Отрока из-за стола – словно волной смыло.
Сквозь редкие облака пробивалось неяркое солнце, освещая верфь, покачивающиеся на воде корабли и серые стены обители. Частокол, ворота с украшенными крестами деревянными луковками, избы-кельи да небольшая церковь с колоколенкой – вот и весь монастырь Михаила Архангела. Подле монастыря, ближе к лесу, табором встали ушкуйники, многие не одни – с женами да ребятами. Кто ловил в реке рыбу, а кто уже и уху варил, вполголоса напевая протяжные поморские песни. Пелось в них о Белом море – Гандвик – да о бесстрашных мореходах, что не боятся ни льдов, ни волн, ни ветра. Вечерело – готовились ко сну. Некоторые – в трюмах или на палубе, а большинство – на берегу, в шалашах, подстелив под себя здесь же нарубленный лапник. Не жарко было, да и не сказать, чтоб холодно – май все-таки, да и сухо, слава Господу, не дождило пока. Все бы хорошо, кабы не комары да гнус окаянный, многие, правда, уже с ним свыклись, впрочем, далеко не все.
В дальнем шалаше, что у самого леса, ворочался молодой парень, наглый, упитанный, краснорожий. Приятели его, с кем в пути сошелся, тоже в шалаше спали, квасу неисполненного нахлебавшись. Погибельным еще тот квас называли – мутный, перегнан плохо, а уж запах – хоть нос затыкай, что некоторые и делали, когда пили. Ну, чего уж достали – то и употребили, не пропадать же зазря добру. Теперь храпели все, кроме этого молодого красномордого парня. Тот поворочался немного, потолкал упившихся – спят ли? – потом осторожно выбрался из шалаша. Отломил от дерева ветку – комаров отгонять да неспешной походкой направился к реке. Вернее, к обители.
– Мир вам, отцы, – поклонился монахам, несущим воду в большой деревянной кадке. – Не подсобить ли?
– Спаси тя Господи, добрый человек. Уж мы и сами управимся.
– А не скажете, где найти конопатчика Игната?
– На верфях, где ж еще-то? – Монахи переглянулись. – Стой, добрый человек. Тебя ж так просто туда не пустят. Этот Игнат тебе кто?
– Да дядька.
– Там Савва у ворот сторожит. Скажешь, что от чернеца Феодора. Да осторожен будь, пока идешь.
– А что такое?
– Медведица подраненная вкруговерть ходит. Кабы не вышло чего.
– Благодарствую, Божий человек!
Еще раз поклонившись монахам, красномордый оглянулся по сторонам и деловито зашагал к верфи, недоверчиво ухмыляясь своему везению. Ишь, как ловко все получилось! Прав был ганзейский староста Якоб: «Чаще улыбайся да кланяйся, спина от того не скрючится, а люди уважению рады».
– Кто тут Савва-сторож? Чернец Феодор кланялся… Не, когда зайдет, не сказывал. А мне б дядьку своего повидать, Игната, конопатчик он тут. Куда, говоришь? Прямо, потом вправо… А, вон к тому большому кораблю, вижу! Не, медведицы не слыхал. Храни тя Господи, господине Савва!
Трехмачтовая северная – с дополнительным корпусом – «шубой» – каравелла «Святая София», под новгородским, с золотыми медведями, флагом, гордо покачивалась у временного, недавно сколоченного из сосновых досок, причала. Вдоль всего корпуса корабля тянулась полоса затейливой резьбы, покрытой позолотой. Высокие, пахнущие смолой надстройки на корме и носу, казалось, закрывали небо. Туда же, к небу, рвался такелаж по составным мачтам с прямыми, а на гроте и бизани – и косыми – парусами. Вообще, «Святая София» производила впечатление мощного и быстроходного судна. На палубе, средь грозно торчащих пушек, не утихала работа. Стучали деревянные молотки, остро пахло дегтем, смолой, парусиной.
