С тех пор, как Поль принес полумертвую Суавиту в свое бедное холостяцкое жилище на Иерусалимской улице, девочка никогда не пыталась заговорить. Сейчас же от нетерпения и обиды, что ее не могут понять, она в отчаянии показывала на свой рот…
В дверь постучали и в комнату вошел слуга.
– Вас спрашивает дама. Она прискакала на лошади, – заявил он.
Поль внезапно потерял всякий интерес к разговору с девочкой. Он вздрогнул, вскочил на ноги и поспешил к двери, совершенно забыв о малышке.
Суавита схватила его за руку, развернула лицом к себе и умоляюще посмотрела ему в глаза.
– Не уходи! Не уходи! Прошу тебя! – взывала ее душа. Он мягко высвободился из ее объятий и вышел, бросив от порога:
– Жди меня, я скоро вернусь.
Сердце бешено колотилось у него в груди, а губы шептали имя Изоль.
XX
«BROKEN HEART»
Англичане говорят: «Умер от разбитого сердца», «broken heart», заявляя об этом таким образом, словно речь идет о чахотке или тифе. Они ничего не смыслят в любви, эти настоящие безбожники в области чувств, и готовы любовные несчастья объяснять разрывом аневризмы.
Суавита без сил опустилась на стул. Она так страшно побледнела, что вполне можно было подумать, что она вот-вот умрет, и умрет-то как раз «от разбитого сердца».
Она не знала имени своей соперницы. Она никогда не видела ее, но точно знала, что соперница существует. К тому же – соперница счастливая. И еще Суавита знала, что сейчас к Полю пришла именно она.
Суавита часто представляла ее себе: блистательную и красивую, необыкновенно красивую, потому что Поль ее любил. Иногда она спрашивала себя: «Сможет ли та женщина любить его так, как люблю его я?»
Душа Суавиты была любящей и нежной. И эта любовь напоминала своей преданностью набожность. Девочка жила своей любовью, как живут цветы, – благодаря солнечным лучам и росе.
То перевоплощение, которое только что видел Поль, исходило из самой глубины ее сердца. Единственным ее желанием было любить его, иметь возможность сказать ему об этом! Один только Поль мог порвать те путы, которые сковывали Суавиту. Она принадлежала к числу тех, кто оживает от первой же ласки.
Девочка долго оставалась неподвижной, словно раздавленная непомерной тяжестью своего горя. Она не плакала. В ее потухших, широко раскрытых глазах зияла пустота.
Но любые звуки тем четче доходили до нее, и она, сама того не сознавая, прислушивалась, страшась одновременно услышать нечто ужасное, что навсегда разрушит ее покой.
Снизу долетел скрипучий звук открываемой и сразу же закрываемой двери. Суавита слабо вздрогнула. Ее взгляд упал на то место, где еще так недавно рядом с ней сидел Поль. Всю боль и глубокую тоску, которые могут наполнить сердце ребенка, выразил этот взгляд. Ее маленькие изящные белые руки скрестились на коленях, голова склонилась, и прекрасные светлые волосы упали вниз, закрывая лицо.
Слезы выступили на глазах только при звуках женского голоса, нарушивших тишину в спальне Поля, где сидела Суавита. В нише, над кроватью Поля, висело распятие, унаследованное им от матери. Суавита медленно встала со стула, подошла к кровати и преклонила колени. Но она не могла молиться.
Неслышным шагом она приблизилась к двери, через которую вышел Поль. За этой дверью находилась приемная, за ней – гостиная. В гостиной разговаривали. Она различила голос Поля, а вот другой…
Поль в самом деле был в гостиной. Он стоял перед мадемуазель Изоль де Шанма, сидевшей на диване. Две лампы на каминной полке едва освещали большую темную комнату, меблированную довольно скупо. Свет падал на гордое, красивое лицо Изоль, казавшееся еще более таинственным при таком скудном освещении. Поль не сводил с нее восхищенных глаз.
Куда девалось трогательное волнение, которое еще недавно заставляло учащенно биться его сердце? Куда улетучились мысли о его бедной маленькой Блондетте?
Он буквально пожирал Изоль глазами. Во всем мире для него существовала лишь она одна.
Изоль сидела, опустив глаза. Она о чем-то думала, и меж бровей у нее пролегла маленькая складка.
– Месье барон, – произнесла она наконец, – мне очень трудно начать этот разговор. Но я знаю, что вы сделали для меня, поэтому было бы жестоко огорчать вас.
Поль понял все с полуслова, и сердце его мучительно сжалось. Отчаянным усилием воли он отогнал подступившую тоску.
