А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– О том, как тот, кто не нужно, ходит туда, куда не положено.
– А, понятно!
От моей неудачной попытки вильнуть в сторону, дружелюбия у собеседника не прибавилось:
– И что тебе понятно?
Так. Кажется, наше общение подошло к порогу, за которым может оказаться либо глухая стена, либо широкий и светлый коридор – выбирай, что душе угодно, только не мешкай, иначе выберут за тебя. Какой же вариант предпочесть? Биться головой о каменную кладку враждебности? Или попробовать наладить мостки к чужому сердцу? В любом случае, лукавить не стану. Скажу то, о чем думаю.
– Ты ведь недавно здесь служишь? И вообще… Недавно служишь?
– Ну, недавно, – растерянно согласился Галчонок. – Какая разница?
– Огромная.
Я стащил с кровати покрывало и путем неловких, но настойчивых попыток водрузил его на свои плечи: повязки, конечно, дело хорошее, но греют слабо, а в комнате прямо скажем, отнюдь не летняя жара. Целитель наблюдал за моими действиями, даже не предполагая оказывать помощь, правда, поступал немилосердно скорее из-за озадаченности моими словами, а не в силу черствого характера.
– Так в чем разница?
– Сталкиваясь с нарушением правил впервые, непременно загораешься желанием восстановить справедливость. Но нарушителей всегда больше, чем стоящих на страже закона, поэтому прибереги свой задор для более достойного дела.
Как и предполагал, в ответ послышалось гневное:
– Более достойного? Значит, можно позволить этим курицам все, что они ни пожелают?
– Не все. Просто не растрачивайся по мелочам. Если им нужно было меня допросить, все равно допросили бы. Разве нет?
– Право допрашивать имеет только дознаватель, ведущий следствие, – заученно возразил Галчонок.
– А право, в свою очередь, имеет дознавателя…
На сей раз он расслышал каждое слово, но смысл всей фразы целиком остался для юноши недосягаем:
– Чего?
– Э… Я пошутил.
– И насчет спускать надзору все с рук тоже?
– Ну почему же… Пиши прошение. Думаю, твой ллаван его охотно примет. А на ближайшей дружеской посиделке покажет ллавану Плеча надзора, они весело посмеются и запьют смех парой бокалов вина.
– Почем ты знаешь?
Можно подумать, своим предположением (весьма близким к истине, кстати) я открыл неведомое!
– Потом. То есть, потому. Управителям приятнее поддерживать вражду между подчиненными, чем позволять тем действовать сообща. И полезнее, разумеется. Пока служки рычат друг на друга, для них существует только один глас. Хозяйский. А вот если замолчат да прислушаются… Хлопот не оберешься.
– Хочешь сказать, ллаваны нарочно…
– Допускаю, что не все. Но большинство.
Круглые глаза расширились, словно от боли:
– Натравливают нас друг на друга?!
Не люблю разбивать зеркала чужих иллюзий, но раз уж начал…
– Таков обычный порядок. Поэтому я и говорю: не трать силы напрасно. Если хочешь приструнить надзорных, не беги с каждым замеченным нарушением к ллавану, а складывай их в копилку. На будущее. Для действительно серьезных обстоятельств.
Галчонок задумчиво почесал шею, поглядывая то на меня, то на витки испачканных полос ткани на полу.
– Может, ты и прав.
Вообще-то, я совершенно прав. Но усугублять и рассказывать, что внутри каждой управы непременно поддерживаются склоки и свары, не стану. Хватит с юноши и уже сказанного.
– Ты на все их вопросы ответил?
– Думаю, да. Это важно?
Он цыкнул зубом.
– Они не собираются приходить еще раз?
Да кто ж их знает. Впрочем, если тщательно будут следовать всем моим указаниям и проявят усердие… Придут. Даже прибегут. И попробуют заклевать.
– Возможно.
– Ага.
Целитель что-то решил для себя, подобрал с пола остатки повязок и направился к двери.
– Эй, можно задать вопрос?
Черные вихры недовольно качнулись.
– Ну?
– Какой сегодня день?
– Вечер уже, – поправил Галчонок. – Вечер последнего дня перед Зимником. И больным полагается ложиться спать.
