Никто. Вот так. Ха! — Он вдруг остановился и улыбнулся. Улыбка сделала его похожим на Пола Ньюмана. — Можно от вас позвонить? Я, наверное, единственный ирландский католик, который является членом ААА, а не АА.
— Да, конечно, звоните, — ответила я, с трудом сохраняя серьезность. Он был смешной и естественный, по крайней мере в тот вечер. — Телефон у меня в кабинете. Но что вы делали на Гринбрайер-роуд в такой поздний час?
— Я живу на Гринбрайер-роуд. Примерно в трех милях отсюда. Вы, наверное, тысячу раз проезжали мимо моего дома. Меня зовут О'Мэлли. У меня громадный дом в георгианском стиле. Живу в нем, чтобы производить впечатление на друзей.
Я знала дом, о котором говорил мой гость. Точнее, видела. Он действительно был одним из самых внушительных на Гринбрайер-роуд.
— Вы упомянули об отелях. Тогда вы, должно быть...
— Да. Патрик О'Мэлли. Как раз сейчас я строю отель на Парк-авеню. «Корнелия». Вам нравится название? Скажите, что нравится, и будете первой его гостьей.
На сей раз я уже не удержалась и рассмеялась.
— Осторожнее, мистер О'Мэлли, я могу поймать вас на слове. Хотите выпить?
Он поклонился:
— Вы очень, очень любезны. Скотч, пожалуйста.
Я отвела О'Мэлли в кабинет, а сама прошла в кухню. В этом богаче было что-то располагающее, искреннее и вместе с тем смешное. Мимикой он напоминал классических комиков времен немого кино.
Гости у меня бывали не часто и в основном из музыкального мира. Посторонних в свой уютный, безопасный, закрытый мирок я почти не допускала, убеждая себя, что мне так нравится. На самом деле мне это совершенно не нравилось.
Я налила виски, вернулась и вошла в кабинет, предварительно постучав. То, что я там увидела, заставило меня остановиться и рассмеяться.
Патрик О'Мэлли снял свой смятый пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула. Черные туфли стояли рядом.
Сам же он лежал на моем старом цветастом диванчике и крепко спал.
Глава 28
На следующее утро я проснулась довольно рано, однако, спустившись вниз, обнаружила, что Патрик уже ушел. Мы с Дженни совершили обычную трехмильную пробежку, позавтракали, и она отправилась в школу. Я ушла в кабинет, где поработала над новой песней, она называлась «Жестокая, как любовь».
В половине одиннадцатого меня ждали на конном дворе. Жизнь текла размеренно и спокойно, и я чувствовала себя вполне довольной таким ее течением. Может быть, в ней чего-то не хватало, но и причин жаловаться у меня определенно не было.
Около полудня во двор въехал грузовичок службы доставки, и парнишка с торчащими оранжевыми волосами и пластмассовыми солнцезащитными очками торопливо вручил мне букет перевязанных ленточками фрезий.
К букету прилагалась карточка. О'Мэлли, подумала я, испытав странное радостное волнение.
Дорогая Маргарет Брэдфорд!
Прошу прощения за то, что не сразу вспомнил ваше имя, но я слушаю только «Клэнси бразерс».
Не уверен, что после случившегося наберусь смелости предстать перед вами еще раз. Но попытаюсь. Сделаю все, что в моих силах.
Не будете ли вы столь любезны пообедать со мной на этой неделе в любой удобный для вас день? Позвольте мне исправиться.
У вас самые прекрасные голубые глаза, которые я когда-либо видел, и я торжественно обещаю слушать ваши песни, пока не выучу их наизусть.
Кающийся соня (ваш сосед) Патрик.
Глаза у меня совсем не голубые, а карие, и я подозревала, что Патрик О'Мэлли знает об этом и знает о том, что я знаю, что он знает.
Пообедать? Почему бы и нет? Надо же обзаводиться знакомствами в Бедфорде. Я оставила сообщение на его автоответчике, выбрав для обеда четверг.
Голубые глаза — это у Синатры, а не у меня.
Глава 29
Как ни странно, обед удался на славу. Я смеялась как сумасшедшая. Парик оказался замечательным рассказчиком, и каждая его история переплеталась с другой, за ней следовала следующая, и так бесконечно. У него была чудесная теплая улыбка и поразительно щедрая натура. Я поняла, что обрела первого друга в Бедфорде, и это было приятно.