– Бог в помощь, работнички! Кваску не хотите ли?
– Угости, коль не жаль.
Возившийся с вантами мужик тут же спустился по сходням. Поблагодарив кивком, взял предложенную баклажку, испил.
– Ох, и ядрен квасок-то! Ну, чисто брага. Однако благодарствую. Конопатчик Игнат? Сейчас позову. Эй, Игнат! Игнате!
Конопатчик оказался худым жилистым мужиком лет сорока на вид, с небольшой рыжеватой бородкой, висловатым носом и злым узким лицом. Сойдя по сходням, он неприветливо уставился на краснорожего.
– Господин Якоб Шенхаузен поклон передавал, – тихо сказал тот.
– Тесс! – приложив палец к губам, зашипел конопатчик. Оглянулся воровато. – Туда иди, за верфь, к лесу. Жди, там и поговорим.
Ждать пришлось долго. Красномордый хотел уж было плюнуть на все, да вот как раз и объявился Игнат. Поглядел хмуро, что за дела, мол?
– Олелька я, Олелька Гнус. А вот и от господина Якоба весть. – Олелька вытащил из-за пазухи обломок монеты. Точно такой же с ухмылкой достал Игнат. Приложили – сошлось. Внимательно выслушав посланца, Игнат недовольно скривился – уж больно не хотелось ему плыть с кем ни попадя в далекие полуночные страны. Впрочем, и на верфи в здешней тму-таракани тоже давненько уже опротивело. Так, может, оно и к лучшему, новое поручение Ганзы?
– Слушай теперь меня, паря, – убрав обломок монеты, значительно произнес Игнат. – Завтра, как по кораблям определять будут, попросишься на коч к Ивану Фомину, то знакомец мой. Коч неприметный, да добротный, во льдах плыть может. Называется «Семгин Глаз», не перепутаешь. Главное нам пока сейчас с тобой – в доверие втереться, а уж потом… потом видно будет. С собой чего дал Якоб?
– Вот.
Олелька Гнус снял пояс и, распоров шов, вытащил небольшой мешочек.
– Яд?
– Он самый. – Олелька скривился и вдруг замер: – Кажись, крадется кто?
Конопатчик прислушался. Некрасивое лицо его исказилось гримасой.
– То медведица. Слышишь, рычит? Бежим, брат.
Нечистая парочка опрометью бросилась обратно к верфи. И вовремя! Огромный рычащий зверь выбрался из лесу и, припадая на переднюю лапу, проворно помчался за ними.
– Ой, батюшки, страсти Господни! – перекрестился на бегу конопатчик и прибавил ходу.
Вот их-то, бегущих, – и медведя – заметил издалека, а вернее сначала услышал возвращающийся с аркебузой и припасами Ваня. Как услыхал рычание – долго не думал – скинул тяжелую аркебузу да бросился заряжать, дело непростое – успеть бы! Упер ружье прикладом в землю – эх, не достать… Вот, кажется, Рядом пень подходящий. Ага. Вот пороховница, мелкий, ровно пыль, порох. Хорошо, не отсырел, не слежался. Аккуратненько высыпать. Сверху пыж. Прибить шомполом. Теперь пулю. Черт, не лезет, прости, Господи! А так? Ага… Посильнее. Есть! Теперь поднимем ружьишко – ох, и тяжело же! А об пень и упереть! Где ж затравочный порох? Вот, кажется. Да. Он и есть. На полочку его… А где фитиль? Неужели, забыл? Нет, вот он, уже вставлен. Теперь огниво. Кресало, ветошь. Рраз!
А медведь все ближе! Та самая, раненная в лапу медведица, о которой все говорили.
Два! Ну, загорайся! Загорайся же. Ага, есть огонь. Ой, и зверюга! А как быстро скачет, что твоя лошадь. Вжечь фитиль… Ну, помоги, Господи.
