– Пожалуйста, садитесь.
Она тяжело опустилась на стул рядом со мной и стала угрюмо его разглядывать. Капитан посмотрел на меня:
– Герр Гюнтер?
Кивнув, я сказал ему по-русски, что девушка говорит только на немецком.
– Я покажусь ей более впечатляющим сукиным сыном, если мы с вами будем придерживаться языка, которого, она не понимает.
Капитан Руставели в ответ холодно на меня посмотрел, и на мгновение я запаниковал: неужели что-то не получилось и Белински не смог объяснить этому русскому офицеру, что наш арест был сфабрикован?
– Очень хорошо, – сказал он после продолжительной паузы. – Тем не менее нам все-таки придется изображать допрос. Могу ли я взглянуть сначала на ваши бумаги, герр Гюнтер? – По акценту я признал в нем грузина. Совсем как товарищ Сталин.
Я полез во внутренний карман пиджака и передал ему удостоверение личности, в которое по совету Белински вложил два стодолларовых банкнота, пока сидел в грузовике. Руставели как ни в чем не бывало опустил деньги в карман брюк. Краешком глаза я увидел, что у Лотты Хартман челюсть отвалилась до колен.
– Очень щедро, – пробормотал он, крутя мое удостоверение волосатыми пальцами. Затем он открыл папку с моим именем на ней. – Хотя совершенно ни к чему, уверяю вас.
– Подумайте о чувствах девушки, капитан. Вы же не хотите, чтобы я пошел против ее предрассудков, не так ли?
– Конечно нет. Хорошенькая, не правда ли?
– Очень.
– Думаете, шлюха?
– Да, или что-то вроде того. Я только предполагаю, конечно, но она, по-моему, из тех, кому нравится лишать мужчину гораздо большего, чем десять шиллингов и его нижнее белье.
– Она не из тех, в кого следует влюбляться, хотите вы сказать?
– Это все равно что класть конец на наковальню.
В кабинете было жарко, и Лотта расстегнула жакет, позволяя Руставели разглядеть большую ложбинку между грудями.
– Допрос, признаюсь, редко бывает таким забавным, – сказал он и, бросив взгляд на свои бумаги, добавил: – У нее красивые сиськи. Такого рода истины я уважаю.
– Полагаю, вам, русским, виднее.
– Ну, не знаю, чего вы хотите добиться этим маленьким представлением, но надеюсь, что ее вы обязательно получите. По-моему, нет приятнее причины, по которой можно решиться на все эти перипетии. У меня лично, признаюсь, ну просто сексуальное заболевание: мой конец опухает каждый раз, когда я вижу женщину.
– Полагаю, это и делает вас абсолютно типичным русским.
Руставели криво улыбнулся:
– Между прочим, вы говорите на слишком хорошем для немца русском, герр Гюнтер.
– Вы тоже, капитан, – для грузина. Откуда вы родом?
– Из Тбилиси.
– Место рождения Сталина?
– Нет, Боже сохрани. Это – несчастье Гори. – Руставели закрыл мое дело. – Ну как, должно быть, достаточно, чтобы произвести на нее впечатление?
– Да, вполне.
– Что мне ей сказать?
– По имеющейся у вас информации, она – шлюха, – объяснил я, – поэтому вы не хотите ее отпускать, но потом позволите мне вас уговорить.
– Ну, кажется, все в порядке, герр Гюнтер, – сказал Руставели, снова переходя на немецкий. – Извините за то, что мы вас задержали. Можете идти.
Взяв из его рук удостоверение личности, я встал и направился к двери.
– А как насчет меня? – простонала Лотта.
Руставели покачал головой:
– Боюсь, вам придется остаться, фрейлейн. Врач из отряда по борьбе с проституцией скоро будет здесь. Он задаст вам несколько вопросов касательно вашей работы в «Ориентале».
– Но я крупье, – запричитала она, – а не шлюха.
– Это не соответствует информации, имеющейся у нас.
– Какой информации?
– Несколько девушек упомянули ваше имя.
– Какие девушки?
– Проститутки, фрейлейн. Возможно, вам придется подвергнуться медицинскому осмотру.
– Медицинскому осмотру? Для чего?
– С целью выявить венерическое заболевание, конечно.
– Венерическое заболевание?
– Капитан Руставели, – вмешался я, перекрывая оскорбленный возглас Лотты. – Позвольте поручиться за эту женщину. Не сказал бы, что знаю ее близко, но достаточно долге, чтобы утверждать совершенно категорически: она не проститутка.
– Ну... – недоверчиво протянул он.
