А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Щелкнув каблуками, один из охранников встал по стойке «смирно» и отрапортовал офицеру, сообщив необходимые сведения.
– Подождите здесь, – сказал гауптштурмфюрер и подошел к полированной двери из красного дерева на другом конце комнаты. Он постучал и подождал ответа. Затем просунул голову в дверь, что-то сказал. И только тогда приказал моим сопровождающим ввести меня.
Я переступил порог большого кабинета с высокими потолками, уставленного дорогой мебелью, обитой плюшем и кожей. Стало ясно, что меня ждет не обычный гестаповский допрос, во время которого дубинка и кастет помогают тебе быстрее соображать, а нечто совсем другое. По крайней мере, здесь не будет дубинок – слишком дорогой ковер, чтобы его пачкать.
Мне бросилось в глаза окно от пола до потолка в дальнем конце кабинета. У окна стоял стол, за которым, удобно устроившись в креслах, сидели два офицера СС. Рослые, холеные, хорошо одетые, с нескрываемым высокомерием на лицах. Волосы у обоих были цвета тильзитского сыра, и что их еще объединяло, так это кадыки, выдававшиеся чуть больше, чем следовало. Первым заговорил самый высокий, приказав охранникам и адъютанту удалиться.
– Господин Гюнтер, прошу садиться. – И указал на стул.
Я подождал, когда закроется дверь за адъютантом, и, шаркая, направился к столу, не вынимая руки из карманов брюк. Только таким образом мне и удавалось их поддерживать, поскольку шнурки и подтяжки у меня отобрали при аресте. До этого мне не приходилось встречаться с высшими офицерами СС, и я не знал толком, в каком звании находились эти двое напротив меня, но, по-видимому, один из них был в чине полковника, а другой – тот, что обратился ко мне, – скорее всего, генерала. По виду – оба лет тридцати пяти, не больше.
– Хотите закурить? – Генерал протянул коробку с сигаретами и спички. Я с удовольствием затянулся.
– Может, хотите выпить?
– От шампанского не отказался бы.
Они рассмеялись. Второй офицер достал бутылку шнапса и налил мне полный стакан.
– Боюсь, ничего лучшего мы здесь не найдем.
– Ну, тогда и шнапс сойдет.
Полковник встал и поднес мне стакан. Сделав глоток, я прополоскал рот, а затем уже выпил по-настоящему, каждой клеткой своей чувствуя, как тепло растекается по всему моему телу до самых кончиков пальцев.
– Налей ему еще, видно, у него нервишки пошаливают.
– Нервы у меня в полном порядке, – решил я поддержать разговор, – просто люблю выпить.
– Это как бы часть вашего образа?
– Какой образ вы имеете в виду?
– Образ частного детектива, конечно. Усталого человека в скудно обставленном кабинете, наливающего стакан за стаканом, чьи житейские тяготы скрашивает таинственная и одновременно очаровательная дама.
– В основном работающая на СС, – предположил я.
Мой собеседник промолчал.
– Можете мне не верить, но я обожаю детективные романы. Ваша история, должно быть, весьма интересна.
Надо заметить, что в его лице было что-то необычное. Начиная с носа – непропорционально большого, похожего на клюв ястреба. Может быть, поэтому его подбородок выглядел недостаточно волевым. Стеклянные, немного раскосые голубые глаза были посажены слишком близко, что придавало всему лицу циничное выражение. Глядя на него, можно было подумать, что перед вами человек, смертельно уставший от жизни.
– Думаю, что сказки гораздо увлекательнее, чем моя история.
– Это мое замечание не имеет отношения к вашей работе. А если более конкретно, то и к тому расследованию, которое вы проводите по заданию Немецкой страховой компании.
– Которую, – вмешался в разговор полковник, – мы вполне можем заменить именем Германа Сикса.
Он был похож на своего начальника, только гораздо симпатичнее, но вместе с тем, наверное, и глупее. Генерал заглянул в раскрытую папку, лежавшую на столе перед ним, но сделал это только для того, чтобы показать мне, что они знают и обо мне, и о том, чем я занимаюсь.
– Именно так, – подтвердил он. И, немного выждав, спросил: – А почему вы ушли из Крипо?
– Из-за бумажек, – ответил я.
Он тупо уставился на меня.
– Из-за каких бумажек?
– Ну, из-за бабок. Словом, из-за денег. Кстати, о деньгах. Когда меня привезли в этот отель, у меня в кармане было сорок тысяч марок. Мне хотелось бы узнать, что сталось с ними, а также с девушкой, которая работала со мной. Ее имя – Инга Лоренц. Она пропала.
