Мое дело – следить, чтобы у нее денежки были. Может, этот… интеллигент? Вроде бы возили его туда…
– А где он сейчас?
– Вроде пропал куда-то. Он же всегда так, вынырнет, покрутится с Бесом, а потом, смотришь, опять запропал… Сейчас с ним приезжал еще один мужик, вот он-то, говорят, прописался у Беса в офисе…
– На Луговой?
– Ага. А самого «интеллигента» что-то я не видел последние дни. И хрен с ним. Взгляд больно поганый, все кажется, будто вот-вот расколет…
– Боишься? – ласково поинтересовался Данил.
– Я ж не Штирлиц, – огрызнулся Хиль. – Расколют – и косточек потом не найдут. Штирлицу хоть звезды вешали…
– Это ты ненавязчиво намекаешь насчет тугриков?
– А что? – он ухмыльнулся. – Шпионам положено.
– И ничего интересного у тебя больше нет?
– Да ничего.
– Значит, тугрики… – сказал Данил.
Огляделся. Машина Хиля и две Даниловых тачки стояли метрах в ста, у бывшего музея Ленина. Прохожих в крохотном неухоженном парке, примыкавшем к протоке реки Шантары, не было, как всегда в эту пору. Крутилась пара собачников, но довольно далеко, да и собачники были окрестные, давно примелькавшиеся – Данил здесь встречался не с одним Хилем и подступы изучил на совесть.
Он вернул Хилю идиотское послание с Нептуна, так и оставшееся непонятным. Обаятельно улыбнулся, повторил:
– Значит, тугрики…
И коротко, без замаха врезал собеседнику в солнечное сплетение. Взял за ухо и стукнул физиономией об собственное же Хилево колено, но легонько, так, чтобы не пустить крови. Сидел и ждал, когда коммерческий директор малость одыбается.
– Петрович, ну ты чего? – прохрипел Хиль, хватая воздух полной грудью.
– Смотрю я на тебя, паскуда, и жалею, что не утопил, – сказал Данил. – Так это еще не поздно оформить. Отпустили мы тебя живым, потусовался среди своих и воспрянул духом, а? Штирлиц сраный… Ты же на этой самой машине приезжал с Гнедым за моей девочкой, фотографиями ее стращали…
– Так это не я!
– Она ж номер заметила, козел ты недоделанный, – сказал Данил. – И описала вас с Гнедым довольно точно…
– Нет, быть-то я там был… Только наехать на нее Гнедому велел Бес. Мне отказываться, что ли, когда берут за водилу? Так и сказать – мол, я Черскому стучу, так что мне с вами, ребята, не с руки?
– А почему промолчал?
– Ну…
– Да потому, что все еще надеешься и рыбку съесть, и на хрен сесть, – сказал Данил. – Только не получится у тебя, потому что ты дерьмо, и кукарекать будешь исключительно по моему приказу… Двойной агент, мать твою… Кому нужна статуэтка, самому Бесу?
– Похоже… Тот мужик, что от «интеллигента», вроде бы отговаривал, да Бес же у нас самый умный…
– Кто поедет послезавтра забирать у нее сумку?
– Гнедой. С ребятами. На моей тачке… Вроде бы и тот мужик с ними собирался. Для подстраховки.
– А брать сумку вы, конечно, будете, когда она выйдет из дома?
– Ага, – Жора хотел ухмыльнуться, но вовремя передумал. – Вы бы толклись на рынке…
– Стратеги вы, я смотрю, – сказал Данил. – Только твоя машина будет?
– Может, две. Не решили еще. И возле дома пошлют кого-нибудь заранее потоптаться.
– Так, – сказал Данил. – А чем это вы, голубчики, решили меня отвлечь? Чтобы в то время меня гарантированно не было дома?
– Сукой буду, не знаю… – он заторопился: – Я так прикидываю, что-нибудь подпалят или устроят пальбу у какой-нибудь вашей фирмы, чтобы ты туда дернул…
– А пленку, конечно, отдавать не собираетесь?
