Что ж, и на том спасибо.
Пообедав, перешли к делу. Вернее – перешел Иван, поскольку сам Конопат так и сидел за столом молча, тупо вертя в руках оловянную аглицкую ложку. Ложка эта, по всей видимости, составляла предмет его особенной гордости – гости хлебали щи деревянными, а Софроний и Авраамка – своими, кои носили, по обычаю, привязанными к поясу.
Выпроводив всех в людскую, Раничев остался с хозяином тет-а-тет и, поднявшись с лавки, прошелся по чисто выскобленным половицам.
– Феоктист-тиун просил помочь в одном деле, – издалека начал Иван, и Елизар тут же кивнул – помогу, мол.
Раничев пытливо взглянул на него и продолжил:
– Я же мыслю, что дело тут не одно, а целых два. Во-первых, нужно приобрести богоспасаемые книги, и желательно не очень дорого… Как, сможешь в этом способствовать?
– Попробую, хоть и нелегко будет.
– Тогда – во-вторых. – Иван усмехнулся. – Во-вторых, мне нужно знать, нет ли у тебя хороших знакомых при дворе князя Василия или Киприана-митрополита?
Елизар Конопат задумчиво поскреб ухо. То ли не было у него таких знакомцев, то ли жаба душила их назвать. Поерзав по лавке, Елизар тщательно облизал ложку и неожиданно справился, надолго ли приехали гости.
– Как все дела справим, – пожал плечами Раничев. – Успеем к весне– хорошо, а нет, так хоть к Пасхе!
– К Пасхе? Ой, то негоже, – опасливо покачал рыжей головою хозяин. – Дела у меня под Можайском, боюсь, отъеду скоро.
– Можайск? – Иван хохотнул и тут же приврал, испытующе глядя на собеседник:. – Есть у нас там человеце… Ты не с ним дела делать едешь?
– Не-не, – Елизар замахал руками. – Лесом я там занимаюсь. Артельку нанял рубить, так ить глаз да глаз нужен.
– Ага, вот, значит, как…
Раничев задумался. Теперь ему стало понятно, на какие такие шиши выстроил Елизар свою усадьбу. Молодец, мужик, вертится. Хотя… почти все уж после пожара отстроились. Может, и не такое выгодное дело? Впрочем, не было бы выгодно, не так бы рвался к своим артельщикам Елизар.
– Думаю, долго у тебя не задержимся, – успокоил хозяина Иван. – Ежели поможешь, конечно.
– Помогу, помогу, – обрадованно закивал Елизар. – Чай, найдутся кой-где знакомцы.
Раничев усмехнулся – ну еще бы не нашлись!
Уже с утра Авраамка с Софронием и Лукьяном отправились по ближайшим монастырям вызнать насчет книжиц. Иван строго-настрого наказал им держаться вместе, надеясь таким образом держать под контролем Софрония. А тот и не сопротивлялся особо – попробовал бы! – так, пробурчал про себя что-то да, потуже затянув пояс, потопал вслед за Авраамом по Можайской дорожке. Проводив их взглядом, Раничев зашел за угол деревянной церкви Святого Луки, постоял там немного, глядя, как ведут на конюшни великокняжеских лошадей – с холма хорошо было видно. Сытые шли кони, ухоженные, овсом да житом кормлены – не всякий смерд так ел, да что там смерд, бери выше – дворяне да дети боярские тоже не каждый день сытно обедали. Эх, хорошо б было не только поручение княжье выполнить, но и деньжатами подразжиться! Не помешали бы к свадебке. Вот Елизар говорит – лес. Хорошее дело, только опять же деньга нужны – нанять рубщиков. Так то бы и неплохо – отправил бригаду в лес…
…с трактором да лесовозом с фискарсом! Ишь, размечтался, Иван Петрович! Леса ему, бригаду… А в рот тебе не плюнуть жеваной морковкой? Тут поди, как и во все времена, все уже давно поделено, где чья делянка, где чьи сплавщики. В Москве, как и в любом русском городе, по большей части деревянном, лес – выгодное дело, особенно после большого пожара. А может, потому и горят города часто? Нет, вряд ли здесь с лесом выйдет – слишком уж мало времени, да и конкурентов, поди, полно… А все ж, при хорошем раскладе, можно и попробовать, чем черт не шутит! Елизара поподробнее выспросить… если тот, конечно, расскажет. Ладно…
Запахнув поплотней полушубок, Иван спустился к Неглинной, откуда, чуть пройдя берегом, повернул направо, а Занеглименье, поискал глазами знакомую избенку. Вот и корчма, вот частокол, а дальше, за углом, покосившиеся воротца и крытая соломой изба, утопавшая в снегу почти до самой крыши.
Обстучав сапоги от налипшего снега, Иван тронул дверь:
– Эй, есть тут кто?