Он думал:
«Она корит себя за то, что пришла сюда. Эта ледяная холодность вызвана ее гордостью».
– Я пришла, – продолжала мадемуазель де Шанма, словно отвечая на незаданный вопрос, – потому, что так велел мне мой долг. Я поступила с вами слишком сурово, месье барон. Я поведала вам о своей ошибке, о своей роковой тайне, которая изменила мою жизнь и определяет мою дальнейшую судьбу. Я призналась вам, что мне не было позволено претендовать на руку человека благородного происхождения… Прошу вас, не прерывайте меня, мне трудно выразить свою мысль… До того момента я была с вами откровенна, но я обманула вас, когда добавила, что смогла бы когда-нибудь полюбить вас.
Поль открыл было рот, чтобы остановить ее, она жестом попросила его помолчать.
– Я обманула вас дважды, месье барон, – заявила она. – Сначала, скрыв от вас тот факт, что есть другой человек, с которым я связана прочными узами.
– Вы любите! – воскликнул Поль.
– Не знаю, люблю ли я, – ответила Изоль хмуро. – Да и какое это имеет сегодня значение! Давно уже этот человек развратил мой разум и мое сердце. Это тот самый, к которому я послала вас, чтобы вы убили его. Он нарушил мой покой, приучая меня к мысли, что я не узурпировала своего положения, а по праву вошла в дом моего отца. Я была гордой, а стала амбициозной. Моей ошибкой было желание расти вне семьи, в которую я вошла, благодаря милосердию одной святой женщины. Не знаю, почему я рассказываю вам о вещах, которые вас не касаются. Кажется, мне необходимо объяснить и другим, как и себе, причины моего падения, объяснить также, почему, несмотря на холодное прощение моего отца, я продолжала скатываться к моей гибели.
– Но вы не погибли! – воскликнул Поль, преисполненный уважения перед этим порывом добровольного признания, достойного, по его мнению, великодушного сердца. – Изоль… Мадемуазель… Ваше раскаяние вернет вам веру в себя!
– Я не раскаиваюсь, – прервала она его холодно, словно ее голос исходил из самых мрачных глубин сердца. – Я люблю и уважаю своего отца. Пребывание в его доме вызывает во мне ужас. Я стала полноправным членом его семьи из милости законной супруги. Я остаюсь в этом доме, благодаря прощению, данному из жалости… Я ненавижу прощение, жалость и милостыни.
Она произнесла последние слова с глухим напряжением, с некоторым вызовом, прозвучавшим в ее голосе. Сквозь бахрому ресниц лихорадочным огнем блестели ее изумительные карие глаза. В этот момент Изоль казалась Полю невероятно красивой. Глядя на нее, он пьянел.
– Я пришла, – продолжала она, – потому что сегодня я узнала о событиях, которые имеют непосредственное отношение к вам и о которых я ничего не знала при нашем последнем свидании. Тогда я думала, что больше никогда вас не увижу.
– Что?! – пробормотал Поль.
– Я страдаю, – сказала она, – пощадите меня. Я преклоняюсь перед вашей молодостью, вашей отвагой и вашей чуткостью. Я испытываю к вам странное, до сих пор мне незнакомое и совершенно новое чувство: повторяю – я преклоняюсь перед вами, жалея вас одновременно.
– О! Вы полюбите меня, мадемуазель… – умоляюще прошептал Поль.
– Никогда! – произнесла она уверенно и очень спокойно.
Нетерпеливым жестом Изоль велела ему молчать, прикоснулась рукой ко лбу, словно голова у нее раскалывалась от боли, и продолжила:
– Я пришла не для беседы. Меня утомляет отвечать на ваши вопросы. Я пришла выполнить долг и сказать вам о том, о чем вам знать необходимо, и я требую выслушать меня.
Она указала Полю на стул, и он безмолвно подчинился ей.
– У меня есть любовник, – сообщила она бесстрастно, как будто ей нравилось убивать жестокостью слов ту рыцарскую нежность и преданность, которые Поль испытывал к ней. – Я была любовницей самозванца, а теперь я усомнилась в честности моего нового любовника.
Поль вздрогнул.
– Хватит, мадемуазель, ради Бога, хватит, – прошептал он. Ему было очень стыдно, он испытывал крайнее смущение, слушая ее слова. – Для того, чтобы доказать ваше желание освободиться от моей любви, нет необходимости так жестоко оговаривать себя!
Она грустно улыбнулась и взяла его за руку. Но Поль отдернул руку.
