А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Ревность Тринити улетучилась при этих искренних и сердечных словах.
— Мне жаль, что она причинила вам боль, Джек. Вы сильно страдали все прошедшие с того времени месяцы?
— Вряд ли можно сказать, что я страдал. Скорее был разочарован. И сбит с толку. И принял твердое решение не повторять ошибку.
Тринити нахмурилась:
— Что верно, то верно. Вы до безумия аналитичны.
— Точно. — Глаза у Джека снова заблестели. — И поскольку это нами доказано, не вернуться ли нам к проблеме обучения вас ведению дел на ранчо?
— Мне очень хотелось бы прочитать дневники дедушки, особенно первую тетрадь, в которой он рассказывает о тех шпорах, историю которых поведал нам сегодня Клэнси за обедом.
— А почему вы думаете, что есть дневник именно того времени?
— Простите, но вы же сами говорили…
— Да, и я предполагал, что вы уже прочли тетради, которые я просматривал в библиотеке. Но я не обнаружил тетрадь тех времен, когда Эйб служил старшим рабочим на ранчо Краунов. Я просто подумал, что ее не существует, но, судя по вашим словам, она есть.
— Она существует или по крайней мере существовала. — Тринити вернулась в спальню и взяла большую конторскую книгу, в которую вкладывала письма деда одно за другим начиная с того времени, когда была еще маленькой девочкой. Быстро перелистав страницы, она остановилась на том письме, которое дед написал ей перед тем, как она уехала в Европу с Портерами. — Вот смотрите. Он пишет, что готовит мне сюрприз. Придумал спрятать здесь на ранчо брошку, чтобы я сама ее отыскала в свой следующий приезд и тогда взяла бы ее себе.
Тринити грустно улыбнулась:
— Он постоянно совершал такие поступки. Старался заманить меня сюда. Разжечь во мне интерес к «Шпоре».
По правде говоря, я-то знала, что он так или иначе отдаст мне эту брошь. Она принадлежала моей бабушке и хранилась в нашей семье четыре поколения. Кому же еще следовало ее отдать?
— Очаровательная история, — произнес Джек. — Но какое отношение она имеет к дневнику?
— Ох, извините! — спохватилась Тринити. — Прочтите вот здесь. Он обещает положить брошь и некоторые другие ценные вещи в крепкий ящичек и потом спрятать.
Видите? Одной из таких ценностей была первая тетрадь дневника. Он больше всего хотел, чтобы я прочитала именно ее и поняла, как он любит это ранчо.
— Значит, тетрадка где-то здесь?
Джек спросил об этом так горячо, что Тринити стало весело.
— Если она отсутствует в кабинете, значит, да. Когда я узнала о дедушкиной смерти и о подробностях его финансового положения, особенно о закладной, мне пришло в голову, что он отказался от этой игры в прятки и продал брошь, чтобы спасти «Шпору». Но может, он этого и не сделал. Хотя это странно. Брошь достаточно дорогая. Цена ее не выше закладной, но она украшена бриллиантами и…
Тринити вдруг замолчала, завороженная блеском его изумрудных глаз.
— Вы хотели бы, чтобы я нашла для вас этот клад, Джек? — спросила она после долгой паузы.
Джек покраснел, но кивнул.
— Я очень хотел бы, чтобы он попал мне в руки. Я имею в виду дневник, — поспешил он добавить, — а не брошь. Я ничуть не претендую…
— Отлично, — перебила Тринити, довольная его смущением. — Мы с девочками начнем охоту за кладом завтра же, не оставим необследованными ни одну доску в полу, ни один кирпичик. Если повезет, мы найдем его еще до вашего возвращения из приюта.
— Ну хорошо, тогда… — Он явно не решался о чем-то попросить и, потрогав стопку писем Эйба, сказал:
— Это замечательно.
— Вы не хотели бы взять их и прочесть?
— Что? О да, со временем. — Джек начал осторожно переворачивать страницы книги с вложенными между ними исписанными листками. — Вы поступили прекрасно, сохранив письма так бережно. И даже сделали к ним аннотации.
Настал черед Тринити краснеть.
— Это глупая привычка, которую я усвоила с тех пор, как стала получать письма от отца. Каждый раз писала внизу на странице конторской книги, о чем письмо, где находится отец и что он там видел. Для меня это был как бы способ приблизить его к себе.
Заметив сочувствие в его зеленых глазах, Тринити негромко рассмеялась и показала на карты, разложенные на полу.
— Вот видите, как родилась моя тоска по дальним странам. Полагаю, это еще одно доказательство в пользу вашей теории о моем духовном родстве с Эрикой, вопреки моим неизменным протестам.