Никакого ответа. Но в избе явно кто-то был – из волоковых окошек тянуло дымом.
Не дожидаясь больше, Раничев отворил дверь и, пригнувшись, вошел в избу. Сразу же пахнуло дымом и кислым запахом варева. В полутьме – маленькая сальная свечка и волоковые оконца давали не очень-то много света – Иван еле разглядел иконку в красном углу, снял шапку и, размашисто перекрестившись, громко поздоровался:
– Да спасет вас Господь, хозяева!
На широкой лавке, за печкой, натужно закашлял старик. Иван подошел ближе:
– Ты ли, Тимофей Ипатыч?
Старик – сморщенный, желтый, с трясущейся бородой прищурив глаза, уставился на гостя. Уста его тронула вдруг улыбка:
– Никак Иване?!
– Он самый! Что, не чаял свидеться?
– Иване! Иване… Дай хоть обниму…
Встав с лавки, старик шаркающей походкой подошел ближе к Раничеву и обняв, расцеловал в обе щеки.
– А где все-то? – Иван осмотрел пустую избу. – На торгу, что ли?
– А, ты про наших, – усмехнулся Ипатыч. – Ребята – Иванко с Анфиской – с утра еще к реке пошли, за лозняком да за липою, скоро ужо и возвернуться должны.
– А Селуян, Авдотий? Поди, по-прежнему скоморошничают.
– В Новугород подались, – махнул рукою старик. – До Рождественского поста еще ушли. Ефима Гудка на торгу встретили – он их и сманил, новгородцы, сказывал, скоморохов любят.
– Ефим! – улыбнулся Иван. – Слава Богу, хоть жив, старый дружище. Как он?
– Да ничего, вроде даже и заматерел малость, видать, и вправду новгородское житье вольготное.
– А ты значит, все гуслями да гудками перебиваешься? – Раничев взял в руки лежавшую на столе основу стрельчатых гуслей. – Как дела-то идут, удачно?
Ипатыч покачал головой. Растрепанная борода его отбрасывала на стену смешную кудлатую тень.
– Какое там! – Старик махнул рукой. – Нынче прожить бы только, совсем здоровья не стало, видать, скоро помирать.
– Помереть всегда успеешь, – резонно возразил Иван. – Так, говоришь, ушли Селуян с Авдотием?
– Ушли, ушли… Хоть Иванко, молодец, помогает, многое уже может отроче, да вот защита какая… Почитай три раза за зиму тати в избу ломились, хорошо живота не лишили – откупилися, – посетовал дед. – Ране-то побаивались, как же, здоровенные мужики в доме, один Авдотий чего стоил – подковы запросто разгибал!
– Да уж, – кивнул Раничев. – Не зря Клешнею прозвали. А теперь, значит, прознали, что ты тут в бобылях… Эх, знать бы, когда наведаются… ужо, прищучил бы! – Он стукнул кулаком по столу. – Чай, не Мефодия-старца людишки?
– Нет. – Ипатыч покачал головой. – С Мефодием-то мы б договорились, чай, не первый год друг друга знаем. Чужие приходят – по всей Москве одни шайки, уж не только ночью, но и днем страшно на улицу выйти.
– Ну, не только в Москве этак, – Иван с улыбкой смотрел, как, поставив на стол варево, дед Ипатыч нарезает ножом краюшку хлеба. Кроме щей да каши с конопляным маслом нашлась и бражка.
– Испей-ко, Иване, – подмигнул дед. – Самолично из сушеной черники делал.
Бражка и в самом деле оказалась приятной, прохладненькой и чуть кисловатой на вкус. Пока обедали, явились ребята – Иванко с Анфиской. Иванко – сероглазый, светленький, за зиму сильно вытянулся и, казалось, еще больше похудел. Однако глаза блестели весело – увидев гостя, бросился с порога на шею, видно рад был. Анфиска – пухлощекая девчонка с курносым, горделиво задранным кверху носом – тоже улыбнулась, даже промычала что-то. Раничев незаметно вздохнул, вспомнив, по чьему приказу несчастной девушке был отрезан язык. Пока Анфиска мыла посуду, отвел в угол отрока.
– Боярыня Руфина не беспокоит ли?
– Нет, – оглянувшись на девушку, шепотом ответил тот. – Да и вообще, попробовала б! Чай, красного петуха можно и в боярские хоромы пустить. Горят не хуже простых избенок!
Иванко твердо сжал губы, он сильно повзрослел и уже больше не походил на занудливого отличника, как раньше, и видно было – в случае чего, угрозу свою выполнит.
– Да и чего ей здесь рыскать-то, боярыне? – смахнув челку со лба, усмехнулся отрок. – Чай, красивых скоморохов боле нету на торге.