– Гнедой сказал, нужно и дальше держать на крючке… Слушай, Петрович, очень уж Бес уверен, что вам настанет скорый звиздец…
– Потому ты и решил, что со мной можно вилять? – нехорошо усмехнулся Данил. – Гони подробности, курва…

…В свое время пансионат этот, носивший идиллическое наименование «Кедровый бор», был построен для отдыха умученных трудами праведными облисполкомовцев – в противоположной от зоны промышленных выбросов стороне, понятно. Были и кедры, и поросшие лесом сопки, нависшие над десятком уютных домиков, окольцованных надежной оградой. Потом Советы отменили вместе с их исполкомами, но к широким массам эта благодать, естественно, не попала, потому что массы здесь все равно не уместились бы. И пришел «Интеркрайт», но, в противоположность поручику Ржевскому из бессмертного анекдота, ничего не опошлил. Наоборот, еще более благоустроил и облагородил малость обветшавшие в последние годы угодья. Иностранных партнеров обычно возили именно сюда – тех, кто не интересовался ни рыбалкой, ни охотой, ни прочей экзотикой. Стол был хорош, напитков море разливанное, горничные отзывчивые. А поскольку «варяжские гости» в гордыне своей самонадеянно полагали, что сибирские варвары отроду не слыхали об искусстве под названием «промышленный шпионаж», они, как правило, болтали меж собою совершенно свободно. А пленочка вертелась…
Данил подождал, пока откроют зеленые ворота, проехал на территорию и притормозил у двухэтажного теремка-дирекции. Пробыв там минут двадцать, вышел и, насвистывая, направился к одному из коттеджей, этакой псевдорусской избе, бревенчатой, но крытой красной голландской черепицей. Примерно такую, должно быть, воздвиг бы голливудский режиссер, возьмись он экранизировать «Тихий Дон» со Шварценеггером и Джимми Ли Кертис в главных ролях. Впрочем, домики были недурны и нравились всем, как импортным визитерам, так и своим.
Он деликатно постучал, и дверь тотчас же открылась.
– Я вас в окно увидела, – сказала Марина.
Выглядела она уже не в пример спокойнее и симпатичнее – порой неполные сутки на капиталистическом довольствии способны творить с очаровательными женщинами, пусть и подавленными, сущие чудеса. А то ведь смотреть было на нее больно, когда Данил явился к ней домой за подробностями о кладе и Будде. Данил невольно окинул ее вполне мужским взглядом, что она, конечно же, отметила и самую чуточку встревожилась – видимо, решила, дуреха, что ее заставят тут же отрабатывать роскошь и комфорт постоялого двора. Села, попыталась прикрыть подолом колени, но из этого ничего не вышло.
– Какие впечатления? – спросил Данил светски.
– Ну, прелесть, конечно. Я думала, будет чуточку вульгарнее. Такие слухи ходят о ваших дачах, а здесь все вполне комильфотно…
– Это потому, что мы уже старые и оттого спокойные, – сказал Данил. – Пацанчики – те, действительно, пошуметь любят…
– Нет, правда, сказка…
«Кого и стоит пожалеть в этой жизни – подумал Данил, – так это таких вот тридцатилетних интеллигентов обоего пола. Институт она закончила году в восемьдесят восьмом, едва успела встать на ноги и малость оглядеться, заявился мордатый внучек известного в советской истории деда, расстреливавшего хакасов пачками чуть ли не в этих самых местах, – и завертелась либерализация, чуть ли не моментально отшвырнувшая гуманитариев к параше. Лева Костерин, правда, сухую корку не глодал, но любовнице при любом раскладе не особенно-то и много перепадает. Хотя телевизор наверняка ей Лева презентовал, очень уж контрастировал со всем прочим интерьером. Да и квартирку успела от советской власти получить. А тут на сером фоне скучной нищеты и клад замаячил. Как там у Юлиана? Девочка впервые увидела столько продуктов. Бедная девочка. А тут и продуктов не было перед глазами, разве что долетал упоительный запашок. Золота».
Марина чуточку напряженно молчала.
– Обслуга ходит на цыпочках? – спросил Данил. – Холодильник полный?
– Да, спасибо… Признаться, я холодильник очень активно осваивать взялась… Кое-что вообще впервые вижу.
– Будьте как дома, кухня не обеднеет, – махнул рукой Данил. – Все равно воруют по неистребимой советской привычке, как ни воспитывай… – Он закурил и широко улыбнулся. – Мариночка, ведь вы поросюшка. Вы очаровательная поросюшка, но все равно…
– Вы о чем?
– Понимаете, в такие игры стоит играть, когда играть умеешь… – сказал Данил мягко. – А вы не умеете. Был еще один московский телефончик, по которому Юлию можно выцепить при крайней нужде. Вот вы вчера глубоким вечером, учтя разницу во времени, ей и позвонили, – он кивнул в сторону голубого финского аппарата. – От него ведь провод не тянется непосредственно в город, все идет через коммутатор, а там, говоря суконным языком, и номер вызываемого абонента фиксируется, и кассета вертится… Только что я, уж простите, слушал ваш разговор. Про то, что все рухнуло, всех поубивали, а вы сами ввергнуты в узилище… Должен оценить ваш такт – как-никак назвали это узилище комфортабельным в полном соответствии с исторической правдой.
