— Черт возьми, приятель! — бросил он, резко изменив тон. — Давайте поговорим в открытую. Мы все тут учителя фехтования, а следовательно, дворяне. А я к тому же гасконец, то есть дворянин самых голубых кровей. И наши рапиры, — тут он хлопнул по своей, которую не снял, — желают знать, что им предстоит сделать.— Присядьте, пожалуйста, — любезно предложил брат Галунье, придвинув табурет доверенному лицу Филиппа Гонзаго.Остальные выражали шумное одобрение Плюмажу. Пероль было растерялся.— Друзья мои, — произнес наконец он, — ну, уж если вам так хочется это знать, то вы сами могли бы догадаться. Кому принадлежит замок?— Маркизу де Келюсу, черт подери! Добрейшему сеньору, у которого жены не доживают до старости, Келюсу-на-засове.И что дальше?— Дальше? А вы не догадались? — с простодушным видом удивился Пероль. — Вы работаете на маркиза де Келюса.И вы верите этому? — с наглым видом обратился Плюмаж к сотоварищам.— Нет, — ответил брат Галунье.— Нет, — дружно зашумели остальные. Впалые щеки Пероля слегка покраснели.— Что это значит, прохвосты! — вскричал он.— Потише! — остановил его гасконец. — Мои благородные друзья ропщут, так что поберегитесь. Лучше потолкуем мирно, как порядочные люди. Если я правильно вас понял, дело обстоит следующим образом: маркиз де Келюс узнал, что некий дворянин время от времени проникает в его замок через нижнее окно. Так?— Да, — кивнул Пероль.— Ему также известно, что мадемуазель Аврора де Келюс любит этого дворянина?— Совершенно верно, — подтвердил Пероль.— Это вы так утверждаете, господин де Пероль. Таково, по-вашему, объяснение нашего съезда в харчевне «Адамово яблоко». Кое-кто мог бы счесть это объяснение правдоподобным, но у меня есть основания считать его лживым. Вы, господин де Пероль, сказали нам неправду.— Черт меня побери! — воскликнул тот. — Это уже наглость!Но его голос утонул в криках наемных убийц:— Давай, Плюмаж, говори! Выложи ему все! Гасконец не заставил себя упрашивать.— Во-первых, мои друзья так же, как я, знают, что ночной посетитель, предназначенный для наших шпаг, не кто иной как принц…— Принц! — хмыкнул, пожав плечами, Пероль. Плюмаж продолжал:— Да, принц Лотарингский, герцог де Невер.— Ну, в таком случае вы знаете гораздо больше меня, — заметил Пероль.— Ризы Господни! Это ведь не все. Есть еще кое-что, чего мои благородные друзья, возможно, и не знают. Аврора де Келюс не является любовницей господина де Невера.— Даже так? — бросил Пероль.— Она — его жена! — отрубил Плюмаж. Пероль побледнел и пролепетал:— Откуда ты это знаешь?— Знаю, и это главное. Откуда — это вас не касается. А сейчас я вам докажу, что знаю и еще кое-что. Они тайно обвенчались четыре года назад в Келюсской церкви, и, если сведения мои верны, вы и ваш благородный патрон…Плюмаж с издевательским видом снял с головы шляпу и закончил:— Были, господин де Пероль, свидетелями этого обряда. Пероль не стал отрицать.— Ну, и к чему вы клоните, повторяя эти сплетни? — только и спросил он.— К тому, чтобы открыть имя светлейшего сеньора, которому мы будем служить сегодня ночью, — отвечал гасконец.— Невер женился на мадемуазель Авроре вопреки воле ее отца, — объявил Пероль. — Господин де Келюс жаждет отомстить. Чего проще.— Да, ничего не было бы проще, если бы бедняга На-засове знал про этот брак. Но господину де Келюсу ничего не известно. Ризы Господни! Старый хитрюга не стал бы отправлять на тот свет самого богатого жениха Франции. Все давным-давно уладилось бы, если бы господин де Невер сказал старикану: «Король Людовик желает женить меня на своей племяннице принцессе Савойской, но я этого не хочу. Я тайно обвенчался с вашей дочерью». Но бедняжку принца пугает репутация Келюса-на-засове. Он обожает свою жену и боится за нее.