В последующие недели мы виделись еще несколько раз, и я неизменно наслаждалась его совершенно особенным, немного мрачным, но при этом доброжелательным чувством юмора, его способностью замечать комичное в самых, казалось бы, обыденных ситуациях, его сентиментальными, но тем не менее трогательными рассказами о детстве, прошедшем в большой ирландской семье, его по-детски наивным желанием поселить своих родителей в апартаменты для новобрачных в первом построенном им отеле.
Патрик объехал много стран, что дало мне повод называть его самыми разными именами: Падриак, Патрис, Патрицио. Я видела, что ему это приятно. Сам он никогда не называл меня иначе, как Мэгги или, иногда, Маргарет, что делала только мама в далеком детстве.
— Вообще-то моей первой любовью было море, — рассказывал Патрик, — и когда я вспоминаю Ирландию, то вижу в первую очередь море.
У него была небольшая яхта, и однажды утром, не дожидаясь выходных, мы дошли с ним до Зунда. Патрик решил отдохнуть от отеля, а я позволила себе оторваться от пианино и привычной рутины.
День выдался теплый и ясный. Мы шли вдоль берега, и я, наблюдая за мчащимися по дороге машинами, чувствовала себя счастливицей.
— Завидуйте, несчастные! — крикнул Патрик и рассмеялся.
Он, вероятно, уже успел вовлечь в заговор Дженни, потому что на борту обнаружились продукты из моего холодильника, из которых мы приготовили привычный для меня завтрак. Не забыл Патрик и мои любимые соки и витамины.
— Так ты все-таки покончила с ублюдком, Мэгги? — неожиданно, как всегда спонтанно, спросил Патрик, и я поняла, что речь идет о Филиппе.
Мы говорили с ним о моем бывшем муже, но не очень много.
— И да, и нет, — ответила я, зная, что могу говорить то, что думаю и чувствую.
— Понимаю. — Он обнял меня одной рукой, другой направляя нос яхты навстречу волнам. — Жаль, но ничего не могу тебе посоветовать. Стрелять в мерзавцев мне не приходилось, хотя некоторые это заслужили. Ты не обижаешься, что я говорю об этом в таком легком тоне? Знаешь, я ведь по-другому не умею.
Я кивнула. Даже когда дела шли совсем плохо, Патрик сохранял способность шутить. Он постоянно смешил меня, и мне это нравилось.
— Нет, не обижаюсь. Он действительно был ублюдком, и мне остается только сожалеть о своей ошибке, о том, что я вышла за него замуж.
Патрик сердито махнул рукой:
— Перестань! Он просто воспользовался твоей молодостью и неопытностью. Разыгрывал из себя настоящего офицера, кормил обещаниями, лгал. Я знаю, что надо сделать. Давай поплывем на север, к Вест-Пойнту. Раскопаем могилу и разбросаем кости.
Я покачала головой, но не удержалась от улыбки.
— Ты меня смешишь.
— Такая уж у меня работа. Неплохо получается, а? Я посмотрела на него:
— А что, по-твоему, получается у меня?
Патрик развел руками:
— О, всё. По крайней мере всё, что я видел. Тебе, пожалуй, не хватает открытости, но это единственная область, где еще можно что-то улучшить.
— Ты забавный и очень милый.
— Думаешь?
— Уверена.
— Тогда послушай, что я скажу. Мне далеко до тебя. Ты прекрасный человек. Это видно по тому, как ты разговариваешь, как думаешь, как воспитываешь Дженни. Это видно из твоих песен. Потому твоя музыка так популярна.
— Я не...
— Не возражай. Я знаю, что говорю. И хочу попросить тебя об одолжении. Об очень большом одолжении.
Я напряглась.
Патрик моргнул.
— Видишь, что он с тобой сделал, милая Мэгги? Меня трясет от злости, когда я вижу, что тебе страшно. У тебя это превратилось в рефлекс. Твоя спина как стиральная доска.
— Я поправляюсь.
— Знаю. А теперь успокойся. Не сжимайся. Я попрошу тебя об одолжении. Об очень большом одолжении. И это самое прекрасное, о чем я только могу мечтать.
Я не могла, представить, о чем идет речь. Напряжение ушло — с Патриком мне было покойно и хорошо, — но о чем он мог попросить?
— Ладно, говори. Сделаю все, что смогу. Видишь, как я тебе доверяю?
— Отлично. Это самые чудесные слова, которые я от тебя слышал. А теперь, Мэгги, я хочу попросить, чтобы ты сделала для меня то, что не может сделать никто другой.
Спой одну из своих песен. Любую, по своему выбору. Прямо сейчас, здесь. Спой для меня одну из твоих чудесных песен. Пожалуйста.
Разве можно отказать в такой прекрасной просьбе?
Я спела для Патрика.
