– Non madame! Mademoiselle!
– Pardont-moi, mademoiselle.
Иван приложил руку к сердцу, а прекрасная незнакомка, фыркнув, прошла мимо, едва не задев парня грудью. И, вдруг задержавшись на пороге лавки, чихнула… уронив на мостовую платок.
– Что ты стоишь, как пень, Жан? – тут же зашептал на ухо нормандец. – Видишь – платок! Подбери и галантно верни хозяйке. Какая симпатичная у нее мордашка! Эх, и повезло же тебе, парень!
– В чем же это повезло?
– А в том, что платки по Парижу просто так никто не разбрасывает! Иди, давай быстрей поднимай.
Иван так и сделал, правда сомневаясь – а правильно ли он поступает? От насмешника Жан-Поля можно было ожидать любой шутки. Впрочем, сейчас он, кажется, не шутил…
– Мадам… ой… Мадемуазель, вы, кажется, потеряли одну вещь… – Иван вошел в лавку и покраснел.
– Что? – Девушка в бирюзовом платье обернулась. Действительно – красавица! И очень юна. – Ах, это…
Взяв платок двумя пальцами, как показалось Ивану, небрежно, кивнула и отвернулась. Юноша постоял еще немного, переминаясь с ноги на ногу, но, больше ничего не дождавшись, вышел из лавки на улицу.
– Ну, как?– нетерпеливо осведомился Жан-Поль.
Иван лишь пожал плечами.
– Так она тебе понравилась? А?
– Гм… Скорее всего – да.
– Ну и наверняка ты ей.
– А вот в этом я совсем не уверен…
– Слушай, Иван! Не будь деревенщиной – платки даром не падают.
– Так, может, стоит подождать?
– О, нет! Как раз ждать и не следует – слишком уж это будет невежливо. Просто не торопясь пройдемся до Нотр-Дама.
– И что?
– Увидишь. Поверь, я в таких делах человек опытный.
Они уже подходили к площади, когда позади раздался вдруг нежный голосок. Иван обернулся – служанка. Черноглазая, в белом чепце, с остренькой хитрой мордочкой.
– Месье дворянин?
– Да. – Иван улыбнулся.
– А где месье проживает?
Юноша назвал адрес.
– Цветочная улица? – уточнила служанка. – Та, что между Латинским кварталом и аббатством Святой Женевьевы?
– Да, именно там. Доходный дом господина Будена. Каменный, четырехэтажный – он там один такой.
– Знаю. Спасибо, месье.
Поклонившись, служанка убежала… И, кажется, где-то позади мелькнуло бирюзовое платье.
– Тебе следует ждать визита, – хохотнул нормандец.
– Визита? – Иван неожиданно ощутил испуг. – Неужели эта девушка – явно не из простых – явится в наши апартаменты? Нет, они, конечно, неплохи, но…
– Ох, Жан, друг мой. – Жан-Поль притворно вздохнул. – Не обижайся, но видно, что ты из глубокой провинции и рассуждаешь как замшелый провинциал! Скажи на милость, с чего ты взял, что прекрасная незнакомка нанесет тебе визит? Конечно же, она пошлет за тобой служанку! Как вовремя мы купили тебе кружевной воротник – сразу видно столичного человека. Гм… – Нормандец вдруг замолчал, задумался, искоса посматривая на приятеля. – Плащик у тебя, конечно, тот еще… но покупать новый и дорогой ни к чему, плащ попросим у Мелиссье, ну, ты его знаешь, ларошелец, что снимает комнату этажом ниже.
– А, Рене! – кивнул Иван. – Приятель нашего Митрия.
– Да-да, Рене Мелиссье дружит с Мити. – Как и все студенты, Жан-Поль довольно смешно называл Митьку – Мити, с ударением на последний слог. – Тем более – не откажет! Этот Мелиссье – хороший парень, несмотря на то что гугенот.
– Ты не любишь гугенотов, Жан-Поль, – негромко констатировал факт Иван. – А ведь ваш король Анри еще лет шесть назад подписал эдикт в Нанте…
– Да-да, – недовольно прервал нормандец. – Подписал. Так было нужно ради единства страны и прекращения гражданских войн. И какое же единство он получил?! – По всему чувствовалось, что своими словами Иван задел приятеля за живое. – У гугенотов осталось двести крепостей! Двести! Они пользуются привилегиями, налоговыми льготами и у себя на юге и юго-западе, по сути, творят, что хотят. Так что у нас теперь две Франции, Иван. Одна – добрых католиков и другая – гугенотская.
Жан-Поль немного помолчал и продолжил:
– Я, конечно, не истовый католик… грешен. Но что касается любви или нелюбви к гугенотам… Знаешь, Иван, мне было десять лет, когда гугеноты ворвались в наш городок. Осквернили и разрушили церковь, убили кюре… да много чего творили… До сих пор в дрожь бросает от всех этих мерзостей.