Генерал выразительно посмотрел на своего подчиненного.
– О вашей помощнице, господин Гюнтер, нам ничего не известно. В Берлине часто пропадают люди, и вы об этом знаете не хуже меня. Что касается денег, то они находятся у нас, в целости и сохранности.
– Спасибо, и не сочтите меня неблагодарным, но лучше бы они лежали у меня в чулке под матрасом.
Генерал сложил свои длинные, тонкие, такие музыкальные руки – как бы приготовившись к молитве – и приложил кончики пальцев к губам.
– Скажите, вам никогда не приходила в голову мысль о деловом сотрудничестве с Гестапо?
Я понял, что пришла моя очередь немного подразнить их.
– Знаете, это был очень неплохой костюм до того, как мне пришлось спать в нем целую неделю. Наверное, от меня сейчас плохо пахнет. Но все же не так, как от парней из Гестапо.
В ответ генерал только фыркнул.
– Я понимаю, вам хотелось бы соответствовать тому образу, который вы нарисовали в своем воображении. Детектива, презирающего опасность. Но образ – это одно, а реальная жизнь – совсем другое. Ваши слова свидетельствуют о том, что либо вы не осознаете полностью своего положения, либо вы человек редкого мужества.
Он поднял свои тонкие брови цвета пожухших листьев и, вроде бы сам того не замечая, стал крутить значок «Немецкий всадник», прикрепленный к левому нагрудному карману его кителя.
– Я по натуре – циник. И думаю, что все полицейские в глубине души – тоже циники. Поэтому в обычной ситуации я был бы склонен думать, что ваша бравада объясняется тем, о чем я только что сказал, – недооценкой серьезности своего положения. Но в данном случае я более склонен ко второму варианту. Вы – сильный человек. И надеюсь, что вы меня не разочаруете. – Он выдержал паузу. – Я пришел к выводу, что вас следует отправить в концлагерь. Вы заслуживаете такого наказания.
Я испытал такое ощущение, словно меня неожиданно облили ледяной водой. Я допил стакан и, как будто за меня говорил кто-то другой, услышал свой голос:
– Знаете, если это связано с деньгами...
Оба открыто наслаждались моим замешательством. Они получили то, чего ожидали.
– Ваш маршрут – Дахау.
Я погасил сигарету и закурил другую. Когда я зажигал спичку, было заметно, что у меня дрожит рука.
– Не волнуйтесь, – сказал генерал. – Вы будете работать на меня. – Он присел на край стола прямо напротив.
– Простите, кто вы такой?
– Я – обергруппенфюрер Гейдрих. – Он махнул рукой в сторону полковника и сложил руки на груди. – А это – штандартенфюрер Зост, руководитель подразделения быстрого реагирования.
– Рад с вами познакомиться.
Я понял, что он лжет. Подразделение быстрого реагирования – это команда головорезов Гестапо, о которой мне говорила Марлен Зам.
– В течение некоторого времени я наблюдал за вами. А после того несчастного случая в домике на берегу, в Ванзее, мои люди не спускали с вас глаз в надежде, что вы нас выведете на след, который приведет к кое-каким документам. Думаю, что вы понимаете, о чем идет речь. Вместо этого вы преподнесли нам другой подарок – привели нас к человеку, который спланировал их похищение. В течение нескольких дней, когда вы гостили у нас, мы повторили ход за ходом ваше расследование. И тот же самый дорожный рабочий по имени Бок подсказал нам, где искать этого парня, Курта Мучмана, – взломщика сейфов, у которого эти бумаги находятся теперь.
– Бок? Я в это не поверю. Этот парень не из тех, кто закладывает своих друзей.
– И тем не менее, должен вас заверить, это так. Я не хочу сказать, что он назвал нам адрес, по которому следует искать Мучмана, но перед смертью он навел нас на след.
– Вы его пытали?
– Да. Он сообщил нам, что Мучман как-то сказал ему, что если он окажется в безвыходном положении, то попытается укрыться в тюрьме или концлагере. Понятно, что теперь, когда за ним охотится целая банда гангстеров, не говоря уже о Гестапо, его положение можно действительно считать безвыходным.
– Прием старый как мир, – пояснил Зост. – Для того чтобы избежать ареста за одно преступление, вы садитесь в тюрьму по другому поводу.
– Мы полагаем, что Мучман был арестован и отправлен в Дахау через три дня после смерти Пауля Пфарра. – Гейдрих был явно доволен собой. – Он буквально напросился на этот арест. Его поймали на месте преступления, когда он писал лозунги КПГ на стене отделения Крипо в Нойкельне.