– Разве она похожа на проститутку?
– Откровенно говоря, мне еще предстоит встретить австрийскую девушку, которая не торгует собой. – На минуту он закрыл глаза, а затем покачал головой. – Нет, я не могу идти против протокола. Обвинение серьезное: заразилось много русских.
– Насколько я помню, вход в «Ориентал», где арестовали фрейлейн Хартман, солдатам Красной Армии запрещен. Мне казалось, что ваши люди более склонны посещать «Мулен Руж» на Валфишгассе.
Руставели поджал губы и передернул плечами.
– Это правда. Но тем не менее...
– Послушайте, если нам снова придется встретиться, капитан, мы обсудим возможность возмещения мной Красной Армии любого ущерба, связанного с нарушением протокола. Пока же не удовольствуетесь ли вы моей личной уверенностью в хорошей репутации фрейлейн?
Руставели задумчиво почесал заросший подбородок.
– Ну что ж, – сказал он, – меня убедила ваша уверенность. Но помните, у меня есть ваши адреса. Нам ничего не стоит, если понадобится, арестовать вас вновь.
Он повернулся к Лотте Хартман и сказал ей, что она свободна и может уходить.
– Слава Богу! – выдохнула она и вскочила на ноги.
Руставели кивнул капралу, стоящему на страже по другую сторону грязной стеклянной двери, а когда тот вошел, приказал ему проводить нас до выхода из здания. Засим капитан щелкнул каблуками и извинился за «ошибку», чтобы произвести впечатление не только на Лотту, но и на капрала.
Мы вслед за капралом спустились по парадной лестнице – звук наших шагов отдавался от нарядных карнизов потолка – и прошли через изогнутые дугой стеклянные двери на улицу. Капрал наклонился над мостовой и смачно сплюнул в сточную канаву.
– Ошибка, да? – издал он горький смешок. – Помяните мое слово, меня за все и взгреют.
– Надеюсь, что нет, – попытался успокоить его я, но он пожал плечами, поправляя шапку из овчины, и устало поплелся обратно в штаб-квартиру.
– Полагаю, мне следует вас поблагодарить, – сказала Лотта, поднимая воротник своего жакета.
– Пустяки, – сказал я и пошел по Рингштрассе. Она мгновение поколебалась и побежала за мной.
– Подождите, пожалуйста, – сказала она.
Я остановился и обернулся. В фас ее лицо выглядело даже привлекательнее, чем в профиль: излишняя длина носа казалась менее заметной. И она отнюдь не была холодна. Белински ошибся, приняв цинизм за равнодушие. Я подумал, что она могла соблазнять мужчин, хотя после того, как однажды целый вечер наблюдал за ней в казино, причислил ее к категории тех женщин, которые лишь дразнят близостью, чтобы в конце концов отказать в ней.
– В чем дело?
– Послушайте, вы так добры, – сказала она, – но "не могли бы вы проводить меня домой? Для порядочной девушки сейчас уже поздно бродить в одиночестве по улицам, а я сомневаюсь, что смогу ночью найти такси.
Пожав плечами, я посмотрел на часы.
– Где вы живете?
– Здесь недалеко. Третий округ, в английском секторе.
– Хорошо, – вздохнул я явно без энтузиазма, – пойдемте.
Мы отправились на восток, вдоль улиц, таких же тихих, как дом третичных францисканцев.
– Никак не пойму, с чего это вы помогли мне, – сказала она, нарушив через какое-то время молчание.
– То же самое, наверное, сказала Персею Андромеда, когда он спас ее от морского чудовища.
– Вы не кажетесь отчаянным героем, герр Гюнтер.
– Вас вводят в заблуждение мои манеры, – отшутился я. – В местном ломбарде у меня заложена обширная коллекция медалей.
– Но вы ведь не из числа сентиментальных людей.
– Почему? Я не чужд сентиментальности. Она хороша в вышивках и на рождественских открытках, но не слишком-то действует на иванов. Или, возможно, вы не заметили.
– О, я все прекрасно видела. Вы виртуозно с ним обошлись. Никогда не думала, что иванов можно подмазывать.
– Надо всего лишь знать нужное место на оси. Капрал, возможно, перепугался бы брать взятку, а майор оказался бы слишком гордым. Не говоря уже о том, что я встречал капитана Руставели раньше, когда он был лейтенантом и на пару со своей подружкой получил порцию триппера. Я достал для них пенициллин, за что он мне очень благодарен.
– Вы не похожи на проходимца Хайни.
– Я не похож на проходимца. Я не похож на героя. Вы что, руководите подбором актеров на студии «Уорнер Бразерс»?
