– Она, что открыта?
– Ага.
– Ладно, пойдем к Ивану! – с непонятной для гостья злостью сказал я.
Мы вдвоем направились к бане. Я широко распахнул дверь и закричал:
– Все на выход!
Орава голых мужиков высыпала во двор. Вид гайдука с ружьем произвел на них сильное впечатление.
– Видите, дурачье, что вы наделали? – заорал я. – Какая б... оставила незапертой калитку?!
Наступила мертвая тишина, так что стало слышно, как переступают босые ноги.
– Кто последний выходил за ограду?! – продолжил я.
Желающих сознаться не оказалось. Только Иван охнул и признал гостя:
– Ты, что ли, Кондрат?
– Я, – тихонько отозвался инициатор переполоха.
Я с пристрастием оглядел соратников. Независимей всех держались двое, купец и парикмахер.
– Так, значит, это вы, когда вернулись из города, не закрыли за собой калитку? – с угрозой спросил я.
– Так это Мишка виноват, – первым нашелся Родион. – Он должен был затворить...
– При чем здесь Мишка! – взвился тот. – Ты мне сам сказал, веди коней, а я по нужде задержусь!
– А я говорил, что буду калитку закрывать? Ну, скажи, говорил?
– Так как же получается, коли ты последним шел, то и закрыть должен!
– Откуда я шел? Ну, скажи, откуда? С кустов? Так почему ты не запер, раз последним был? А теперь с больной головы на здоровую! Это все ваша порода змеиная, как ужи извиваетесь...
– Это какая такая моя порода! – закричал в голос парикмахер. – Ты чего мою породу трогаешь, ты еще мне Христа вспомни!
– И вспомню, вы зачем нашего Иисуса Христа распяли?
– С каких это пор он стал вашим? Ты еще скажи, что он русский!
– И скажу! А чей же он тогда, как не русский?! Да я тебе за нашего Иисуса Христа!..
– А ну, заткнитесь оба! Молите бога, что гайдуки не явились, сейчас бы на том свете отношения выясняли. Оба хороши, и если я еще хоть слово про национальности услышу, пристрелю, как собак. Марш всем одеваться, и чтобы через пять минут стояли в строю!
– Позвольте, Алексей Григорьевич, почему это вы командуете? – вышел вперед голый штабс-капитан и встал во фронт. – Кажется, я здесь старший по званию!
Единственное желание, которое появилось у меня в тот момент, было заняться самым вульгарным рукоприкладством, однако, я сумел взять себя в руки:
– Почему это вы старший? – успокоил я нашего сумасшедшего. – Я, как-никак, статский советник!
– Правда-с? – вытаращил на меня глаза Истомин. – Тогда виноват-с, позвольте выполнять?
– Выполняйте, – разрешил я и добавил, обращаясь к гостю, – а ты пойдешь со мной.
Голая команда, толкаясь, бросилась назад в баню, а мы с гайдуком пошли в сторону калитки. Странный прием, который ему оказали, порядком смутил Кондрата и, как мне показалось, он уже жалел, что явился под наши знамена.
– Расскажи, что делается в имении, – спросил я, запирая калитку.
– Так никак не могу того знать, ваше благородие, – ответил он, видимо, не зная, как ко мне обращаться.
– Барин и магистр живы?
– А чего им сделается? Живей живехоньких.
– Вчера у вас, говорят, что-то случилось? – продолжил я допрос.
– Так ничего такого и не было. Как есть ничего.
– Взрывы были?
– Знамо были, как же без взрывов? Что было, то было.
– И с барином, и с магистром все в порядке?
– Какой там, в порядке, когда все рожи им попалило. А так, чтобы чего другого, ничего не случилось.
– При взрывах никто не погиб.
– Никак нет, никто. Только что из гостей некоторые, да пару-тройка из наших, а так ничего такого, будьте благонадежны.
Я понял, что начинается обычный разговор начальника с подчиненным, когда последний отвечает только то, что тот хочет услышать, и больше вопросов не задавал. Запер калитку и вернулся в избу. Кондрат шел следом, соблюдая почтительную дистанцию. В горнице меня ждали встревоженные дамы. Они так и не встали с теплой печи и теперь, свесив вниз головы, ожидали объяснений.
– Все в порядке, – успокоил я их. – Ложная тревога.
Один за другим стали собираться наши ополченцы. Оба виновника переполоха косились друг на друга и сели на разные лавки. Когда вошел Иван, я подозвал его и попросил расспросить товарища, что делается в имении.
