказался на берегу реки. Здесь он выпрямился, заложил руки за спину, мог
учий, громоздкий.
Ц Ишь ты! Ц шепотом сказал он реке.
Солнце совсем ушло за горизонт, только несколько крутых лучей еще шкодни
чали над розовой кромкой, небо было темно-сиреневым, а над головой Аниски
на, клонясь к старому осокорю, висела прозрачная луна. Анискин поднял гол
ову и смотрел на нее до тех пор, пока в глазах не замельтешили разноцветны
е точечки.
Ц Эхма! Ц вздохнул участковый. Ц Жизнь!
Мерцая миллионами лун, холодная и толстая, текла в берегах Обь; текла и тек
ла неизвестно куда, неизвестно зачем. Поблескивал жесткими свинцовыми л
источками старый осокорь, шелестел тоже неизвестно зачем, неизвестно о ч
ем. И были у луны глаза и рот, а зачем были, почему были Ц неизвестно!
Ц Жизнь! Жизнь! Ц шептал Анискин. Ц Мать-матушка!
А кто-то знал, куда текла река, отчего у луны были глаза и рот, о чем шепталс
я с луной старый осокорь. И кто-то знал, отчего растут березы на обском взг
орке, где дыбятся редкие почерневшие кресты, среди которых будет лежать
Анискин, когда последняя луна посмотрит на него последними глазами. Посм
отрит и уйдет навсегда…


ЛОСИНАЯ КОСТЬ

1

В августе, пополудни, к колхозной конторе прибежал всеобщий пес Полкан и
стал зарывать в лопухах мосластую кость. Колхозный сторож Дорофей хотел
было уж пужнуть его, как заметил, что кость-то не коровья, не свиная, не овеч
ья. Старик Дорофей славился ленью, но тут со скамеечки сполз, наставив на П
олкана дробовик, принудил отдать кость.
Ц Дура! Ц сказал он собаке. Ц Кость-то лосиная!
Возле колхозной конторы, конечно, сидели на лавочке два бывших председат
еля, томились, и через полчаса до участкового уполномоченного Анискина д
окатилась весть о лосиной кости. День был не особенно жаркий; толстый Ани
скин минут через десять пришел к конторе. Он нюхнул кость, подбросил ее в р
уке и лениво сказал:
Ц Вот кого терпеть не могу, так это бездельников. Из городу тунеядцев в д
еревню шлют, а вас надо из деревни Ц в глухую тайгу. И что за мода: как челов
ек в председателях побудет, то потом работать не хочет. Я скоро вас зачну б
ез всякой загвоздки штрафовать!
После этого Анискин достал из парусиновых штанов газету, завернул в нее
кость и позвал Полкана:
Ц Фьють! Где кость взял?
Полкан посмотрел в глаза Анискину, растерявшись, виновато помахал хвост
ом.
Ц Ну ладно, ладно! Без тебя знаю, где такие кости есть.
Деревня пусто и безголосо лежала вокруг конторы, млели в небе облака, роз
овые, августовские; не ходили по улицам люди, не катались подростки на вел
осипедах, не семенили к колодцам старухи, не голосили грудные ребятишки

Ц вымерла деревня, словно злые татарские орды угнали народ.
Ц Радость-то какая! Ц улыбнувшись, сказал Анискин. Ц Человека нет в дер
евне! Ну, ни одного человека нет! Вот какое действие произвели на народ пос
тановления партии и правительства, а вы, паразиты, лодырничаете! Нет, я вас
непременно зачну штрафовать!
Строго посмотрев на бывших председателей, Анискин поманил пальцем стор
ожа Дорофея:
Ц Подь сюда!
Ц Кого прикажешь, товарищ Анискин?
Ц А это сейчас узнаешь!
Анискин сладостно поводил головой, подставляя лицо ветру, который нетор
опко тек с реки, щурился, как сытый кот. Он блаженно вздохнул и сказал:
Ц Дорофей, а Дорофей, ты, поди, думаешь, что я не знаю, как ты ночами на посту
спишь? Ты думаешь, я не знаю, что ты третьего дни на дежурстве бутылку само
гонки выпил и песни в конторе играл… Стой, не маши руками! Это я на тебя дол
жен руками махать, но не махаю, а, наоборот, по причине твоей грыжи за тебя п
еред председателем заступаюсь. Но мы тебя с поста уволим, Дорофей, ежели т
ы мой приказ не исполнишь!
Ц Я тебя слушаю, товарищ Анискин!
Ц Правильно! Так и стой: пятки вместе, носки врозь… А приказ такой. Ежели е
ще раз к конторе этих тунеядцев пустишь, быть тебе в критике! Понял? Сполни
шь?
Ц Сполню, товарищ Анискин! Ц выпучив глаза, заорал сторож.
Ц И вот и ладно!
Еще раз строго поглядев на председателей и подставив ветру лицо, Анискин
хлопнул Дорофея по плечу, сипло хмыкнул и пошел берегом реки, чтобы броса
лась в глаза вся Обь Ц с крутой загогулиной и пространственностью, чтоб
ы от бескрайности реки было радостно глазу и душе.
Прошагав с полкилометра, Анискин подвернул к одному из домов, отворив ка
литку, вошел во двор.
Ц Ай, есть живые! Живые, говорю, есть! Ц окликнул он.
Как и во всей деревне, в доме не было ни голоса, ни звука; среди амбарчиков, с
таек и клетушек звенела комариная тишина, зарывшись в песок, млели куры, с
тоял на одной ноге петух с выдранным хвостом, и, как во всей деревне, двери
дома не были закрыты Ц зияли темным провалом, и Анискин сделал шаг к крыл
ьцу, но остановился. Потом опять сделал шаг к крыльцу и снова остановился.

Ц Ах, мать честная! Ц пробормотал он. Ц Ну, напасть!
Ни один живой глаз не видел Анискина, ни одно ухо не слышало его астматиче
ское дыхание, но он никак не мог перешагнуть ту черту, что невидимо лежала
возле крыльца. Смешно это было Ц толстый Анискин и невидимая черточка н
а земле, но он накатом вспотел, покраснев лицом и шеей, злобно взмахнул рук
ой.
Ц Мать твою перемать! Ц вслух выругался Анискин. Ц Это ведь мне придет
ся лишне дело делать!
Он гневно осмотрел дом и ограду, обругал шепотом полуметровые лиственни
чные стены и окна, похожие из-за узкости и малости на амбразуры дота, обло
жил трехэтажно купеческие амбарчики, стаечки и чуланчики, вызверился на
две пустые собачьи конуры и в злобе дошел до того, что и петуха с курами по
слал в даль далекую. Анискин с грохотом открыл калитку, выбросился на ули
цу и погрозил дому кулаком:
Ц Так-перетак!
Подумав, Анискин сел на лавочку, бросил на землю газету с костью и расстег
нул на рубахе все пуговицы. От резких движений он немного успокоился, но н
а излучину Оби и на кедрачи по берегу смотрел по-прежнему сердито. «Это на
до же! Ц подумал Анискин. Ц Поля ушли в таку даль, что и реки нет! Все расши
рямся и расширямся, а куда расширямся!» Бормоча, он затих и так просидел ми
нут пять. Затем тихонечко встал, спрятал газету с лосиной костью под лавк
у и облегченно вздохнул: «Все равно придется идти!»

2

Анискин из-за того злился на Обь, что она на поля с ним не пошла Ц через два
километра река отвернула в сторону со своим глинистым ветерком и легкой
для дыхания пространственностью, спряталась в тальниках, поначалу посв
еркивая сквозь них, а потом и совсем пропала.
1 2 3 4 5 6