А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Я даже услышал, как четырехлетний мальчик, жавшийся в дальнем углу, испугано вдохнул в себя воздух.
– Пощадите, не убивайте, – тем же что и раньше испуганным голосом продолжил молить хозяин, запрокидывая вверх лицо, чтобы поймать взгляд запорожца, в котором видел главную для себя опасность. – Я виноват и за все отплачу! Хочешь казну? Хочешь землю? Хочешь, – он пошарил взглядом по комнате, пытаясь на ходу придумать, чем еще прельстить убийцу, – хочешь дочку тебе отдам?
Нечаянная мысль так ему понравилась, что он разом воодушевился, заговорил быстро и убедительно:
– Дочку возьми! Зятем будешь! Не хочешь, так отдам, делай с ней что вздумаешь!
– Дашка, – приказал он, – иди сюда, моли за отца! От общей группы отделилась девичья фигурка в такой же, как у всех ночной рубахе и робко приблизилась. Разглядеть ее было мудрено, только что испуганные глаза и длинную, слабо заплетенную косу, переброшенную на грудь.
Все молчали и ждали, что будет дальше. Девушка подошла, низко поклонилась и попросила неизвестно кого, запорожца или меня:
– Помилуйте батюшку.
Говорила она тихо, безжизненно, как-то, даже, мне показалось, отстраненно.
Понял это не только я, но и отец. Он разом забыл о тоне кающегося грешника и закричал:
– Кто так молит, дура! Моли со слезой!
– Помилуйте батюшку, – послушно, как приказал отец, жалостливо повторила девушка.
Мы никак на эту вынужденную мольбу не отреагировали, а казак еще и подтвердил это словом:
– Не нужна мне твоя дочь. Хватит болтать, нашкодил, умей держать ответ, – сурово сказал он, отстраняясь от рук боярина. Тот затравленно взглянул, не зная, что делать дальше.
– Где мой человек Гривов? – наконец смог спросить я.
– Какой еще человек? – явно не понял, барин, глядя не на меня, а на дочь. – Дашка снимай рубашку, вдруг закричал он, – пусть гость посмотрит какая ты справная.
Девушка удивленно посмотрела на отца, не понимая, что он от нее хочет.
– Снимай рубашку, дура! – истерично закричал он, дотянулся с колен до ее горла рукой, и рванул вниз ворот ее ночной рубахи. Ткань с треском разорвалась почти до пояса. Рубашка, скорее всего, была совсем ветхой. Девушка схватилась за порванные концы, инстинктивно пытаясь прикрыть грудь, но отец рванул вниз так, что она слетела с тела и Дарья оказалась совершенно голой. Ход был циничный, но почти беспроигрышный. Какой мужчина упустит такое зрелище!
– Смотри, какая девка! – закричал барин, толкая дочь прямо на остолбеневшего Степана.
Тот машинально обнял Дарью за плечи, а любящий отец, воспользовавшись заминкой, бросился к дверям, за помощью, но наткнулся на мою саблю.
– Куда это ты спешишь? – спросил я, приставляя ему клинок к горлу. – Мы еще с тобой не договорили! Где мужик, которого вечером привели из холодной?
– Мужик, какой мужик, – прошептал он, пятясь, от холодной стали.
Блеснувшая было надежда спастись, внезапно померкла. Я теснее прижал саблю к шее.
– В подклете, – сказал он, закидывая голову, чтобы не порезать горло о лезвие.
– Веди, – приказал я, – если дернешься и станешь звать на помощь, снесу голову!
Все семейство застыло в оцепенении на своих местах. Дети жались к стенкам, а громогласная супруга откинулась на подушках и, открыв рот, бессмысленно переводила взгляд с мужа на обнаженную дочь. Пунцовая от стыда и унижения девушка сжалась и пыталась прикрыться руками.
Мы с Кошкиным медленно пошли к дверям. Степан по идее должен был последовать за нами, но он вдруг отчебучил такое, что я едва сдержал улыбку: сбросил с себя камзол и накинул Дарье на плечи. Теперь они стояли близко друг от друга, он обнаженным по пояс, она с голыми ногами. «Красивая пара» – подумал я, впервые оценив внешность товарища, мощный, прекрасной лепки торс и открытое, простодушное лицо. Теперь оно было донельзя растерянное.
Мы с помещиком дошли до двери, и я тут же забыл о них.
– Прикажешь всем выйти во двор!– сказал я Кошкину, слегка поигрывая клинком.
