Руки его свисали с камня, как плети. На ногтях запеклась кровь.
ВЛАДАН
Когда час пик, въехать в центр Сан-Франциско с северной оконечности залива непросто. Мост Голден Гейт - Золотые Ворота - запружен до предела. Машины то двигаются еле-еле, то останавливаются совсем. Мало кто из сидящих за рулем нервничает, но для Олега Немца это обычно вопрос жизни. Представьте себе скрипача, который выходит во время исполнения Фауст-симфонии Листа на сцену и объясняет дирижеру и зрителям:
- Sorry, я застрял в пробке.
И начинает играть с середины.
Сегодня концерта не было. Двигались они с женой на обед к приятелю, причем не вечером, а около четырех часов. Солнце уже склонялось в сторону океана. День, однако, был воскресный, все куда-нибудь ехали, пробка установилась раньше обычного. Нинель то и дело поглядывала на часы, поскольку после званого обеда вся честная компания русских эмигрантов собралась отправиться смотреть российский цирк, не так давно прибывший на гастроли в Калифорнию. Билеты были оплачены по телефону, о чем Олег и не подозревал.
- Другие живут как люди,- сказала Нинель, опустив солнечный козырек с зеркалом и подкрашивая губы.- Ходят регулярно в гости или, там, на концерты. Мы раз в сто лет выбрались и то приедем к шапочному разбору. Стоим, как идиоты, и глядим на тюрьму Алкатрас.
Тема эта была заигранной пластинкой. Нинели хотелось общения, зрелищ, а мужу - полежать на диване.
- Ну как мы можем ходить на концерты, если это моя работа?- Олег уныло произнес часто повторяемый рефрен.- Ведь те, кто служат в банке, не ходят вечером в банк развлекаться.
- Не надо в банк. Да тебя вообще никуда не вытащишь!
- Но в данный момент мы как раз и едем в гости.
- Так ведь выбрались раз в кои-то веки! И то только потому, что Мирон - твой близкий друг. Ты не мог отказаться... Надо же, все-таки сдал он этот сумасшедший медицинский экзамен!
- Каких-нибудь двенадцать лет - и он опять врач. Такова эмигрантская жизнь...
Вдруг поток двинулся. Они увидели, как справа полицейская машина вытолкнула на обочину застрявший грузовичок. Олег прибавил газу, и их "Бьюик" запетлял по серпантину парка Президио. Теперь уже недалеко.
Дом у Мирона Ольшанского был недавней постройки: гостиная, семейная, кухня на первом этаже - без перегородок, что для большой тусовки человек на восемьдесят весьма кстати, потому что съехался русский средний класс со всего Сан-Франциско, большей частью врачи. Гульба шла полным ходом. Публика, Олегу почти неизвестная, но между собой давно, видимо, знакомая, уже бродила по дому с бокалами и кружками, то и дело подкачивая насосом пиво из бочки.
- Нам обоим джин-энд-тоник,- сказала Нинель, с кем-то целуясь.
- Покажите того последнего, который стал наконец американским врачом,- крикнул Олег со смехом.
Но старый, еще российский друг Мирон Ольшанский уже спешил ему навстречу.
- С восьмой попытки!- сияя, сказал он и долго тряс Немцу руку.
- Поздравляю!- Олег похлопал Мирона по плечу.- Видишь, как здорово: меня скоро на пенсию попрут, а ты - молодой врач.
- У меня натуральный обмен: второй диплом приобрел - первые волосы потерял.- Мирон повернулся к гостям, ткнув Олега в спину.- Господа, для разнообразия я вам скрипача пригласил, а то вы тут на медицине зациклились.
- Скрипача? Где же его скрипка?
- Не видите, с ним жена - ее-то он и пилит.
- А концерт будет?
- Пусть сыграет в честь хозяина гимн Советского Союза или какой-нибудь другой реквием...
Олега втиснули между двумя симпатичными дамами, как теперь принято говорить, неопределенного возраста. Они, не спрашивая, стали заполнять Олегу рюмку и тарелку. Мирон увел Нинель на другой конец стола, который ломился от вкусных вещей, и предстояла трудная задача: решить, чего не есть.
Мирон между тем, счастливый от победы, гостей и алкоголя, продолжая неведомый Немцу разговор, крикнул:
- Тихо! Вы тут все пристрастны, особенно бывшие советские урологи и, по определению, не можете быть объективны. Давайте спросим человека нейтрального. Скажи, Олег, какой орган у мужчины главный?
Все за столом перестали громыхать вилками и посмотрели на Немца с ироническим прищуром. Олег не думал и секунды.