– Хотелось бы, – пробормотала она. – Однако вы сами начали. Именно вы сказали ивану, что я не похожа на шлюху, и в ваших устах это походило на комплимент.
– Я видел вас в «Ориентале» и не заметил, чтобы вы торговали чем-нибудь, кроме невезения. Кстати, надеюсь, вы хорошо играете в карты, ведь подразумевается, что я вернусь и заплачу за вашу свободу. Если, конечно, вы и в самом деле не хотите выпачкаться в цементе.
– Сколько же это будет стоить?
– Пары сотен долларов должно хватить.
– Пара сотен? – Ее слова эхом отозвались на Шварценбергплац.
Мы миновали большой фонтан и перешли на Ренвег. – Где же я возьму столько денег?
– Там же, я думаю, где вы взяли солнечный загар и красивый жакет. Если, конечно, вы не можете пригласить его в клуб и подкинуть ему пару тузов со дна карточного стола.
– Пригласила бы, но не могу.
– Очень плохо.
Какое-то время она молча размышляла.
– Пожалуйста, постарайтесь убедить его взять меньше. Вы, кажется, достаточно хорошо говорите по-русски.
– Возможно, постараюсь, – допустил я.
– Полагаю, ничего хорошего не выйдет, если я пойду в суд и буду защищать свою невиновность, да?
– Судиться с Иванами? – Я засмеялся. – С таким же успехом вы можете взывать к богине Кали.
– Я так и думала.
Мы прошли один или два переулка и остановились около дома, соседствовавшего с маленьким парком.
– Не хотите зайти выпить? – Она поискала ключ в сумочке. – Уж я-то непременно выпила бы.
– Я бы и коврик смог высосать, – сказал я и поднялся вслед за ней наверх, в уютную, заставленную мебелью квартиру.
Лотта Хартман, надо признать, была привлекательной. На некоторых женщин смотришь и гадаешь, как долго тебе удастся с ними пробыть. Обычно чем красивее девушка, тем меньше тебе дается времени. Это и понятно: по-настоящему привлекательной женщине приходится удовлетворять множество подобных желаний. Лотта была из тех девушек, которых можно уговорить провести вместе пять горячих раскованных минут. Всего пять минут, когда она позволяет тебе и твоему воображению делать с ней все, что захочется. Не так уж много, как вы, вероятно, подумали. На самом деле оказалось, что она готова уделить мне куда больше времени, возможно, даже целый час. Но я устал как собака, а может, выпил слишком много ее отличного виски, чтобы обратить внимание на то, как она кусает нижнюю губу и смотрит на меня сквозь свои паучьи ресницы. Предполагалось, по-видимому, что я буду тихо лежать на кровати, положив морду на ее потрясающие выпуклые колени и позволив ей трепать мои большие свисающие уши, однако все кончилось тем, что я просто уснул на софе.
Глава 22
Проснувшись утром, я нацарапал свой адрес и номер телефона на клочке бумаги и, оставив Лотту спящей в постели, на такси вернулся к себе в пансион. Там я умылся, переоделся и на славу позавтракал. Телефонный звонок застал меня за чтением утреннего выпуска «Винер цайтунг».
Мужской голос с едва заметным венским акцентом поинтересовался, говорит ли он с герром Бернхардом Понтером. Услышав утвердительный ответ, мужчина сказал:
– Я друг фрейлейн Хартман. По ее словам, вы были очень добры и помогли ей вчера выкрутиться из неприятного положения.
– Она еще не совсем выкрутилась, – заметил я.
– Да, конечно. Я надеюсь, мы могли бы встретиться и обсудить это дело. Фрейлейн Хартман упомянула о двухстах долларах для этого русского капитана и о вашей готовности выступить в качестве посредника.
– Полагаю, я мог бы это сделать.
– В таком случае я хотел бы дать вам деньги для этого мерзавца и поблагодарить вас персонально.
Я был уверен, что это Кениг, но промолчал, чтобы не создалось впечатления, будто я жажду с ним познакомиться.
– Вы меня слышите?
– Где вы предлагаете встретиться? – неохотно спросил я.
– Вы знаете «Амалиенбад», на Ройманплац?
– Найду.
– Может быть, через час? В турецких банях?
– Хорошо. Но как я вас узнаю? Насколько я помню, вы не представились.
– Нет, не представился, – произнес он таинственно. – Но я буду насвистывать вот этот мотив. – И он стал насвистывать в трубку.
– Белла, белла, белла Мари, – сказал я, узнав мелодию, которая несколько месяцев назад звучала повсеместно с раздражающей назойливостью.