– Ла-адно, – засмеялся Иван. – Чую, в чей огород камень… Так она здесь, на Москве, Руфина?
– Здесь. Видал как-то, пронеслась в санях. Кони резвые.
– Еще бы…
Раничев задумался. Боярыня Руфина – красивая белокожая чертовка с колдовскими глазами – была из той группы влиятельных переселенцев-литвинов, что пользовались благоволением самого великого князя и благоволением этим без всякого стеснения пользовались. Именно Руфина использовала Раничева в качестве шпиона, отправив с поручением в Киев – один из крупнейших городов Великого княжества Литовского. Встретившись в Киеве с резидентом – хозяином постоялого двора Селивоном Натыкой – Иван так до конца и не разобрался, на кого же шпионила Руфина – на литовского князя Витовта, короля Польши Ягайло, или – на Тевтонский орден? Скорее всего – на всех понемногу. Опасную игру вела боярыня – может, та опасность ее и привлекала? Мужа своего сгубила – теперь, поди, завидная вдовица. Молода, красива, богата! И опасна, как гремучая змея… Но, похоже, делать нечего – придется использовать ее в своих целях, как говорится, не корысти ради, а токмо волею Олега Ивановича, великого рязанского князя… Жаль, конечно, скоморохов нет, ребята были надежные. Правда, с Руфиной не помогли б и они. Тут уж сам, только сам… Напрасно, видно, в прошлый-то раз, как уезжал из Москвы, подкинул письмишко людишкам князя Василия, а в письмишке том – о Руфине, дескать, не от Витовта ли на Москву послана? Зол тогда был Иван на боярыню – и за то, что самого подставила, и за язык Анфискин вырванный… Может, и затерялось письмишко, а может, и дошло до Василия… Так что с Руфиной глаз да глаз нужен. Да и с татями бы ночными разобраться – с чего б это они на старика наезжают? Ой, не верится, что обошлось здесь без воровского старца Мефодия. Как его парня-то звали? Того, кругломордого… Федька Коржак. Он-то уж по жизни за все должен, с ним и переговорить, от старца тайно.
– А что, отроче, знакомца своего старого Федьку не встречал ли намедни?
– Коржака, что ли? – скривился Иванко. – Встречал, как же! Третьего дня Коржак на торжище шастал, простаков искал в кости сыграть.
– Так он чего, по костям теперь шерудит, выходит? – удивился Иван.
– Да какое там по костям, – отрок презрительно усмехнулся. – Мозгов у него на то не хватит. Так, зазывалой у косточников, а по ночам по-старому – с кистенем.
– Зазывалой, значит…
Раничев потянулся, поблагодарил хозяев за хлеб-соль, шутливо ткнул кулаком Иванку, шепнул, наклонившись:
– Спишь, небось, с Анфиской-то, а?
– Что ты, что ты, – тут же покраснел отрок. – Ипатыч покуда не разрешает, говорит – рано.
– Ну раз говорит, так и впрямь рано, – кивнул, вставая, Иван. – Денька через два загляну. Увидишь Федьку – шепни.
Простившись, Раничев вышел на улицу. Уже смеркалось, и припозднившееся прохожие старались побыстрее скрыться в ощетинившихся частоколами усадьбах. Иван тоже прибавил шагу – не очень-то хотелось рисковать понапрасну жизнью, передвигаясь по городским улицам в темное время. Молодого татя Федьку Коржака можно будет разыскать и позже, сейчас же надобно поспешать обратно на Чертолье, в прижимистый дом рыжего Елизара. Интересно, как там дьяки с Лукьяном? Дьяки… дьяки, подьячие – писцы да чиновники, крапивное семя… Что у великого князя Василия собственной канцелярии нет? Есть, поди, как и у Киприана. Интересно, где народец похлипче? Навряд ли у Киприана, тот все ж таки митрополит – лицо духовное. А вот у князя может и случится какой-нибудь нужный человечек, не может такого быть, чтоб не было, надобно только его отыскать, вычислить, а там и подсадить на крючок, с гордостью доложив рязанскому князю. И получить за то серебришка изрядно да землицу… Тьфу! Чем приходится заниматься! Однако ж ради Евдокси, ради их общей судьбы еще и не то перетерпеть можно, наступив на горло собственной песне.