Джек выпятил губы и медленно наклонил голову.
— Полагаю.
— Завтра вам предстоит долгая поездка верхом, — напомнила Тринити. — А в постели вашей младшей сестры находится безволосое существо, которое надо удалить без промедления. Но сначала… — Тринити облизала губы и предложила еле слышно:
— Не поцелуете ли вы меня на сон грядущий? Если приют отвергнет ваше предложение, порадуемся практике. А если они его примут, это будет наш последний поцелуй.
Секунду он молча смотрел на нее, потом прижался губами к ее губам — нежно и бережно, без малейшего намека на вожделение, свойственного их прежним поцелуям.
— Спите спокойно, Тринити. Я вернусь до наступления темноты, и, надеюсь, с добрыми новостями. Или по меньшей мере с новостями разумными.
Тринити еще долго смотрела на дверь после того, как Джек исчез, затворив ее за собой.
— Если не добрые новости, то новости разумные, — пробормотала она, понимая, что Джек прав: как бы они ни были привлекательны друг для друга, любое иное решение опекунов, за исключением положительного, нанесет удар как их партнерству, так и их дружеским отношениям.
Глава 8
Джек отправился в двухчасовую поездку в «Дельта-Вэлли» в хорошем настроении, уверенный, что оставляет сестер в добрых руках. Джейни встала на заре и помогала Элене кормить мелкую живность. Мэри еще спала, и лицо у нее было безмятежным, когда Джек просунул голову в дверь ее комнаты, чтобы взглянуть на девочку перед отъездом. А Тринити предстояло провести весь день в поисках спрятанного дедом ящика.
Даже Луиза казалась счастливой, появившись во время раннего завтрака, чтобы попросить у Джека разрешения поехать верхом вместе с Клэнси на пастбище. Прежде чем Джек успел возразить, она объяснила, что берет с собой книжку и просидит все время на вершине холма, на том самом месте, где они накануне устраивали пикник.
— Я только хочу посмотреть на парней, — сказала она сладким голоском. — Мистер Клэнси разрешает мне пользоваться его подзорной трубой. Он говорит, что не подпустит ребят к тому месту, где я буду сидеть. Я просто хочу на них посмотреть.
Получив от Клэнси заверения, что ковбои будут слишком заняты, чтобы беспокоить Луизу, а Луиза не станет, в свою очередь, беспокоить их, Джек дал согласие на такой порядок действий.
Когда впереди показался сиротский приют, маленький мальчик, который до того сидел на заборе, спрыгнул со своей жердочки и побежал навстречу Джеку, приветственно махая ему рукой. С тоской подумав, что несчастный мальчуган совершенно один на свете, Джек перевел Плутона на медленный шаг, поднял руку, приветствуя мальчика, и крикнул:
— Хелло!
Мальчуган глянул на Джека, и плечи его опустились, но он продолжал идти Джеку навстречу, пока расстояние между ними не сократилось до нескольких метров.
— Доброе утро, мистер. У вас быстрый конь.
— А у тебя хороший глаз, — ответил Джек, разглядывая худенькую фигурку недокормыша.
Мальчик был в том же возрасте, что и Джейни, может, на год или два старше.
— Мой папа разбирается в лошадях.
— И научил тебя? Это хорошо. — Джек, свесившись с седла, предложил:
— Не хочешь вернуться в приют верхом? Я бы с удовольствием прошелся пешочком, чтобы размять ноги.
— Мне надо быть здесь на случай, если папа приедет.
Он долго не может здесь оставаться, будет спешить, и я хочу подготовиться.
Джек озабоченно выпятил губы. Так, выходит, отец у мальчика не умер. Но почему ему надо спешить? Значит ли это, что он скрывается от правосудия? Для ребенка это, пожалуй, не менее тяжко, чем потерять отца окончательно.
— Ты ждешь его сегодня?
— Он приедет, как только узнает, что я здесь.
— Понятно. А как давно ты здесь находишься?
Мальчик пожал плечами:
— Не знаю. Наверное, две недели.
— И ты сидишь тут каждый день? Ждешь?
Мальчик кивнул.
— Как тебя зовут?
— Николас Холлоуэй, сэр. Рад с вами познакомиться, — добавил ребенок и поднял руку вверх для рукопожатия.
Джек поспешил пожать ему руку и сказал:
— Я Джек Райерсон.
— Если вы ищете помощников для перегона скота, то они большей частью уже уехали.
— Приют отдает мальчиков внаем?
— Только совсем больших. Не таких, как я. Но я бы все равно не поехал, мне нельзя прозевать папу.