Вечер? Гляжу на морозные узоры оконного стекла, скрывающие от меня мир вне лазарета. Пожалуй, день и правда клонится к своему окончанию: когда надзорные только пришли, в комнате было ощутимо светлее. Что ж, еще один хороший повод лечь в постель и немного подумать прежде, чем отпустить сознание на прогулку по сонным долинам.
«Игла» убийцы вонзилась в мою грудь слегка заполночь, то бишь, в начале пока еще текущих суток. Предположительно, около получаса прошло до обнаружения останков уничтоженного патруля. Потом какое-то время понадобилось, чтобы найти признаки жизни в одном из замерзших тел и отволочь это самое тело в лазарет, где приложить необходимые усилия по возвращению в чувство единственного уцелевшего свидетеля нападения на городскую стражу. Факт приложения усилий сомнению не подлежит: покойная управа очень не любит посягательства на своих служек, жестоко карая даже за малое членовредительство. А уж за убийство… Участь моего спасителя незавидна. Правда, его сначала нужно найти, а я почему-то сомневаюсь в успехе данного дела.
Зачем он напал на патруль? Посчитал, что мне угрожает опасность? Или так думал заказчик, поручивший меня охранять? Возможно и то, и другое, но… Охранять ли? Откуда вообще взялся этот малый? Вроде бы, у меня нет могущественных друзей, способных нанять столь умелого мастера. Сэйдисс? Нет, ни в коем разе: во-первых, лишние траты, во-вторых, есть договоренность, согласно которой никто из нас прямо не вмешивается в жизнь другого. Окольными путями – пожалуйста! Но чтобы взять и нанять телохранителя… Бред. Тогда кто?
Принцесса? Маловероятно, особенно сейчас, когда ее высочество в расстроенных чувствах и мыслях. Только если раньше успела позаботиться. Нет, вариант не проходит: до отъезда из Нэйвоса Сари намеревалась проводить время в обществе меня и скорпа, следовательно, лишний охранник не требовался.
Хорошо, зайдем с другой стороны. Что, если этот убийца все же был послан Подворьями? Но почему не собирался убивать, а напротив, порывался помочь убраться в безопасное место? Чтобы без спешки сделать свое черное дело позже и в более удобных декорациях? Возможно, только… Даже звучит глупо. Нет, Подворья здесь ни причем.
Остается лишь одна правдоподобная версия, признаться, очень тревожная: есть человек, который во мне заинтересован. И это человек готов сделать все, только бы заполучить меня в целости и сохранности для… А вот, для чего, и подумать страшно. Лучше бы речь шла просто о смерти. Кто-то желает мне отомстить? Но я не наживал врагов. Не успел нажить, потому что как Заклинатель не дожил до совершеннолетия и свободы действий, а как обычный человек… Где мне было их наживать? Родственники Салима или Дьясен? Вряд ли. И все же…
Ладно, попробую сменить тему размышлений, а то сон окончательно расхочет ко мне являться. Например, вспомню об устроенном передо мной (и с моим участием) показе магического целительства: любопытное и своевременное подтверждение полученных в Академии знаний по взаимодействию типов людей с Потоком.
Неодаренные попросту пропускают Поток через себя, не замечая его и, в свою очередь, не замеченные им. Поэтому чистых неодаренных обнаружить по возмущениям Потока невозможно: проще увидеть глазами, услышать ушами дотронуться или попробовать на вкус. Полуодаренные столь же прозрачны для струй Силы, за небольшой оговоркой: не во время плетения заклинаний. Впрочем, материальное тело плетельщика вкупе с духовным наполнением все равно никоим образом не задерживает струи. А вот taites как раз становятся заметны в Потоке: и в момент нанизывания, поскольку меняют свою собственную структуру, и в момент замыкания кольца заклинания, то бишь, изменения свойств отдельно взятого участка пространства.
Одаренные же – совсем другое дело. Они подобны берегу, на который накатываются волны: большая часть принесенных течением вод уходит обратно, унося частичку тверди, но какие-то капли просачиваются в песок и остаются. Поэтому обнаружить одаренных легче легкого, и самые опытные и умелые из магов тратят большую часть своих сил, именно пряча могущество, а не волшебствуя напропалую. Правда, как стало ясно из объяснений скорпа, впитывание Силы превратилось для магов из занятного свойства в жестокую необходимость. Впрочем, подобное происходит и в обычной жизни, если начинаешь придавать больше значения какой-то вещи в ущерб всем прочим, а одаренным показалось, что увеличение ниточек, связывающих с Потоком, приведет лишь к росту возможностей. Разумеется, маги начали всеми правдами и неправдами добиваться исчезновения предусмотрительно возведенной природой преграды… Добились на свою голову. Разрушили рубеж зависимости, но вместо господ стали рабами Силы. Правда, уверен: ни один из одаренных не пожелает возвращаться на свободу, потому что это будет означать отказ от могущества. А всего-то и было нужно – на развилке свернуть в другую сторону… Как и поступили Заклинатели. Они не пожелали становиться жадными берегами. Они стали… струями того же Потока.
