– Сколько?… – кивнул он на градусник, лежащий на столе возле лекарств.– С утра было тридцать восемь и пять…Алифанова говорила очень тихо.– Ангина…Она показала на горло.– Никогда раньше не было…– Извините, я, похоже, некстати. Хотел кое-что спросить, да, видно, придется в другой раз.– Сидите, сидите, – остановила его актриса. – Если, конечно, не боитесь заболеть.– Это было бы неплохо… – мечтательно сказал Дубравин.– Простите – не поняла…Алифанова смотрела на майора с удивлением.– А, это я о своем… – отмахнулся Дубравин.Актриса несколько натянуто улыбнулась. В ее глазах по-прежнему таился вопрос.Так у нас откровенный разговор не получится, подумал майор. Ему недомолвки не нужны, а так получилось, что он сам задал тон беседы.Дубравин мысленно посетовал на свою несдержанность – какой бес дернул его за язык!? У каждого свои проблемы, иногда мало понятные окружающим. Придется теперь выкручиваться.Обречено вздохнув, майор объяснил:– Если честно, устал я, Ирина Викторовна. Чертовски устал. Посидеть бы недельку дома, поваляться в кровати… Чай с малиной в постель, хорошая книга, на худой конец телевизор – что еще нужно нашему брату-оперативнику для полного счастья?– У вас так много работы?– Много – это не то слово. Чтобы все успеть и везде поспеть, нужно продлить сутки до сорока часов. Как минимум.– Понимаю… – сочувственно кивнула Алифанова.Ни хрена ты, девочка, не понимаешь! – раздраженно подумал Дубравин. Тебя бы в мою упряжь…Подумал, но сказал совсем другое, стараясь придать лицу доброе и мягкое выражение:– Ирина Викторовна, я хотел бы расспросить вас об Артуре Тихове. А то в первую нашу встречу – помните? – вы о нем упомянули вскользь и вовсе не в связи с Ольховской, все же имевшей к нему некоторое отношение. Не говоря уже о Новосад.– Да…При упоминании имени погибшей подруги Алифанова низко склонила голову и украдкой смахнула слезу.– Что вас интересует? – спросила она, стараясь быть спокойной.– Все о Тихове. Все, что вам известно. В частности, о его отношении к Ольховской, а также о взаимоотношениях Ариадны Эрнестовны и Новосад.– Тогда я просто не хотела касаться этой темы… Да и сейчас мне как-то не по себе – все так сложно, запутано. Вправе ли я говорить об этом, не знаю…– Поверьте, спрашиваю вас отнюдь не из праздного любопытства.– Я вас понимаю… Видите ли, из-за Артура между Адой и Валей всегда была какая-то натянутость. Подружки близкие, закадычные – и все же… Мне почему-то кажется, что Ада до сих пор неравнодушна к Артуру, хотя, выйдя замуж за Владислава, она стала относиться к Тихову внешне довольно прохладно.– Что не помешало Ольховской после развода с мужем встречаться с Тиховым… ну, скажем, в интимной обстановке…– Вы об этом знали… или догадались? – удивилась Алифанова.– Вот уж меньше всего я похож на ясновидца, – улыбнувшись, уклонился от прямого ответа Дубравин.– Да, они встречались…Алифанова выглядела смущенной. Видимо, тема разговора была ей неприятна. Но все-таки она продолжила:– Однажды мне понадобилось что-то взять у Ады, и когда я приехала без предупреждения к ней домой, то встретила у двери ее квартиры Артура – он уже уходил. Они смутились, Ада даже стала немного раздражена, но потом все как-то забылось, а я ни о чем не спрашивала – это их личное дело. Вале об этом я тоже не сказала. Зачем?…– А вы не припомните, когда это было?– Почему же…Алифанова назвала число и месяц.– Скажите, а как вам Артур?– Нравится или нет? Нравится. Очень. Если честно – только между нами, ладно? – я была в него влюблена. Еще в училище. Даже сейчас к нему неравнодушна.– Немудрено, парень он видный…Дубравин мельком посмотрел на свои часы.– Хотите, я покажу вам альбом, где вся наша училищная группа? – подхватилась Алифанова, заметив взгляд майора.Видно, ей очень не хотелось так быстро отпускать Дубравина.– Покажите…Времени было в обрез, но майору почему-то захотелось сделать хоть что-нибудь приятное для этой девушки.– Вот, смотрите… – листала альбом Алифанова. – Это я. Правда, смешная? Кнопка. Валя… Ариадна… Теперь, мне кажется, она стала еще красивее. Артур…– А здесь кто?Дубравин показал на большую фотографию, где на тисненном картоне в живописных позах расположились какие-то парни.