– Понимаю, – тихо отозвался Иван. – Но ведь ты сам только что сказал, что Рене – неплохой парень. А ведь он гугенот!
– Да – Рене неплохой парень. – Жан-Поль согласно кивнул и – уже шепотом – добавил: – Только он был бы еще лучше, если б сменил гугенотскую веру на католическую.
Таверна хромого Ферми, что на улице Зеленщиков, неподалеку от моста Шанж, и впрямь оказалась на удивление уютной и недорогой. Заказав под вино парочку жирных каплунов, друзья уселись за стол и в ожидании заказа неспешно потягивали сидр из больших деревянных кружек.
– Как Париж? – неожиданно поинтересовался Жан-Поль. – Нравится?
– Красивый город. Особенно – Нотр-Дам, Сите, Ратуша.
– О! Видел бы ты Нормандию! Море, рыбацкие лодки, вечнозеленые поля с пасущимися тучными стадами, вязовые и буковые рощицы, желтые гнезда омелы.
– Ну, омелы везде у вас много. И вот насчет красоты…
– Постой-ка, Иван. Можно тебя кое о чем попросить?
По тому, как нормандец прикусил губу, по прищуру глаз Иван понял, что просьба окажется непростой. Тем не менее готов был выслушать.
– Видишь ли, Жан… – Жан – так обычно здесь называли Ивана, и только близкие друзья правильно выговаривали имя. – Что ты делаешь в субботу, в день святого Матиаса?
– В субботу? – Иван почесал затылок. – Еще не знаю. А что?
– Не согласился бы ты вместе со своим другом Прохором постоять некоторое время у дверей одного дома в Сите близ Нотр-Дама. Видишь ли, я хотел бы проучить одного наглеца…
– И ты просишь в этом о помощи?!
– О, нет, нет: если б можно было проткнуть его шпагой – я бы вас ни о чем не просил. – Жан-Поль натянуто улыбнулся. – Сей наглец – подлого звания, но он оскорбил меня… А я ведь неплохо дерусь… Но боюсь, как бы не помешали стражники.
– Стражники?
– Да, вот бы вы с Прохором устроили там, у дома, хорошую свалку сразу же после мессы. Недолго, но мне бы вполне хватило этого времени. А?
– Ну и просьба у тебя! – Иван покачал головой. – Драку какую-то устроить. Что ж, дело нехитрое. Поговорю с Прохором – уж тот согласится поразмять кулаки, тут и думать нечего.
– Да, Прохор отличный боец! Как-то показал мне пару ударов.
– Нас с Митькой тоже учил. Одно слово – кулачник.
– Так, значит, поможете?
– Да поможем, чего там…
– Эй, трактирщик! Как там наши каплуны?
Каплун оказался вкусным, как и вино, и Иван отдал должное местной кухне. Жан-Поль что-то говорил, смеялся, махал рукой знакомым; Иван его не особо слушал, жевал молча – думал. Вообще, кажется, нормандцу можно было доверять. Они все подружились за зиму: те, кто квартировал в доме господина Будена. А все началось еще в октябре, когда приехали и королевской волею определились в университет. В университет-то определились, а вот с жильем оказалось хуже. Можно было бы, конечно, снять недорогой пансион, но все упиралось в деньги – а их приходилось экономить, ведь было неизвестно, как долго ребятам придется прожить во Франции. Кто-то из братьев-студентов посоветовал поискать небольшие апартаменты в доходных домах, и тут нарисовался Жан-Поль, у которого как раз имелся на примете подобный домишко, вернее – апартаменты. Господин Буден с охотой сдавал студентам комнаты на двух верхних этажах, правда, на одного цена – полсу в день – выходила все ж таки дороговатой, а вот если поделить на двоих…
В общем, Жан-Поль уговорил. И ребята о том не пожалели – апартаменты у господина Будена в самом деле оказались славными. Уютные комнатки с цветами, ширмами и двумя деревянными кроватями – почти совсем без клопов! – а после полудня в распахнутые ставни вовсю светило солнце.
Одну комнатку заняли Прохор с Митькой, другую, соседнюю, – Иван и Жан-Поль. Столовались все вчетвером, ну и языковая практика была богатой. Нормандец поначалу смеялся над выговором новых друзей, но потом ничего, привык и даже похваливал иногда Ивана, приговаривая: «bien», «bien», «tres bien».