Разъяренный зверь приближался, бежал прямо на Ваню – к нему как раз и вела неприметная тропка. Несущиеся впереди, обезумевшие от страха люди – конопатчик с верфи и незнакомый краснолицый парень – наконец догадались разделиться. Конопатчик резко свернул влево, к реке, а краснолицый – как раз на ту тропку.
Ваня тщательно прицелился. А вдруг… Вот уже ясно видна оскаленная пасть зверя…
Вдруг – осечка? Так ведь часто бывает. Упал, споткнувшись, краснолицый парень, повезло – скатился в овраг. А зверь попер прямо на Ваню. Вот он, ужасный рык, смрадное дыхание – уже здесь, рядом. Если промахнешься – разорвет зверь. Впрочем, бежать уже поздно. Ну, с Богом!
Мысленно перекрестившись, Ваня потянул спусковую скобу. Тлеющий конец фитиля уперся в затравочную полку. Вспыхнул порох…
Бабах!!!
Столб пламени и дыма с грохотом вырвался из ствола аркебузы, и тяжелая пуля разнесла разъяренному зверю голову. Полетели вокруг кровавые ошметки, остро запахло пороховым дымом и гарью. Сраженная Ваней медведица пронеслась по инерции еще немного и тяжело упала на землю в двух шагах от пня. Отброшенный отдачей далеко в сторону Ваня этого не видел. Он плакал. Потрясенный, выбрался из оврага Олелька Гнус и, не обращая внимания на убитого медведя и плачущего отрока, пошатываясь, побрел прочь. На выстрел уже неслись люди…
– Ну что ты, Ваня, не плачь, – гладя по голове, утешал отрока Олег Иваныч. – Ты ж у нас молодец, ишь, какого зверища завалил! Шкуру мы обязательно тятеньке отправим, Епифану Власьевичу, пущай порадуется. Ну, не реви, не реви… Лучше скажи хоть что-нибудь.
– Дядя Олег, плечо болит сильно.
– Плечо? Ну-ка, покажи… Да… Синяк изрядный. Хорошо, ключицу не сломало. Поможешь отроку, Геронтий?
– Поможем, не сомневайся, Олег Иваныч. Ну-ко, показывай плечо, чудо… Да не бойся, руку не отрежем…
За всей суматохой внимательно наблюдал спрятавшийся за кустами рябины конопатчик Игнат. Посмотрел, как выбрался из оврага Олелька, как увели под руки плачущего мальчишку. После и сам пошел к верфи, Пожал плечами, прошептал про себя что-то – поди разбери, то ли Господа благодарил, то ли ругался.
Следующий день выдался солнечным, светлым. Голубело небо, серебрилась чуть тронутая рябью река, в обители благостно звонил колокол. Верилось в такой день – все хорошо впереди будет, дойдут, доберутся в дальние земли и вернутся обратно в Новгород с богатством и честью.
Вдоль берега выстроились в ряд корабли: двенадцать каравелл и двадцать северных лодей – кочей. Подле каждого – шкипер с командою, тут же и старосты, охочих людей к судам приписывали, всего ушкуйников около трех тысяч человек набралось – целый го-Род! Олег Иваныч смотрел на суда, на собравшихся на берегу людей – сердце пело, и мысли нехорошие, муторные, сомнения разные куда-то прочь убегали. Неужто с таким флотом да с полуночными морями не сладим? Сладим! Обязательно сладим, ишь, корабли-то! Да и народ радостен.
А народ по-разному шел: к каким кораблям – хоть отбавляй желающих, а к каким и нет почти никого. Коч «Семгин Глаз» к последним относился. Неприметный серенький парус – дерюжка старая. Шкипер, Иван Фомин, из местных поморов мужик, роста среднего, оплывший, вид имел неопрятный – борода неровная, волос жирный, ладони потные, да еще и сплевывал все время, неприятный человек. Да и характер тот еще: кто от него зависел в чем – гноил, на чем свет стоит, а перед старостами да воеводами – лебезил, угодничал. Потому и не любили его местные, хоть и считался Иван опытным кормщиком. Стоял он сейчас, небрежно поставив ногу на сходни – охочих людей не очень хотел принимать – потом дели на всех прибыль какую, – но ждал, что поделать, да поплевывал в воду.