Он намек понял и шепотом сказал, что все выполнит, Особенной уверенности в его добросовестном сотрудничестве у меня не было, но тянуть было нельзя, доски уже трещали под ударами. Я рывком отодвинул замок. Дверь стремительно распахнулась, и в светлицу влетел встрепанный мужик с круглыми от ужаса глазами, Он, еле справившись с инерцией, остановился и застыл посередине комнаты. Еще несколько голов просунулись из людской каморы, но, увидев возле дверей барина, скрылись.
– А-а-а! – вдруг на одной ноте закричал ворвавшийся к нам встрепанный холоп, но Степан шагнул в его сторону и сверху стукнул кулаком по голове. Тот оборвал крик и опустился на пол. От стремительного движения казака камзол слетел у девушки с плеч, но я не стал отвлекаться на чудное видение, и приказал Кошкину:
– Вели всем идти во двор.
Кошкин послушался и привычно прокричал команду. Сразу же послышался топот многих ног, В чем, в чем, а в неумении поддерживать дисциплину Афанасия Ивановича упрекнуть было нельзя. Когда мы с ним вошли в людскую, там никого не оказалось, только на полу валялось тряпье, служившее постелями дворне.
– Показывай, где мой человек, – сказал я, не давая помещику расслабиться.
– Там, – обреченно сказал он, указывая глазами на еще одну дверь. Она находилась почти рядом с входной, и мы с запорожцем раньше не заметили.
– Быстрей двигайся, – поторопил я хозяина, явно не спешащего попасть в собственный застенок.
Дверь в подклеть оказалась запертой снаружи на засов, Я был предельно осторожен. Силы у нас с Кошкиным были явно неравны, но человек он был тертый и очень хотел жить, потому мог выкинуть какой-нибудь нежелательный фокус, особенно если я зазеваюсь.
– Открой засов, – сказал я, – и двигайся очень осторожно, если не хочешь остаться без головы.
Кошкин промычал что-то неопределенное и в точности выполнил указание. Мы вместе протиснулись в узкую дверь. В застенке было довольно светло, свет сюда проникал сквозь узкие окна бойницы, явно предусмотренные для обороны. Все что полагалось для помещения такого назначения, тут было в наличие и дыба и даже плаха. Слава Богу, никаких расчленных тел на полу не лежало, только связанный по рукам и ногам Гривов.
– Иди туда, – приказал я помещику, указав место на котором он будет на глазах, пока я освобождаю крестьянина.
Гривова связали мокрыми сыромятными ремнями, которые, высыхая, должны были врезаться в тело. Однако здесь было так сыро, что пока никакого особого вреда они ему не причинили, Григорий даже смог приподнять голову, когда услышал мой голос. Я просунул клинок под ремень на груди и перерезал его одним движением. Путы сразу ослабли, и дальше мой приятель освобождался сам. Я же стерег Кошкина. Было понятно, что он не ждет от нас ничего хорошего и готов сделать что угодно лишь бы спастись.
– Как ты? – спросил я Гривова, помогая ему подняться.
– Живой, – ответил он, разминая затекшее тело. – Я уже и не надеялся... Ну, что, барин, вот мы и встретились, – добавил он, поворачиваясь к Кошкину, – ты хотел знать кого я уводил в лес? Вот его и уводил, – указал он пальцем.
Они оба посмотрели на меня.
– Его? – удивленно спросил помещик. – Казака? Это что тот самый, который был с Марфой?
Мы молчали, давая ему возможность осознать новость.
– Но, ведь тот сгорел!..
– Не до конца, немного осталось, – сказал я. – А теперь пошли во двор.
– И Марфа? Марфа тоже? – совершенно ошарашено спросил Кошкин.
– Тоже, тоже, – ответил я, подталкивая его к выходу, – радуйся, что не загубил невинную душу, может на том свете зачтется. Тебе кто ее велел сжечь, Захарьина?
– Она, – тихо ответил он, – она ехидна, серебром и златом прельстила ведьма. Только я сам не хотел девке зла, меня бес попутал! Как будто затемнение нашло, не моя в том вина, а нечистого, – поторопился он оправдать свою вину.
– Ясное дело, ты жертва вселенского зла, – сочувственно согласился я, выталкивая его из дверей.
Кошкин иронии не понял, как и слишком мудреного выражения, и ухватился за слово «жертва», заговорил быстро, захлебываясь словами:
– Он, он враг рода человеческого! Он Иисуса смущал и меня смутил. Не выдержал я искушения, поддался! Отмолю грех, Господом клянусь, отмолю! Обедню закажу за здравие, свечу пудовую образу Святителя поставлю! Господь всемилостив, он простит! Он то ведает, что нет у меня на сердце зла! Бедным милостыню раздам, – совсем тихо добавил он, поняв, что я его не слушаю.