– Именно это, – подтвердил мужчина и повесил трубку.
Подобная конспирация на первый взгляд казалась странной, но я подумал, что если это Кениг, то у него имелись веские причины быть осторожным.
«Амалиенбад» находится в десятом округе, в русском секторе, значит, ехать туда нужно на шестьдесят седьмом трамвае, на юг вниз по Фаворитенштрассе. Это был рабочий квартал, с многочисленными старыми, грязными фабриками, но муниципальные бани на Ройманплац располагались в семиэтажном здании сравнительно недавней постройки – без преувеличения, пожалуй, самые большие и современные бани в Европе, как повествовала реклама.
Я заплатил за баню и полотенце и, раздевшись, пошел искать мужскую парилку. Она оказалась в дальнем конце плавательного бассейна, большого, как футбольное поле. Там всего несколько венцев, завернувшись в простыни, сгоняли вес, который так легко набрать в столице Австрии. Сквозь пар я услышал, как в дальнем углу комнаты, выложенной бурым кафелем, кто-то насвистывает, то останавливаясь, то начиная вновь, и направился на звук незамысловатого мотивчика, а подойдя ближе, подхватил его. Через мгновение я набрел на фигуру сидящего мужчины с совершенно белым телом и совершенно темным лицом, будто он специально покрасился как Джонсон, – ярчайшее свидетельство его недавнего отдыха в горах.
– Ненавижу этот мотив, – сказал он, – но фрейлейн Хартман постоянно его напевает, и мне ничего другого в голову не пришло. Герр Гюнтер?
Я кивнул настороженно, как будто пришел сюда с неохотой.
– Разрешите представиться. Меня зовут Кениг.
Мы пожали друг другу руки, и я уселся рядом с ним.
Он был хорошо сложен, но особенно впечатляли густые темные брови и большие пышные усы – они походили на зверька какого-то редкого вида куньих, который нашел на его губе прибежище от холодного северного климата. Этот маленький соболь, устроившийся надо ртом Кенига, дополнял общее печальное выражение лица, тоска сквозила и в его меланхоличных карих глазах. Беккер очень точно его описал, не хватало только маленькой собачки.
– Надеюсь, вам нравятся турецкие бани, герр Гюнтер?
– Да, когда они чистые.
– Тогда удачно, что я выбрал именно эту, – сказал он, – вместо «Дианабад». Конечно, «Диана» пострадала во время войны, но, кроме того, это местечко, кажется, привлекает гораздо больше неизлечимо больных и всяких других человеческих отбросов, чем может вместить. Они приходят из-за тамошних термальных бассейнов, однако туда окунаешься на свой страх и риск. Можешь нырнуть с экземой, а вынырнуть с сифилисом.
– Звучит не очень оптимистично.
– Полагаете, я чуть-чуть преувеличиваю? – улыбнулся Кениг. – Вы ведь не из Вены?
– Нет, я из Берлина. А в Вене бываю наездами.
– Как там Берлин? Слышал, что ситуация становится все хуже. Советская делегация вышла из Контрольной комиссии, да?
– Да, – сказал я, – скоро приехать туда или уехать оттуда можно будет только военно-воздушным транспортом.
Кениг что-то недовольно пробурчал и устало потер свою широкую волосатую грудь.
– Коммунисты... – вздохнул он. – Вот что получается, когда вступаешь с ними в сделку. Происшедшее в Ялте и Потсдаме – ужасно. Американцы позволили Иванам взять то, что им хотелось. Большая ошибка, которая влечет за собой другую войну.
– Сомневаюсь, есть ли у кого бы то ни было желание развязывать новую войну, – сказал я, повторяя ту же фразу, которую использовал в разговоре с Нойманом в Берлине. С моей стороны это была чисто автоматическая реакция, но я действительно именно так думал.
– Возможно, не сейчас. Но люди забывают уроки прошлого, и со временем, – он пожал плечами, – всякое может случиться. А пока мы продолжаем жить, заниматься бизнесом, делать все, от нас зависящее, для своего благополучия. – Какое-то время он ожесточенно чесал в затылке, затем сказал: – Каким бизнесом вы занимаетесь? Я спрашиваю только потому, что надеюсь как-то отплатить вам за помощь фрейлейн Хартман. Например, ввести вас в небольшое дельце.
Я покачал головой:
– В этом нет необходимости. Но если вам действительно хочется знать, то я занимаюсь импортом и экспортом. Буду откровенен с вами, герр Кениг, я помог ей потому, что мне понравился запах ее духов.
