– Мне пора.
– Лучше помолись, чтобы миссис Смедли встала сегодня попозже, – сказал он, игнорируя ее протесты.
Позже этим же днем Гидеон сделал все, чтобы произвести впечатление на компаньонок, особенно на миссис Смедли, которая в своем коричневом шелковом платье и шляпе с перьями напоминала гусыню. Глядя на Гидеона сквозь стекла очков толщиной в добрый дюйм, она все равно толком не могла разглядеть его, а следовательно, не могла оценить его мужскую привлекательность. То, что он был американцем, говорило вовсе не в его пользу, так как эта дама была настроена очень подозрительно по отношению к иностранцам.
И все же Гидеон победил ее своей настойчивостью. Купив билеты на лучшие места в панораме, представлявшей виды Неаполя и Константинополя, он уселся рядом с миссис Смедли и терпеливо давал объяснения пожилой даме через рожок, вставленный в ее ухо. Во время представления он ходил взад-вперед. После посещения панорамы они поехали в Гайд-парк. Гидеон безропотно слушал лекцию миссис Смедли о вреде табака. Его кроткое замечание, что порой он позволяет себе насладиться сигарой, вызвало у пожилой дамы взрыв негодования, и она продолжила свою лекцию с еще большим энтузиазмом. Какие невыносимые, какие испорченные эти курильщики! Курить – значит демонстрировать свою вульгарность и непристойные манеры. Все это никогда не приходило Гидеону в голову, хотя должно было.
Видя, что миссис Смедли доставляет удовольствие наставлять Гидеона, время от времени Ливия ловила его улыбку. А когда их взгляды встречались, его веселые голубые глаза смотрели так, что сердце замирало в груди.
Наконец лекция о вреде табака закончилась, но последовала следующая, на этот раз посвященная этикету, а потом миссис Смедли затронула более деликатный вопрос, касающийся ухаживания. Ливия вздрогнула, но Гидеона, казалось, развлекали разглагольствования пожилой дамы.
– ...не следует никогда жениться тем, кто похож по темпераменту и внешности, – консультировала миссис Смедли своих молодых спутников. – Брюнет, например, не должен жениться на брюнетке, так же как дородному мужчине не следует вступать в брак с полной девушкой. Для доброго сердцем хорош союз с хладнокровной персоной, для нервного – со спокойной леди, а страстный мужчина должен жениться на аморфной девице.
– Значит, если и он и она натуры страстные, то им не стоит вступать в брак? – Хотя Гидеон не смотрел на Ливию, ему каким-то образом удалось увернуться от ее хлопка по колену.
– Ну да, – последовала выразительная реплика дамы. – Только подумайте, какие характеры могут быть у их детей! Легковозбудимые, неуравновешенные... Да стоит ли перечислять!
– Ужасно, – комментировал Гидеон, украдкой бросая лукавые взгляды на Ливию.
– Но вот в социальном плане равенство очень важно, – продолжала миссис Смедли. – Вступать в брак следует только тем людям, которые принадлежат к одному и тому же классу, а если и случится некоторое различие, статус жениха должен быть выше статуса невесты. Для женщины совершенно недопустимо выйти замуж за человека, чье социальное положение ниже ее собственного.
Ливия напряглась, тогда как Гидеон хранил молчание. Ей не надо было смотреть на него, чтобы понять, что он тоже думает о Маккене и Алине.
– У меня будет возможность повидать Маккену в Лондоне? – тихонько спросила она, пока миссис Смедли продолжала свою речь, не замечая, что ее не слушают.
Гидеон кивнул:
– Завтра вечером, если вы разрешите мне сопровождать вас в театр.
– Я бы очень хотела пойти. – Она сделала паузу, прежде чем тихо спросить: – Маккена говорил вам о моей сестре?
Он колебался, потом с тревогой взглянул на нее.
– Да.
– Он рассказывал вам о своих чувствах к ней?
– Можно сказать, что да, – сухо ответил Гидеон. – Он очень зол и намерен взять реванш. Раны, которые она нанесла ему много лет назад, до сих пор кровоточат.
Ливия почувствовала, как надежда переходит в отчаяние.
– Она не виновата, – шепнула Ливия. – Но никак не хочет рассказать ему, как обстояло дело в действительности и почему она так поступила тогда.