На следующий день, ближе к вечеру, получив от Раничева несколько серебряных московских денег, Софроний и Авраамка с Лукьяном отправились в княжескую канцелярию – разузнать насчет богоспасаемых книжиц, заодно и пригласить в ближайшую корчму кого-нибудь из падких на халявную выпивку дьяков. Не может же быть, чтобы не нашлось таких! Искать только лучше надо. Так Иван своих и напутствовал; сам же отправился на торговую площадь, что располагалась у самых стен Кремля. Хоть денек и выдался ветреный, снежный, да после полудня распогодилось, ветер утих, и сквозь разрывы туч показались лазурные заплатки неба. Пока дошел до рынка, Раничев совсем упарился, хоть вроде не так-то и далеко было. Расстегнув полушубок, выставил на всеобщее обозрение узорчатый дорогой пояс да серебряные пуговицы кафтана. Справа на поясе висел кожаный кошель, слева – большой нож, размерами напоминавший римский меч, вещь в Москве (и не только) весьма небесполезная, особенно в вечернее время, ночью же по городу лучше было вообще не ходить – изрядно шалили тати. Рукоять ножа была украшена затейливой резьбою. Кафтан этот и пояс – вещи весьма недешевые – Иван приобрел еще вчера здесь же, на торгу, так сказать – для представительства, ибо в эти времена одежда значила многое, а Раничев собирался выдавать себя за человека ну если и не очень знатного, то, по крайней мере, – не бедного. По одежке встречали.
Выбрав ряды с дорогим сукном и оружием, Иван стал неторопливо прохаживаться вдоль, время от времени бросая быстрые взгляды на ворота Кремля и отмахиваясь от надоедливых сбитенщиков и пирожечников. Не за пирогами пришел, и не за сбитнем, да и не за бархатом, тафтой, аксамитом, и уж даже не за мечами, кольчугами, саблями – совсем по другому делу. Так вот и прохаживался меж покупателей, иногда останавливаясь и прислушиваясь к торгу, словно бы выжидал чего-то. Вот из распахнутых ворот вынесся крытый черный возок на широких полозьях, запряженный четверкой вороных. Впереди, на быстрых конях, неслись бирючи в темно-красных кафтанах и белых, подбитых бобровым мехом епанчах.
– Киприан-владыко, – взглянув на возок, перекрестился оружейник, кивнул приятелю. – Эвон, поехал куда-то.
– В Данилову обитель, верно, – закивал тот. Иван проводил возок глазами, до тех пор пока тот, подняв на повороте солнечно-белую снежную пыль, совсем не скрылся из виду.
С той же стороны, от бедняцких избенок Замоскворечья, через Москву-реку к Кремлю проскакал небольшой отряд всадников в тегилеях, с прицепленными к поясам саблями и копьями в руках.
– Дворяне княжьи, – прокомментировали оружейники. – Что-то давненько никто не захаживал, видно поиздержались, або князь не изжаловал. Этак и дальше пойдет – в пору и разориться.
– Ништо, друже, – махнул рукой подошедший суконник в длинной, крытой узорчатой тафтою шубейке. – Всяко скоро какая-нибудь война будет, вот и раскупят товарец ваш дворяне да дети боярские.
– Война, говоришь? С Витовтом, что ль?
– Може, и с ним, а еще слыхал – собирается князь рать послать в Заволочье да в ростовские земли.
– В Заволочье? Это ж снова с Новгородом ратиться? Лучше б тогда с Витовтом, мало ль литвинов на княжью службу перебежало?
Услыхав про литвинов, Раничев навострил уши. Жаль вот, разговор утих. Что ж… Пожав плечами, Иван подошел к рядку и щелкнул пальцем байдану.
– Возьми, боярин. – Торговец оружейным товаром широко улыбнулся. – Не пожалеешь. Баска байданица-то!
– Баска-то баска. – Взяв доспех в руки, Раничев полюбовался игрой солнечных зайчиков на плоских блестящих кольцах. – Да мне б лучше бахтерец, чай, надежнее.
– А эвон, смотри! – купец быстренько подхватил на руки железную куртку из продолговатых, несколько перекрывающих друг друга пластинок, скрепленных кольцами. – Изрядный доспешец!
– Да мне б чтоб пластины пошире, да потолще… да и покрасивше б!
– Покрасивше? Да с пластинами широкими? – Торговец усмехнулся. – Тогда колонтарь бери, от стрел бережет знатно.
Раничев лишь усмехнулся. Колонтарь – гибрид пластинчатого доспеха и кольчуги – берег вовсе не от всякой стрелы. Да и вообще, Иван бы хотел сплошной латный панцирь – кирасу, только вот, похоже, не делали таких в Москве, да и привозных что-то видно не было. А если б и нашлась, можно было б попросить купцов поискать «с перламутровыми пуговицами» или «такую же, но без крыльев». Вовсе не за панцирем пришел на торжище Раничев – за информацией. Кто как не доспешники да не суконники (люди, с беднотой дела не имеющие по определению) могли б порассказать о кремлевских боярах, дворянах да детях боярских? Хватит присматриваться, давно пора вызвать хоть кого-нибудь на разговор, чай, и стемнеет скоро.
– А шеломов с личинами нет?