— И каков вывод? — прервал его Пероль.— А таков, что мы работаем не на господина де Келюса.— Это же ясно, — подтвердил Галунье.— Как день, — зашумел хор голосов.— Ну, и на кого же вы, по-вашему, работаете?— На кого? Хм… Кровь Христова! На кого? Вы знаете историю трех Филиппов? Нет? Ну, тогда я вам расскажу ее в двух словах. Это три высокороднейших дворянина, чтоб мне пропасть! Один — Филипп Мантуанский, принц Гонзаго, между прочим, ваш господин, разорившееся и севшее в лужу высочество, готовый задешево продать душу первому встречному дьяволу; второй — Филипп де Невер, которого мы тут поджидаем, а третий — Филипп Французский, герцог Шартрский. Все трое, прах меня побери, красивы, молоды и блистательны. Даже если вы попытаетесь себе вообразить самую крепкую, высокую, небывалую дружбу, вы будете иметь разве что слабое представление о той любви, какую питали друг к другу три Филиппа. Так говорили о них в Париже. Королевского племянника, если позволите, мы оставим в стороне, он к нашему рассказу отношения не имеет. Мы будем заниматься только де Невером и Гонзаго, этими Пифием и Дамоном Пифий (Финтий) и Дамон — два друга, философы-пифагорейцы, жившие в Сиракузах в середине IV в. до н. э. Пифий, приговоренный тираном Дионисием Младшим к смерти, попросил для урегулирования дел отсрочки, оставив в залог вместо себя своего друга Дамона, который согласился умереть, если Пифий вовремя не вернется. Дамона уже привели на место казни, когда возвратился Пифий, и тиран, растроганный такой верностью дружбе, помиловал Пифия.
.— Черт возьми! — воскликну Пероль. — Уж не собираетесь ли вы обвинить Дамона в том, что он желает смерти Пифию?— А что, — отвечал Плюмаж, — подлинный Дамон, живший во времена сиракузского тирана Дионисия, был богат, а у подлинного Пифия не было ежегодного дохода в шестьсот тысяч экю.— Каковой доход, — вставил Галунье, — имеется у нашего Пифия и единственным наследником какового является наш Дамон.— Вы чувствуете, милейший господин де Пероль, насколько это все меняет? — продолжал Плюмаж. — Я добавлю, что у подлинного Пифия не было столь прекрасной возлюбленной, как Аврора де Келюс, а подлинный Дамон не был влюблен в красавицу или, верней сказать, в ее приданое.— Совершенно верно, — вторично вставил Галунье. Плюмаж наполнил свой кубок.— Господа, — сказал он, — я пью за здоровье Дамона… я хотел сказать, Гонзаго, который завтра получит шестьсот тысяч дохода и мадемуазель де Келюс, если Пифий… я хотел сказать, Невер сегодня ночью уйдет из жизни.— Здоровье принца Дамона Гонзаго! — закричали наемные убийцы, предводительствуемые братом Галунье.— И что вы на это скажете, господин де Пероль? — торжествующе заключил Плюмаж.— Чушь! — буркнул тот. — Клевета!— Вы позволили себе грубость. Пусть мои доблестные друзья рассудят нас. Я беру их в свидетели.— Ты сказал правду, Плюмаж! — зашумели доблестные друзья.— Принц Филипп Гонзаго, — пытаясь сохранить достоинство, объявил Пероль, — выше подобных оскорблений, и ему нет нужды оправдываться.Плюмаж остановил его:— Вот что, милейший господин де Пероль, присядьте-ка. Пероль отказался, и тогда гасконец силой усадил его на табурет, после чего обратился к своему помощнику:— Ну как, Галунье, перейдем к более тяжким оскорблениям?— Плюмаж! — произнес нормандец.