– «Семгин Глаз» – этот, что ли?
Шкипер встрепенулся, неласково взглянув на незнакомого красномордого парня с отвисшей нижней губой.
– Ну, этот. А тебе что за дело?
– Староста послал. Говорит, тебе человек нужен. Фомин неприязненно оглядел парня:
– Мне зуек нужен, юнга. Староват ты для того дела, паря, так что лучше проваливай. – Шкипер отвернулся.
– А Игнат, конопатчик, сказывал, возьмешь, – зло бросил несостоявшийся юнга.
– Игнат? – Корабельщик обернулся к кочу, свистнул, нарушая все приметы – вообще-то ни свистеть на судне, ни плевать в воду не полагалось, но, похоже, ему на приметы начхать было.
– А, пришел, господине Олелька Гнус. – На палубе показался конопатчик Игнат. – Давно жду. Заходи давай, чего встал? – Он строго посмотрел на кормщика. Тот пожал плечами и подвинулся, освобождая сходни.
Вслед за Игнатом Олелька прошел по скользкой от разлитого кем-то жира палубе и спустился в носовой трюм, темный, но неожиданно чистый и сухой.
– Тут твое место будет. – Конопатчик кивнул на узкий длинный сундук, в ряду прочих таких же стоявший у левого борта. – Зелье ядовитое давай, спрячу, авось пригодится.
Олелька сунул руку за пазуху и вдруг побледнел.
– Выронил, кажись, зелье-то вчера, в овраге. Сейчас сбегаю, быстро.
Ничего не сказал на это Игнат, только презрительно сплюнул да про себя выругался: вот ведь удружил герр Якоб с помощничком.
Олег Иваныч с Гришей стояли на высокой корме «Святой Софии», смотрели, как матросы загружают в трюм бочки с водой и порохом. Вокруг открывался великолепный вид на Двину с поросшими лесом берегами, на монастырь. Высокая маковка церкви словно лучилась солнцем. Оставив Гришу присматривать за погрузкой, Олег Иваныч – в высоких ботфортах, в камзоле из желтой кожи, с привешенной к наборному поясу шпагой – прошел в кормовую каюту, к Софье. Та разбирала личные вещи. Уже успела застелить волчьими шкурами лавки и теперь раскладывала воинские припасы: арбалет со стрелами и воротом, пару узких мечей, аркебузу с припасами. Вот припасов-то этих как раз и не хватало.
– Пороховницы где, милый?
– Как где? Тут должны быть. Впрочем…
Олег Иваныч выбежал на палубу:
– Гриша, Ваньку где сыскать?
– А чего его искать? – удивился Гришаня. – Вон он, по вантам лазит. Только за ним и смотрю – как бы с нами не увязался. Эй, Ваныпа!
Гриша заливисто свистнул.
– Звал, дяденька Олег? – подбежал к Олегу Иванычу Ваня, русоволосый, светлоглазый, в простой пестротканой рубахе с расстегнутым воротом. Раскрасневшийся, довольный – гляди-ка, быстро плечо прошло, ну, за то Геронтия благодарить надо.
– Ты куда пороховницы дел, отрок? – нарочито хмуро поинтересовался Олег Иваныч. – Иди, ищи.
– Пороховницы? – переспросил Ваня. – А наверное, там вчера оставил, у пня. Сейчас сбегаю. Я быстро.
– Беги, беги… Флаг тебе в руки. – Олег Иваныч проводил отрока взглядом и отдал приказ готовиться к отплытию.
– Что ты, Иваныч, на отрока взъелся? – обернулся к нему Гришаня. – Нешто пороховниц у тебя мало?
Олег Иваныч лишь усмехнулся:
– Ты, Гриша, глаза его видел, какими он на каравеллу смотрел?