Он понимающе кивнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Она тяжело опустилась на стул рядом со мной и стала угрюмо его разглядывать. Капитан посмотрел на меня:
– Герр Гюнтер?
Кивнув, я сказал ему по-русски, что девушка говорит только на немецком.
– Я покажусь ей более впечатляющим сукиным сыном, если мы с вами будем придерживаться языка, которого, она не понимает.
Капитан Руставели в ответ холодно на меня посмотрел, и на мгновение я запаниковал: неужели что-то не получилось и Белински не смог объяснить этому русскому офицеру, что наш арест был сфабрикован?
– Очень хорошо, – сказал он после продолжительной паузы. – Тем не менее нам все-таки придется изображать допрос. Могу ли я взглянуть сначала на ваши бумаги, герр Гюнтер? – По акценту я признал в нем грузина. Совсем как товарищ Сталин.
Я полез во внутренний карман пиджака и передал ему удостоверение личности, в которое по совету Белински вложил два стодолларовых банкнота, пока сидел в грузовике. Руставели как ни в чем не бывало опустил деньги в карман брюк. Краешком глаза я увидел, что у Лотты Хартман челюсть отвалилась до колен.
– Очень щедро, – пробормотал он, крутя мое удостоверение волосатыми пальцами. Затем он открыл папку с моим именем на ней. – Хотя совершенно ни к чему, уверяю вас.
– Подумайте о чувствах девушки, капитан. Вы же не хотите, чтобы я пошел против ее предрассудков, не так ли?
– Конечно нет. Хорошенькая, не правда ли?
– Очень.
– Думаете, шлюха?
– Да, или что-то вроде того. Я только предполагаю, конечно, но она, по-моему, из тех, кому нравится лишать мужчину гораздо большего, чем десять шиллингов и его нижнее белье.
– Она не из тех, в кого следует влюбляться, хотите вы сказать?
– Это все равно что класть конец на наковальню.
В кабинете было жарко, и Лотта расстегнула жакет, позволяя Руставели разглядеть большую ложбинку между грудями.
– Допрос, признаюсь, редко бывает таким забавным, – сказал он и, бросив взгляд на свои бумаги, добавил: – У нее красивые сиськи. Такого рода истины я уважаю.
– Полагаю, вам, русским, виднее.
– Ну, не знаю, чего вы хотите добиться этим маленьким представлением, но надеюсь, что ее вы обязательно получите. По-моему, нет приятнее причины, по которой можно решиться на все эти перипетии. У меня лично, признаюсь, ну просто сексуальное заболевание: мой конец опухает каждый раз, когда я вижу женщину.
– Полагаю, это и делает вас абсолютно типичным русским.
Руставели криво улыбнулся:
– Между прочим, вы говорите на слишком хорошем для немца русском, герр Гюнтер.
– Вы тоже, капитан, – для грузина. Откуда вы родом?
– Из Тбилиси.
– Место рождения Сталина?
– Нет, Боже сохрани. Это – несчастье Гори. – Руставели закрыл мое дело. – Ну как, должно быть, достаточно, чтобы произвести на нее впечатление?
– Да, вполне.
– Что мне ей сказать?
– По имеющейся у вас информации, она – шлюха, – объяснил я, – поэтому вы не хотите ее отпускать, но потом позволите мне вас уговорить.
– Ну, кажется, все в порядке, герр Гюнтер, – сказал Руставели, снова переходя на немецкий. – Извините за то, что мы вас задержали. Можете идти.
Взяв из его рук удостоверение личности, я встал и направился к двери.
– А как насчет меня? – простонала Лотта.
Руставели покачал головой:
– Боюсь, вам придется остаться, фрейлейн. Врач из отряда по борьбе с проституцией скоро будет здесь. Он задаст вам несколько вопросов касательно вашей работы в «Ориентале».
– Но я крупье, – запричитала она, – а не шлюха.
– Это не соответствует информации, имеющейся у нас.
– Какой информации?
– Несколько девушек упомянули ваше имя.
– Какие девушки?
– Проститутки, фрейлейн. Возможно, вам придется подвергнуться медицинскому осмотру.
– Медицинскому осмотру? Для чего?
– С целью выявить венерическое заболевание, конечно.
– Венерическое заболевание?
– Капитан Руставели, – вмешался я, перекрывая оскорбленный возглас Лотты. – Позвольте поручиться за эту женщину. Не сказал бы, что знаю ее близко, но достаточно долге, чтобы утверждать совершенно категорически: она не проститутка.
– Ну... – недоверчиво протянул он.
– Разве она похожа на проститутку?