1 2 3 4 5 6
Пообедав, перешли к делу. Вернее – перешел Иван, поскольку сам Конопат так и сидел за столом молча, тупо вертя в руках оловянную аглицкую ложку. Ложка эта, по всей видимости, составляла предмет его особенной гордости – гости хлебали щи деревянными, а Софроний и Авраамка – своими, кои носили, по обычаю, привязанными к поясу.
Выпроводив всех в людскую, Раничев остался с хозяином тет-а-тет и, поднявшись с лавки, прошелся по чисто выскобленным половицам.
– Феоктист-тиун просил помочь в одном деле, – издалека начал Иван, и Елизар тут же кивнул – помогу, мол.
Раничев пытливо взглянул на него и продолжил:
– Я же мыслю, что дело тут не одно, а целых два. Во-первых, нужно приобрести богоспасаемые книги, и желательно не очень дорого… Как, сможешь в этом способствовать?
– Попробую, хоть и нелегко будет.
– Тогда – во-вторых. – Иван усмехнулся. – Во-вторых, мне нужно знать, нет ли у тебя хороших знакомых при дворе князя Василия или Киприана-митрополита?
Елизар Конопат задумчиво поскреб ухо. То ли не было у него таких знакомцев, то ли жаба душила их назвать. Поерзав по лавке, Елизар тщательно облизал ложку и неожиданно справился, надолго ли приехали гости.
– Как все дела справим, – пожал плечами Раничев. – Успеем к весне– хорошо, а нет, так хоть к Пасхе!
– К Пасхе? Ой, то негоже, – опасливо покачал рыжей головою хозяин. – Дела у меня под Можайском, боюсь, отъеду скоро.
– Можайск? – Иван хохотнул и тут же приврал, испытующе глядя на собеседник:. – Есть у нас там человеце… Ты не с ним дела делать едешь?
– Не-не, – Елизар замахал руками. – Лесом я там занимаюсь. Артельку нанял рубить, так ить глаз да глаз нужен.
– Ага, вот, значит, как…
Раничев задумался. Теперь ему стало понятно, на какие такие шиши выстроил Елизар свою усадьбу. Молодец, мужик, вертится. Хотя… почти все уж после пожара отстроились. Может, и не такое выгодное дело? Впрочем, не было бы выгодно, не так бы рвался к своим артельщикам Елизар.
– Думаю, долго у тебя не задержимся, – успокоил хозяина Иван. – Ежели поможешь, конечно.
– Помогу, помогу, – обрадованно закивал Елизар. – Чай, найдутся кой-где знакомцы.
Раничев усмехнулся – ну еще бы не нашлись!
Уже с утра Авраамка с Софронием и Лукьяном отправились по ближайшим монастырям вызнать насчет книжиц. Иван строго-настрого наказал им держаться вместе, надеясь таким образом держать под контролем Софрония. А тот и не сопротивлялся особо – попробовал бы! – так, пробурчал про себя что-то да, потуже затянув пояс, потопал вслед за Авраамом по Можайской дорожке. Проводив их взглядом, Раничев зашел за угол деревянной церкви Святого Луки, постоял там немного, глядя, как ведут на конюшни великокняжеских лошадей – с холма хорошо было видно. Сытые шли кони, ухоженные, овсом да житом кормлены – не всякий смерд так ел, да что там смерд, бери выше – дворяне да дети боярские тоже не каждый день сытно обедали. Эх, хорошо б было не только поручение княжье выполнить, но и деньжатами подразжиться! Не помешали бы к свадебке. Вот Елизар говорит – лес. Хорошее дело, только опять же деньга нужны – нанять рубщиков. Так то бы и неплохо – отправил бригаду в лес…
…с трактором да лесовозом с фискарсом! Ишь, размечтался, Иван Петрович! Леса ему, бригаду… А в рот тебе не плюнуть жеваной морковкой? Тут поди, как и во все времена, все уже давно поделено, где чья делянка, где чьи сплавщики. В Москве, как и в любом русском городе, по большей части деревянном, лес – выгодное дело, особенно после большого пожара. А может, потому и горят города часто? Нет, вряд ли здесь с лесом выйдет – слишком уж мало времени, да и конкурентов, поди, полно… А все ж, при хорошем раскладе, можно и попробовать, чем черт не шутит! Елизара поподробнее выспросить… если тот, конечно, расскажет. Ладно…
Запахнув поплотней полушубок, Иван спустился к Неглинной, откуда, чуть пройдя берегом, повернул направо, а Занеглименье, поискал глазами знакомую избенку. Вот и корчма, вот частокол, а дальше, за углом, покосившиеся воротца и крытая соломой изба, утопавшая в снегу почти до самой крыши.
Обстучав сапоги от налипшего снега, Иван тронул дверь:
– Эй, есть тут кто?