Вообще, занятный оказался тип, этот Жан-Поль д’Эвре. Потомок разорившегося дворянского рода – из так называемых «людей шпаги», – он, будучи парнем храбрым, оказался к тому же и весьма неглуп, здраво рассудив, что искать богатств на королевской службе без покровителей – дело долгое и, можно даже сказать, гиблое. От махания шпагой на поле брани богаче не станешь – да и крупных войн король Генрих сейчас не вел, так, одни мелкие стычки, в которых не добудешь ни богатства, ни особой славы. Другое дело – взять в свои руки какую-нибудь государственную должность, скажем, прокурора или начальника канцелярии провинции. Уж тут и почет, и деньги. Превратиться, так сказать, из «дворянина шпаги» в «дворянина мантии», как называли богатых буржуа, покупавших придворные должности, земли, дворянство. Правда, таких «выскочек» истинные аристократы презирали… что ничуть не трогало хитрого нормандца. Как он любил говорить:
– Из окон собственного особняка легко плевать на любое презрение!
Такой вот не совсем типичный был дворянин. Денег на покупку любой, даже самой маленькой должности у Жан-Поля, естественно, не было – приходилось искать обходные пути. И такой путь он нашел – учеба на юридическом факультете Сорбонны. Надо сказать, это был неплохой выбор. Правда, каким образом он скопил на учебу деньги – нормандец умалчивал, впрочем, на эту тему его особо и не расспрашивали. Не хочет человек говорить – не надо, мало ли у кого какие тайны имеются? Вон, хоть те же Прохор с Митькой – по сути, беглые тяглые людишки Тихвинского Богородичного монастыря!
– Ну, так не забудешь про день святого Матиаса? – еще раз спросил Жан-Поль, заедая вино овечьим сыром. – Ведь скоро уже.
– Да не забуду, – хохотнул Иван. – Правда, надо еще с Прохором поговорить. Ну, уж тот не откажет. Ему драку устроить – в радость. Поди, соскучился по кулачным боям. В Тихвине-то частенько стенка на стенку сходился.
– Тик-вин? – переспросил нормандец.
– Это его родной… эээ… не вилль – город… посад… Как же по-вашему – посад? А, пусть будет – «город». Послушай-ка, Жан-Поль, а ты бывал в Алансоне?
– Бывал, конечно. Ведь это очень близко от моих родных мест.
– Там есть королевские оружейные мануфактуры, хотелось бы их посмотреть. Так, из чистого любопытства.
Жан-Поль хохотнул:
– Хочешь – посмотришь! Съездим в июле. Мне и самому хочется, давненько уже не был на родине.
– Ну и славно, – подвел итог Иван. – А Прохора я уговорю, ты не сомневайся.
На том и порешили. Просидели в таверне почти до самого вечера, а едва солнце склонилось где-то над воротами Сен-Мишель, поспешили домой – улицы Парижа с наступлением темноты были небезопасны, а понапрасну рисковать не хотелось.
Дома Иван не удержался, похвастал нежданным знакомством, вернее, начал-то тему Жан-Поль, едва уселся за стол немного перекусить перед сном. На этот раз всех угощал Митрий – сумел заработать переводами с латыни, которую деятельно изучал наравне с французским.
– Этот увалень Робер такой забавный, – рассказывая, потешался Митрий. – В латыни – ни в зуб ногой, а ведь уже третий год учит.
– Он и в других науках так же, – засмеялся Жан-Поль. – Пикардийцы – они ж тупые, все равно как валлоны. Рассказывают, даже время по часам определять не умеют – придут к Часовой башне и у прохожих спрашивают. Потеха!
– Неужто такие тупые? – изумился Иван. – Болтовня все это.
– Не скажи – зря-то болтать не будут.
Митрий, улыбаясь, откупорил небольшой бочонок вина, с важностью разлил по кружкам – еще бы, он ведь угощал-то, на собственные, заработанные на чужбине деньги. Своим умом заработанные, не чем-нибудь, недаром ведь с детства прозвали – Митька Умник. Худой, темно-русый, с серыми большими глазами, Митрий был самым младшим из русской троицы – не так давно ему едва миновало пятнадцать. Тем не менее с ним все считались – ум, он и в Африке ум, тем более такой въедливый, как у Митьки. Сестра еще была у Митрия, Василиска, а кроме сестры, никого и ничего не было. Хотя нет – домик-то сестрице все же купили. Эх, и красива была дева – статная, синеокая, с толстою темно-русой косою. Иван, взглянув на Митьку, вспомнил вдруг Василиску, взгрустнул, искоса посмотрев на только что вошедшего Прохора. Прохор был старше его на целый год, высоченный, крепкий, кулаки что пушечные ядра, косая сажень в плечах, кулачные бойцы его так и прозвали – Пронька Сажень, дрался Прохор знатно, да и не дурак был, только вот не очень-то глянулась ему всякого рода ученость. Чем книжицы-то читать, так лучше лишний раз кулаком помахать – все веселее!