Глава 30
Однажды вечером, примерно через неделю после той прогулки на яхте, я отвезла Дженни в дом ее подруги Милли, а сама поехала к Патрику.
Он встретил меня сообщением, что «дал выходной шеф-повару и посудомойке», а потому обедать нам придется тем, что ему удалось приготовить «на скорую руку»: жареными лобстерами в чесночном соусе, жареной картошкой и приготовленной на углях кукурузой. «Просто, но со вкусом».
После обеда мы прогулялись к яблоневому саду, раскинувшемуся в дальнем конце его владений. Там Патрик обнял меня за талию и нежно поцеловал в макушку.
— От тебя пахнет цветущими апельсинами.
— Скорее шампунем «Нет больше слез» от «Джонсон и Джонсон».
— Все равно. Запах чудесный.
Он поцеловал меня в щеки, потом в лоб, потом в нос и подбородок. Потом кончик его языка дотронулся до моих губ.
Я отстранилась. Мы целовались и прежде, и я всегда отстранялась, хотя никогда не ощущала его страсти по-настоящему. В тот вечер все было иначе. Патрик целовался изумительно, и мне казалось, что его сердце бьется вместе с моим.
Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. Ночной ветер тихо шептал что-то, шевеля листьями деревьев. Патрик поцеловал меня снова, и на этот раз мое тело отозвалось.
Невозможно закрываться всю жизнь. Невозможно прожить всю жизнь в страхе.
— Давай вернемся, — сказал Патрик. — Я однажды уже спал в твоем доме. Причем не получив на то никакого разрешения, о чем ты мне постоянно напоминаешь. А ты останешься на ночь у меня?
Я повернулась к нему и улыбнулась, впервые за все время радуясь тому, что Дженни осталась у подруги.
— Надеюсь, ты предложишь мне что-нибудь получше, чем диван.
— Конечно, — прошептал он, прижимая меня к себе. — Идем. Пожалуйста. Доверься мне.
Должно быть, страх оказался сильнее, чем я думала, потому что даже Патрик ощущал его. Доверься мне. О, как бы я хотела! Мы повернули к дому, когда перед моими глазами встало перекошенное злобой лицо Филиппа. Я невольно поежилась. Будь он проклят! Может быть, нам действительно стоило разрыть его могилу и разбросать кости?
— Знаешь, нам ведь некуда спешить, — словно догадавшись о моих страхах, сказал Патрик. — Я не знаю всего, что случилось с тобой тогда, но мы вполне можем позволить себе подождать. Ты первая за долгое время женщина, которая так много значит для меня, и я хочу, чтобы мы оба делали только то, что хотим.
Где еще встретишь такого внимательного и любящего мужчину?
Я знала, что могу довериться ему.
— Давай вернемся в дом, Патрик, — сказала я и с трудом узнала собственный голос. — Мы оба сегодня хотим одного и того же.
Глава 31
Необычно тихо и молча мы разделись в залитой лунным светом просторной спальне Патрика на втором этаже. Мне казалось, что тишина только усиливает биение сердца. Какие только мысли не лезли в голову, какие только сомнения не одолевали меня.
Он расстанется со мной, когда узнает получше. Достаточно ли хорошо я его знаю? Расслабься, Мэгги. Пожалуйста, просто расслабься.
Он выглядел прекрасно. Подтянутый живот человека, который много работает и мало сидит. Мускулистые ноги. Широкая грудь, покрытая серебристыми и светло-каштановыми волосками. Мне было приятно видеть его таким.
Раскройся, Мэгги. Не бойся. Время пришло.
Он обнял меня и осторожно привлек к себе, целуя волосы и шею. Мы стояли у окна, и он ожидал, пока я буду готова. Мне почему-то казалось, что он мог ожидать очень и очень долго.
Патрик снова поцеловал меня, и у меня появилось вдруг чувство, что нас притягивает друг к другу. Нежными, легкими поцелуями он покрывал мои глаза, лоб, щеки. И в какой-то момент я ответила. Я тоже его поцеловала.
— Милая, милая Мэгги, — прошептал Патрик. Он знал, что мой страх еще не ушел. Он всегда знал, что я чувствую. Патрик был очень умным и проницательным, но никогда не выставлялся, никогда не стремился произвести впечатление на других. — Ты чудесная. Ты совершенно особенная. Я обожаю тебя, Мэгги.
Я слушала его голос.
Легко, словно пушинку, он поднял меня на руки и понес к широкой кровати. В какой-то момент душа моя словно воспарила на крыльях, как будто Патрик разрубил невидимые цепи, годами державшие меня в плену. Дальше все походило на волшебный медленный танец. Для меня это было таким новым — может быть, потому, что я уже забыла, как это бывает, а может быть, никогда и не испытывала ничего подобного.