Никакого ответа. Но в избе явно кто-то был – из волоковых окошек тянуло дымом.
Не дожидаясь больше, Раничев отворил дверь и, пригнувшись, вошел в избу. Сразу же пахнуло дымом и кислым запахом варева. В полутьме – маленькая сальная свечка и волоковые оконца давали не очень-то много света – Иван еле разглядел иконку в красном углу, снял шапку и, размашисто перекрестившись, громко поздоровался:
– Да спасет вас Господь, хозяева!
На широкой лавке, за печкой, натужно закашлял старик. Иван подошел ближе:
– Ты ли, Тимофей Ипатыч?
Старик – сморщенный, желтый, с трясущейся бородой прищурив глаза, уставился на гостя. Уста его тронула вдруг улыбка:
– Никак Иване?!
– Он самый! Что, не чаял свидеться?
– Иване! Иване… Дай хоть обниму…
Встав с лавки, старик шаркающей походкой подошел ближе к Раничеву и обняв, расцеловал в обе щеки.
– А где все-то? – Иван осмотрел пустую избу. – На торгу, что ли?
– А, ты про наших, – усмехнулся Ипатыч. – Ребята – Иванко с Анфиской – с утра еще к реке пошли, за лозняком да за липою, скоро ужо и возвернуться должны.
– А Селуян, Авдотий? Поди, по-прежнему скоморошничают.
– В Новугород подались, – махнул рукою старик. – До Рождественского поста еще ушли. Ефима Гудка на торгу встретили – он их и сманил, новгородцы, сказывал, скоморохов любят.
– Ефим! – улыбнулся Иван. – Слава Богу, хоть жив, старый дружище. Как он?
– Да ничего, вроде даже и заматерел малость, видать, и вправду новгородское житье вольготное.
– А ты значит, все гуслями да гудками перебиваешься? – Раничев взял в руки лежавшую на столе основу стрельчатых гуслей. – Как дела-то идут, удачно?
Ипатыч покачал головой. Растрепанная борода его отбрасывала на стену смешную кудлатую тень.
– Какое там! – Старик махнул рукой. – Нынче прожить бы только, совсем здоровья не стало, видать, скоро помирать.
– Помереть всегда успеешь, – резонно возразил Иван. – Так, говоришь, ушли Селуян с Авдотием?
– Ушли, ушли… Хоть Иванко, молодец, помогает, многое уже может отроче, да вот защита какая… Почитай три раза за зиму тати в избу ломились, хорошо живота не лишили – откупилися, – посетовал дед. – Ране-то побаивались, как же, здоровенные мужики в доме, один Авдотий чего стоил – подковы запросто разгибал!
– Да уж, – кивнул Раничев. – Не зря Клешнею прозвали. А теперь, значит, прознали, что ты тут в бобылях… Эх, знать бы, когда наведаются… ужо, прищучил бы! – Он стукнул кулаком по столу. – Чай, не Мефодия-старца людишки?
– Нет. – Ипатыч покачал головой. – С Мефодием-то мы б договорились, чай, не первый год друг друга знаем. Чужие приходят – по всей Москве одни шайки, уж не только ночью, но и днем страшно на улицу выйти.
– Ну, не только в Москве этак, – Иван с улыбкой смотрел, как, поставив на стол варево, дед Ипатыч нарезает ножом краюшку хлеба. Кроме щей да каши с конопляным маслом нашлась и бражка.
– Испей-ко, Иване, – подмигнул дед. – Самолично из сушеной черники делал.
Бражка и в самом деле оказалась приятной, прохладненькой и чуть кисловатой на вкус. Пока обедали, явились ребята – Иванко с Анфиской. Иванко – сероглазый, светленький, за зиму сильно вытянулся и, казалось, еще больше похудел. Однако глаза блестели весело – увидев гостя, бросился с порога на шею, видно рад был. Анфиска – пухлощекая девчонка с курносым, горделиво задранным кверху носом – тоже улыбнулась, даже промычала что-то. Раничев незаметно вздохнул, вспомнив, по чьему приказу несчастной девушке был отрезан язык. Пока Анфиска мыла посуду, отвел в угол отрока.
– Боярыня Руфина не беспокоит ли?
– Нет, – оглянувшись на девушку, шепотом ответил тот. – Да и вообще, попробовала б! Чай, красного петуха можно и в боярские хоромы пустить. Горят не хуже простых избенок!
Иванко твердо сжал губы, он сильно повзрослел и уже больше не походил на занудливого отличника, как раньше, и видно было – в случае чего, угрозу свою выполнит.
– Да и чего ей здесь рыскать-то, боярыне? – смахнув челку со лба, усмехнулся отрок. – Чай, красивых скоморохов боле нету на торге.