— Раз господин де Пероль не сдается, настал, дорогуша, твой черед взять слово.Нормандец залился краской до ушей и опустил глаза.— Но я не умею выступать публично, — пролепетал он.— Попробуй! — предложил Плюмаж, закручивая усы. — Битый туз! Наши друзья простят тебе твою неопытность и молодость.— Рассчитываю на их снисходительность, — промямлил робкий Галунье.Голосом маленькой девочки, отвечающей на вопросы из катехизиса, Галунье начал речь:— Господин де Пероль имеет все основания считать своего господина безукоризненным дворянином. Вот одна подробность, которую мне удалось случайно узнать. Я ничего дурного в ней не вижу, хотя иные злонамеренные души могут расценить ее по-другому. Когда три Филиппа вели в Париже веселую жизнь, настолько веселую, что король Людовик пригрозил сослать племянника в его владения… да, а происходило это года три назад, и я тогда служил у одного итальянского врача по имени Пьер Гарба, ученика небезызвестного Экзили Известный в XVII в. итальянский отравитель и изготовитель ядов. Вынужденный покинуть Италию, поселился в Париже, где вскоре был арестован и заключен в Бастилию.
…— Пьетро Гарба-э-Гаэта! — прервал его Фаэнца. — Я знавал его. Большой был мерзавец.Брат Галунье мягко улыбнулся.— Это был человек степенный, — поправился он, — мирного нрава, истово верующий, ученый, как не знаю кто, а занимался он составлением благотворных микстур, которые сам он называл бальзамом долголетия.При этих словах все виртуозы шпаги разразились хохотом.— Битый туз! — бросил Плюмаж. — Да ты великолепный рассказчик. Продолжай!Господин де Пероль вытер со лба выступивший пот.— Принц Филипп Гонзаго, — продолжал Галунье, — частенько навещал добрейшего Пьера Гарба.— Тише! — невольно вскрикнул Пероль.— Громче! — закричали храбрецы.Они от души веселились, тем паче что знали: цель этого спектакля — увеличение платы.— Продолжай, Галунье, продолжай! — кричали они, тесней окружив нормандца и Пероля.А Плюмаж, ласково погладив своего помощника по затылку, произнес прямо-таки отеческим тоном:— Ризы Господни! Малыш имеет успех.— Мне очень жаль, — промолвил Галунье, — что я вынужден повторить слова, которые, похоже, не по нраву господину де Перолю, но истина состоит в том, что принц Гонзаго весьма часто навещал Гарба, вне всяких сомнений, чтобы набираться у него знаний. И как раз в это время юный герцог де Невер стал чахнуть.— Клевета! — крикнул Пероль. — Гнусная клевета! Галунье с невинным видом поинтересовался:— Мэтр, а разве я кого-нибудь обвинял? Подручный принца Гонзаго до крови прикусил губу, а Плюмаж бросил:— Милейший господин де Пероль больше не будет таким невоздержанным.Тот вскочил.— Надеюсь, вы мне позволите уйти отсюда? — со сдержанной яростью осведомился он.— Ну, конечно! — смеясь от всей души, отвечал гасконец. — Мы даже проводим вас до замка. Добряк Келюс, наверно, уже проснулся, так что мы объяснимся с ним.Пероль рухнул на табурет. Лицо его позеленело. Безжалостный Плюмаж протянул ему стакан.— Выпейте, подкрепитесь, — предложил он. — А то у вас такой вид, будто вам худо. Всего глоточек… Не хотите? Тогда просто посидите, придите в себя и позвольте говорить этому плуту-нормандцу. Он красноречивей, чем адвокат в парламенте.Брат Галунье благодарно поклонился Плюмажу и продолжал:— Начались толки: «Ах, бедный молодой герцог де Невер умирает». Забеспокоились и двор, и город. Еще бы, Лотаринг-ский дом — один из самых знатных домов во Франции! Король осведомлялся о его здоровье. Филипп, герцог Шартрский, был безутешен…— Но еще безутешней, — прервал его Пероль, сумевший придать своему тону проникновенность и убежденность, — был Филипп, принц Гонзаго!