Прохору тоже нравилась Василиска, сильно нравилась. Однако девчонка избрала Ивана, а Проню, при расставании, нарекла братом, так вот…
– Садись, братец Проша! – приветствовал друга Митька. – Поведай, где бродил, что поделывал?
– Старине Пьеру ворота чинить помогал, – потеребив окладистую рыжеватую бородку, довольно отозвался Прохор. – Он, Пьер-то, хоть и знатный кузнец, а все ж не молод уже – сила в руках не та.
Все это, естественно, Прохор произнес по-русски, ибо французскую речь меж своими не жаловал, поскольку плохо ее знал, а узнать лучше ничуть не стремился, не было у него такого желания – иное дело кулаками помахать или, вот, помочь кому по кузнечной части – Прохор ведь в прежней своей, тихвинской жизни молотобойцем служил у Платона Акимыча Узкоглазова, кузнеца, спору нет, знатного, правда, как оказалось, страшного интригана, ну, да это уж другая история. Короче, свое ремесло парень туго знал, чем, не без основания, и гордился.
Любопытный Жан-Поль хотел было попросить Митрия или Ивана перевести Прохоровы слова, да не успел – в дверь как раз постучали.
– Все свои давно дома сидят, – пошутил Иван. – Ну, заходи, кто там…
– Не помешаю? – в приоткрывшейся двери показалась круглая физиономия ларошельца Рене Мелиссье. Иссиня-черные кудри, темные глаза, крупный породистый нос, небольшие усики – Рене был парнем видным и нравился девушкам, в особенности – цветочницам и служанкам, и даже небольшой рост его не был в этом помехой.
– Ого, вижу, все в сборе, даже Жан-Поль здесь, – войдя, поклонился Рене. – Что-то не видал сегодня на лекции ни тебя, ни Жана. Небось, решили предпочесть общество веселых девиц скучнейшим словесам старого черта Мелье?! Я бы тоже так сделал, только вот не с кем было, а одному – скучно. Жаль, вас не встретил.
– Мы у Сен-Жермена фехтовали, Рене.
– Ах, вы еще и фехтовали? Ну, молодцы, ничего не скажешь.
– Да ты садись, садись, – пригласил Митька. – Выпей вот с нами вина.
– Вкушать вино – грех. – Рене резко посерьезнел, потом не выдержал, фыркнул. – Впрочем, в хорошей компании – можно. Собственно, я зашел переговорить с Прохором…
Нормандец открыл было рот – наверняка сказать что-нибудь обидное, нет, не лично про Рене, а про гугенотов вообще, – но Иван быстро пресек подобную опасность, заговорив о парижских лавках. Заодно похвастался обновкой – воротником брабантского кружева.
– Ну, – поцокал языком Рене. – Теперь все аристократки в Париже – твои! Можешь даже иногда этак прогуливаться около Лувра, главное, чтоб воротник был издалека виден.
– К такому б воротнику еще и плащ, и шитую серебром перевязь, – поддакнул хитрый нормандец. – Не знаешь, где все это взять, хотя бы на время?
– Плащ могу одолжить. – Рене усмехнулся. – А вот перевязь… О! Спросите-ка у Робера Перме, он живет на…
– Знаю я, где он живет, – махнул рукой Митька. – Этот Робер Перме – потешный такой увалень, так?
– Так, так, правильно ты сказал – увалень.
– Ну, стало быть, перевязь раздобудем.
Раздобыли и перевязь, и плащ, и даже новые перья на шляпу – всем этим охотно занимался Жан-Поль, поставивший дело так, что его русский друг быстро приобрел весь внешний лоск молодого парижского аристократа из довольно небедной семьи. Парень стал – хоть куда, вот только «belle inconnu» – прекрасная незнакомка – что-то не давала о себе знать до самого четверга. Но вот в четверг, в день поминовения Орлеанской девственницы Жанны…
Вообще-то был уже не день, но и не совсем вечер, а то, что французы называют «de l’apres midi» – после полудня. Иван как раз вернулся из университета, вернулся быстрее всех – Прохор остался помогать кузнецу Пьеру, Митрий задержался по пути в книжной лавке, а Жан-Поль, по своему обыкновению, торчал в какой-то таверне. Звал и Ивана, да тот отказался в тайной надежде – а вдруг прекрасная мадемуазель подаст хоть какую-то весточку? Вдруг?
И в дверь постучали. Легко так, даже, можно сказать, пикантно. Иван давно уже научился определять, кто как стучит: Митька – сухо, сдержанно, Жан-Поль, наоборот, трескуче-эмоционально, Рене – четко разделяя удары: тук-тук-тук, ну а Прохор – громко и неудержимо, словно кулаком в лоб. Ну а сейчас все было иначе, совсем иначе…
– Кто там?