– Ла-адно, – засмеялся Иван. – Чую, в чей огород камень… Так она здесь, на Москве, Руфина?
– Здесь. Видал как-то, пронеслась в санях. Кони резвые.
– Еще бы…
Раничев задумался. Боярыня Руфина – красивая белокожая чертовка с колдовскими глазами – была из той группы влиятельных переселенцев-литвинов, что пользовались благоволением самого великого князя и благоволением этим без всякого стеснения пользовались. Именно Руфина использовала Раничева в качестве шпиона, отправив с поручением в Киев – один из крупнейших городов Великого княжества Литовского. Встретившись в Киеве с резидентом – хозяином постоялого двора Селивоном Натыкой – Иван так до конца и не разобрался, на кого же шпионила Руфина – на литовского князя Витовта, короля Польши Ягайло, или – на Тевтонский орден? Скорее всего – на всех понемногу. Опасную игру вела боярыня – может, та опасность ее и привлекала? Мужа своего сгубила – теперь, поди, завидная вдовица. Молода, красива, богата! И опасна, как гремучая змея… Но, похоже, делать нечего – придется использовать ее в своих целях, как говорится, не корысти ради, а токмо волею Олега Ивановича, великого рязанского князя… Жаль, конечно, скоморохов нет, ребята были надежные. Правда, с Руфиной не помогли б и они. Тут уж сам, только сам… Напрасно, видно, в прошлый-то раз, как уезжал из Москвы, подкинул письмишко людишкам князя Василия, а в письмишке том – о Руфине, дескать, не от Витовта ли на Москву послана? Зол тогда был Иван на боярыню – и за то, что самого подставила, и за язык Анфискин вырванный… Может, и затерялось письмишко, а может, и дошло до Василия… Так что с Руфиной глаз да глаз нужен. Да и с татями бы ночными разобраться – с чего б это они на старика наезжают? Ой, не верится, что обошлось здесь без воровского старца Мефодия. Как его парня-то звали? Того, кругломордого… Федька Коржак. Он-то уж по жизни за все должен, с ним и переговорить, от старца тайно.
– А что, отроче, знакомца своего старого Федьку не встречал ли намедни?
– Коржака, что ли? – скривился Иванко. – Встречал, как же! Третьего дня Коржак на торжище шастал, простаков искал в кости сыграть.
– Так он чего, по костям теперь шерудит, выходит? – удивился Иван.
– Да какое там по костям, – отрок презрительно усмехнулся. – Мозгов у него на то не хватит. Так, зазывалой у косточников, а по ночам по-старому – с кистенем.
– Зазывалой, значит…
Раничев потянулся, поблагодарил хозяев за хлеб-соль, шутливо ткнул кулаком Иванку, шепнул, наклонившись:
– Спишь, небось, с Анфиской-то, а?
– Что ты, что ты, – тут же покраснел отрок. – Ипатыч покуда не разрешает, говорит – рано.
– Ну раз говорит, так и впрямь рано, – кивнул, вставая, Иван. – Денька через два загляну. Увидишь Федьку – шепни.
Простившись, Раничев вышел на улицу. Уже смеркалось, и припозднившееся прохожие старались побыстрее скрыться в ощетинившихся частоколами усадьбах. Иван тоже прибавил шагу – не очень-то хотелось рисковать понапрасну жизнью, передвигаясь по городским улицам в темное время. Молодого татя Федьку Коржака можно будет разыскать и позже, сейчас же надобно поспешать обратно на Чертолье, в прижимистый дом рыжего Елизара. Интересно, как там дьяки с Лукьяном? Дьяки… дьяки, подьячие – писцы да чиновники, крапивное семя… Что у великого князя Василия собственной канцелярии нет? Есть, поди, как и у Киприана. Интересно, где народец похлипче? Навряд ли у Киприана, тот все ж таки митрополит – лицо духовное. А вот у князя может и случится какой-нибудь нужный человечек, не может такого быть, чтоб не было, надобно только его отыскать, вычислить, а там и подсадить на крючок, с гордостью доложив рязанскому князю. И получить за то серебришка изрядно да землицу… Тьфу! Чем приходится заниматься! Однако ж ради Евдокси, ради их общей судьбы еще и не то перетерпеть можно, наступив на горло собственной песне.