– Концлагерь для коци – не такое уж суровое наказание, – усмехнулся Зост. – Не то что для евреев и педиков. Через пару лет его, вероятно, выпустят на свободу.
Я позволил себе усомниться:
– Не понимаю, почему бы вам не обратиться к коменданту лагеря и не допросить Мучмана? Какого черта я вам нужен?
Гейдрих скрестил руки на груди и покачал ногой, носком сапога почти касаясь моего колена.
– Для того чтобы дать коменданту Дахау такое задание, нужно будет заручиться согласием Гиммлера, а нам бы хотелось избежать осложнений. Вы знаете, рейхсфюрер – большой идеалист. Он, разумеется, посчитает своим долгом использовать эти документы, чтобы наказать людей, которые, как он полагает, виновны перед рейхом.
Я вспомнил о письме Гиммлера Паулю Пфарру, которое Марлен Зам показала мне на олимпийском стадионе, и кивнул в знак согласия.
– Что же касается меня, то я прагматик и предпочел бы использовать эти документы только там и только в том случае, когда и где это мне потребуется.
– Иными словами, вы тоже не исключаете шантаж как метод работы. Я прав?
– Вы меня видите насквозь, господин Гюнтер. – Гейдрих пытался расположить меня. – Но вам надо понять, что эта операция должна быть проведена в тайне. В строжайшей тайне. Вы не имеете права ни при каких обстоятельствах сообщать кому-либо о нашем разговоре.
– Но неужели среди эсэсовцев в Дахау нет человека, которому вы доверяете?
– Конечно, такой человек есть, но как вы себе это представляете? Чтобы он строевым шагом подошел к Мучману и выяснил, где тот прячет бумаги? Будьте же благоразумны, господин Гюнтер.
– Итак, вы хотите, чтобы я отыскал Мучмана и подружился с ним.
– Именно этого я и хочу. Чтобы вы завоевали его доверие. Узнали, где он скрывает эти бумаги. И когда вы все это проделаете, вы откроетесь моему человеку.
– А как я узнаю Мучмана?
– Единственное его изображение, которое у нас есть, – это фотография, сделанная в тюрьме. – Зост протянул мне снимок. Я внимательно изучил его. – Мучмана снимали три года назад. Голова, как видите, обрита наголо, так что не знаю, поможет ли вам это фото. Не говоря уже о том, что он наверняка похудел. Лагерь, знаете, сильно меняет людей. Но есть при этом деталь, которая должна вам помочь: у него на правом запястье есть узел, который очень трудно удалить.
– Зацепиться почти не за что. – Я вернул фотографию. – Боюсь, что мне придется отказаться от этой почетной миссии.
– Вы не откажетесь, – бодро заявил Гейдрих. – Мы отправим вас в Дахау в любом случае. Но если мы с вами не придем сейчас к согласию, вы там и останетесь. Если вы примете мои условия, вы оттуда вернетесь. Я уж не говорю о том, что и деньги свои получите обратно.
– Я вижу, у меня нет выбора.
– Вы становитесь реалистом. – Гейдрих дружески улыбнулся. – Выбора у вас действительно нет. Если бы у вас был выбор, вы бы отказались. Любой отказался бы. Именно поэтому я не могу послать туда кого-либо из моих людей. И еще потому, что важно сохранить все в тайне. Что ни говорите, господин Гюнтер, вы, как бывший полицейский, на эту роль подходите идеально. Вы не имеете права проиграть, вас устроит только выигрыш. А выиграете вы или проиграете, будет зависеть только от вас.
– У меня были предложения и более выгодные.
– Вам, кажется, пора забывать о том, что у вас было, и о том, кем были вы, – быстро проговорил Зост. – По новым документам вы – Вилли Краузе. Вот ваши бумаги.
Он протянул мне удостоверение личности, в которое была вклеена старая фотография из моего личного дела, хранившегося с тех времен, когда я работал в полиции.
– Есть еще одно обстоятельство, о котором необходимо упомянуть. Я очень сожалею, но для того, чтобы все выглядело правдоподобно, нам придется несколько изменить вашу внешность. Вы должны быть похожи на человека, которого арестовали и допрашивали в Гестапо. В «Колумбия-Хаус» не бывает новичков без синяков и кровоподтеков. Мои люди внизу приведут вас в надлежащий вид. Для вашей собственной безопасности, как вы понимаете.