Гидеон с интересом посмотрел на нее:
– Расскажите мне.
– Я не могу, – грустно проговорила Ливия. – Я обещала сестре, что никогда не раскрою ее секрет. Однажды такое обещание дала мне моя подруга, потом не сдержала слово, и это стало причиной большого несчастья и боли. Я никогда не предам Алину. – Не в состоянии понять его реакцию, она нахмурилась. – Я знаю, что вы можете винить меня за это, но...
– Я думаю не об этом.
– А о чем?
– О том, что чем больше я узнаю вас, тем сильнее люблю.
Ливия на секунду потеряла дар речи, стоя в оцепенении.
– Гидеон... – наконец произнесла она.
– Вам не нужно ничего говорить, – остановил он. – Сейчас я просто хочу любить, не требуя ничего взамен.
Существует два рода театралов: одни ходят в театр, чтобы наслаждаться спектаклем, а другие – для того, чтобы лишний раз показаться в свете. Театр – то место, где тебя могут заметить, где можно обменяться сплетнями и даже пофлиртовать. Сидя в ложе рядом с Гидеоном Шоу, Маккеной, миссис Смедли и еще двумя парами, Ливия вскоре отказалась от попыток услышать, что происходит на сцене, потому что публика шепталась весь спектакль. Вместо этого она сидела и наблюдала за людьми, проходящими мимо их ложи. И была поражена тем любопытством, какое вызывали два богатых американских бизнесмена.
Гидеон чувствовал себя как рыба в воде: болтал с посетителями, заходившими в ложу, и выглядел спокойным и улыбчивым. Маккена, напротив, был куда более сдержан и с осторожностью подбирал слова. Одетый как подобает для выхода в свет, причем в его туалете преобладали два цвета – черный и белый, на фоне золотисто-элегантного Гидеона он смотрелся особенно контрастно. И страшно раздражал Ливию, проклинавшую выбор Алины.
Когда Гидеон отлучился, чтобы принести дамам лимонад из буфета, Ливия воспользовалась шансом поговорить с Маккеной наедине. Слава Богу, ее надзирательница заснула на своем посту. Маккена был вежлив и соблюдал дистанцию, казалось, он совсем не хотел кому-то понравиться, и Ливия не могла не пожалеть его. Несмотря на всю его неприступность, взглянув на его смуглое лицо, Ливия заметила признаки усталости и тени под глазами, которые говорили о бессонных ночах. Она знала, как ужасно любить того, с кем не можешь быть рядом, а для Маккены это было особенно тяжело, потому что он не знал истинную причину отказа Алины и своего изгнания из Стоуни-Кросс. Не в состоянии забыть свое участие в этом деле и то, что по ее вине Маккену выгнали из поместья, Ливия почувствовала, что краснеет. К ее ужасу, Маккена заметил этот предательский румянец.
– Миледи, – спросил он, – моя компания неприятна вам?
– О нет, – поспешила заверить она.
Маккена не сводил с нее глаз и мягко продолжил:
– А мне кажется, это именно так. Я найду другое место в зале, если вам так будет удобнее.
Когда Ливия заглянула в его пронзительные бирюзовые глаза, она вспомнила того энергичного мальчика, которым он был когда-то, и подумала: «Не слишком ли поздно извиняться спустя двенадцать лет?» Страшные сомнения охватили ее, когда она вспомнила обещание, данное Алине. Она обещала никогда не говорить никому про шрамы, но не обещала молчать о действиях отца.
– Маккена, – неуверенно начала она, – меня уже много лет мучает одна вещь, а именно тот вред, что я причинила вам.
– Вы говорите о том времени, когда я служил в Стоуни-Кросс-Парке? – спросил он, слегка нахмурившись. – Вы тогда были маленькой девочкой.
Ливия так волновалась, что ее голос неожиданно сел.
– Я боюсь, что порой маленькие девочки способны совершать непростительные поступки. Я не исключение. Это из-за меня вас так внезапно выпроводили в Бристоль.
Маккена смотрел на нее, ничего не понимая, и продолжал хранить молчание, пока она говорила.