На следующий день, ближе к вечеру, получив от Раничева несколько серебряных московских денег, Софроний и Авраамка с Лукьяном отправились в княжескую канцелярию – разузнать насчет богоспасаемых книжиц, заодно и пригласить в ближайшую корчму кого-нибудь из падких на халявную выпивку дьяков. Не может же быть, чтобы не нашлось таких! Искать только лучше надо. Так Иван своих и напутствовал; сам же отправился на торговую площадь, что располагалась у самых стен Кремля. Хоть денек и выдался ветреный, снежный, да после полудня распогодилось, ветер утих, и сквозь разрывы туч показались лазурные заплатки неба. Пока дошел до рынка, Раничев совсем упарился, хоть вроде не так-то и далеко было. Расстегнув полушубок, выставил на всеобщее обозрение узорчатый дорогой пояс да серебряные пуговицы кафтана. Справа на поясе висел кожаный кошель, слева – большой нож, размерами напоминавший римский меч, вещь в Москве (и не только) весьма небесполезная, особенно в вечернее время, ночью же по городу лучше было вообще не ходить – изрядно шалили тати. Рукоять ножа была украшена затейливой резьбою. Кафтан этот и пояс – вещи весьма недешевые – Иван приобрел еще вчера здесь же, на торгу, так сказать – для представительства, ибо в эти времена одежда значила многое, а Раничев собирался выдавать себя за человека ну если и не очень знатного, то, по крайней мере, – не бедного. По одежке встречали.
Выбрав ряды с дорогим сукном и оружием, Иван стал неторопливо прохаживаться вдоль, время от времени бросая быстрые взгляды на ворота Кремля и отмахиваясь от надоедливых сбитенщиков и пирожечников. Не за пирогами пришел, и не за сбитнем, да и не за бархатом, тафтой, аксамитом, и уж даже не за мечами, кольчугами, саблями – совсем по другому делу. Так вот и прохаживался меж покупателей, иногда останавливаясь и прислушиваясь к торгу, словно бы выжидал чего-то. Вот из распахнутых ворот вынесся крытый черный возок на широких полозьях, запряженный четверкой вороных. Впереди, на быстрых конях, неслись бирючи в темно-красных кафтанах и белых, подбитых бобровым мехом епанчах.
– Киприан-владыко, – взглянув на возок, перекрестился оружейник, кивнул приятелю. – Эвон, поехал куда-то.
– В Данилову обитель, верно, – закивал тот. Иван проводил возок глазами, до тех пор пока тот, подняв на повороте солнечно-белую снежную пыль, совсем не скрылся из виду.
С той же стороны, от бедняцких избенок Замоскворечья, через Москву-реку к Кремлю проскакал небольшой отряд всадников в тегилеях, с прицепленными к поясам саблями и копьями в руках.
– Дворяне княжьи, – прокомментировали оружейники. – Что-то давненько никто не захаживал, видно поиздержались, або князь не изжаловал. Этак и дальше пойдет – в пору и разориться.
– Ништо, друже, – махнул рукой подошедший суконник в длинной, крытой узорчатой тафтою шубейке. – Всяко скоро какая-нибудь война будет, вот и раскупят товарец ваш дворяне да дети боярские.
– Война, говоришь? С Витовтом, что ль?
– Може, и с ним, а еще слыхал – собирается князь рать послать в Заволочье да в ростовские земли.
– В Заволочье? Это ж снова с Новгородом ратиться? Лучше б тогда с Витовтом, мало ль литвинов на княжью службу перебежало?
Услыхав про литвинов, Раничев навострил уши. Жаль вот, разговор утих. Что ж… Пожав плечами, Иван подошел к рядку и щелкнул пальцем байдану.
– Возьми, боярин. – Торговец оружейным товаром широко улыбнулся. – Не пожалеешь. Баска байданица-то!
– Баска-то баска. – Взяв доспех в руки, Раничев полюбовался игрой солнечных зайчиков на плоских блестящих кольцах. – Да мне б лучше бахтерец, чай, надежнее.
– А эвон, смотри! – купец быстренько подхватил на руки железную куртку из продолговатых, несколько перекрывающих друг друга пластинок, скрепленных кольцами. – Изрядный доспешец!
– Да мне б чтоб пластины пошире, да потолще… да и покрасивше б!
– Покрасивше? Да с пластинами широкими? – Торговец усмехнулся. – Тогда колонтарь бери, от стрел бережет знатно.
Раничев лишь усмехнулся. Колонтарь – гибрид пластинчатого доспеха и кольчуги – берег вовсе не от всякой стрелы. Да и вообще, Иван бы хотел сплошной латный панцирь – кирасу, только вот, похоже, не делали таких в Москве, да и привозных что-то видно не было. А если б и нашлась, можно было б попросить купцов поискать «с перламутровыми пуговицами» или «такую же, но без крыльев». Вовсе не за панцирем пришел на торжище Раничев – за информацией. Кто как не доспешники да не суконники (люди, с беднотой дела не имеющие по определению) могли б порассказать о кремлевских боярах, дворянах да детях боярских? Хватит присматриваться, давно пора вызвать хоть кого-нибудь на разговор, чай, и стемнеет скоро.
– А шеломов с личинами нет?
1 2 3 4 5 6