– Ну, видел.
– Так пусть лучше бежит, ищет. А мы тем временем отчалим, все лишних слез да уговоров меньше.
– Мудр ты, Олег Иваныч, чисто змей, что в саду райском Еву яблоком соблазнил, – покачал головой Гриша и посмотрел на старого друга вроде как осуждающе.
Олег Иваныч хлопнул его по плечу, расхохотался и велел сниматься с якоря. У самого тоже на душе кошки скребли. Жаль было вот так вот поступать с Ваней, да уж лучше так, чем слезы детские видеть – вот уж чего не терпел Олег Иваныч, так что пусть уж лучше обижается потом Ваня.
Засвистела боцманская дудка, забегали по палубе матросы. Выбрали якорь, и, подняв на гроте косой парус, «Святая София» медленно отошла от берега, огромная, красивая, мощная.
Вслед за флагманским судном по очереди следовали остальные. Сперва каравеллы, потом кочи. Лишь шкипер «Семгина Глаза» мешкал, все ждал чего-то, время от времени бросая злобные взгляды в сторону леса.
Осмотрев пару заросших кустами оврагов, Олелька Гнус не обнаружил там ничего – даже следов падения, да и рядом не было ни тропы, ни пня, ни запекшейся медвежьей крови – ну, про это Олелька уж после сообразил, стал тропку искать. Нашел-таки, пошел прямо, ага – вот и пень, вон, слева, овраг, а… Интересно, кто это там лазит? Неужели – опять медведь? Затаился Олелька, нож из-за пояса вытащил. Затрещали окружавшие овраг кусты, раздвинулись…
Олелька напрягся, из оврага, крепко прижимая что-то к груди, выбрался русоволосый отрок и бегом бросился к реке.
Проводив его взглядом, Олелька Гнус сунул ножик обратно и спустился в овраг. Ничего не найдя, плюнул, выругался да поплелся обратно. Неужто пацан что нашел? Эх, надо было его ножичком… да хорошая мысль, как всегда, опосля приходит.
Олелька выругал себя за нерасторопность и чуть не споткнулся, увидев, как из-за холма в излучине реки показались высокие мачты «Святой Софии». Олелька прибавил шагу.
Те же мачты увидел на бегу и Ваня. Вначале не поверил глазам, затем остановился, глотая слезы.
– Как же так? Как же… Даже не простились.
Далеко по берегам разносил ветер команды. Выходя на середину реки, корабли поднимали паруса и, гордо развернувшись, таяли в синей дрожащей дымке.
Всхлипывая, Ваня понуро плелся вдоль берега, вытирая нос рукавом. Под рубахой, холодя кожу, позвякивали два медных рожка с порохом. Еще там был и какой-то мешочек, тоже, видимо, с порохом, только более тонкого помола.
«Эх, – думал Ваня. – Надо было б не мельтешить на мачтах, а сразу прятаться в трюм. Выждать пару дней – потом объявиться, уже в море. Не выгнали б. На первое время сухарей бы хватило, зря сушил, что ли. Или лучше не на „Святой Софии", а на каком-нибудь маленьком корабле спрятаться. Даже можно было б и не прятаться, а зуйком наняться, а уж дотом…»
– Эй, долго там будешь ковылять?
Ваня вздрогнул, увидев перед собой здоровенного чернобородого мужика в рыбацких бахилах, и непонимающе уставился на него.
– Чего зенки вылупил, не тебя ль на «Семгин Глаз» зуйком взяли?
– А…
– Варежку закрой и быстро дуй на коч. Заждались уж тебя там.
Ваня хотел было возразить, но вдруг осекся и, не говоря больше ни слова, побежал к неприметному кочу, последнему из судов, болтающемуся у причала.
– Вы «Семгин Глаз»?
– А тебе что за дело? – сплюнул сквозь зубы неприятного вида мужик с косо подстриженной бородой.
1 2 3 4 5 6