Она отчаянно покраснела. Покосилась в сторону постели.
– А вот это вы бросьте, – сказал Данил. – Женщина вы, скажем прямо, очаровательная, а во мне голубого только и есть, что куртка, но не собираюсь я вас насильно укладывать, право… Болтовня все насчет наших нравов. Меня другое в данный момент интересует… Куда вы его засунули? Под ванну куда-нибудь, а? «Книги» пресловутые, из-за которых чемодан-де мне руку и оттягивал…
Марина сидела с видом провалившейся разведчицы, достаточно умной, чтобы не выдавать свой откопанный гестаповцами парашют за оконную занавеску.
– В общем-то я и без вашего с Юлией разговора доискался уже, что Будд в музее было два, – сказал Данил. – И вынесли вы обоих, звезда моя… Второго тоже распечатали?
– Нет, – сказала она, все еще заливаясь румянцем. – Юлия сказала, что найденного в первом вполне достаточно, полностью завершенный текст… Конечно, неудобно вышло…
– Да господи, ни в чем я вас не упрекаю, с чего бы мне вдруг? – сказал Данил примирительно. – Я бы на вашем месте тоже не доверял… Вот только получилось у вас совершенно по-детски. Я же говорю, это не ваши игры, у вас в таких ни навыка, ни, честно скажем, возможностей… Ну, несите уж.
Она осталась сидеть. Спросила, опустив глаза:
– Получается, я, как пишут в романах, целиком и полностью в ваших руках?
– Получается, – сказал Данил. – Только я бы на вашем месте не комплексовал и не переживал. Есть руки и похуже, успели уже убедиться…
– Скажите честно. Я хоть что-то получу? По-моему, вас на моем месте этот вопрос тоже заботил бы до чрезвычайности. Поживите-ка на музейную зарплату…
– Вопрос, конечно, резонный, – сказал Данил, подумав. – И отвечу я вам совершенно честно. Вы мне все равно нужны. Чтобы я мог контролировать Юлию, если она вздумает вилять – будут еще нюансы и сложности, как без них в таком деле… Убивать вас никто не будет, мы не «Коза ностра», да и смысла нет… Будь вы торговым посредником, получили бы на приличной сделке процентов пять. Столько я и намерен вам предложить. Поймите, ведь ваш личный вклад, минимальнейший. Нужно еще найти и взять – а это, ручаюсь, та еще работка…
– А сколько это – пять процентов?
– Ну, мы же не видели еще клада, мы, честно говоря, до конца и не уверены… В любом случае – миллионы. И миллионы. Признаюсь, мне не хочется сдавать все государству. Я лучше продам сам.
– А вас не поймают? – спросила она с искренней тревогой.
– Постараюсь, чтобы не поймали. До сих пор не ловили как-то…
– Это и называется – бизнес?
– Это называется – плоды перестройки, – сказал Данил. – Ну, несите товарища Гаутаму…
Она и в самом деле направилась в ванную. Данил повертел в руках тяжелого, как пара кирпичей, загадочно ухмылявшегося толстячка, потряс, приблизив ухо – нет, ничего не стучало, не болталось.
– Если все, как с первым, там пергаментный свиток, обложенный чем-то вроде ваты, – сказала Марина. – Вата набита очень туго…
– А он не рассыплется?
– Нет. Пергамент – вещь прочная, да и пролежал без доступа воздуха…
– Долго, как по-вашему?
– Лет пятьсот.
– Ого! – сказал Данил. – Вообще-то лет пятьсот назад у нас тут ничего интересного и не происходило… Ермак еще не нагрянул.
– Зато постоянно вторгались маньчжуры. Потому-то местные племена, кстати, моментально и пошли в московские подъясачные. Сказания твердят – кровь рекой текла… Маньчжуры гребли все под метелку, были основания прятать и хранить места в глубокой тайне. Если только оставались в живых те, кто помнил и знал… Статуэтка, правда, изготовлена не у нас, здесь практически не было буддистов, одни язычники. Юго-восточнее, по направлению к Байкалу… Она принадлежит к так называемой «школе Дугаржап-Мэнкэ» – по названию одного из дацанов… а может, имени мастера. До сих пор не установлено точно.
– Но ведь этак и клад окажется черт знает у какого черта на куличках? – спросил Данил. – Вы не задумывались? Тогда придется еще труднее…
– Юлия сказала – «это у нас».
– Юлия, Юлия… – проворчал Данил. – Вечно этот припев. Думаете, она позвонит, как обещала?