– Ой! – прыснула в кулачок Алифанова. – И это спрашивает сыщик. Здесь все девушки нашей группы. Только загримированные под мужчин. Вот я… Это Валя с Адой.– Ну и ну… – покачал головой Дубравин. – Здорово. Невозможно узнать…От Алифановой майор отправился в театр. Он шел пешком, благо здание театра располагалось неподалеку.Ощущая удовлетворенность от встречи с Алифановой, Дубравин, вышагивая по уже очищенным от снега тротуарам, мучительно пытался отыскать в уголках памяти нечто очень важное, упущенное им в разговоре с актрисой, какой-то мимолетный всплеск, искру, которой так и не суждено было на этот раз зажечь воображение…Ольховская находилась в своей грим-уборной.Майор постучал.– Открыто! – бросила она, не оборачиваясь.Высунув кончик языка от усердия, актриса кроила большими портняжными ножницами белоснежную ткань, прошитую золоченой нитью.Увидев Дубравина, она немного смутилась и принялась торопливо собирать лоскуты ткани в картонную коробку.– Помешал? – спросил майор.– Нет, нет, что вы… Выпала свободная минута, вот я тут и мастерю.– Ариадна Эрнестовна, я много времени у вас не отниму. Минут десять, не более.– Пожалуйста. У меня есть еще где-то с полчаса.– Вот и отлично…– Дубравин немного помолчал, собираясь с мыслями, а затем, остро взглянув на актрису, сказал с укоризной:– А ведь вы, Ариадна Эрнестовна, к сожалению, не были со мной откровенны.– Не помню. Возможно. Что вы конкретно имеете в виду?– Артура Тихова.– Не понимаю…– Допустим. Тогда я спрошу у вас прямо: он приходил к вам после того, как вы развелись с мужем? А если приходил, то зачем?– Вон вы про что…Видно было, что Ольховская колеблется.– Странный вопрос…С нервным смешком она поправила прическу.– Для женщины странный… Но я вам отвечу. Я любила Артура. Да, любила! Теперь я, конечно, на Валентину не в обиде. Но тогда… И все это время… Я долго считала ее виновницей всех моих семейных неурядиц. Пожалуй, до недавнего времени… Выйди я замуж за Артура, возможно, все сложилось бы по-другому. Но, увы, прошлого не вернешь… И когда Артур снова пришел ко мне и стал просить моей руки, я, признаюсь, растерялась. Просто не могла себе представить нечто подобное.– И что же?– Отказала. Он тогда очень расстроился, и все же своих надежд не оставил. Артур приходил ко мне еще несколько раз с таким же предложением, убеждал, просил, молил, наконец… изменить свое решение. В конце концов, я поговорила с ним в резких тонах. С тех пор его посещения прекратились.– Новосад об этим знала?– Что вы! Конечно, нет. Я бы и сама не сказала, даже не попроси меня Артур.– Он после объяснений в любви к вам это просил?…– Удивлены?Горькая складка перечеркнула переносицу актрисы.– Увы, такова сущность человека – хорош журавль в небе, да как бы не упустить синицу из рук.– Ну что же, спасибо вам за откровенность. До свидания, Ариадна Эрнестовна…Дубравин откланялся.Ольховская уселась возле трюмо и, хмурясь, долго всматривалась в свое отражение.Затем, грустно вздохнув, быстро провела по лицу пуховкой и поспешила на сцену – начиналась очередная репетиция. Глава 15. СТАРЫЙ СЛЕД Белейко возвратился из Гловска на сутки позже срока командировки. Он выглядел уставшим, но довольным.Пожав руку Дубравину, старший лейтенант молча с многозначительным видом положил на стол перед майором папку с бумагами.Несколько листков в папке были ксерокопиями архивных документов, и Дубравин набросился на них, как истомленный жаждой путник на чудом найденный родник.Читал он долго – уж больно непривычен был для его глаз старинный шрифт.Наконец Дубравин откинулся на спинку стула и, прикрыв веки, задумался. Белейко с любопытством наблюдал за ним.– Рассказывай, – наконец потребовал майор, повернувшись к старшему лейтенанту.– В Гловске мне удалось разыскать двух старожилов, помнивших события семнадцатого года. Но от них я узнал не очень много полезного для нас. Пришлось ехать в областной центр – архив лет десять назад перевели туда. Надежд, конечно, у меня было мало… Но тут мне, прямо скажем, повезло. Как рассказали сотрудники архива, в первые дни войны, в начале августа сорок первого года, Гловск бомбила фашистская авиация, и бомба небольшого веса угодила прямо в здание архива, располагавшегося в купеческом особняке. Дом был разрушен, и его развалины простояли до сорок четвертого года, пока не начались восстановительные работы. Тут-то и оказалось, что под обломками стен покоились подвальные помещения, где хранились документы дореволюционные и времен гражданской войны. Среди них были и эти полицейские протоколы.