— Верно. — Джек взъерошил темно-каштановые волосы мальчугана. — Ты уже позавтракал?
— Конечно. Мне велят есть, даже если я не голоден.
Джек засмеялся.
— У меня есть сестренка твоих лет, и должен признаться, я придерживаюсь с ней той же политики.
— Правда?
— Ей вечно не хочется есть, когда мы все садимся за стол, но я настаиваю, чтобы она съела хотя бы кусочек тоста.
— Тосты я люблю. Ей столько же лет, сколько мне?
— Примерно.
— Мне семь лет.
— А Джейни шесть, — Она выше меня ростом?
— Намного ниже.
Мальчик снова кивнул, в глазах у него появилось отсутствующее выражение.
— Мои сестры тоже были меньше меня. С тех пор как я с ними расстался, я не видел ни одну девочку.
Здесь их нет.
— Так мне и говорили. Это кажется странным.
— Да.
Джеку хотелось расспросить мальчика о его сестрах, но он не знал, как это сделать. И стоит ли. В словах ребенка определенно было что-то тревожное, пугающее.
— Мне надо встретиться с директором приюта, Николас. Ты уверен, что тебе не следует на какое-то время уйти с солнцепека?
— Вы можете называть меня Ники, мистер. Николасом меня называют, только когда ругают.
— Ладно, идет, Ники. Ну как?
— Я останусь здесь. На всякий случай.
— Хорошо, тогда вот что… — Джек не договорил. Ему было тяжело оставлять мальчика здесь. — Вот что, я привезу тебе чего-нибудь холодненького попить, когда поеду обратно. Как тебе это нравится?
— Мне это очень нравится, мистер.
— Джек.
Ники прикусил губу, потом кивнул:
— Мне это нравится, Джек.
* * *
— Мистер Эверетт примет вас прямо сейчас, мистер Райерсон.
Джек поблагодарил служителя, который встретил его в дверях, и прошел в кабинет Джозефа Эверетта, начальника приюта для мальчиков «Дельта-Вэлли». Как и все помещения здесь, кабинет был обставлен с почти аскетической простотой. До сих пор Джек не видел ни одного мальчика, кроме Ники, и хотя рабочие, снующие по двору, казались достаточно молодыми — и достаточно угрюмыми, — их вряд ли можно было принять за недавних сирот.
— Мистер Райерсон! Простите, что заставил вас ждать. — Крупный, плотного сложения мужчина с густой седой шевелюрой вышел из-за письменного стола, чтобы пожать Джеку руку. — По словам моего помощника, вы приехали поговорить об имуществе мисс Стэндиш. Грустная это история. Вы были близким другом Абрахама?
— Нет. Я деловой компаньон и Друг его внучки.
— А, милейшей мисс Тринити! Я не имел удовольствия познакомиться с ней, но слышал только похвальные отзывы. Она отдыхала в Европе, когда произошел несчастный случай, не так ли?
Джек нахмурился:
— Она была в Париже по делам.
— Да, разумеется. Я не имел в виду ничего плохого.
«Возьми себя в руки, Джек», — строго приказал он себе, удивленный собственной реакцией на слова «отдыхала» и «несчастный случай». Если он не будет осторожным и сдержанным, то, не дай Бог, ввяжется в эту проклятую кровную вражду и утратит способность рассуждать логически, как это произошло с Тринити.
— Пожалуйста, присаживайтесь, мистер Райерсон. Могу я предложить вам что-нибудь освежающее? Лимонад? Или что-то покрепче?
— Спасибо, ваш помощник уже дал мне стакан воды.
Я к тому же обратился к нему с просьбой. Речь идет о мальчике за воротами, маленьком Ники, которому тоже надо попить. Солнце сегодня припекает не на шутку, и у мальчика вид не наилучший.
Эверетт прищурился:
— Мы делаем все, что возможно, для этого ребенка, но он настаивает на том, чтобы сидеть за воротами целый день, в дождь и в жару. Если он сказал вам нечто иное…
— Он не жаловался, и я вовсе не предполагаю, что с ним плохо обращаются.
Джек глубоко вздохнул, обеспокоенный тем, что разговор принимает неприятный оборот. Такт и обаяние, его обычные союзники в деловых переговорах, нынче ему изменили. Надо срочно перестраиваться, если он хочет преподнести свое предложение в наилучшем свете.
— О вашем учреждении я не слышал ничего, кроме похвал, сэр, — заверил он Эверетта. — Сам факт, что Эйб Стэндиш делал ежегодные пожертвования приюту, не говоря уже о его завещании, свидетельствует в пользу вашей солидной репутации.