– Очень хочется думать… – сказала Марина с ноткой колебания. – Одно я определенно поняла, вы-то наверняка не уловили, – она уже покинула ту квартиру, где была вчера, где-то скрывается… А ваш… коммутатор может определить, откуда звонили?
– Не в случае с межгородом, – пожал плечами Данил. – Попробуем что-нибудь придумать, но сомневаюсь…
– Это повышает мои шансы? – глянула она вполне кокетливо. – Вы ведь сами говорите, что я – единственное звено…
– А если – не единственное? – резонно спросил Данил. – Если она к тому же свалится нам на голову с целой шайкой москвичей, тоже жаждущих процента?
– Вряд ли она доверится кому-то в столице, – серьезно сказала Марина. – Вот там-то гораздо больше шансов оказаться лишней у стола. Нам, как старым знакомым, она доверяет больше хотя бы потому, что прекрасно изучила и хорошо представляет, чего от нас ждать…
– А вы, я смотрю, обладаете толикой здорового цинизма? – хмыкнул Данил.
– Время такое, – в тон ему ответила Марина.
– Ну да, всегда время виновато… – пробормотал Данил под нос. – Ладно, я пошел в гараж. Там есть хорошая мастерская, а мне вопросов задавать не принято. Вас не коробит, что вскрытие будет произведено в столь антинаучных условиях?
– Ох, после того как ребята черт знает где вскрывали первую… Вы покажете, если что-то найдется?
– Непременно.
– Можно, я немного пока выпью?
– Бога ради, – сказал он. – Только не увлекайтесь, вдруг мне потребуется консультация…

…Пока басовито гудел станок и повизгивал металл по металлу, он стоял в сторонке, у окна. Любопытство было какое-то ленивое, вторичное, что ли.
– Готово, – сказал механик.
Данил обернулся. Парень держал Будду основанием вверх, как вазу – и там, чуть пониже среза, виднелся плотный сероватый ком, туго вбитый в пустотелое туловище творца учения о нирване.
– Благодарю, – сказал Данил. – И забыть начисто…
Он так и нес статуэтку до коттеджа, в той же позиции, зажав под мышкой срезанный бронзовый кружок. Пытался вспомнить по дороге имена каких-то исторических личностей или названия городов, связанных с этими местами в пятнадцатом веке, но, как ни изощрялся, не вспомнил. Потому что, кажется, так ничего об этом и не читал. И не смог бы сказать точно, были ли здесь или возле Байкала какие-то города.
Марина встретила его любопытно-хмельным взглядом. Успела уже «усидеть» полбутылки ликера – и на сей раз не озаботилась возней с юбкой, так что Данил, предвидя кое-что наперед, иронически хмыкнул. Про себя, конечно. Ножки безусловно заслуживали внимания – а вот прямолинейная женская логика, незамысловатая, как гребешок, заслуживала лишь сожаления. Ну да, уже не две, а три пуговички расстегнуты…
– Цирковой номер, – сказал он, садясь и устраивая Будду меж колен. – Чем бы нам… ага.
Подцепил этот ком, и в самом деле оказавшийся чем-то вроде плотной ваты, вилкой и лезвием собственного перочинного ножика. Легонько потянул, примеряясь. Ком выскочил легко. Марина чихнула, смешно морща нос. Ему самому явственно щекотал ноздри сухой и летучий запах – то ли пыли, то ли кожи. Теми же археологическими орудиями осторожно развернул слежавшуюся вату. Обнаружился сероватый сверток толщиной с граненый стакан.
– Пергамент? – спросил он.
– Ага. Бумаги здесь делать не умели, а папируса не было. – Марина почти касалась его щеки своей, так что Данил чувствовал свежий запах ее кожи. – Разворачивайте, не бойтесь, там был точно такой же, и он выдержал…
Он осторожно отогнул краешек. Пергамент и в самом деле не собирался рассыпаться в прах – но так и норовил свернуться назад, в более привычную за столетия позицию. Данил крепче сжал пальцы.
Черные строчки выведены аккуратно, но буквы совершенно незнакомые, напоминавшие то ли пляшущих брейк муравьев, то ли обрывки паутины.
– Ну да, тайджиутский, как и в первом тексте… – Марина заглядывала ему через, плечо. – По-моему, и текст тот же – я столько на него таращилась… Но не ручаюсь.
– М-да, я бы тоже не ручался, – с сомнением покачал головой Данил, пытаясь сообразить, в чем заключаются различия меж иероглифами, и уловить какую-то систему. Но все эти закорючки выглядели одинаковыми. – Это слова или буквы?
– Помесь букв со слоговым письмом.
1 2 3 4 5