1 2 3 4 5
– Pardont-moi, mademoiselle.
Иван приложил руку к сердцу, а прекрасная незнакомка, фыркнув, прошла мимо, едва не задев парня грудью. И, вдруг задержавшись на пороге лавки, чихнула… уронив на мостовую платок.
– Что ты стоишь, как пень, Жан? – тут же зашептал на ухо нормандец. – Видишь – платок! Подбери и галантно верни хозяйке. Какая симпатичная у нее мордашка! Эх, и повезло же тебе, парень!
– В чем же это повезло?
– А в том, что платки по Парижу просто так никто не разбрасывает! Иди, давай быстрей поднимай.
Иван так и сделал, правда сомневаясь – а правильно ли он поступает? От насмешника Жан-Поля можно было ожидать любой шутки. Впрочем, сейчас он, кажется, не шутил…
– Мадам… ой… Мадемуазель, вы, кажется, потеряли одну вещь… – Иван вошел в лавку и покраснел.
– Что? – Девушка в бирюзовом платье обернулась. Действительно – красавица! И очень юна. – Ах, это…
Взяв платок двумя пальцами, как показалось Ивану, небрежно, кивнула и отвернулась. Юноша постоял еще немного, переминаясь с ноги на ногу, но, больше ничего не дождавшись, вышел из лавки на улицу.
– Ну, как?– нетерпеливо осведомился Жан-Поль.
Иван лишь пожал плечами.
– Так она тебе понравилась? А?
– Гм… Скорее всего – да.
– Ну и наверняка ты ей.
– А вот в этом я совсем не уверен…
– Слушай, Иван! Не будь деревенщиной – платки даром не падают.
– Так, может, стоит подождать?
– О, нет! Как раз ждать и не следует – слишком уж это будет невежливо. Просто не торопясь пройдемся до Нотр-Дама.
– И что?
– Увидишь. Поверь, я в таких делах человек опытный.
Они уже подходили к площади, когда позади раздался вдруг нежный голосок. Иван обернулся – служанка. Черноглазая, в белом чепце, с остренькой хитрой мордочкой.
– Месье дворянин?
– Да. – Иван улыбнулся.
– А где месье проживает?
Юноша назвал адрес.
– Цветочная улица? – уточнила служанка. – Та, что между Латинским кварталом и аббатством Святой Женевьевы?
– Да, именно там. Доходный дом господина Будена. Каменный, четырехэтажный – он там один такой.
– Знаю. Спасибо, месье.
Поклонившись, служанка убежала… И, кажется, где-то позади мелькнуло бирюзовое платье.
– Тебе следует ждать визита, – хохотнул нормандец.
– Визита? – Иван неожиданно ощутил испуг. – Неужели эта девушка – явно не из простых – явится в наши апартаменты? Нет, они, конечно, неплохи, но…
– Ох, Жан, друг мой. – Жан-Поль притворно вздохнул. – Не обижайся, но видно, что ты из глубокой провинции и рассуждаешь как замшелый провинциал! Скажи на милость, с чего ты взял, что прекрасная незнакомка нанесет тебе визит? Конечно же, она пошлет за тобой служанку! Как вовремя мы купили тебе кружевной воротник – сразу видно столичного человека. Гм… – Нормандец вдруг замолчал, задумался, искоса посматривая на приятеля. – Плащик у тебя, конечно, тот еще… но покупать новый и дорогой ни к чему, плащ попросим у Мелиссье, ну, ты его знаешь, ларошелец, что снимает комнату этажом ниже.
– А, Рене! – кивнул Иван. – Приятель нашего Митрия.
– Да-да, Рене Мелиссье дружит с Мити. – Как и все студенты, Жан-Поль довольно смешно называл Митьку – Мити, с ударением на последний слог. – Тем более – не откажет! Этот Мелиссье – хороший парень, несмотря на то что гугенот.
– Ты не любишь гугенотов, Жан-Поль, – негромко констатировал факт Иван. – А ведь ваш король Анри еще лет шесть назад подписал эдикт в Нанте…
– Да-да, – недовольно прервал нормандец. – Подписал. Так было нужно ради единства страны и прекращения гражданских войн. И какое же единство он получил?! – По всему чувствовалось, что своими словами Иван задел приятеля за живое. – У гугенотов осталось двести крепостей! Двести! Они пользуются привилегиями, налоговыми льготами и у себя на юге и юго-западе, по сути, творят, что хотят. Так что у нас теперь две Франции, Иван. Одна – добрых католиков и другая – гугенотская.
Жан-Поль немного помолчал и продолжил:
– Я, конечно, не истовый католик… грешен. Но что касается любви или нелюбви к гугенотам… Знаешь, Иван, мне было десять лет, когда гугеноты ворвались в наш городок. Осквернили и разрушили церковь, убили кюре… да много чего творили… До сих пор в дрожь бросает от всех этих мерзостей.