В людской каморе, как и прежде, было пусто. Я крикнул Степану, что мы выходим. Он не ответил.
– Иди первым, – приказал я Кошкину, – как выйдем, велишь своим холопам убраться со двора.
Через узкий проход барин шел первым, я следом за ним подталкивая в спину сабельным острием. Последним оказался Гривов. Ближе к дверям стали слышны крики во дворе. Мы вышли на крыльцо. Двор был заполнен людьми. Как только нас увидели, крики разом смолкли. Кошкин стоял впереди меня, и моей сабли толпе видно не было.
Не знаю, что в эту минуту думал Афанасий Иванович, скорее всего, искал способ, спастись. Внизу, во дворе стояли его подданные, среди которых я увидел несколько человек с оружием в руках. Похоже, запертые в избах гайдуки сумели освободиться, и это сильно осложняло дело.
– Приказывай всем уйти, – тихо сказал я, наклоняясь к лысине покрытой крупными каплями пота.
Кошкин вздрогнул, не зная на что решиться.
– Приказывай – свирепым шепотом, повторил я.
Кошкин, было, дернулся, но сказать ничего не успел. Сзади нас на крыльцо вышли новые действующие лица, запорожец в моем камзоле об руку с «просватанной» Дарьей и. дородная хозяйка.
Женщины уже успели одеться. Дети остались стоять в сенях, выглядывали в двери, не решаясь выти на крыльцо.
Я невольно оглянулся назад. Словно почувствовав спиной, что конвоир на мгновение отвлекся, Кошкин бросился вниз по ступеням. Я дернулся, попытался достать его концом сабли, но он успел преодолеть несколько ступеней, я его не достал.
Бежать за ним было равносильно самоубийству. Толпа стояла так близко к крыльцу, что я бы разом оказался в ее власти.
– Бей их! – закричал помещик, но тут же его голос оборвался и вместо того, что бы скрыться в толпе, он остановился на последней ступени лестницы и сделал шаг назад.
– Убили! – воскликнул он, оборачиваясь ко мне. – Меня убили!
Я не понял, к чему он это сказал, имея в виду, что не успел достать саблей и значит уже никак не мог убить.
– За что? – опять воскликнул он, вполне нормальным человеческим голосом и начал валиться на спину. Только когда он упал, я увидел, на его груди красное пятно. Диким голосом закричала жена. Афанасий Иванович еще пытался что-то сказать, приподнялся, опираясь рукой о ступень, но рука подламывалась, а кровавое пятно на груди делалось все больше. Несмотря на драматизм ситуации, он выглядел смешно: из-под задравшейся рубахи торчали толстые голые ноги, которыми он сучил, будто ехал на велосипеде.
Только оторвав от него взгляд, я разглядел убийцу, незнакомого мужика с бердышом. Он еще продолжал держать его наперевес, скаля крупные, ровные зубы. По одежде убийца не походил на крестьянина, На нем был красный кафтан и сдвинутая на бок стрелецкая шапка. Наши взгляды встретились, он почему-то мне весело подмигнул и закричал тревожным, срывающимся голосом:
– Бей боярина и все его семя! Смерть им!
Толпа во дворе как по команде заревела. Я хотел крикнуть, остановить людей, чтобы предотвратить бессмысленную бойню, но в нас полетели камни. Один ударил меня в грудь, заставив невольно отшатнуться назад. Камень был большой, но брошен слабой рукой, так что я почти не почувствовал боли.
Внезапно оборвался зычный рев помещицы, матрона схватилась за голову и рухнула прямо в руки взбунтовавшейся черни. Это на секунду задержало толпу, и мы успели отступить в сени. Я увидел, как над телом упавшей женщины поднимаются кулаки и палки, постом захлопнул дверь.
– Мама, мамонька моя! – завизжала девочка лет одиннадцати, пытаясь выскочить наружу. Остальные дети молча отступали по узкому проходу внутрь дома.
– Марья, назад! – крикнула Дарья сестре, схватила ее за плечо и потянула за собой в покои. Девочка отбивалась и так кричала, что мне стало за нее страшно.
– Что это было? – спросил меня казак, отирая со лба кровь. Ему повезло меньше чем мне, и камень попал точно в голову.
– Сам не пойму, наверное, бунт.
– Что будем делать? – спросил он, прислушиваясь к воплям во дворе.
– Пока не знаю, – ответил я, пытаясь осмыслить, что собственно, произошло, почему камни полетели и в правых и виноватых, – видно придется сражаться!
Во входную дверь снаружи уже ломились, гулко били по доскам дубинами.