Оба бывших гайдука удалились во двор. Всем нам было неловко, и общий разговор не клеился. Так до возвращения перебежчиков все и просидели в молчании.
– Барин с магистром живы, – сказал, войдя в избу, Иван. – Только обожглись. Погибло трое гостей и пятеро наших. Ну, то есть не ваших, а наших. Про то, кто напал, и вообще, что случилось, никто не знает. Думают, что это какие-то враги. Кондрат говорит, что гости передрались между собой, и часть уехала, а часть осталась.
– А когда собираются нападать на нас? – подал голос хозяин.
– Когда? – Иван переадресовал вопрос вновь прибывшему.
– Того нам не говорено, – вразумительно ответил он, – велели все время быть наготове и никуда не отлучаться.
– Сколько их там человек? – спросил штабс-капитан.
Кондрат надолго задумался, подсчитывая в уме и загибая пальцы, потом все-таки ответил:
– Много.
– Давайте ужинать и будем расходиться по местам, – взял я командование в свои руки. – Ночью никому не спать, буду проверять. Понятно?
– Чего же непонятного, – охотно откликнулся Александр Егорыч. – Мы тоже сочувствие имеем. Жить-то каждому хочется.
Никто никак не прокомментировал такое глубокомысленное утверждение. Все немного мандражировали, но старались выглядеть спокойными и уверенными в себе.
– Все будет в порядке, – заговорил я. – У нас такая подготовка, что мышь не проскочит. Главное – не прозевать начала атаки. А теперь расходимся.

Глава 19

С чердака выстрелил штуцер. За первым раздалось еще три выстрела. Ровно по числу стрелков, занявших там позиции. Я сидел в траншее во дворе и не знал, по кому штабс-капитан со своей стрелковой командой открыли огонь. Мне оставалось наблюдать, как будут развиваться события, чтобы вовремя включиться в бой. Действуя по принципу «хочешь, чтобы сделали хорошо, сделай сам», я выбрал для себя самый ответственный участок обороны. Из траншеи, в которой я сидел, пороховые дорожки шли к нашим самодельным минам и одному из осветительных костров. Политые керосином, они должны были загореться, как только начнется штурм стен.
– Лезут! – закричал со стороны ворот Ефим.
Тут же с крыши ударил новый залп. С дороги ответили одиночными выстрелами. Кто-то закричал. Потом в ворота начали бить чем-то тяжелым, вероятно, пытались их протаранить. Опять выстрелили с чердака. Там сидели штабс-капитан, Похлебкин и оба перебежчика. Ефим сторожил ворота, купец и парикмахер – каждый свой фланг, а Александр Егорович – заднюю стену в районе калитки.
Я опасался мощной атаки всеми силами противника, только тогда мы могли не устоять. Пока гайдуки штурмовали нас самым простым способом, пытаясь выбить ворота.
Между тем перестрелка усиливалась и делалась, что называется, регулярной.
Стреляли с обеих сторон примерно в одном темпе Снаружи – из десятка ружей. Я всматривался в свой участок стены, чтобы не прозевать начала штурма. Однако, здесь пока было спокойно.
Внезапно стрельба прекратилась. Стало понятно, что нападающие сгрудились у входа и стали невидимы для наших снайперов.
– Ефим, – закричал я.
– Понял! – ответил он, и спустя несколько секунд за воротами почти одновременно раздалось два мощных взрыва. Черные клубы дыма, подсвеченные багровым пламенем, взметнулись выше забора, после чего раздалось несколько душераздирающих криков, и наступила тишина.
Больше никто не пытался выломать ворота. Я выскочил из своей траншеи и побежал к избе. Влетел в горницу и вскарабкался на чердак. Там стрелки через свои щели высматривали противника в клубах дыма, заполнивших всю дорогу. Я припал к свободной дыре в кровле.
– Пятерых уложили! – восторженно сообщил штабс-капитан, вероятно, имея в виду не результаты взрыва, а предшествующую ему перестрелку.
Из того немногого, что мне удалось увидеть, стало понятно, что первую атаку мы отбили с большим уроном для противника.
– Как жахнет! – довольно сказал губернский секретарь. – Это что, чугунки взорвались?
– Чугунки, – ответил я и спешно спустился вниз.
Там у ворот уже собрались остальные участники обороны.
– Нужно сделать вылазку, – решил я. – Выходим разом!
Александр Егорович сбросил запорный брус со створок ворот, и мы выскочили наружу. Дым здесь уже рассеивался, и были видны результаты нашей самозащиты. Прямо возле ворот лежало несколько тел, то ли убитых, то ли оглушенных людей. Дальше в темноте ничего нельзя было разобрать, но мы и не рвались в глубокую контратаку, удовлетворившись и этим жутковатым зрелищем.