Эверетт явно почувствовал облегчение.
— Маленький Ники — это особо печальный случай, сэр. Поверьте, мы все отреагировали на него точно так же, как вы. Хочется ему помочь, но ребенок делает это почти невозможным.
— Есть ли надежда на возвращение его отца?
— Возвращение? — Эверетт сдвинул брови. — Его отец мертв, сэр. — Он усмехнулся и покачал головой. — Он сказал вам, что ждет его? Это он говорит каждому, потому что несчастный малыш этому верит. Правда слишком ужасна, чтобы он мог ее принять.
— И какова же эта правда?
— Грегори Холлоуэй убил свою жену и двух дочерей выстрелами в голову, а потом выстрелил в себя.
— О Господи!
— Это чудо, что Ники не было дома в ту ночь. Он гостил у друзей семьи.
— Ему повезло, — пробормотал Джек. — А эти друзья?
— Вы удивляетесь, почему он здесь, а не с ними? Представьте себе, каково иметь дело с мальчиком, который настойчиво твердит, что его отец жив и ни в чем не виноват.
Предположение, что отец все-таки виновен, приводит ребенка в сильнейшее возбуждение.
— И нет никаких сомнений?
— Прошу прощения?
— Вы сказали, что отец выстрелил в себя. Если заряд сильно изменил черты его лица, возможно, что идентификация была неверной.
— О, я понимаю, что вы имеете в виду. Нет, лицо его не пострадало. Дело в том, — добавил он, и в голосе его прозвучала, как ни странно, обвиняющая нота, — что Ники сам опознал тело.
Джек почувствовал сильный спазм в желудке.
— Не может быть, чтобы вы говорили такое всерьез.
— А кто еще мог это сделать? Жена была мертва. Люди в Стоктоне едва знали Холлоуэя. Он перевез семью в город в прошлом году, но едва они там обосновались, уехал в Мексику, надеясь быстро разбогатеть там. Ясное дело, что из этого ничего не вышло. Он вернулся в отчаянно скверном состоянии и убил себя и свою семью. Ники уцелел чудом. Мы надеемся, что мальчик когда-нибудь осознает это. — Эверетт поморщился. — Я занятой человек, мистер Райерсон. Если вы здесь затем, чтобы обсудить вопрос о наследстве мисс Стэндиш…
— Именно за этим я и приехал, — согласился Джек. — По завещанию приют для сирот не получает ничего, если Тринити Стэндиш проживет полгода на ранчо со своим мужем до того, как исполнится год со дня смерти ее деда.
Я здесь затем, чтобы сообщить, что мисс Стэндиш намерена так и поступить, если не будет достигнуто иное соглашение.
— Иное соглашение?
Джек постарался говорить как можно убедительнее.
— Я уверен, что вы сочувствуете положению мисс Стэндиш. Она глубоко скорбит о потере любимого родственника. Это самое неподходящее время для вступления в брак.
Однако она непременно хочет сохранить за собой ранчо. Я предложил, и она с этим согласна, чтобы мы передали вам, а точнее, опекунскому совету существенную сумму в обмен на ваше обещание не настаивать на скрупулезном соблюдении условий завещания. Здесь вы найдете все подробности.
Джек протянул Эверстту документ, составленный прошедшим вечером.
Эверетт нахмурился.
— Ранчо «Сломанная шпора» стоит во много раз больше предлагаемой суммы.
— Вы полагаете? — Джек пожал плечами. — А закладная? Долг по ней придется выплатить даже в том случае, если «Дельта-Вэлли» получит право собственности на ранчо, чего, уверяю вас, никогда не произойдет.
— У мисс Стэндиш есть поклонник?
— Да.
— Могу ли я предположить, что это вы?
— Да. — Джек слегка наклонился вперед на своем кресле. — Не сомневайтесь в моей решительности, сэр. Я с радостью женюсь на ней, а она с радостью выйдет за меня замуж. В конечном счете это ее выбор, так как она верит, что этого хотел бы ее дедушка.
Эверетт шумно вздохнул.
— Не мне решать, во всяком случае. Я представлю дело опекунам, но хочу предупредить вас, что они относятся к памяти о мистере Стэндише с огромным уважением. Они могут посчитать, как и его внучка, что условия завещания должны быть соблюдены в точности.
— Опекуны обязаны прежде всего исполнять свой долг по отношению к приюту, а не по отношению к Эйбу Стэндишу. Если они уважают этот долг, у них нет иного выбора, как принять мои условия.
— Вы очень убедительны, — улыбнулся Эверетт. — Что, если я назначу заседание совета, а вы изложите ваши соображения лично?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28