Из некоего потаенного места внутри меня, из места, о существовании которого я давно позабыла, пробился источник наслаждения, и волны его растеклись по мне. Боже, как не хватало мне этого ощущения.
В ту ночь оно приходило снова и снова.
— Добрый, нежный Патрик, — прошептала я улыбаясь. — Ты слишком хорош для меня. Нет, ты просто хорош, точка.
— Это же только начало, — тоже улыбаясь, ответил он. — Дальше все будет еще лучше. Поверь мне. Поверь в нас.
И я поверила. Наконец-то смогла поверить другому человеку.
Глава 32
Уилл Шеппард должен был бы чувствовать себя на вершине мира, но почему-то не чувствовал. У него была слава, у него были деньги, но и то и другое не давало чувства удовлетворенности. Более того, раздражало. В ту ночь он вдобавок ко всему перебрал с кокаином.
Лондонский оборотень вышел на охоту. Берегись.
Две дозы наркотика — одну он принял в самом начале концерта, вторую непосредственно перед появлением Мэгги Брэдфорд — оказали свое действие, и Уилл ощущал себя всесильным и всемогущим. А почему бы, черт возьми, и нет? Он был звездой не только на футбольном поле, но и среди той публики, которая собралась в тот вечер на представление в «Альберт-холле».
Ему то и дело приходилось оглядываться, улыбаться, махать рукой. Вон Пит Тауншенд, а это Стинг, там Мик Джаггер, а здесь новенькие, группа «Хэзбинс». И даже Руперт Мердок и Маргарет Тэтчер, два человека, уничтожающих Англию.
Все они пришли, чтобы послушать Мэгги Брэдфорд, позволить ей излечить их измученные души. Да, именно такой эффект производили на людей ее баллады. Ее песни были настоящим чудом, в них замечательно соединялись выразительная мелодия, проникновенные слова и чарующий, завораживающий голос. Ни один исполнитель не мог вложить в одну песню столько разных эмоций, столь доходчиво и убедительно передать сложность современной жизни. По крайней мере так казалось Уиллу.
Ее выход на сцену приветствовали громкими аплодисментами, а она выглядела смущенной и даже робкой. И это при том, что билеты на концерт были распроданы еще несколько месяцев назад. Мэгги Брэдфорд села за пианино и запела.
Уилл ничего не помнил о случае на приеме у леди Треве-лин, а потому смотрел на Мэгги так, как будто видел впервые, любуясь ее длинными шелковистыми волосами и безыскусной красотой лица.
Но в этот вечер она как будто светилась. Интересно почему? В чем ее тайна? Что такое познала эта женщина, чего не дано ему?
Ее голос не отличался ни особенной силой, ни драматичностью, стиль исполнения был абсолютно лишен аффектации. Но чистота и искренность пения пронзали сердце точно меч, и Уилл чувствовал настоящую, сладкую боль.
Она пела о печали, остающейся после утраченной мечты, об отчаянии одиночества, и Уиллу казалось, что Мэгги рассказывает о нем.
Слезы текли по его щекам. Музыка трогала, цепляла и не отпускала. Некий свет распространялся со сцены, захватывал Уилла и переносил из концертного зала в уединенное место, где были только они вдвоем, она и он. «О чем это, черт возьми, я думаю?» Уилл чувствовал себя полным идиотом.
Боже, как он любил звук ее голоса. Голоса, который мог бы слушать до конца жизни.
Странное чувство родилось в Уилле Шеппарде: Мэгги Брэдфорд может спасти его от самого себя.
* * *
— Эй, Уилл! Ты что, забыл про меня? Вот скотина!
Уилл повернул голову и посмотрел на изящную темноволосую женщину, державшую его за руку. Кажется, они были на концерте вместе. Он действительно совершенно забыл о ней и не имел ни малейшего представления о том, кто она такая и откуда взялась. Красивая, в темных очках. Как ее зовут? Черт, он снова превратился в оборотня!
Женщина была потрясающе хороша собой, но с другими он и не встречался. Модель? Актриса? Продавщица? Студентка? Где они познакомились? Ситуация складывалась довольно неловкая. Впрочем, такое с ним происходило не впервые.
— Давно подсел на кокс? Это ведь кокаин, верно? Только не лги — такое не сыграешь. И как тебе еще удается выходить на поле?