– Думаю, на сегодня с них хватит, – сказал я.
Однако, оказалось, что это не так. Теперь ружейный залп ударил со стороны леса и, вскрикнув, к воротам торопливо заковылял Александр Егорович. Остальных, включая меня, как ветром сдуло.
– Все по местам, – приказал я, а сам подбежал к опустившемуся на землю хозяину. – Что с вами?
– В ноги иуды попали, – проговорил он сквозь зубы. – Кровища хлещет!
– Дойдете до избы? – спросил я, помогая ему подняться.
– Не знаю, – ответил он и, опираясь на меня, запрыгал на одой ноге в сторону крыльца.
– Ефим, – окликнул я кучера, – посиди в моем окопе, я посмотрю, что у него с ногой.
– А здесь кто останется? – спросил он.
– Думаю, что сюда больше не сунутся.
Я помог хозяину взобраться на крыльцо и доковылять до лавки. Теперь, при свете керосиновой лампы, было видно, что вся штанина на его левой ноге потемнела от крови. Не мудрствуя лукаво, я разрезал ее снизу доверху ножом и видел, как из пулевого отверстия в бедре, пульсируя, вырывается кровь.
Женщины медленно сползали с печи, видимо, намереваясь хоть чем-нибудь нам помочь. К сожалению, заниматься лечением раненого я не мог. Судя по решительности нападавших, они в любую минуту могли начать новую атаку. Потому я лишь перетянул бедро выше раны веревкой и попросил Катю продезинфицировать рану водкой и перевязать чистой холстиной.
– Ты же говорил, что выпить ничего не осталось! – недовольно заворчал хозяин, когда я вытащил спрятанную заначку. – Совести у тебя нет, Григорьич, похмелиться не дал!
Однако, мне было не до того, чтобы выяснять отношения. Оставив Кудряшову разбираться с фермером и его раной, я побежал на свой боевой пост. На дворе после недавних взрывов пахло серой. Ворота на этот раз кто-то заботливо запер. Никого из наших людей видно не было, вероятно, все заняли свои места. Я добежал до своего окопа и спрыгнул вниз. Там, прижавшись животом к брустверу, стоял Ефим и глядел в сторону ограды.
– Ну, что здесь? – спросил я, присоединяясь к нему.
– Кажись, готовятся перелезать, – ответил он, не поворачивая головы.
– С чего ты решил?
– Шум за оградой, – ответил он. – Как будто обо что скребут.
Я прислушался, но ничего особенного не услышал. Только что опять выстрелили наши с чердака, и в ответ прозвучало несколько ружейных хлопков примерно оттуда же, откуда стреляли и раньше.
– Ничего не слышу, – признался я.
– Не мешайте, – цыкнул на меня кучер, вылезая на бруствер. – Сейчас полезут!
Я не поверил, хотя уже не раз убеждался в превосходном зрении и слухе ездового.
Невдалеке что-то то ли хрустнуло, то ли стукнуло. Я вытянул шею и даже добросовестно повернул в нужную сторону ухо, но так и не понял, что означает такой непривычный звук.
– Это что такое? – не удержавшись, спросил я у Ефима.
– Лестницу приставили, а она концом съехала, – ответил он, не отрывая взгляда от изгороди, – сейчас полезут, готовьте спички.
Я послушался и вынул из кармана коробку отменных фосфорных спичек.
– Запаливай! – приказал Ефим, и я чиркнул головкой о специальную терку. Спичка вспыхнула, я прикрыл огонек от ветра и ждал дальнейших распоряжений кучера.
– Полезли, поджигай! – напряженным голосом прошептал он, и я подпалил нужную пороховую дорожку.
По земле змейкой помчался юркий огонек и вдруг пыхнул на конце ярким, живым пламенем. Оно взметнулось вверх, и сразу стало светло как днем. Во дворе уже было не меньше десяти гайдуков, еще четверо перебирались через ограду. Ослепленные светом и неожиданностью, все нападавшие словно застыли на своих местах.
– Пали, пали! – шептал мне в затылок Ефим.
Я поднес спичку к очередной пороховой дорожке Она вспыхнула, а я тотчас скорчился на дне окопа.
– Вниз! – закричал я Ефиму, который то ли замешкался, то ли любопытствовал, что будет дальше, и потянул его вниз.