Заклинатель не берет взаймы и не крадет Силу у внешних источников, а рождает Поток в себе самом. Изначально это поток мыслей, но при желании можно научить вполне осязаемое и кажущееся незыблемым тело плавиться и течь согласно воле сознания. А когда струи внутреннего хаоса встречаются с хаосом внешним, начинается игра , в которой возможно все, что пожелается. Нужно твердо помнить лишь одно: хаос имеет весьма капризную особенность. Разрастается, пока игра не будет остановлена твердой волей одного из игроков. Поэтому рукотворные ураганы во сто крат опаснее природных, а Заклинатели крайне редко пользуются своим могуществом. Что представляет собой буря, зародившаяся посреди океана и набросившаяся на побережье с жадностью стаи некормленых псов? Это Хаос играет сам с собой. Но такие игры скучны и быстро надоедают, потому любой шторм рано или поздно заканчивается. Зато когда у Хаоса появляется партнер по игре, именно на него и возлагается священная обязанность следить за… Да, именно за Порядком! Точнее, за соблюдением равновесия. Следить, чтобы игрушки не ломались, а по окончании игры бережно собирать их и укладывать в сундук – до следующего раза. Впрочем, мне ли вспоминать об играх и игроках?
Присматривающий за мной целитель – какого он ранга? Скорее всего, Творящий, но явно не первой и не второй ступени, если уже способен ловить отдельную струю Потока и направлять ее силу в соответствии с надобностью. Что он сделал? Всего лишь заставил мое тело жить немного быстрее. Слава богам, на крохотном участке, а не повсеместно: чем быстрее живешь, тем скорее умираешь, верно? Кстати, именно корявые руки целителей во время Болотной войны загубили множество солдат, в том числе и моего отца. Насколько можно судить по скупым рассказам бывших соратников, собравшихся на похороны, он получил ранение в грудь, а кто-то из полковых магов, недолго думая, чтобы вернуть бойца в строй, ускорил жизнь его легких. Заставив исчерпать отпущенный природой запас сил в считанные годы. Встретить бы этого умельца, да пообрывать ему… Нет, не руки. Кое-что другое, дабы не плодились новые безголовые одаренные.
Надеюсь, Галчонок таковым не станет. Впрочем, на войне существует любопытное словечко. Приказ. И будь ты хоть трижды сочувствующим и соболезнующим, если нужно за полдня поставить на ноги сотню людей, хоть в лепешку расшибись, а будь добр исполнить. Соответственно, чем меньше времени на лечение, тем неряшливее оно будет проведено, и винить, пожалуй, некого…
Йох-хо! Наконец-то понял, почему ранги, получаемые одаренными, называются именно так! Творящие творят глупость, начиная увеличивать свою зависимость от Силы. Созидающие созидают заблуждение, укрепляя связи с Потоком. Владеющие же беспредельно владеют совершенным безрассудством, щедро распространяя его вокруг себя и заражая других. Вот где корень зла кроется! Нужно просто истребить всех Владеющих, а с прочими всегда можно будет договориться. Наверное. Может быть.


***

Двенадцать дюжин и десять баранов. Двенадцать дюжин и одиннадцать баранов. Двенадцать дюжин и двенадцать… Тринадцать дюжин. Тринадцать дюжин и один баран. Старый, больной, шкура с пролысинами, непременно грязно-рыжая, рога пообломаны, на одном глазу бельмо, прихрамывает сразу на все ноги. Да, именно такой. Вижу, как наяву, но засыпанию сие милое видение не способствует. Хочется застонать, вот только, особого смысла в выпускании из груди воздуха, сопровожденного напряжением голосовых связок, не имеется: положения не облегчит, а лишние усилия приложить заставит.