А, вот оно что! Уилл облегченно вздохнул. Репортер! Теперь он вспомнил. Она — репортер из «Таймс». Захотела написать о нем статейку? Что ж, он не против. Ему тоже хотелось кое-чего. Почему бы не произвести честный обмен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Да, конечно, звоните, — ответила я, с трудом сохраняя серьезность. Он был смешной и естественный, по крайней мере в тот вечер. — Телефон у меня в кабинете. Но что вы делали на Гринбрайер-роуд в такой поздний час?
— Я живу на Гринбрайер-роуд. Примерно в трех милях отсюда. Вы, наверное, тысячу раз проезжали мимо моего дома. Меня зовут О'Мэлли. У меня громадный дом в георгианском стиле. Живу в нем, чтобы производить впечатление на друзей.
Я знала дом, о котором говорил мой гость. Точнее, видела. Он действительно был одним из самых внушительных на Гринбрайер-роуд.
— Вы упомянули об отелях. Тогда вы, должно быть...
— Да. Патрик О'Мэлли. Как раз сейчас я строю отель на Парк-авеню. «Корнелия». Вам нравится название? Скажите, что нравится, и будете первой его гостьей.
На сей раз я уже не удержалась и рассмеялась.
— Осторожнее, мистер О'Мэлли, я могу поймать вас на слове. Хотите выпить?
Он поклонился:
— Вы очень, очень любезны. Скотч, пожалуйста.
Я отвела О'Мэлли в кабинет, а сама прошла в кухню. В этом богаче было что-то располагающее, искреннее и вместе с тем смешное. Мимикой он напоминал классических комиков времен немого кино.
Гости у меня бывали не часто и в основном из музыкального мира. Посторонних в свой уютный, безопасный, закрытый мирок я почти не допускала, убеждая себя, что мне так нравится. На самом деле мне это совершенно не нравилось.
Я налила виски, вернулась и вошла в кабинет, предварительно постучав. То, что я там увидела, заставило меня остановиться и рассмеяться.
Патрик О'Мэлли снял свой смятый пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула. Черные туфли стояли рядом.
Сам же он лежал на моем старом цветастом диванчике и крепко спал.
Глава 28
На следующее утро я проснулась довольно рано, однако, спустившись вниз, обнаружила, что Патрик уже ушел. Мы с Дженни совершили обычную трехмильную пробежку, позавтракали, и она отправилась в школу. Я ушла в кабинет, где поработала над новой песней, она называлась «Жестокая, как любовь».
В половине одиннадцатого меня ждали на конном дворе. Жизнь текла размеренно и спокойно, и я чувствовала себя вполне довольной таким ее течением. Может быть, в ней чего-то не хватало, но и причин жаловаться у меня определенно не было.
Около полудня во двор въехал грузовичок службы доставки, и парнишка с торчащими оранжевыми волосами и пластмассовыми солнцезащитными очками торопливо вручил мне букет перевязанных ленточками фрезий.
К букету прилагалась карточка. О'Мэлли, подумала я, испытав странное радостное волнение.
Дорогая Маргарет Брэдфорд!
Прошу прощения за то, что не сразу вспомнил ваше имя, но я слушаю только «Клэнси бразерс».
Не уверен, что после случившегося наберусь смелости предстать перед вами еще раз. Но попытаюсь. Сделаю все, что в моих силах.
Не будете ли вы столь любезны пообедать со мной на этой неделе в любой удобный для вас день? Позвольте мне исправиться.
У вас самые прекрасные голубые глаза, которые я когда-либо видел, и я торжественно обещаю слушать ваши песни, пока не выучу их наизусть.
Кающийся соня (ваш сосед) Патрик.
Глаза у меня совсем не голубые, а карие, и я подозревала, что Патрик О'Мэлли знает об этом и знает о том, что я знаю, что он знает.
Пообедать? Почему бы и нет? Надо же обзаводиться знакомствами в Бедфорде. Я оставила сообщение на его автоответчике, выбрав для обеда четверг.
Голубые глаза — это у Синатры, а не у меня.
Глава 29
Как ни странно, обед удался на славу. Я смеялась как сумасшедшая. Парик оказался замечательным рассказчиком, и каждая его история переплеталась с другой, за ней следовала следующая, и так бесконечно. У него была чудесная теплая улыбка и поразительно щедрая натура. Я поняла, что обрела первого друга в Бедфорде, и это было приятно.
В последующие недели мы виделись еще несколько раз, и я неизменно наслаждалась его совершенно особенным, немного мрачным, но при этом доброжелательным чувством юмора, его способностью замечать комичное в самых, казалось бы, обыденных ситуациях, его сентиментальными, но тем не менее трогательными рассказами о детстве, прошедшем в большой ирландской семье, его по-детски наивным желанием поселить своих родителей в апартаменты для новобрачных в первом построенном им отеле.