- Руки,- сразу сказал он.
- Почему - руки?- разочарованно, а может, и с презрением спросил кто-то.
- Не слушайте его: ведь он же скрипач!
- Скрипач? Значит, он всю жизнь перепиливает скрипку и никак перепилить не может. Выходит, и в его руках прока нет.
Олег понял, что в данной компании сказать "руки" было большой политической ошибкой: урологи сразу потеряли к нему интерес. Сделал это Олег по двум причинам. Во-первых, из чувства противоречия решил избежать того, что они хотели услышать, и, во-вторых, он был действительно уверен, что руки у мужчины важней головы, не говоря уж о прочих вещах.
- Мы все здесь узкие специалисты,- завершал дискуссию хозяин и посмотрел на Немца.- При всей нашей симпатии к музыке и к тому, что играть на рояле или скрипке удобнее двумя руками, мы лучше знаем, какой орган у мужчины главный. Давайте выпьем за предстательную железу!
И он опрокинул в рот рюмку.
- Не напивайтесь, ребятки, нам еще ехать развлекаться.
- Куда?- с тревогой спросил Олег и строго посмотрел на жену.
- Ой, Олежек,- затараторила Нинель,- совсем забыла тебе сказать: все купили билеты в цирк. В кои-то веки российский цирк на гастролях в нашей калифорнийской дыре. Тряхнем стариной, ну пожалуйста!
- А где это?
- В Окленде, отсюда полчаса.
Между тем гости, поглядывая на часы, стали группками и по одному выбираться на улицу и плюхаться в машины. Перепившие послушно пускали за руль жен и укладывались на заднем сиденье подремать. Те, кто не знали дороги, пристраивались в хвост тем, кто дорогу знал. Если на мосту Бей Бридж тогда вдруг возникла пробка, то произошло это только потому, что полсотни машин, принадлежащих одной компашке, жались друг к другу на хайвее в Окленд.
Там, возле парка, толпа людей уже двигалась пешком и на велосипедах к огороженной временным забором поляне. Народец победнее старался запарковать машины подальше, чтобы не платить за стоянку. Люди состоятельные, вроде гостей доктора-новобранца Ольшанского, въезжали вблизи цирка на дорогую парковку. Среди публики было много черных, поскольку цирк расположился в таком жилом районе, и, само собой, много детей. Тут пахло морскими водорослями, полынью и специями из соседних ресторанов. А в центре поля вырос купол, растянутый тросами. Гудели кондиционеры, накачивая под купол прохладный воздух. В вагончике продавали билеты.
Под куполом громыхнула такого качества музыка, переносить которую ушам Олега было трудно и даже вредно. Он не был в цирке, наверное, четверть века и, откровенно скучая, лениво блуждал глазами по сторонам. Люди простой породы, а их было вокруг абсолютное большинство, поедали зрелище, попкорн, мороженое и запивали все кока-колой и пивом. Любая американская аудитория, как известно, жизнерадостна и доброжелательна, прием русского цирка не был исключением. Зал то и дело вспыхивал аплодисментами, даже если на арене не происходило ничего выдающегося.
После парада, акробатов, дрессированных собачек, фокусника, который умело перепилил свою ассистентку в миниюбке и максидекольте, после вынутой из матрешки бескостной женщины, выделывавшей замысловатые акробатические фигуры на вращающемся в воздухе сверкающем шаре, шталмейстер возвел руки к небу и объявил следующий номер программы:
- А теперь, леди и джентльмены, перед вами - Владан!
Олег, до того момента слушавший вполуха, потряс головой, чтобы сбить сонливость, ибо был уверен, что ему почудилось. Зазвучало танго, мелодия которого ушла из памяти, но, оказалось, ушла не совсем. Горло у Немца сдавил спазм. Он стал жадно глотать кислород, будто воздух из-под купола цирка вдруг откачали.
- Повтори имя,- прошептал он жене.
- Владан, кажется, а что?
- Владан?!- выдохнул Олег.
- Тебе плохо?- с тревогой спросила Нинель.- Опять сердце поджимает? Сейчас найду таблетку .
Подложил Олег под язык таблетку, но это не помогло. Он закрыл ладонями уши, и время спрессовалось. События в памяти дрогнули и замелькали, замельтешили, закрутились - Немец едва отслеживал происходившее на арене. Впрочем, видел он именно то, что однажды прожил полвека назад. Будто последующая жизнь отодвинулась в сторону и ничего не осталось, кроме детства...