– Ну, я их! – свирепо сказал запорожец, собираясь выскочить наружу.
– Не нужно, Степа! – испугано остановила его, вернувшаяся в сени, дочь помещика.
«Уже Степа! – подумал я, – и когда они только успели так близко познакомиться!».
Девушка была права, с саблей и кинжалом против разъяренной толпы не повоюешь.
– Есть у вас в доме оружие? – спросил я детвору, испуганно жмущуюся в проходе.
– Там есть, – подал голос мальчик лет семи, указывая вглубь дома.
– Вы все идите к себе, – велел я малолетним Кошкиным, – а ты с нами!
Дети послушно выполнили приказ, а мы пятеро, с нами осталась Дарья, бросились разбираться с местным арсеналом.
Афанасий Иванович относился к обороне своего жилища серьезно. В кладовке, которую нам указал мальчик, чего только не было: бердыши, пики, сабли, даже две заряженные пищали. Это была самая ценная находка.
Степан и Гривов, начали выбирать себе оружие, я схватил здоровенную, двухпудовую пищаль и отнес ее в подклеть, служившую пыточной камерой. Ее окна-бойницы, как раз выходили во внутренний двор. Каменные стены были довольно толстые, и уложить пищаль на подоконнике удалось без труда. Чтобы выстрелить нужен был огонь. Возня с огнивом, даже при отточенных навыках, занимала не меньше минуты, пришлось совершить небольшое святотатство, воспользоваться лампадкой теплящейся перед иконами.
Пока я метался по дому, товарищи вооружились. В наружную дверь уже колотили с такой яростью, что грохот стоял во всем доме. На наше счастье нападающие пока не догадались выбить дверь бревном.
– Идите в сени! – крикнул я соратникам. – Как только выстрелю, открывайте!
Долго объяснять было недосуг, но запорожец и так все понимал с полуслова. Они с Гривовым и так уже побежали в сени. Я же понес лампадку в подклеть.
– Дядя, ты будешь стрелять? – тихо спросил мальчик, глядя на меня серьезными глазами.
– Да, а ты иди к сестрам и братьям, – на ходу ответил я.
– Можно я посмотрю? – попросил он.
Объясняться с ним времени не было, и я кивнул. Теперь мне нужно было запалить порох, плотно набитый в сопло тыльной части пищали. Фитилем это сделать просто, а вот зажечь его от лампадки, оказалось нелегко, Больше всего я боялся, что она потухнет, так мал и ненадежен был плавающий в масле огонек. Пришлось пожертвовать куском трута. Как только он загорелся, я его раздул, положил прямо на сопло и, схватив в охапку мальчика, отбежал с ним подальше от ненадежного оружия. Пищаль грохнула так, что у меня заложило уши, а ее саму отдачей отбросило до противоположной стены. Покойный Кошкин пороха насыпал не жалея.
– Теперь беги к своим, – приказал я мальчику. Он оглушенный и напуганный повиновался, а я бросился в сени. Запорожец с Гривовым уже успели открыть дверь и выйти на крыльцо. Толпа после выстрела отхлынула и теперь молча стояла шагах в двадцати от избы. На ступенях остались только убитые хозяева, Вид у них был страшный, разорванная одежда и растерзанная плоть. Легче всего срывать свой гнев на беззащитных мертвых!
Гривов и запорожец плечом к плечу стояли возле дверей. Я встал между ними с опущенным сабельным клинком. Обе стороны молчали. Чего можно ждать от такого количества разъяренных, опьяненных кровью людей, я не представлял. Все могло повернуться или в одну или в другую сторону.
– Если пойдут на нас, – отступаем, тихо сказал я товарищам. Однако озверевшие холопы на нас нападать не спешили. От общей массы отделился человек в красном кафтане, убивший Кошкина.
– Казаки, – с истерическими нотами в голосе, закричал он, – отдайте нам кошкинских пащенков, и мы вас не тронем!
– Это вы расходитесь, тогда мы вас не тронем, – ответил Степан, поднимая над головой секиру.
В толпе отходящей от шока после выстрела, раздались крики и улюлюканье. Герой в красном кафтане сделал шаг в нашу сторону, толпа качнулась вслед за ним, и я пожалел, что не взял с собой лук и стрелы. Похоже, что он и был главным смутьяном, поднявшим бессмысленный бунт.
– Казаки, не повинуетесь, мы вас убьем! – опять закричал он, – Отдайте нам пащенков и идите куда вздумается!
Главарь, чувствуя за спиной поддержку толпы, горделиво упер руку в бок и отставил в сторону бердыш. Он явно блефовал, пытаясь взять нас на понт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32