– Я не хочу, чтобы вы любили меня, это правда, – сказала она, – но я не солгала вам. Человек, о котором я рассказала вам, мой хозяин. Моя ненависть бросила меняв его объятия. Мы разделяем одну ненависть, и это чувство объединяет нас. Поэтому, когда он сказал: «Барон д'Арси любит вас, как любили рыцари прошлого, пойдите и укажите ему того, кого следует покарать. И он его покарает…», я пришла.
На этот раз Поль промолчал. От этих признаний кровь стыла в жилах.
– И я сказала вам: «Покарайте!», – продолжала мадемуазель де Шанма все более глухим голосом. – Вы поступили так, как велела вам ваша совесть. Вы – само благородство. Вы прилюдно оскорбили принца, тем самым спровоцировали его на новый обман. Но вы подвергли свою жизнь опасности умереть не от шпаги, а стать жертвой закона, а я не хочу, не желаю и не допущу такой развязки. Я сказала об этом тому, кто послал меня к вам. Он тоже этого не захотел, потому что вы ему безразличны, а всей душой он ненавидит вашего противника. Он сказал мне: «Возвращайся к барону д'Арси и передай ему, что месье Николя, хозяин Шато-Неф-Горэ, тот, которого называют принцем, сыном несчастного Людовика и так далее, у него ведь много разных имен, – словом, этот человек и есть убийца Жана Лабра».
– Моего брата! – воскликнул Поль, подскочив от неожиданности.
– В подтверждение всего сказанного здесь, – говорила мадемуазель де Шанма с бесстрастным выражением лица, – мой новый любовник, заклятый враг принца, просил меня предупредить вас о том, что принц заманил вас в ловушку, окутал, как паутиной, сетью улик и доказательств, из которых вам, месье барон, не удастся вырваться без моей помощи. Николя сделал все, чтобы барон д'Арси не нашел убийцу своего брата. Николя станет защищаться; никто не увидел бы в этом ничего плохого, если бы принц не мешал другим. Сегодня мой любовник и Николя помирились, так что самое время нанести принцу удар. Я сообщаю вам продуманный принцем план его собственной защиты: сегодня утром по его приказу была убита женщина, Тереза Сула, – при этом имени голос Изоль слегка дрогнул, – а обвинят в этом преступлении вас, месье барон д'Арси.
– Мне уже сказали об этом! – прошептал Поль, вставая со стула и нервно меряя комнату большими шагами.
Он тщетно пытался привести в порядок свои мысли. Шагая по комнате взад-вперед, он повторял имя брата, но ненависть и гнев остались где-то в прошлом. Им владела лишь всепоглощающая, всепобеждающая, губительная и жгучая страсть – любовь к Изоль. Но эта любовь не имела будущего, и Поля, как и раньше, охватило желание покончить с собой, но и на этот раз ему не доставало решимости.
Изоль была рядом, он мог прикоснуться к ней, заключить в объятия…
Дойдя до противоположного угла комнаты, Поль повернулся, чтобы еще раз взглянуть на нее, и замер. Она сидела, уронив голову на руки. Эта поза, которую случайно приняла Изоль, напомнила Полю излюбленную позу Блондетты.
Внезапная мысль, неожиданная догадка становилась реальностью. Поль вдруг понял, что скорее Изоль напоминает Блондетту, чем наоборот, и что девушки похожи, как могут быть похожи только сестры.
Несколько минут Изоль молчала, потом снова заговорила:
– Тереза Сула! Я ни разу не сказала ей, да, ни разу не сказала ей, что верю, что она – моя мать. Если Бог есть, он жестоко покарает бессердечных!
Поль, всем телом опершийся о каминную полку, поднес дрожащие руки к лицу и отчаянно воскликнул:
– Я люблю вас! Я люблю вас, как безумный!
Его голос, казалось, вернул к действительности мадемуазель де Шанма. Она холодно спросила:
Месье барон, почему вы прячете у себя мою сестру? Ответьте, я хочу знать.
Вашу сестру! – произнес Поль, не понимая, о чем спрашивает Изоль. Его воспаленный мозг отказывался что-либо понимать.
– Вот уже три года и несколько месяцев, – продолжала Изоль, – с вами живет Суавита де Шанма.
В глазах Поля мелькнуло удивление.
– Я ее везде искала, – тихо сказала Изоль, словно разговаривая сама с собой, – но давно уже не ищу. Я ее очень любила, но теперь я больше никого и ничего не люблю. Я говорю вам об этом потому, что тот человек, который хочет вас уничтожить, очернил вас в глазах генерала, сказав ему сегодня вечером: «Барон д'Арси убил Терезу Сула за то, что она узнала в нем похитителя младшей из сестер де Шанма».