— Боже меня упаси противоречить вам! — воскликнул Галунье, чья неизменная любезность должна бы послужить примером всем спорящим. — я даже уверен, что принц Филипп Гонзаго был крайне огорчен, и вот доказательство тому: каждый вечер, облачившись в ливрею лакея, он приходил к мэтру Гарба и всякий раз с унылым видом повторял: «Это слишком затягивается, доктор, слишком затягивается!»В низеньком зальце кабачка «Адамово яблоко» сидели сплошь убийцы, и тем не менее все они содрогнулись. Холодок пробежал по спине у каждого. Плюмаж грохнул кулаком по столу. Пероль, не промолвив ни слова, опустил голову.— Как-то вечером, — продолжал брат Галунье, непроизвольно понизив голос, — Филипп Гонзаго пришел раньше, чем обычно. Гарба пощупал ему пульс, тот был лихорадочно частый. «Вы сегодня много выиграли в карты», — сказал Гарба, хорошо знавший принца. Гонзаго рассмеялся и ответил: «Напротив, я проиграл две тысячи пистолей», — но тут же добавил: «Невер хотел сегодня пофехтовать в академии, но у него нет даже сил держать шпагу». «Значит, это конец, — пробормотал доктор Гарба. — Возможно, завтра…» Но, — поспешил добавить почти ликующим голосом Галунье, — каждый день приносит свои сюрпризы. Назавтра Филипп, герцог Шартрский, посадил Невера к себе в карету и — гони, кучер, в Турень! Короче, его высочество увез Невера в свои владения. А оттуда молодой герцог в поисках солнца, тепла, жизни переплыл Средиземное море и прибыл в Неаполитанское королевство. Филипп Гонзаго пришел к моему хозяину и приказал ему отправляться туда же. Я уже стал собирать вещи, но, к несчастью, ночью у моего хозяина разбился перегонный куб. Бедный доктор Гарба скончался на месте, вдохнув испарения своего эликсира долголетия.— Ах, достойный итальянец! — раздался чей-то голос.— Да, я тоже очень горевал по нему, — простодушно сообщил Галунье. — Но вот чем кончилась эта история. Полтора года Невер провел вне Франции. Когда он вернулся ко двору, все были поражены: Невер помолодел на десяток лет! Невер был силен, зорок, неутомим. Короче, вы сами знаете: сейчас он первая шпага в целом свете после красавчика Лагардера.Скромно потупив глаза, брат Галунье умолк, а Плюмаж заключил:— Вот почему господин Гонзаго, чтобы одолеть его, счел необходимым нанять восемь учителей фехтования… Битый туз!Воцарилось молчание. Пероль прервал его.— И какова же цель этого словоблудия? — поинтересовался он. — Увеличение платы?— И притом значительное, — подтвердил гасконец. — Честно говоря, нельзя брать ту же плату от отца, жаждущего отомстить за честь дочери, и от Дамона, желающего до срока наследовать Пифию.— И чего вы требуете?— Утроить сумму.— Согласен, — не раздумывая, бросил Пероль.— Во-вторых, после исполнения мы все должны стать слугами дома Гонзаго.— Согласен, — повторил доверенный принца.— В-третьих…— Вы слишком много требуете… — начал Пероль.— Разрази меня гром! — вскричал Плюмаж, обращаясь к Галунье. — Он считает, что мы слишком много требуем!— Ну будьте же справедливы! — примирительно заговорил нормандец. — А ежели королевский племянник захочет отомстить за друга?— В этом случае, — ответил Пероль, — мы пересечем границу, Гонзаго выкупит свои владения в Италии, и там все мы будем в безопасности.Плюмаж вопросительно взглянул сперва на Галунье, потом на остальных своих единомышленников.— Уговорились, — объявил он. Пероль протянул ему руку.