Патрик объехал много стран, что дало мне повод называть его самыми разными именами: Падриак, Патрис, Патрицио. Я видела, что ему это приятно. Сам он никогда не называл меня иначе, как Мэгги или, иногда, Маргарет, что делала только мама в далеком детстве.
— Вообще-то моей первой любовью было море, — рассказывал Патрик, — и когда я вспоминаю Ирландию, то вижу в первую очередь море.
У него была небольшая яхта, и однажды утром, не дожидаясь выходных, мы дошли с ним до Зунда. Патрик решил отдохнуть от отеля, а я позволила себе оторваться от пианино и привычной рутины.
День выдался теплый и ясный. Мы шли вдоль берега, и я, наблюдая за мчащимися по дороге машинами, чувствовала себя счастливицей.
— Завидуйте, несчастные! — крикнул Патрик и рассмеялся.
Он, вероятно, уже успел вовлечь в заговор Дженни, потому что на борту обнаружились продукты из моего холодильника, из которых мы приготовили привычный для меня завтрак. Не забыл Патрик и мои любимые соки и витамины.
— Так ты все-таки покончила с ублюдком, Мэгги? — неожиданно, как всегда спонтанно, спросил Патрик, и я поняла, что речь идет о Филиппе.
Мы говорили с ним о моем бывшем муже, но не очень много.
— И да, и нет, — ответила я, зная, что могу говорить то, что думаю и чувствую.
— Понимаю. — Он обнял меня одной рукой, другой направляя нос яхты навстречу волнам. — Жаль, но ничего не могу тебе посоветовать. Стрелять в мерзавцев мне не приходилось, хотя некоторые это заслужили. Ты не обижаешься, что я говорю об этом в таком легком тоне? Знаешь, я ведь по-другому не умею.
Я кивнула. Даже когда дела шли совсем плохо, Патрик сохранял способность шутить. Он постоянно смешил меня, и мне это нравилось.
— Нет, не обижаюсь. Он действительно был ублюдком, и мне остается только сожалеть о своей ошибке, о том, что я вышла за него замуж.
Патрик сердито махнул рукой:
— Перестань! Он просто воспользовался твоей молодостью и неопытностью. Разыгрывал из себя настоящего офицера, кормил обещаниями, лгал. Я знаю, что надо сделать. Давай поплывем на север, к Вест-Пойнту. Раскопаем могилу и разбросаем кости.
Я покачала головой, но не удержалась от улыбки.
— Ты меня смешишь.
— Такая уж у меня работа. Неплохо получается, а? Я посмотрела на него:
— А что, по-твоему, получается у меня?
Патрик развел руками:
— О, всё. По крайней мере всё, что я видел. Тебе, пожалуй, не хватает открытости, но это единственная область, где еще можно что-то улучшить.
— Ты забавный и очень милый.
— Думаешь?
— Уверена.
— Тогда послушай, что я скажу. Мне далеко до тебя. Ты прекрасный человек. Это видно по тому, как ты разговариваешь, как думаешь, как воспитываешь Дженни. Это видно из твоих песен. Потому твоя музыка так популярна.
— Я не...
— Не возражай. Я знаю, что говорю. И хочу попросить тебя об одолжении. Об очень большом одолжении.
Я напряглась.
Патрик моргнул.
— Видишь, что он с тобой сделал, милая Мэгги? Меня трясет от злости, когда я вижу, что тебе страшно. У тебя это превратилось в рефлекс. Твоя спина как стиральная доска.
— Я поправляюсь.
— Знаю. А теперь успокойся. Не сжимайся. Я попрошу тебя об одолжении. Об очень большом одолжении. И это самое прекрасное, о чем я только могу мечтать.
Я не могла, представить, о чем идет речь. Напряжение ушло — с Патриком мне было покойно и хорошо, — но о чем он мог попросить?
— Ладно, говори. Сделаю все, что смогу. Видишь, как я тебе доверяю?
— Отлично. Это самые чудесные слова, которые я от тебя слышал. А теперь, Мэгги, я хочу попросить, чтобы ты сделала для меня то, что не может сделать никто другой.
Спой одну из своих песен. Любую, по своему выбору. Прямо сейчас, здесь. Спой для меня одну из твоих чудесных песен. Пожалуйста.
Разве можно отказать в такой прекрасной просьбе?
Я спела для Патрика.
Глава 30
Однажды вечером, примерно через неделю после той прогулки на яхте, я отвезла Дженни в дом ее подруги Милли, а сама поехала к Патрику.