В этот момент, как будто со звоном лопающихся барабанных перепонок, рвануло так, что посыпалась земля со стенок траншеи. Над нами с визгом пролетели осколки чугуна и металлической начинки мины. Сразу же истошно закричали несколько человек. Я вскочил на ноги и высунулся наружу. Как и во время прежнего взрыва, из-за густого дыма в уже нескольких шагах ничего нельзя было разглядеть,
– Готовь пистолеты! – крикнул я в самое ухо оглушенному кучеру.
Однако, его, кажется, контузило. Он посмотрел на меня ставшими круглыми глазами и растерянно затряс головой.
Оставив его в покое, я наблюдал, не продолжится ли атака. Дым медленно расстилался по двору. Уже стало видно несколько неподвижных тел. Из самого эпицентра взрыва выплыл какой-то человек и, качаясь, побрел в нашу сторону. Он упал метрах в пяти от окопа, попытался встать, опять распластался на земле и с тоской посмотрел мне в лицо.
Осветительный костер, сложенный из соломы и сухих веток, да еще политый карасином, давал достаточно света, чтобы понять, что атаки на нас не будет. Об этом закричал кто-то из наших с чердака:
– Уходють!
Я вылез из окопа и помог выбраться на поверхность Ефиму, который все еще не пришел в себя. Он продолжал трясти головой и прижимал ладони к ушам. Оставив его, я пошел проверить, что мы натворили. Двигался крайне осторожно, готовый стрелять при любой опасности. Однако, ничего такого не происходило. На месте, где во время взрыва находилось с десяток гайдуков, лежало всего два тела, еще двоих я обнаружил возле забора. Остальное воинство бесследно исчезло.
Пока я осматривался, не очень представляя, что нам дальше делать с павшими противниками, ко мне подбежал парикмахер:
– Родиона убило! – закричал он. – Идемте же скорее!
– Как это случилось? – спросил я, на ходу.
– Не могу знать, у него вся голова в крови и лежит как мертвый!
Мы подбежали к избе, где прямо на земле лежал Посников, слава Богу, живой. Он ворочался и даже пытался отереть кровь, заливающую глаза. Вокруг него толпились стрелки с чердака.
– Несите его в избу! – закричал я, сразу же включившись в событие.
Купца аккуратно подняли и понесли внутрь.
– Больше никого не зацепило? – спросил я, хотя это было ясно и так. Все, кроме раненого в ногу хозяина и штабс-капитана, оставшегося на чердаке, были в наличии. Даже Ефим уже приковылял и маячил у меня за плечом.
Спустя несколько минут изба превратилась в лазарет. Я только успевал отдавать распоряжения, как их немедленно выполняли. Очень удачным оказалось то, что с вечера была протоплена баня, и не было недостатка в горячей воде. Даже женщины, еще окончательно не восстановившиеся, активно помогали. Рана у хуторянина оказалась несложной, хотя он и потерял много крови. Другое дело с Посниковым. Самое нелепое, что ранила его наша же мина. У него, как мне показалось, была серьезная черепно-мозговая травма. Копаться у него в голове при свете керосиновой лампы я просто не решился. Промыв и продезинфицировав рану, оставил лечение до утра.
После того, как наших раненых разложили по лавкам, мне пришлось заняться врагами. Ходатайствовали за своих прежних товарищей перебежчики. Самое удивительное было в том, что никто из нападавших не погиб. Тела, которые я посчитал безжизненными, довольно скоро начали подавать признаки жизни и подниматься со смертного ложа. Так что мы вскоре обзавелись восемью ранеными пленными. Работы с ними хватило до самого утра, и к рассвету я устал до крайности.
Впрочем, измучился не только я, все участники обороны бродили как сомнамбулы, не реагируя на окружающее. Потому, как только была перевязана последняя жертва минной войны, все улеглись и мирно заснули, оставив единственным часовым нашего бессменного впередсмотрящего, штабс-капитана Истомина.
Проснулись мы только к обеду, и для меня опять началось все то же самое. Теперь, при дневном свете, я, наконец, разобрался с Посниковым. Его рана подсохла и перестала выглядеть такой ужасающей, как ночью. Правда, сам он пока был без сознания. За ним трогательно ухаживала Кудряшова, практически не отходя ни на шаг. Женщины уже почти отошли после недавнего кошмара и чувствовали себя удовлетворительно,
Я этим утром впервые толком рассмотрел спасенную девушку. На вид ей было около двадцати лет, и, если бы не осунувшееся лицо и болезненная бледность, ее можно было посчитать красавицей. После пристрастного допроса она сказалась дочерью местного помещика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31