Гасконец не принял ее. Он хлопнул по своей шпаге и сказал:— Вот нотариус, который послужит мне гарантией вашей честности, милейший господин де Пероль, — объявил он. — Битый туз! Попробуйте только надуть нас!Пероль, обретший свободу, направился к двери.— Но если вы его упустите, договора не было, — объявил он с порога.— Само собой разумеется. Можете спокойно спать, милейший господин де Пероль!Уходящего конфидента принца Гонзаго провожали раскаты смеха, а затем все голоса слились в ликующем хоре:— Вина! Вина! 4. МАЛЕНЬКИЙ ПАРИЖАНИН Только-только пробило четыре пополудни. У наших храбрецов было полно времени. Если не считать Галунье, который все чаще бросал взгляды на косоглазую толстуху и шумно вздыхал, все веселились.В зальце кабачка «Адамово яблоко» пили, кричали, пели. А на дне келюсских рвов косцы, поскольку жара спала, продолжали сгребать сено.Вдруг от кромки леса донесся стук копыт, а спустя некоторое время во рву раздались вопли.Это косцы с криками разбегались от небольшого отряда волонтеров, награждавших их ударами шпаг плашмя. Волонтеры приехали за фуражом, и, разумеется, лучшего сена они не нашли бы нигде.Восемь наших храбрецов подбежали к оконцу, чтобы лучше видеть.— Отважные ребята! — заметил Плюмаж-младший.— Не побоялись подъехать под самые окна маркиза! — добавил Галунье.— Сколько их? — Три, шесть, восемь…— Ровно сколько нас.Фуражиры же тем временем спокойно набирали себе сена, смеясь и перекрикиваясь во все горло. Они прекрасно знали, что старинные фальконеты Келюса давно уже молчат.Они тоже были в кожаных полукафтанах, лихо заломленных шляпах и с длинными рапирами, почти все молодые, только у двоих или троих в усах пробивалась седина, но в отличие от наших мастеров шпаги у них у каждого из седельных кобур торчали пистолеты.Обмундировка у них была крайне разномастная. В этом маленьком отряде можно было увидеть поношенные мундиры самых разных регулярных частей. Были тут два егеря из полка де Бранкаса, канонир из Фландрской бригады, каталонский стрелок из-за Пиренеев и даже старик-арбалетчик, который, может быть, участвовал еще во Фронде. Одежда остальных уже давно утратила свои отличительные признаки, точь-в-точь как стершиеся медали. А вместе их вполне можно было принять за обычную шайку с большой дороги.И то сказать, эти искатели приключений, взявшие себе имя королевских волонтеров, мало чем отличались от разбойников.Закончив свои труды и навьючив лошадей, они поднялись наверх. Их главарь, один из двух стрелков де Бранкаса, носивший галуны бригадира, огляделся и крикнул:— Сюда, господа! Вот где наше место!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
.— Черт возьми! — воскликну Пероль. — Уж не собираетесь ли вы обвинить Дамона в том, что он желает смерти Пифию?— А что, — отвечал Плюмаж, — подлинный Дамон, живший во времена сиракузского тирана Дионисия, был богат, а у подлинного Пифия не было ежегодного дохода в шестьсот тысяч экю.— Каковой доход, — вставил Галунье, — имеется у нашего Пифия и единственным наследником какового является наш Дамон.— Вы чувствуете, милейший господин де Пероль, насколько это все меняет? — продолжал Плюмаж. — Я добавлю, что у подлинного Пифия не было столь прекрасной возлюбленной, как Аврора де Келюс, а подлинный Дамон не был влюблен в красавицу или, верней сказать, в ее приданое.— Совершенно верно, — вторично вставил Галунье. Плюмаж наполнил свой кубок.— Господа, — сказал он, — я пью за здоровье Дамона… я хотел сказать, Гонзаго, который завтра получит шестьсот тысяч дохода и мадемуазель де Келюс, если Пифий… я хотел сказать, Невер сегодня ночью уйдет из жизни.