Он встретил меня сообщением, что «дал выходной шеф-повару и посудомойке», а потому обедать нам придется тем, что ему удалось приготовить «на скорую руку»: жареными лобстерами в чесночном соусе, жареной картошкой и приготовленной на углях кукурузой. «Просто, но со вкусом».
После обеда мы прогулялись к яблоневому саду, раскинувшемуся в дальнем конце его владений. Там Патрик обнял меня за талию и нежно поцеловал в макушку.
— От тебя пахнет цветущими апельсинами.
— Скорее шампунем «Нет больше слез» от «Джонсон и Джонсон».
— Все равно. Запах чудесный.
Он поцеловал меня в щеки, потом в лоб, потом в нос и подбородок. Потом кончик его языка дотронулся до моих губ.
Я отстранилась. Мы целовались и прежде, и я всегда отстранялась, хотя никогда не ощущала его страсти по-настоящему. В тот вечер все было иначе. Патрик целовался изумительно, и мне казалось, что его сердце бьется вместе с моим.
Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. Ночной ветер тихо шептал что-то, шевеля листьями деревьев. Патрик поцеловал меня снова, и на этот раз мое тело отозвалось.
Невозможно закрываться всю жизнь. Невозможно прожить всю жизнь в страхе.
— Давай вернемся, — сказал Патрик. — Я однажды уже спал в твоем доме. Причем не получив на то никакого разрешения, о чем ты мне постоянно напоминаешь. А ты останешься на ночь у меня?
Я повернулась к нему и улыбнулась, впервые за все время радуясь тому, что Дженни осталась у подруги.
— Надеюсь, ты предложишь мне что-нибудь получше, чем диван.
— Конечно, — прошептал он, прижимая меня к себе. — Идем. Пожалуйста. Доверься мне.
Должно быть, страх оказался сильнее, чем я думала, потому что даже Патрик ощущал его. Доверься мне. О, как бы я хотела! Мы повернули к дому, когда перед моими глазами встало перекошенное злобой лицо Филиппа. Я невольно поежилась. Будь он проклят! Может быть, нам действительно стоило разрыть его могилу и разбросать кости?
— Знаешь, нам ведь некуда спешить, — словно догадавшись о моих страхах, сказал Патрик. — Я не знаю всего, что случилось с тобой тогда, но мы вполне можем позволить себе подождать. Ты первая за долгое время женщина, которая так много значит для меня, и я хочу, чтобы мы оба делали только то, что хотим.
Где еще встретишь такого внимательного и любящего мужчину?
Я знала, что могу довериться ему.
— Давай вернемся в дом, Патрик, — сказала я и с трудом узнала собственный голос. — Мы оба сегодня хотим одного и того же.
Глава 31
Необычно тихо и молча мы разделись в залитой лунным светом просторной спальне Патрика на втором этаже. Мне казалось, что тишина только усиливает биение сердца. Какие только мысли не лезли в голову, какие только сомнения не одолевали меня.
Он расстанется со мной, когда узнает получше. Достаточно ли хорошо я его знаю? Расслабься, Мэгги. Пожалуйста, просто расслабься.
Он выглядел прекрасно. Подтянутый живот человека, который много работает и мало сидит. Мускулистые ноги. Широкая грудь, покрытая серебристыми и светло-каштановыми волосками. Мне было приятно видеть его таким.
Раскройся, Мэгги. Не бойся. Время пришло.
Он обнял меня и осторожно привлек к себе, целуя волосы и шею. Мы стояли у окна, и он ожидал, пока я буду готова. Мне почему-то казалось, что он мог ожидать очень и очень долго.
Патрик снова поцеловал меня, и у меня появилось вдруг чувство, что нас притягивает друг к другу. Нежными, легкими поцелуями он покрывал мои глаза, лоб, щеки. И в какой-то момент я ответила. Я тоже его поцеловала.
— Милая, милая Мэгги, — прошептал Патрик. Он знал, что мой страх еще не ушел. Он всегда знал, что я чувствую. Патрик был очень умным и проницательным, но никогда не выставлялся, никогда не стремился произвести впечатление на других. — Ты чудесная. Ты совершенно особенная. Я обожаю тебя, Мэгги.
Я слушала его голос.
Легко, словно пушинку, он поднял меня на руки и понес к широкой кровати. В какой-то момент душа моя словно воспарила на крыльях, как будто Патрик разрубил невидимые цепи, годами державшие меня в плену. Дальше все походило на волшебный медленный танец. Для меня это было таким новым — может быть, потому, что я уже забыла, как это бывает, а может быть, никогда и не испытывала ничего подобного.