– Откровенно говоря, мне еще предстоит встретить австрийскую девушку, которая не торгует собой. – На минуту он закрыл глаза, а затем покачал головой. – Нет, я не могу идти против протокола. Обвинение серьезное: заразилось много русских.
– Насколько я помню, вход в «Ориентал», где арестовали фрейлейн Хартман, солдатам Красной Армии запрещен. Мне казалось, что ваши люди более склонны посещать «Мулен Руж» на Валфишгассе.
Руставели поджал губы и передернул плечами.
– Это правда. Но тем не менее...
– Послушайте, если нам снова придется встретиться, капитан, мы обсудим возможность возмещения мной Красной Армии любого ущерба, связанного с нарушением протокола. Пока же не удовольствуетесь ли вы моей личной уверенностью в хорошей репутации фрейлейн?
Руставели задумчиво почесал заросший подбородок.
– Ну что ж, – сказал он, – меня убедила ваша уверенность. Но помните, у меня есть ваши адреса. Нам ничего не стоит, если понадобится, арестовать вас вновь.
Он повернулся к Лотте Хартман и сказал ей, что она свободна и может уходить.
– Слава Богу! – выдохнула она и вскочила на ноги.
Руставели кивнул капралу, стоящему на страже по другую сторону грязной стеклянной двери, а когда тот вошел, приказал ему проводить нас до выхода из здания. Засим капитан щелкнул каблуками и извинился за «ошибку», чтобы произвести впечатление не только на Лотту, но и на капрала.
Мы вслед за капралом спустились по парадной лестнице – звук наших шагов отдавался от нарядных карнизов потолка – и прошли через изогнутые дугой стеклянные двери на улицу. Капрал наклонился над мостовой и смачно сплюнул в сточную канаву.
– Ошибка, да? – издал он горький смешок. – Помяните мое слово, меня за все и взгреют.
– Надеюсь, что нет, – попытался успокоить его я, но он пожал плечами, поправляя шапку из овчины, и устало поплелся обратно в штаб-квартиру.
– Полагаю, мне следует вас поблагодарить, – сказала Лотта, поднимая воротник своего жакета.
– Пустяки, – сказал я и пошел по Рингштрассе. Она мгновение поколебалась и побежала за мной.
– Подождите, пожалуйста, – сказала она.
Я остановился и обернулся. В фас ее лицо выглядело даже привлекательнее, чем в профиль: излишняя длина носа казалась менее заметной. И она отнюдь не была холодна. Белински ошибся, приняв цинизм за равнодушие. Я подумал, что она могла соблазнять мужчин, хотя после того, как однажды целый вечер наблюдал за ней в казино, причислил ее к категории тех женщин, которые лишь дразнят близостью, чтобы в конце концов отказать в ней.
– В чем дело?
– Послушайте, вы так добры, – сказала она, – но "не могли бы вы проводить меня домой? Для порядочной девушки сейчас уже поздно бродить в одиночестве по улицам, а я сомневаюсь, что смогу ночью найти такси.
Пожав плечами, я посмотрел на часы.
– Где вы живете?
– Здесь недалеко. Третий округ, в английском секторе.
– Хорошо, – вздохнул я явно без энтузиазма, – пойдемте.
Мы отправились на восток, вдоль улиц, таких же тихих, как дом третичных францисканцев.
– Никак не пойму, с чего это вы помогли мне, – сказала она, нарушив через какое-то время молчание.
– То же самое, наверное, сказала Персею Андромеда, когда он спас ее от морского чудовища.
– Вы не кажетесь отчаянным героем, герр Гюнтер.
– Вас вводят в заблуждение мои манеры, – отшутился я. – В местном ломбарде у меня заложена обширная коллекция медалей.
– Но вы ведь не из числа сентиментальных людей.
– Почему? Я не чужд сентиментальности. Она хороша в вышивках и на рождественских открытках, но не слишком-то действует на иванов. Или, возможно, вы не заметили.
– О, я все прекрасно видела. Вы виртуозно с ним обошлись. Никогда не думала, что иванов можно подмазывать.
– Надо всего лишь знать нужное место на оси. Капрал, возможно, перепугался бы брать взятку, а майор оказался бы слишком гордым. Не говоря уже о том, что я встречал капитана Руставели раньше, когда он был лейтенантом и на пару со своей подружкой получил порцию триппера. Я достал для них пенициллин, за что он мне очень благодарен.
– Вы не похожи на проходимца Хайни.
– Я не похож на проходимца. Я не похож на героя. Вы что, руководите подбором актеров на студии «Уорнер Бразерс»?