Хуже самого ранения только выздоровление после оного. Все, зарекаюсь: больше никаких приемов внутрь колющих или режущих предметов. Лучше умереть, чем лежать и тщетно набираться терпения на все время, потребное для заживания прорезанных тканей. Пожалуй, я бы даже согласился на боль. Да, согласился бы: она успешно отвлекает от раздумий, заставляя сосредотачивать внимание на себе. И уж конечно, если бы мне требовалось тщательно выбирать позу для сна, я успел бы устать и забылся бы крепким и относительно здоровым сном. Так нет же! Печать, будь она трижды благословенна, получив задарма глоток Силы и урвав несколько лишних капель, рьяно принялась за дело, порученное ей с момента пробуждения в человеческом теле. Приступила к поправке моего здоровья, правда, своими методами, мягко говоря, бесцеремонными.
Началось все с онемения места раны и прилегающих к нему тканей. Хорошо хоть, граница между все еще чувствительными и совершенно бесчувственными участками тела была расплывчатой, иначе все ощущения говорили бы о том, что в груди у меня – деревянная заплата. С одной стороны, оно и к лучшему: можно крутиться в постели, как душе угодно, не опасаясь приступов боли. С другой стороны, удовольствия не получаешь, каким бы боком ни повернулся – утверждение, доказанное попытками снова уснуть после неожиданного пробуждения посреди ночи. Закончилось дело тем, что я уныло уставился в потолок, лежа на спине, и начал считать баранов. Начал, разумеется, с самого главного барана. С себя.
Правда, пока что результат оправдывал совершенные действия, несмотря на их глубочайшую нелепость с точки зрения здравомыслящего человека. Я жив? Жив. И состояние моего здоровья с каждым часом улучшается. Если Подворья отправили убийц вслед за уводившим меня патрулем, то должны были получить известие о нападении и предположительной гибели приговоренного. Надеюсь, так и было на самом деле: тогда у меня появляется запас времени. Но даже если забойщики задержались на месте убиения дольше, чем рассчитываю, и узнали, что я в силу тщательно спланированной случайности остаюсь среди живых, все равно. Ранение на вид выглядело очень дурно, и любой лекарь при первом осмотре дал бы мне шансов выкарабкаться пяток из ста, не больше. Стало быть, Подворья должны чувствовать себя спокойно и уверенно. А как поступает уверенный человек? В первую очередь, не торопится. Ну, по крайней мере, я бы не торопился.
Хорошо, а что дальше? Рано или поздно рана затянется, следствие завершится, и мне придется возвращаться домой. Домой… Аглис меня задери! Если убийцы назначат встречу на это время, лучше мне не добраться до мэнора, потому что как только шагну за ворота, под ударом окажутся все, кто живет в Келлосе. Или я слишком плохо думаю о Подворьях? Говорят, «пастухи» строго придерживаются кодекса чести. Правда, своего, а не придворного или рыцарского, а значит… Ладно, оставим право на существование обоим вариантам. Благоприятному: охота за одним зверем. И неблагоприятному: травля всего выводка. Никогда не любил охоту, а теперь и подавно не смогу полюбить…
Если бы еще так пить не хотелось! Длинноволосая сволочь вылила всю воду из кружки, а целитель не удосужился принести новую порцию питья, видимо, посчитав свое зелье достаточным и для лечения, и для утоления жажды. В горле совсем пересохло… Нет, пока не получу хоть несколько капель воды, покоя не обрету. Знать бы еще, где в этом заведении можно найти воду.
Вставание с кровати заняло по меньшей мере две минуты: сначала я сел, помогая себе правой рукой, и несколько вдохов привыкал к вертикальному положению корпуса, что оказалось довольно трудным делом ввиду ограниченной чувствительности левой половины тела. Потом спустил ноги на пол (холодный и занозистый), пошарил ступнями в поисках шлепанцев. Нашел, заполз пальцами в валяную шерсть. Ногам стало гораздо уютнее. Выдохнул. Вдохнул. Оперся рукой о край кровати (твердый, что замечательно для поддержки, но мало приятно для лежания). Встал. Подождал, пока голова перестанет кружиться, сделал шаг и…
Напоролся на что-то не слишком большое, облюбовавшее стоящий рядом стул. А вслед за шорохом и скрипом сдвинутого с места предмета мебели раздалось удивленно-недовольное:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41