Посреди тусклой и грязной весны военного сорок четвертого года хмурый уральский городок неожиданно расцвел яркими афишами, к которым, скользя по мокрому льду, устремились не избалованные такого рода событиями аборигены. Разинув рты, они разглядывали красавцев и красавиц, расклеенных по заборам. Из афиш местные огольцы вырезали ножами, что понравилось, но вскоре на те же места наклеивались свежие полотнища.
На одной из афиш усатый фокусник, одетый во все голубое, с черной повязкой на глазах, смело стоял в огненном кольце. Рядом с ним женщина в белоснежном бальном платье, будто она только что сошла со страницы старого романа, держала в руках шляпу; из шляпы выглядывал пушистый щенок. На другой афише несколько разъяренных тигров, облизываясь, смотрели на красотку-дрессировщицу. Тигр держал в пасти ее голову, а красотка изо всех сил улыбалась. На третьей - человек в черном плаще, похожий на мушкетера, на ковре-самолете опускался с неба на землю.
Е Ж Е Д Н Е В Н О
- было написано красным вверху этой афишы. А внизу шесть толстых черных букв с тремя восклицательными знаками:
В Л А Д А Н !!!
Слово запомнилось и сделалось вдруг в целом городе самым незаменимым.
- Влада-а-ан!- кричали уличные мальчишки, бегая по рынку.
- Влада-а-а-ан!!- орали ученики на переменах.
И толком никто не мог объяснить, что это такое - "Владан". Люди пожимали плечами, ибо гастроли цирка еще не начались.
В те дни за парту с Олегом Немцем посадили новичка. Он слушал, как все в классе кричат, а сам лишь улыбался. Строгая учительница с усами записала его в классный журнал и для памяти раза два громко повторила:
- Ахмет Ахметжанов. Ахмет Ахметжанов... Ты, значит, из цирка?
Ахмет кивнул. Класс загудел.
- Дети, тихо!- прикрикнула учительница.- Ничего особенного! Он в классе будет временно, пока цирк не уедет.
Олег придвинул к Ахмету тетрадку с домашним заданием и положил осколок от фугаски.
- Бери! Бери насовсем!
Новенького эта вещь не заинтересовала. Вскоре выяснилось, что у него были дела поважней. После школы Олег с Ахметом вместе вышли на улицу и остановились у афиши.
ТРИ - АХМЕТЖАНОВЫ - ТРИ
- сообщала афиша и ниже поясняла:
ЭКВИЛИБРИСТЫ С ШЕСТАМИ
Отец Ахметжанов шел по проволоке, держа наперевес шест или, как объяснял Ахмет, баланс. На плечах отца Ахметжанова стояла Ахметжанова-жена, то есть мать Ахмета. У нее на плечах стоял мальчик - новый друг Олега Ахмет, который числился старшим сыном в труппе цирковых артистов Ахметжановых. Два его меньших брата, близнецы Сурен и Булат, тоже бегали и прыгали на арене, но на канат их допускали пока только на репетициях.
- И впятером будете выступать?- спросил Олег.
- На репетициях уже давно работаем, но бывают срывы...
Итак, Немец сидел на одной парте с живым артистом цирка, чему все завидовали. Скоро он знал об Ахмете абсолютно все. Как тот жил в детском приюте в Ташкенте, как его усыновил Ахметжанов-старший. Всех троих детей он и его жена взяли из детских домов.
А как много Ахмет умел! Стоило Немцу произнести на уроке слово, и он получал замечание. Сосед же его мог болтать так, что училка ничего не слышала. Ахмет и Олега научил говорить, почти не шевеля губами. Таким способом Ахметжановы переговаривались на арене, незаметно для зрителей.
- В цирк вечером желаешь?- спросил новенький, когда после уроков они прощались на улице.
- А можно?- глаза у Олега загорелись.
- Приходи к служебному входу ровно в полвосьмого. Войди и стой.
Олег прибежал заранее, обошел цирк кругом, отыскал табличку "Служебный вход", осторожно вошел и стал ждать у двери.
В половине восьмого Ахмет, одетый в черную бурку, вышитую бисером, подошел к вахтеру и, положив руку Немцу на плечо, важно сказал:
- Это ко мне!
Они поднялись на верхний этаж, пробежали по длинному коридору, потом лезли по винтовой лестнице и пробирались мимо ящиков, набитых реквизитом. Олег вслед за Ахметом вскарабкался по железным ступенькам на узкий балкончик и замер: в полутьме перед ним открылся купол - цирковое небо, увешанное канатами. Ахмет между тем солидно пожал руку осветителю и показал на Олега глазами.
- Вот мой друг. Пускай тут посидит, ладно?..