– Вы очень предусмотрительны.
– В «Колумбия-Хаус» вас продержат неделю, а потом отправят в Дахау. – Гейдрих встал. – Разрешите пожелать вам удачи.
Я тоже встал и при этом успел подтянуть брюки.
– Помните, это операция, которую проводит Гестапо. Повторяю: вы не имеете права никому о ней сообщать.
Гейдрих повернулся и нажал кнопку, чтобы вызвать охранников.
– Скажите мне, – я, кажется, выбрал правильный момент для своего обращения, – что произошло с Сиксом, Хелферихом и со всеми остальными?
– Нет необходимости скрывать от вас, что господин Сикс находится под домашним арестом. Ему пока еще не предъявлено обвинение. Он в таком состоянии после всех событий, связанных с дочерью, что практически не способен отвечать на вопросы. Действительно, трагедия. Господин Хауптхэндлер, к сожалению, скончался позавчера в больнице – он так и не пришел в сознание. Что касается преступника, известного как Красный Дитер, то сегодня в шесть утра он был обезглавлен в тюрьме на озере Плетцен. А вся его банда отправлена в Заксенхаузен. – Он смотрел на меня, не скрывая своей озабоченности. – Сомневаюсь, чтобы господин Сикс понес какое-либо наказание. Он слишком нужен Германии. Так что, как видите, из всех действующих лиц этой драмы вы единственный, кто остается в игре. Нужно только дождаться финала и посмотреть, насколько удачно вы завершите это дело. Не стану скрывать, я рассчитываю на ваше профессиональное честолюбие. Тем более когда цена ставки – ваша собственная жизнь.
Охранники вернули меня в камеру и здесь принялись избивать. По-настоящему. Я попытался защищаться, но слишком ослаб от плохого питания, от недосыпания. С одним бы я еще, может, и справился, но одолеть двоих мне было не под силу. Так что это была видимость сопротивления, не более.
Меня отвели в караульное помещение СС, по размерам напоминавшее зал для заседаний. У входа, рядом с массивными дверями, эсэсовцы играли в карты и пили пиво. Пистолеты и дубинки были свалены в кучу на соседнем столе, будто игрушки, которые строгий директор школы отобрал у учеников. Рядом человек двадцать заключенных стояли по стойке «смирно» лицом к стене. За их спинами важно расхаживал молодой штурмовик СС, на кого-то покрикивая и кого-то пиная сапогами в спину или пониже спины. Один старик упал на каменный пол, и штурмовик остервенело набросился на него и бил, пока тот не потерял сознание.
Мне было приказано стать с краю. Этот ряд непрерывно удлинялся – заключенные прибывали и прибывали. Через час нас здесь стояло не меньше сотни.
По длинному коридору нас вывели во двор, мощенный булыжником, и посадили в фургоны «Зеленая Минна». Никого из эсэсовцев с нами не было, но за всю дорогу мы не обменялись и парой слов. Все сидели, погрузившись в свои мысли о потерянном доме, о родных, которых, может быть, уже не придется увидеть.
Во дворе «Колумбия-Хаус», куда нас доставила «Зеленая Минна», был слышен рев самолета, взлетавшего с соседнего аэродрома – Темпельхоф. Он пролетел над серыми стенами нашей тюрьмы – в прежние времена это была военная тюрьма, – провожаемый тоскливыми взглядами арестантов. Каждый хотел бы вместе с пассажирами умчаться отсюда далеко-далеко.
– Пошевеливайтесь, ублюдки! – заорал тюремщик. Сопровождаемые пинками, толчками и ударами кулаков, мы поднялись по лестнице на второй этаж и промаршировали в колоннах по пять мимо тяжелой деревянной двери. Тюремщики выкрикивали издевательства в наш адрес.
– Видите эту дверь, чертово отродье? – гаркнул роттенфюрер. Лицо его было искажено от злобы. – Когда она закроется за вами, вам придется забыть навсегда, что вы мужики. Здесь вам раздавят яйца, чтобы вы не скучали по дому. Понятно? Вам уже незачем будет возвращаться домой. Кому вы после этого будете нужны? – Он громко заржал и его дружки присоединились к нему.
На наших глазах эсэсовцы потащили туда какого-то человека, который кричал и отбивался изо всех сил, пытаясь вырваться.
Мы были в ужасе, хотя понимали, что все эти мерзкие штучки нам демонстрировались специально, чтобы нагнать на нас побольше страху. Поэтому, когда очередь дошла до меня, я прошел в комнату, постаравшись изобразить безразличие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32