– Хотелось бы, – пробормотала она. – Однако вы сами начали. Именно вы сказали ивану, что я не похожа на шлюху, и в ваших устах это походило на комплимент.
– Я видел вас в «Ориентале» и не заметил, чтобы вы торговали чем-нибудь, кроме невезения. Кстати, надеюсь, вы хорошо играете в карты, ведь подразумевается, что я вернусь и заплачу за вашу свободу. Если, конечно, вы и в самом деле не хотите выпачкаться в цементе.
– Сколько же это будет стоить?
– Пары сотен долларов должно хватить.
– Пара сотен? – Ее слова эхом отозвались на Шварценбергплац.
Мы миновали большой фонтан и перешли на Ренвег. – Где же я возьму столько денег?
– Там же, я думаю, где вы взяли солнечный загар и красивый жакет. Если, конечно, вы не можете пригласить его в клуб и подкинуть ему пару тузов со дна карточного стола.
– Пригласила бы, но не могу.
– Очень плохо.
Какое-то время она молча размышляла.
– Пожалуйста, постарайтесь убедить его взять меньше. Вы, кажется, достаточно хорошо говорите по-русски.
– Возможно, постараюсь, – допустил я.
– Полагаю, ничего хорошего не выйдет, если я пойду в суд и буду защищать свою невиновность, да?
– Судиться с Иванами? – Я засмеялся. – С таким же успехом вы можете взывать к богине Кали.
– Я так и думала.
Мы прошли один или два переулка и остановились около дома, соседствовавшего с маленьким парком.
– Не хотите зайти выпить? – Она поискала ключ в сумочке. – Уж я-то непременно выпила бы.
– Я бы и коврик смог высосать, – сказал я и поднялся вслед за ней наверх, в уютную, заставленную мебелью квартиру.
Лотта Хартман, надо признать, была привлекательной. На некоторых женщин смотришь и гадаешь, как долго тебе удастся с ними пробыть. Обычно чем красивее девушка, тем меньше тебе дается времени. Это и понятно: по-настоящему привлекательной женщине приходится удовлетворять множество подобных желаний. Лотта была из тех девушек, которых можно уговорить провести вместе пять горячих раскованных минут. Всего пять минут, когда она позволяет тебе и твоему воображению делать с ней все, что захочется. Не так уж много, как вы, вероятно, подумали. На самом деле оказалось, что она готова уделить мне куда больше времени, возможно, даже целый час. Но я устал как собака, а может, выпил слишком много ее отличного виски, чтобы обратить внимание на то, как она кусает нижнюю губу и смотрит на меня сквозь свои паучьи ресницы. Предполагалось, по-видимому, что я буду тихо лежать на кровати, положив морду на ее потрясающие выпуклые колени и позволив ей трепать мои большие свисающие уши, однако все кончилось тем, что я просто уснул на софе.
Глава 22
Проснувшись утром, я нацарапал свой адрес и номер телефона на клочке бумаги и, оставив Лотту спящей в постели, на такси вернулся к себе в пансион. Там я умылся, переоделся и на славу позавтракал. Телефонный звонок застал меня за чтением утреннего выпуска «Винер цайтунг».
Мужской голос с едва заметным венским акцентом поинтересовался, говорит ли он с герром Бернхардом Понтером. Услышав утвердительный ответ, мужчина сказал:
– Я друг фрейлейн Хартман. По ее словам, вы были очень добры и помогли ей вчера выкрутиться из неприятного положения.
– Она еще не совсем выкрутилась, – заметил я.
– Да, конечно. Я надеюсь, мы могли бы встретиться и обсудить это дело. Фрейлейн Хартман упомянула о двухстах долларах для этого русского капитана и о вашей готовности выступить в качестве посредника.
– Полагаю, я мог бы это сделать.
– В таком случае я хотел бы дать вам деньги для этого мерзавца и поблагодарить вас персонально.
Я был уверен, что это Кениг, но промолчал, чтобы не создалось впечатления, будто я жажду с ним познакомиться.
– Вы меня слышите?
– Где вы предлагаете встретиться? – неохотно спросил я.
– Вы знаете «Амалиенбад», на Ройманплац?
– Найду.
– Может быть, через час? В турецких банях?
– Хорошо. Но как я вас узнаю? Насколько я помню, вы не представились.
– Нет, не представился, – произнес он таинственно. – Но я буду насвистывать вот этот мотив. – И он стал насвистывать в трубку.
– Белла, белла, белла Мари, – сказал я, узнав мелодию, которая несколько месяцев назад звучала повсеместно с раздражающей назойливостью.