— Здоровье принца Дамона Гонзаго! — закричали наемные убийцы, предводительствуемые братом Галунье.— И что вы на это скажете, господин де Пероль? — торжествующе заключил Плюмаж.— Чушь! — буркнул тот. — Клевета!— Вы позволили себе грубость. Пусть мои доблестные друзья рассудят нас. Я беру их в свидетели.— Ты сказал правду, Плюмаж! — зашумели доблестные друзья.— Принц Филипп Гонзаго, — пытаясь сохранить достоинство, объявил Пероль, — выше подобных оскорблений, и ему нет нужды оправдываться.Плюмаж остановил его:— Вот что, милейший господин де Пероль, присядьте-ка. Пероль отказался, и тогда гасконец силой усадил его на табурет, после чего обратился к своему помощнику:— Ну как, Галунье, перейдем к более тяжким оскорблениям?— Плюмаж! — произнес нормандец.— Раз господин де Пероль не сдается, настал, дорогуша, твой черед взять слово.Нормандец залился краской до ушей и опустил глаза.— Но я не умею выступать публично, — пролепетал он.— Попробуй! — предложил Плюмаж, закручивая усы. — Битый туз! Наши друзья простят тебе твою неопытность и молодость.— Рассчитываю на их снисходительность, — промямлил робкий Галунье.Голосом маленькой девочки, отвечающей на вопросы из катехизиса, Галунье начал речь:— Господин де Пероль имеет все основания считать своего господина безукоризненным дворянином. Вот одна подробность, которую мне удалось случайно узнать. Я ничего дурного в ней не вижу, хотя иные злонамеренные души могут расценить ее по-другому. Когда три Филиппа вели в Париже веселую жизнь, настолько веселую, что король Людовик пригрозил сослать племянника в его владения… да, а происходило это года три назад, и я тогда служил у одного итальянского врача по имени Пьер Гарба, ученика небезызвестного Экзили Известный в XVII в. итальянский отравитель и изготовитель ядов. Вынужденный покинуть Италию, поселился в Париже, где вскоре был арестован и заключен в Бастилию.
…— Пьетро Гарба-э-Гаэта! — прервал его Фаэнца. — Я знавал его. Большой был мерзавец.Брат Галунье мягко улыбнулся.— Это был человек степенный, — поправился он, — мирного нрава, истово верующий, ученый, как не знаю кто, а занимался он составлением благотворных микстур, которые сам он называл бальзамом долголетия.При этих словах все виртуозы шпаги разразились хохотом.— Битый туз! — бросил Плюмаж. — Да ты великолепный рассказчик. Продолжай!Господин де Пероль вытер со лба выступивший пот.— Принц Филипп Гонзаго, — продолжал Галунье, — частенько навещал добрейшего Пьера Гарба.— Тише! — невольно вскрикнул Пероль.— Громче! — закричали храбрецы.Они от души веселились, тем паче что знали: цель этого спектакля — увеличение платы.— Продолжай, Галунье, продолжай! — кричали они, тесней окружив нормандца и Пероля.А Плюмаж, ласково погладив своего помощника по затылку, произнес прямо-таки отеческим тоном:— Ризы Господни! Малыш имеет успех.— Мне очень жаль, — промолвил Галунье, — что я вынужден повторить слова, которые, похоже, не по нраву господину де Перолю, но истина состоит в том, что принц Гонзаго весьма часто навещал Гарба, вне всяких сомнений, чтобы набираться у него знаний. И как раз в это время юный герцог де Невер стал чахнуть.— Клевета! — крикнул Пероль. — Гнусная клевета! Галунье с невинным видом поинтересовался:— Мэтр, а разве я кого-нибудь обвинял? Подручный принца Гонзаго до крови прикусил губу, а Плюмаж бросил:— Милейший господин де Пероль больше не будет таким невоздержанным.