– Понимаю, – тихо отозвался Иван. – Но ведь ты сам только что сказал, что Рене – неплохой парень. А ведь он гугенот!
– Да – Рене неплохой парень. – Жан-Поль согласно кивнул и – уже шепотом – добавил: – Только он был бы еще лучше, если б сменил гугенотскую веру на католическую.
Таверна хромого Ферми, что на улице Зеленщиков, неподалеку от моста Шанж, и впрямь оказалась на удивление уютной и недорогой. Заказав под вино парочку жирных каплунов, друзья уселись за стол и в ожидании заказа неспешно потягивали сидр из больших деревянных кружек.
– Как Париж? – неожиданно поинтересовался Жан-Поль. – Нравится?
– Красивый город. Особенно – Нотр-Дам, Сите, Ратуша.
– О! Видел бы ты Нормандию! Море, рыбацкие лодки, вечнозеленые поля с пасущимися тучными стадами, вязовые и буковые рощицы, желтые гнезда омелы.
– Ну, омелы везде у вас много. И вот насчет красоты…
– Постой-ка, Иван. Можно тебя кое о чем попросить?
По тому, как нормандец прикусил губу, по прищуру глаз Иван понял, что просьба окажется непростой. Тем не менее готов был выслушать.
– Видишь ли, Жан… – Жан – так обычно здесь называли Ивана, и только близкие друзья правильно выговаривали имя. – Что ты делаешь в субботу, в день святого Матиаса?
– В субботу? – Иван почесал затылок. – Еще не знаю. А что?
– Не согласился бы ты вместе со своим другом Прохором постоять некоторое время у дверей одного дома в Сите близ Нотр-Дама. Видишь ли, я хотел бы проучить одного наглеца…
– И ты просишь в этом о помощи?!
– О, нет, нет: если б можно было проткнуть его шпагой – я бы вас ни о чем не просил. – Жан-Поль натянуто улыбнулся. – Сей наглец – подлого звания, но он оскорбил меня… А я ведь неплохо дерусь… Но боюсь, как бы не помешали стражники.
– Стражники?
– Да, вот бы вы с Прохором устроили там, у дома, хорошую свалку сразу же после мессы. Недолго, но мне бы вполне хватило этого времени. А?
– Ну и просьба у тебя! – Иван покачал головой. – Драку какую-то устроить. Что ж, дело нехитрое. Поговорю с Прохором – уж тот согласится поразмять кулаки, тут и думать нечего.
– Да, Прохор отличный боец! Как-то показал мне пару ударов.
– Нас с Митькой тоже учил. Одно слово – кулачник.
– Так, значит, поможете?
– Да поможем, чего там…
– Эй, трактирщик! Как там наши каплуны?
Каплун оказался вкусным, как и вино, и Иван отдал должное местной кухне. Жан-Поль что-то говорил, смеялся, махал рукой знакомым; Иван его не особо слушал, жевал молча – думал. Вообще, кажется, нормандцу можно было доверять. Они все подружились за зиму: те, кто квартировал в доме господина Будена. А все началось еще в октябре, когда приехали и королевской волею определились в университет. В университет-то определились, а вот с жильем оказалось хуже. Можно было бы, конечно, снять недорогой пансион, но все упиралось в деньги – а их приходилось экономить, ведь было неизвестно, как долго ребятам придется прожить во Франции. Кто-то из братьев-студентов посоветовал поискать небольшие апартаменты в доходных домах, и тут нарисовался Жан-Поль, у которого как раз имелся на примете подобный домишко, вернее – апартаменты. Господин Буден с охотой сдавал студентам комнаты на двух верхних этажах, правда, на одного цена – полсу в день – выходила все ж таки дороговатой, а вот если поделить на двоих…
В общем, Жан-Поль уговорил. И ребята о том не пожалели – апартаменты у господина Будена в самом деле оказались славными. Уютные комнатки с цветами, ширмами и двумя деревянными кроватями – почти совсем без клопов! – а после полудня в распахнутые ставни вовсю светило солнце.
Одну комнатку заняли Прохор с Митькой, другую, соседнюю, – Иван и Жан-Поль. Столовались все вчетвером, ну и языковая практика была богатой. Нормандец поначалу смеялся над выговором новых друзей, но потом ничего, привык и даже похваливал иногда Ивана, приговаривая: «bien», «bien», «tres bien».