– Значит, Софья Леопольдовна, бабушка Ольховской, была в горничных у Сасс-Тисовской…– Именно.– Но каким образом у нее оказался подлинный “Магистр”? И кто его подменил?– Загадка…– И наконец, Капитон Мызгаев. Личность весьма примечательная, если судить по этим бумагам. Где он теперь? Жив ли?– А ты не предполагаешь, что…– Мызгаев в нашем городе, – подхватил майор. – Интересная мысль… Но это нам проверить недолго.И Дубравин поднял телефонную трубку…– Ну? – не терпелось Белейко.Дубравин был взволнован; его глаза щурились, в глубине зрачков искрились веселые огоньки.– Здесь он, Бронек, здесь! Но – жил.– Не понял.– Капитон Иванович Мызгаев помер осенью этого года.– Родственники?…– А вот это нам предстоит выяснить. И не только это.– Моя задача?– Подними всю документацию, которая касается Мызгаева, – сказал майор. – А я займусь родственниками…Дубравин посмотрел на часы.– Сегодня уже поздно, – сказал он с сожалением. – Есть другие дела. Но завтра мне нужно в обязательном порядке увидеться с Ольховской…Утром следующего дня майор позвонил актрисе.Она еще спала, и вряд ли его звонок доставил ей большое удовольствие.Но своего раздражения Ольховская не высказала и любезно согласилась принять его немедленно.А на подобную просьбу у Дубравина уже были основания: вчера ни он, ни Белейко времени зря не теряли.Когда Дубравин зашел к Ольховской, глаза у актрисы были еще сонными, но кое-какой порядок в квартире она уже успела навести.– Ариадна Эрнестовна, вы уж простите меня и за этот ранний визит, и за то, что я сейчас напомню вам не очень приятный момент вашей жизни…Майор сделал виноватое лицо.– Мне хотелось бы знать обстоятельства смерти вашей бабушки.Ольховскую его вопрос не удивил. За время следствия она уже привыкла к неожиданным и необъяснимым, на ее взгляд, поворотам в беседах с Дубравиным.Актриса рассказала.Майор все записал на магнитную ленту портативного диктофона.– Вы говорите, паралич… – задумчиво сказал Дубравин.– Я до сих пор не могу понять, что за причина такой страшной и внезапной кончины. Бабушка, несмотря на весьма преклонный возраст, отличалась довольно неплохим здоровьем. И в тот вечер, провожая меня в театр, на премьеру спектакля, была веселая, бодрая, обещала помолиться за мой успех…– Вы упомянули, что, умирая, она пыталась что-то сказать. Не припомните, случаем?– Вряд ли… – после некоторого раздумья ответила Ольховская. – Что-то не очень связное…– И все же попробуйте. У вас ведь отличная память, – мимоходом польстил Дубравин.Актриса задумалась. Майор терпеливо ждал.Наконец Ольховская провела ладонью по своим глазам, как бы отбрасывая невидимую пелену.– Мне кажется… Или я ослышалась… Она пыталась выговорить какое-то имя. По-моему, Капитон.– Как… как вы сказали!?Дубравин даже привстал от возбуждения.– Точно, Капитон, – уже более уверенно продолжила актриса. – Я еще потом, в суматохе подготовки к похоронам, мельком подумала: кто бы это мог быть? Ведь среди наших родственников и знакомых нет человека с таким именем.– Нет, говорите? Возможно…Глаза майора лихорадочно блестели.– А от Софьи Леопольдовны не остались какие-нибудь бумаги? Переписка, может, дневники…– Что-то есть…Ольховская поднялась и вынула из ящика буфета небольшой пакет, завернутый в газету.– Вот. У меня как-то руки не дошли разобраться во всем этом…– С вашего разрешения, я посмотрю.– Конечно. Пожалуйста…Вырезки из журналов, некоторые – еще из дореволюционных, несколько писем, судя по почерку и фразам, выхваченным Дубравиным мимолетом из текста, от подруг Софьи Леопольдовны, открытки, тонкая книжица с листочками сусального золота, порядком потрепанный поминальник с записями химическим карандашом, засушенная веточка бессмертника…И фотографии в конверте из рыжей плотной бумаги.