Осветитель кивнул. Он возился с прожектором и даже не взглянул на Олега, видно, привык, что к нему подсаживают зайцев. Ахмет хлопнул Немца по плечу и исчез.
До представления оставалось еще минут двадцать. В зале было пусто, прохладно и полутемно. Униформисты в зеленых мундирах, перекликаясь, раскатывали на арене ковер. Когда крики стихали, снизу доносилось рычание тигров. Тех самых тигров, что красовались на афишах недалеко от Владана.
Сидя в углу балкончика верхом на перевернутом старом прожекторе, Олег смотрел на арену. Зал постепенно заполнялся народом. Осветитель защелкал выключателями. Толстый, гладко прилизанный человек в черном фраке, который не сходился на животе, шагнул вперед и произнес красиво и громко слово, знакомое и непонятное:
- Вла-дан!
Оркестр грянул танго. Осветитель рядом с Олегом засуетился. Свет в зале потух. Потом луч прожектора высветил под потолком ковер-самолет, точь-в-точь, как на афише. На ковре сидел человек в черном плаще. Ковер-самолет стремительно летел вниз. Теперь луч прожектора осветил пятно в центре арены.
Там медленно вращался круг. Человек в плаще прыгнул с ковра-самолета на круг. Его черный плащ взметнулся и улетел в темноту вместе с ковром. Артист остался в белой рубашке с бабочкой, узких брюках и - босиком. Он застыл. Он ждал, когда кончатся аплодисменты. Затем он прошел по краю круга, раскланялся и уселся в кресло, будто устал после дальней прогулки.
Шталмейстер снова выдвинулся на арену и объявил:
- Художник, рисующий ногами,- Владан!
В зале вспыхнул яркий свет. Под танго, слегка пританцовывая, на арену выбежала женщина в белоснежном бальном платье. Она тоже раскланялась, расставила перед Владаном мольберт и укрепила лист бумаги. Владан поднял босые ноги, и только теперь стало видно, что рукава его рубашки висят по бокам тела, и эти рукава пусты. Художник рисует ногами, потому что рук у него нет.
Оркестр умолк. Правая нога Владана мелькала над бумагой, в тишине зала был слышен скрип углей, которыми Владан рисовал. Делал он это быстро. Через несколько секунд музыка заиграла снова. Женщина сняла с мольберта только что созданный пейзаж и понесла вокруг арены. Олег сидел выше всех, но даже он разглядел пальмы, море, дома на берегу.
И началось! Владану подавался новый лист бумаги, и он мгновенно набрасывал новый сюжет. Пока его помощница обходила круг, новый рисунок уже был готов. В конце пути ассистентка вручала каждую картину зрителями, и лист бумаги начинал свое путешествие из рук в руки вдоль ряда или наверх, до самой галерки.
От высоты, с которой приходилось смотреть на арену, и ряби разноцветных огней, с которыми орудовал осветитель, а может, еще от дыма и треска вольтовых дуг в прожекторах у Олега кружилась голова.
Внезапно музыка оборвалась, свет в зале потух. В луче прожектора на арену опустился ковер-самолет. Он поднял Владана с его помощницей и унес в темноту. Оркестр загромыхал марш, перекрывая шум аплодисментов. Зрители захлопали неистово, требовали повторить. Владан не вышел.
Все в тот вечер казалось Олегу невероятным - ведь он первый раз в жизни был в цирке. Но ни его друг Ахмет Ахметжанов, который, скинув бурку, по тонкой трубе ловко взбирался на двадцатиметровую высоту и там делал стойку на руках, ни силовые акробаты братья Чертановы, ни наездники, ни даже тигры, которые ласково лизали щеки дрессировщицы,- никто не поразил Олега так, как художник без рук Владан.
Днем дома, после школы, когда мать была на работе, Олег решил повторить номер Владана. Он спрятал руки в карманы, уселся на стул и пытался поднять с пола босой ногой карандаш. Ничего не получалось. Тогда он рукой вставил карандаш между пальцами ноги и начал рисовать на куске бумаги, прикрепленном к стене. Получалась мазня: нога упорно не слушалась и не хотела создавать шедевра. Люська сидела рядом и умирала со смеху. Мать узнала об эксперименте и сказала, что Олег сходит с ума. Даже отец этого никогда не делал, а ведь он художник. Олег ей отвечал, что если б она побывала в цирке, ей тоже захотелось бы попробовать.
- Только цирка мне не хватает!- воскликнула мать.
Ахмет часто брал Немца с собой в цирк. Мать не возражала, считала, что лучше сидеть за кулисами, чем слоняться по улицам неизвестно с кем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17