Из некоего потаенного места внутри меня, из места, о существовании которого я давно позабыла, пробился источник наслаждения, и волны его растеклись по мне. Боже, как не хватало мне этого ощущения.
В ту ночь оно приходило снова и снова.
— Добрый, нежный Патрик, — прошептала я улыбаясь. — Ты слишком хорош для меня. Нет, ты просто хорош, точка.
— Это же только начало, — тоже улыбаясь, ответил он. — Дальше все будет еще лучше. Поверь мне. Поверь в нас.
И я поверила. Наконец-то смогла поверить другому человеку.
Глава 32
Уилл Шеппард должен был бы чувствовать себя на вершине мира, но почему-то не чувствовал. У него была слава, у него были деньги, но и то и другое не давало чувства удовлетворенности. Более того, раздражало. В ту ночь он вдобавок ко всему перебрал с кокаином.
Лондонский оборотень вышел на охоту. Берегись.
Две дозы наркотика — одну он принял в самом начале концерта, вторую непосредственно перед появлением Мэгги Брэдфорд — оказали свое действие, и Уилл ощущал себя всесильным и всемогущим. А почему бы, черт возьми, и нет? Он был звездой не только на футбольном поле, но и среди той публики, которая собралась в тот вечер на представление в «Альберт-холле».
Ему то и дело приходилось оглядываться, улыбаться, махать рукой. Вон Пит Тауншенд, а это Стинг, там Мик Джаггер, а здесь новенькие, группа «Хэзбинс». И даже Руперт Мердок и Маргарет Тэтчер, два человека, уничтожающих Англию.
Все они пришли, чтобы послушать Мэгги Брэдфорд, позволить ей излечить их измученные души. Да, именно такой эффект производили на людей ее баллады. Ее песни были настоящим чудом, в них замечательно соединялись выразительная мелодия, проникновенные слова и чарующий, завораживающий голос. Ни один исполнитель не мог вложить в одну песню столько разных эмоций, столь доходчиво и убедительно передать сложность современной жизни. По крайней мере так казалось Уиллу.
Ее выход на сцену приветствовали громкими аплодисментами, а она выглядела смущенной и даже робкой. И это при том, что билеты на концерт были распроданы еще несколько месяцев назад. Мэгги Брэдфорд села за пианино и запела.
Уилл ничего не помнил о случае на приеме у леди Треве-лин, а потому смотрел на Мэгги так, как будто видел впервые, любуясь ее длинными шелковистыми волосами и безыскусной красотой лица.
Но в этот вечер она как будто светилась. Интересно почему? В чем ее тайна? Что такое познала эта женщина, чего не дано ему?
Ее голос не отличался ни особенной силой, ни драматичностью, стиль исполнения был абсолютно лишен аффектации. Но чистота и искренность пения пронзали сердце точно меч, и Уилл чувствовал настоящую, сладкую боль.
Она пела о печали, остающейся после утраченной мечты, об отчаянии одиночества, и Уиллу казалось, что Мэгги рассказывает о нем.
Слезы текли по его щекам. Музыка трогала, цепляла и не отпускала. Некий свет распространялся со сцены, захватывал Уилла и переносил из концертного зала в уединенное место, где были только они вдвоем, она и он. «О чем это, черт возьми, я думаю?» Уилл чувствовал себя полным идиотом.
Боже, как он любил звук ее голоса. Голоса, который мог бы слушать до конца жизни.
Странное чувство родилось в Уилле Шеппарде: Мэгги Брэдфорд может спасти его от самого себя.
* * *
— Эй, Уилл! Ты что, забыл про меня? Вот скотина!
Уилл повернул голову и посмотрел на изящную темноволосую женщину, державшую его за руку. Кажется, они были на концерте вместе. Он действительно совершенно забыл о ней и не имел ни малейшего представления о том, кто она такая и откуда взялась. Красивая, в темных очках. Как ее зовут? Черт, он снова превратился в оборотня!
Женщина была потрясающе хороша собой, но с другими он и не встречался. Модель? Актриса? Продавщица? Студентка? Где они познакомились? Ситуация складывалась довольно неловкая. Впрочем, такое с ним происходило не впервые.
— Давно подсел на кокс? Это ведь кокаин, верно? Только не лги — такое не сыграешь. И как тебе еще удается выходить на поле?
А, вот оно что! Уилл облегченно вздохнул. Репортер! Теперь он вспомнил. Она — репортер из «Таймс». Захотела написать о нем статейку? Что ж, он не против. Ему тоже хотелось кое-чего. Почему бы не произвести честный обмен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26