Их было немного, чуть больше десятка. Фотокарточки почти все старинные, на толстом, от времени ломком картоне, некоторые с золотым тиснением по обрезу.Рассыпав их веером по столу, майор почувствовал, как вдруг пересохло во рту: как же он сразу не догадался?!Взяв одну из фотографий с овальной рамкой штемпеля и тиснеными золотыми буквами внутри “Фото бр. Наконечниковы”, Дубравин обратился к Ольховской:– Мне бы хотелось захватить ее с собой. Я вам верну эту фотографию. Думаю, что в скором времени она обязательно будет у вас.– Не возражаю…Видно было, что актрису снедает любопытство, но от расспросов она удержалась.Обратно в управление майор, махнув рукой на свои финансовые затруднения, ехал на такси.Зайдя в кабинет, он молча бросил на стол перед Белейко фотографию и принялся яростно терзать телефон.– Черт знает что! – ворчал он раздраженно, когда в очередной раз срывался набор. – Работнички… Телефон починить не могут.– Женя, да ведь это…У Белейко не хватило духу закончить фразу. Он только тыкал пальцем в изображенного на снимке молодого человека, рядом с которым стояла светловолосая девушка с зонтиком в руках.– Именно… Алло, алло! Это ресторан мотеля? Пригласите к телефону Ольховского. Да, музыкант. Что? Должен быть. Ах, вам некогда. Девушка, я из уголовного розыска. Майор Дубравин. Да… Нет, это срочно!Ожидая у телефона, пока позовут Ольховского, майор с благодарностью вспомнил Алифанову и ее альбом – догадка, которая тогда зародилась в тайниках подсознания, теперь приобрела вполне конкретные очертания…– Владислав Генрихович? Здравствуйте, майор Дубравин. Вы так и не вспомнили, у кого видели фонарик? Нет? Мне нужно с вами встретиться. Когда? Срочно. Прямо сейчас. Вы не можете? Почему? Ах, да, вы работаете… А после работы? Вот и ладушки. Значит, договорились…Дубравин посмотрел сначала на сумеречное окно, а затем на часы. Стрелки показывали половину седьмого.Отступление 4. ПРЕСТУПНИКИ“Ох, Капитон, что же теперь будет? Господи…” – шептала Софка, лежа в своей постели.Узкое окошко призрачно белело в темноте накрахмаленными занавесками, в приоткрытую форточку вливался свежий воздух, пахнущий талым снегом, в спаленке было прохладно, но Софка сбросила одеяло – тело горело, как в лихорадке…Просьбу Капитона сделать оттиски ключей от черного хода, двери спальни княгини и шкафа-сейфа Софка выполнила без особых затруднений – княгиня стала доверять ей всецело и не таилась, как прежде.Теперь, если ей что нужно было, Сасс-Тисовская со спокойной душой вручала ключи Софке.Впрочем, хорошо присмотревшись к содержимому шкафа, горничная испытала разочарование – кроме шкатулки с драгоценностями, там не хранилось что-либо стоящее.Различные бумаги, старинные грамоты, ковчежец с мощами какого-то святого (как объяснила с гордостью княгиня, их привез прадед из Иерусалима) и прочие реликвии старинного рода князей Сасс-Тисовских могли представлять ценность разве что для собирателей древностей или историков.Готовясь к отъезду в Швейцарию, княгиня как-то мимоходом, небрежно, видимо считая, что этим осчастливит Софку, сказала: “Милочка, я забираю тебя с собой…”Ей и в голову не могло прийти, что горничная ни за какие деньги и блага не согласится покинуть Россию. А вернее Капитона, если быть совершенно точным, которого она любила всей душой и ревновала отчаянно, как нередко могут ревновать твердые, целеустремленные и порывистые натуры.И для него она была готова на все…Вечером княгиня выпила бокал красного вина: спиртное действовало на нее, как снотворное.Последние два месяца она спала плохо, мучилась бессонницей. Часто среди ночи княгиня поднималась, будила Софку, и та читала ей слезливые французские романчики в скверном переводе.После Сасс-Тисовская снова засыпала при зажженных свечах. Ее мучили кошмары, спросонья в темноте казавшиеся ей явью.В этот вечер Софка сделала то, что просил Капитон. Она добавила в вино сонное зелье, купленное за немалые деньги у известной всему городу знахарки.Когда княгиня взяла в руки бокал, Софка едва не потеряла сознание от страха.Но все обошлось, только Сасс-Тисовская заметила, что у вина странный привкус, и велела в следующий раз откупорить новую бутылку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15