– Именно это, – подтвердил мужчина и повесил трубку.
Подобная конспирация на первый взгляд казалась странной, но я подумал, что если это Кениг, то у него имелись веские причины быть осторожным.
«Амалиенбад» находится в десятом округе, в русском секторе, значит, ехать туда нужно на шестьдесят седьмом трамвае, на юг вниз по Фаворитенштрассе. Это был рабочий квартал, с многочисленными старыми, грязными фабриками, но муниципальные бани на Ройманплац располагались в семиэтажном здании сравнительно недавней постройки – без преувеличения, пожалуй, самые большие и современные бани в Европе, как повествовала реклама.
Я заплатил за баню и полотенце и, раздевшись, пошел искать мужскую парилку. Она оказалась в дальнем конце плавательного бассейна, большого, как футбольное поле. Там всего несколько венцев, завернувшись в простыни, сгоняли вес, который так легко набрать в столице Австрии. Сквозь пар я услышал, как в дальнем углу комнаты, выложенной бурым кафелем, кто-то насвистывает, то останавливаясь, то начиная вновь, и направился на звук незамысловатого мотивчика, а подойдя ближе, подхватил его. Через мгновение я набрел на фигуру сидящего мужчины с совершенно белым телом и совершенно темным лицом, будто он специально покрасился как Джонсон, – ярчайшее свидетельство его недавнего отдыха в горах.
– Ненавижу этот мотив, – сказал он, – но фрейлейн Хартман постоянно его напевает, и мне ничего другого в голову не пришло. Герр Гюнтер?
Я кивнул настороженно, как будто пришел сюда с неохотой.
– Разрешите представиться. Меня зовут Кениг.
Мы пожали друг другу руки, и я уселся рядом с ним.
Он был хорошо сложен, но особенно впечатляли густые темные брови и большие пышные усы – они походили на зверька какого-то редкого вида куньих, который нашел на его губе прибежище от холодного северного климата. Этот маленький соболь, устроившийся надо ртом Кенига, дополнял общее печальное выражение лица, тоска сквозила и в его меланхоличных карих глазах. Беккер очень точно его описал, не хватало только маленькой собачки.
– Надеюсь, вам нравятся турецкие бани, герр Гюнтер?
– Да, когда они чистые.
– Тогда удачно, что я выбрал именно эту, – сказал он, – вместо «Дианабад». Конечно, «Диана» пострадала во время войны, но, кроме того, это местечко, кажется, привлекает гораздо больше неизлечимо больных и всяких других человеческих отбросов, чем может вместить. Они приходят из-за тамошних термальных бассейнов, однако туда окунаешься на свой страх и риск. Можешь нырнуть с экземой, а вынырнуть с сифилисом.
– Звучит не очень оптимистично.
– Полагаете, я чуть-чуть преувеличиваю? – улыбнулся Кениг. – Вы ведь не из Вены?
– Нет, я из Берлина. А в Вене бываю наездами.
– Как там Берлин? Слышал, что ситуация становится все хуже. Советская делегация вышла из Контрольной комиссии, да?
– Да, – сказал я, – скоро приехать туда или уехать оттуда можно будет только военно-воздушным транспортом.
Кениг что-то недовольно пробурчал и устало потер свою широкую волосатую грудь.
– Коммунисты... – вздохнул он. – Вот что получается, когда вступаешь с ними в сделку. Происшедшее в Ялте и Потсдаме – ужасно. Американцы позволили Иванам взять то, что им хотелось. Большая ошибка, которая влечет за собой другую войну.
– Сомневаюсь, есть ли у кого бы то ни было желание развязывать новую войну, – сказал я, повторяя ту же фразу, которую использовал в разговоре с Нойманом в Берлине. С моей стороны это была чисто автоматическая реакция, но я действительно именно так думал.
– Возможно, не сейчас. Но люди забывают уроки прошлого, и со временем, – он пожал плечами, – всякое может случиться. А пока мы продолжаем жить, заниматься бизнесом, делать все, от нас зависящее, для своего благополучия. – Какое-то время он ожесточенно чесал в затылке, затем сказал: – Каким бизнесом вы занимаетесь? Я спрашиваю только потому, что надеюсь как-то отплатить вам за помощь фрейлейн Хартман. Например, ввести вас в небольшое дельце.
Я покачал головой:
– В этом нет необходимости. Но если вам действительно хочется знать, то я занимаюсь импортом и экспортом. Буду откровенен с вами, герр Кениг, я помог ей потому, что мне понравился запах ее духов.
Он понимающе кивнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35