Тот вскочил.— Надеюсь, вы мне позволите уйти отсюда? — со сдержанной яростью осведомился он.— Ну, конечно! — смеясь от всей души, отвечал гасконец. — Мы даже проводим вас до замка. Добряк Келюс, наверно, уже проснулся, так что мы объяснимся с ним.Пероль рухнул на табурет. Лицо его позеленело. Безжалостный Плюмаж протянул ему стакан.— Выпейте, подкрепитесь, — предложил он. — А то у вас такой вид, будто вам худо. Всего глоточек… Не хотите? Тогда просто посидите, придите в себя и позвольте говорить этому плуту-нормандцу. Он красноречивей, чем адвокат в парламенте.Брат Галунье благодарно поклонился Плюмажу и продолжал:— Начались толки: «Ах, бедный молодой герцог де Невер умирает». Забеспокоились и двор, и город. Еще бы, Лотаринг-ский дом — один из самых знатных домов во Франции! Король осведомлялся о его здоровье. Филипп, герцог Шартрский, был безутешен…— Но еще безутешней, — прервал его Пероль, сумевший придать своему тону проникновенность и убежденность, — был Филипп, принц Гонзаго!— Боже меня упаси противоречить вам! — воскликнул Галунье, чья неизменная любезность должна бы послужить примером всем спорящим. — я даже уверен, что принц Филипп Гонзаго был крайне огорчен, и вот доказательство тому: каждый вечер, облачившись в ливрею лакея, он приходил к мэтру Гарба и всякий раз с унылым видом повторял: «Это слишком затягивается, доктор, слишком затягивается!»В низеньком зальце кабачка «Адамово яблоко» сидели сплошь убийцы, и тем не менее все они содрогнулись. Холодок пробежал по спине у каждого. Плюмаж грохнул кулаком по столу. Пероль, не промолвив ни слова, опустил голову.— Как-то вечером, — продолжал брат Галунье, непроизвольно понизив голос, — Филипп Гонзаго пришел раньше, чем обычно. Гарба пощупал ему пульс, тот был лихорадочно частый. «Вы сегодня много выиграли в карты», — сказал Гарба, хорошо знавший принца. Гонзаго рассмеялся и ответил: «Напротив, я проиграл две тысячи пистолей», — но тут же добавил: «Невер хотел сегодня пофехтовать в академии, но у него нет даже сил держать шпагу». «Значит, это конец, — пробормотал доктор Гарба. — Возможно, завтра…» Но, — поспешил добавить почти ликующим голосом Галунье, — каждый день приносит свои сюрпризы. Назавтра Филипп, герцог Шартрский, посадил Невера к себе в карету и — гони, кучер, в Турень! Короче, его высочество увез Невера в свои владения. А оттуда молодой герцог в поисках солнца, тепла, жизни переплыл Средиземное море и прибыл в Неаполитанское королевство. Филипп Гонзаго пришел к моему хозяину и приказал ему отправляться туда же. Я уже стал собирать вещи, но, к несчастью, ночью у моего хозяина разбился перегонный куб. Бедный доктор Гарба скончался на месте, вдохнув испарения своего эликсира долголетия.— Ах, достойный итальянец! — раздался чей-то голос.— Да, я тоже очень горевал по нему, — простодушно сообщил Галунье. — Но вот чем кончилась эта история. Полтора года Невер провел вне Франции. Когда он вернулся ко двору, все были поражены: Невер помолодел на десяток лет! Невер был силен, зорок, неутомим. Короче, вы сами знаете: сейчас он первая шпага в целом свете после красавчика Лагардера.Скромно потупив глаза, брат Галунье умолк, а Плюмаж заключил:— Вот почему господин Гонзаго, чтобы одолеть его, счел необходимым нанять восемь учителей фехтования… Битый туз!Воцарилось молчание. Пероль прервал его.— И какова же цель этого словоблудия? — поинтересовался он. — Увеличение платы?