– Тереза Сула знала вашу сестру? – спросил Поль, и прежде чем Изоль смогла ответить, добавил:
– Все эти три года и несколько месяцев Тереза Сула видела девочку каждый день. Именно Тереза повторяла мне без конца: «Никого не пускайте в дом! Те, кто хотели бы от нее избавиться, будут ее искать. Оберегайте ее, раз уж вы ее спасли!»
– Значит, Суавиту хотели убить! – прошептала в испуге Изоль.
Поль в двух словах рассказал ей обо всем, что произошло, начиная с его появления на островке под Новым мостом той ночью, когда он решил покончить с жизнью.
Изоль рассеянно слушала его.
– Однажды я сказала Терезе Сула, – подумала она вслух, – «Если Суавита вернется домой, меня выгонят!» Тереза очень любила меня! Эти мои слова стали для нее смертным приговором.
Девушка встала с дивана.
– Я сделала все, что должна была сделать, – произнесла она со странным спокойствием, которое за время беседы с Полем почти не покидало ее. – Прощайте!
Поль, преграждая путь к двери, опустился перед ней на колени.
– Как! – воскликнула Изоль, и в ее голосе послышалось изумление. – Даже после того, что я вам рассказала!
– Я не могу вам поверить! – вскричал Поль и схватил ее за руки. – Неужели я не вижу, сколько в вас благородства и гордости?
Она улыбнулась так горько, что он отступил.
– Оставаясь с матерью, я была бы очень хорошей девочкой, – болезненно усмехнулась Изоль, – я бы знала несчастную историю ее жизни и плакала бы вместе с ней. Я бросила бы вызов тем, кто обольщает юных девушек. Пребывая с отцом, я стала плохой, потому что внутренний голос все время напоминал мне: ты пришла издалека и снизу. И я возвращаюсь туда, откуда и пришла, только еще дальше и ниже!
Она сделала шаг к двери, но Поль придержал ее.
– Останьтесь! – умолял он, задыхаясь от волнения. – Неужели вы надеетесь сбежать от меня? Куда бы вы ни пошли, я пойду…
– Вы! – прервала его Изоль.
В этом единственном слове прозвучало столько отчаяния, что Поль опустил руки и поднялся с колен.
– Останьтесь, – вновь, уже более решительно, повторил он. – Я понимаю вашу мать, и я благодарен ей, что в глазах генерала я стал похитителем! Теперь я могу думать только о вас, любить только вас! Суавита вернется к отцу. Бог свидетель, девочка вернется чистой, как ангел, в дом честного человека! Изоль! Моя прекрасная, моя единственная! Разве кто-нибудь решился бы сказать хоть сотую часть того, что вы осмелились поведать мне! Я человек отважный – это вы сами сказали. Между вами и вашими обидами встанет мое сердце; мое сердце станет вашей крепостью, вашим убежищем, где я, ваш верный раб, буду любить вас! Изоль! Я чувствую, что Господь велит мне преклоняться перед вами! Мое и ваше спасение в этой безграничной любви, которая мне уже вернула надежду. Будьте моей! Будьте моей женой, Изоль!.. О, возлюбленная моя! На ваших глазах слезы. Сжальтесь, сжальтесь!
Он целовал край ее платья и плакал. Изоль слушала его – сначала холодно, потом взволнованно. Глубокий вздох вырвался у нее из груди.
Когда он замолчал, с надеждой смотря на прекрасное лицо, ее глаза действительно увлажнились. Две слезы медленно скатились по бледным щекам. Она склонилась над ним и ледяными губами прикоснулась к его лбу, прошептав:
– Никогда!
В тот самый момент, когда Поль, почувствовал этот прощальный поцелуй, он вдруг услышал незнакомый голос, полный глубочайшей печали:
– Это Изоль! Это моя сестра!
Дверь, ведущая в покои Поля, распахнулась, и на пороге появилась Суавита.
Девочка заговорила.
За ней в дверном проеме возникло серьезное и грустное лицо генерала, графа де Шанма.
XXI
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ИЗОЛЬ
Нам нет нужды объяснять значение двух слов «моего отца», с таким трудом нацарапанных на листке бумаги бедной немой девочкой во время ее разговора с Полем Лабром. Она хотела сказать: «Я видела моего отца». Она хотела сказать это, несмотря на энергичный протест генерала.
Генерал де Шанма считал младшую дочь погибшей. Полю же она отдала больше, чем жизнь, она вручила ему свою душу.
Это была огромная, всепоглощающая любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45