Вообще, занятный оказался тип, этот Жан-Поль д’Эвре. Потомок разорившегося дворянского рода – из так называемых «людей шпаги», – он, будучи парнем храбрым, оказался к тому же и весьма неглуп, здраво рассудив, что искать богатств на королевской службе без покровителей – дело долгое и, можно даже сказать, гиблое. От махания шпагой на поле брани богаче не станешь – да и крупных войн король Генрих сейчас не вел, так, одни мелкие стычки, в которых не добудешь ни богатства, ни особой славы. Другое дело – взять в свои руки какую-нибудь государственную должность, скажем, прокурора или начальника канцелярии провинции. Уж тут и почет, и деньги. Превратиться, так сказать, из «дворянина шпаги» в «дворянина мантии», как называли богатых буржуа, покупавших придворные должности, земли, дворянство. Правда, таких «выскочек» истинные аристократы презирали… что ничуть не трогало хитрого нормандца. Как он любил говорить:
– Из окон собственного особняка легко плевать на любое презрение!
Такой вот не совсем типичный был дворянин. Денег на покупку любой, даже самой маленькой должности у Жан-Поля, естественно, не было – приходилось искать обходные пути. И такой путь он нашел – учеба на юридическом факультете Сорбонны. Надо сказать, это был неплохой выбор. Правда, каким образом он скопил на учебу деньги – нормандец умалчивал, впрочем, на эту тему его особо и не расспрашивали. Не хочет человек говорить – не надо, мало ли у кого какие тайны имеются? Вон, хоть те же Прохор с Митькой – по сути, беглые тяглые людишки Тихвинского Богородичного монастыря!
– Ну, так не забудешь про день святого Матиаса? – еще раз спросил Жан-Поль, заедая вино овечьим сыром. – Ведь скоро уже.
– Да не забуду, – хохотнул Иван. – Правда, надо еще с Прохором поговорить. Ну, уж тот не откажет. Ему драку устроить – в радость. Поди, соскучился по кулачным боям. В Тихвине-то частенько стенка на стенку сходился.
– Тик-вин? – переспросил нормандец.
– Это его родной… эээ… не вилль – город… посад… Как же по-вашему – посад? А, пусть будет – «город». Послушай-ка, Жан-Поль, а ты бывал в Алансоне?
– Бывал, конечно. Ведь это очень близко от моих родных мест.
– Там есть королевские оружейные мануфактуры, хотелось бы их посмотреть. Так, из чистого любопытства.
Жан-Поль хохотнул:
– Хочешь – посмотришь! Съездим в июле. Мне и самому хочется, давненько уже не был на родине.
– Ну и славно, – подвел итог Иван. – А Прохора я уговорю, ты не сомневайся.
На том и порешили. Просидели в таверне почти до самого вечера, а едва солнце склонилось где-то над воротами Сен-Мишель, поспешили домой – улицы Парижа с наступлением темноты были небезопасны, а понапрасну рисковать не хотелось.
Дома Иван не удержался, похвастал нежданным знакомством, вернее, начал-то тему Жан-Поль, едва уселся за стол немного перекусить перед сном. На этот раз всех угощал Митрий – сумел заработать переводами с латыни, которую деятельно изучал наравне с французским.
– Этот увалень Робер такой забавный, – рассказывая, потешался Митрий. – В латыни – ни в зуб ногой, а ведь уже третий год учит.
– Он и в других науках так же, – засмеялся Жан-Поль. – Пикардийцы – они ж тупые, все равно как валлоны. Рассказывают, даже время по часам определять не умеют – придут к Часовой башне и у прохожих спрашивают. Потеха!
– Неужто такие тупые? – изумился Иван. – Болтовня все это.
– Не скажи – зря-то болтать не будут.
Митрий, улыбаясь, откупорил небольшой бочонок вина, с важностью разлил по кружкам – еще бы, он ведь угощал-то, на собственные, заработанные на чужбине деньги. Своим умом заработанные, не чем-нибудь, недаром ведь с детства прозвали – Митька Умник. Худой, темно-русый, с серыми большими глазами, Митрий был самым младшим из русской троицы – не так давно ему едва миновало пятнадцать. Тем не менее с ним все считались – ум, он и в Африке ум, тем более такой въедливый, как у Митьки. Сестра еще была у Митрия, Василиска, а кроме сестры, никого и ничего не было. Хотя нет – домик-то сестрице все же купили. Эх, и красива была дева – статная, синеокая, с толстою темно-русой косою. Иван, взглянув на Митьку, вспомнил вдруг Василиску, взгрустнул, искоса посмотрев на только что вошедшего Прохора. Прохор был старше его на целый год, высоченный, крепкий, кулаки что пушечные ядра, косая сажень в плечах, кулачные бойцы его так и прозвали – Пронька Сажень, дрался Прохор знатно, да и не дурак был, только вот не очень-то глянулась ему всякого рода ученость. Чем книжицы-то читать, так лучше лишний раз кулаком помахать – все веселее!