— И притом значительное, — подтвердил гасконец. — Честно говоря, нельзя брать ту же плату от отца, жаждущего отомстить за честь дочери, и от Дамона, желающего до срока наследовать Пифию.— И чего вы требуете?— Утроить сумму.— Согласен, — не раздумывая, бросил Пероль.— Во-вторых, после исполнения мы все должны стать слугами дома Гонзаго.— Согласен, — повторил доверенный принца.— В-третьих…— Вы слишком много требуете… — начал Пероль.— Разрази меня гром! — вскричал Плюмаж, обращаясь к Галунье. — Он считает, что мы слишком много требуем!— Ну будьте же справедливы! — примирительно заговорил нормандец. — А ежели королевский племянник захочет отомстить за друга?— В этом случае, — ответил Пероль, — мы пересечем границу, Гонзаго выкупит свои владения в Италии, и там все мы будем в безопасности.Плюмаж вопросительно взглянул сперва на Галунье, потом на остальных своих единомышленников.— Уговорились, — объявил он. Пероль протянул ему руку.Гасконец не принял ее. Он хлопнул по своей шпаге и сказал:— Вот нотариус, который послужит мне гарантией вашей честности, милейший господин де Пероль, — объявил он. — Битый туз! Попробуйте только надуть нас!Пероль, обретший свободу, направился к двери.— Но если вы его упустите, договора не было, — объявил он с порога.— Само собой разумеется. Можете спокойно спать, милейший господин де Пероль!Уходящего конфидента принца Гонзаго провожали раскаты смеха, а затем все голоса слились в ликующем хоре:— Вина! Вина! 4. МАЛЕНЬКИЙ ПАРИЖАНИН Только-только пробило четыре пополудни. У наших храбрецов было полно времени. Если не считать Галунье, который все чаще бросал взгляды на косоглазую толстуху и шумно вздыхал, все веселились.В зальце кабачка «Адамово яблоко» пили, кричали, пели. А на дне келюсских рвов косцы, поскольку жара спала, продолжали сгребать сено.Вдруг от кромки леса донесся стук копыт, а спустя некоторое время во рву раздались вопли.Это косцы с криками разбегались от небольшого отряда волонтеров, награждавших их ударами шпаг плашмя. Волонтеры приехали за фуражом, и, разумеется, лучшего сена они не нашли бы нигде.Восемь наших храбрецов подбежали к оконцу, чтобы лучше видеть.— Отважные ребята! — заметил Плюмаж-младший.— Не побоялись подъехать под самые окна маркиза! — добавил Галунье.— Сколько их? — Три, шесть, восемь…— Ровно сколько нас.Фуражиры же тем временем спокойно набирали себе сена, смеясь и перекрикиваясь во все горло. Они прекрасно знали, что старинные фальконеты Келюса давно уже молчат.Они тоже были в кожаных полукафтанах, лихо заломленных шляпах и с длинными рапирами, почти все молодые, только у двоих или троих в усах пробивалась седина, но в отличие от наших мастеров шпаги у них у каждого из седельных кобур торчали пистолеты.Обмундировка у них была крайне разномастная. В этом маленьком отряде можно было увидеть поношенные мундиры самых разных регулярных частей. Были тут два егеря из полка де Бранкаса, канонир из Фландрской бригады, каталонский стрелок из-за Пиренеев и даже старик-арбалетчик, который, может быть, участвовал еще во Фронде. Одежда остальных уже давно утратила свои отличительные признаки, точь-в-точь как стершиеся медали. А вместе их вполне можно было принять за обычную шайку с большой дороги.И то сказать, эти искатели приключений, взявшие себе имя королевских волонтеров, мало чем отличались от разбойников.Закончив свои труды и навьючив лошадей, они поднялись наверх. Их главарь, один из двух стрелков де Бранкаса, носивший галуны бригадира, огляделся и крикнул:— Сюда, господа! Вот где наше место!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11