Прохору тоже нравилась Василиска, сильно нравилась. Однако девчонка избрала Ивана, а Проню, при расставании, нарекла братом, так вот…
– Садись, братец Проша! – приветствовал друга Митька. – Поведай, где бродил, что поделывал?
– Старине Пьеру ворота чинить помогал, – потеребив окладистую рыжеватую бородку, довольно отозвался Прохор. – Он, Пьер-то, хоть и знатный кузнец, а все ж не молод уже – сила в руках не та.
Все это, естественно, Прохор произнес по-русски, ибо французскую речь меж своими не жаловал, поскольку плохо ее знал, а узнать лучше ничуть не стремился, не было у него такого желания – иное дело кулаками помахать или, вот, помочь кому по кузнечной части – Прохор ведь в прежней своей, тихвинской жизни молотобойцем служил у Платона Акимыча Узкоглазова, кузнеца, спору нет, знатного, правда, как оказалось, страшного интригана, ну, да это уж другая история. Короче, свое ремесло парень туго знал, чем, не без основания, и гордился.
Любопытный Жан-Поль хотел было попросить Митрия или Ивана перевести Прохоровы слова, да не успел – в дверь как раз постучали.
– Все свои давно дома сидят, – пошутил Иван. – Ну, заходи, кто там…
– Не помешаю? – в приоткрывшейся двери показалась круглая физиономия ларошельца Рене Мелиссье. Иссиня-черные кудри, темные глаза, крупный породистый нос, небольшие усики – Рене был парнем видным и нравился девушкам, в особенности – цветочницам и служанкам, и даже небольшой рост его не был в этом помехой.
– Ого, вижу, все в сборе, даже Жан-Поль здесь, – войдя, поклонился Рене. – Что-то не видал сегодня на лекции ни тебя, ни Жана. Небось, решили предпочесть общество веселых девиц скучнейшим словесам старого черта Мелье?! Я бы тоже так сделал, только вот не с кем было, а одному – скучно. Жаль, вас не встретил.
– Мы у Сен-Жермена фехтовали, Рене.
– Ах, вы еще и фехтовали? Ну, молодцы, ничего не скажешь.
– Да ты садись, садись, – пригласил Митька. – Выпей вот с нами вина.
– Вкушать вино – грех. – Рене резко посерьезнел, потом не выдержал, фыркнул. – Впрочем, в хорошей компании – можно. Собственно, я зашел переговорить с Прохором…
Нормандец открыл было рот – наверняка сказать что-нибудь обидное, нет, не лично про Рене, а про гугенотов вообще, – но Иван быстро пресек подобную опасность, заговорив о парижских лавках. Заодно похвастался обновкой – воротником брабантского кружева.
– Ну, – поцокал языком Рене. – Теперь все аристократки в Париже – твои! Можешь даже иногда этак прогуливаться около Лувра, главное, чтоб воротник был издалека виден.
– К такому б воротнику еще и плащ, и шитую серебром перевязь, – поддакнул хитрый нормандец. – Не знаешь, где все это взять, хотя бы на время?
– Плащ могу одолжить. – Рене усмехнулся. – А вот перевязь… О! Спросите-ка у Робера Перме, он живет на…
– Знаю я, где он живет, – махнул рукой Митька. – Этот Робер Перме – потешный такой увалень, так?
– Так, так, правильно ты сказал – увалень.
– Ну, стало быть, перевязь раздобудем.
Раздобыли и перевязь, и плащ, и даже новые перья на шляпу – всем этим охотно занимался Жан-Поль, поставивший дело так, что его русский друг быстро приобрел весь внешний лоск молодого парижского аристократа из довольно небедной семьи. Парень стал – хоть куда, вот только «belle inconnu» – прекрасная незнакомка – что-то не давала о себе знать до самого четверга. Но вот в четверг, в день поминовения Орлеанской девственницы Жанны…
Вообще-то был уже не день, но и не совсем вечер, а то, что французы называют «de l’apres midi» – после полудня. Иван как раз вернулся из университета, вернулся быстрее всех – Прохор остался помогать кузнецу Пьеру, Митрий задержался по пути в книжной лавке, а Жан-Поль, по своему обыкновению, торчал в какой-то таверне. Звал и Ивана, да тот отказался в тайной надежде – а вдруг прекрасная мадемуазель подаст хоть какую-то весточку? Вдруг?
И в дверь постучали. Легко так, даже, можно сказать, пикантно. Иван давно уже научился определять, кто как стучит: Митька – сухо, сдержанно, Жан-Поль, наоборот, трескуче-эмоционально, Рене – четко разделяя удары: тук-тук-тук, ну а Прохор – громко и неудержимо, словно кулаком в лоб. Ну а сейчас все было иначе, совсем иначе…
– Кто там?
1 2 3 4 5