– Вы знаете, я всегда ходила по пятам за Алиной, наблюдала за каждым ее шагом, стараясь подражать во всем... Я следила за ней и, конечно, знала о вашем взаимном увлечении. Наверное, я была очень ревнива, хотела заполучить всю любовь и внимание сестры, ведь она была для меня как вторая мать. И когда я увидела вас в тот день в конюшне, когда вы... – Ливия замолчала и еще сильнее покраснела. – Не подумав о том, какие могут быть последствия, я сделала ужасную вещь. Я пошла к отцу и рассказала ему о том, что видела. Вот почему вас уволили и отправили в Бристоль. Позже, когда до меня дошло, что же я натворила, и когда я увидела, как страдает Алина, я испытывала жуткие угрызения совести. Я всегда жалела об этом, и хотя не жду, что вы простите меня, я хочу сказать вам, что мне безумно жаль...
– Страдала? – переспросил Маккена. – Леди Алина отослала меня в Бристоль, потому что не могла простить себе, что снизошла до слуги... Она понимала, что скоро начнет избегать и стыдиться меня.
– Нет! – перебила его Ливия. – Нет! Это все наш отец, вы и представить не можете, до чего он был жесток. Он сказал сестре, что если вы посмеете вернуться назад, он уничтожит вас. Он поклялся, что не успокоится, пока вы не останетесь на улице без средств, не умрете или не закончите свои дни в тюрьме. Алина поняла, что это не пустые слова, и хотя не хотела, чтобы вы уезжали из Стоуни-Кросс-Парка, сделала все, чтобы спасти вас, Маккена. И в том, что отец отправил вас в Бристоль, а не выгнал на улицу без гроша, заслуга Алины. Она потребовала это от него.
Маккена с недоверием посмотрел на нее:
– Но почему она не рассказала мне все это тогда?
– Моя сестра думала, дай она вам хоть какую-то надежду, вы, несмотря на все запреты, рискнете и вернетесь за ней. – Ливия опустила глаза, поправила юбку и продолжила: – Хотите сказать, что она ошибалась?
Молчание тянулось бесконечно.
– Нет, – наконец произнес он.
Подняв на него глаза, Ливия увидела, что Маккена не моргая смотрит куда-то вдаль. Казалось, он пытался вникнуть в то, что она рассказала... она заметила капельки пота, выступившие на его лбу, и побелевшие костяшки пальцев, впившихся в ладонь. Она с тревогой подумала, не рассказала ли слишком много? Но, начав, уже не могла остановиться. Она должна поставить все на свои места, заставить его понять, кто виноват в том, что случилось.
– Когда вы уехали, – продолжала она, – Алина не находила себе места. Она любила вас, Маккена... и предпочла вашу ненависть, нежели гибель.
– Если все было так, как вы говорите, – сказал он резким, полным враждебности тоном, – почему она не рассказала мне об этом сейчас? Ваш отец умер, дьявол забрал его душу, после этого ничто не мешало Алине сказать правду.
– Возможно, она не хочет, чтобы вы чувствовали себя обязанным ей так или иначе, – осторожно проговорила Ливия. – Или, может быть, она боится, что вы узнаете... Если бы вы только...
Маккена жестом попросил ее остановиться. Заметив едва уловимую дрожь его руки, Ливия поняла, что рассказ расстроил его, хотя она думала, что он примет его с благодарностью и признательностью. Прикусив губу, она молча ждала. Маккена опустил руку и вновь уставился куда-то вдаль.
Увидев Гидеона, вошедшего в ложу с лимонадом, Ливия вздохнула с облегчением. Он сразу почувствовал напряжение, повисшее в воздухе, переводя удивленный взгляд с Ливии на Маккену и обратно. Заняв место рядом с Ливией, Гидеон с присущей ему легкостью быстро развеселил ее. Неловкость исчезла, и вскоре она уже улыбалась, как будто ничего не произошло.
Маккена же выглядел так, как если бы заглянул в ад. Пот с него лил потоком, а все морщинки превратились в глубокие складки. Он, казалось, не понимал, что происходит вокруг и где он находится. В конце концов он резко поднялся и, пробормотав что-то себе под нос, быстро покинул ложу.
Гидеон с удивлением взглянул на Ливию:
– Ради всего святого, что произошло между вами, пока я отсутствовал?
Маккена вышел из театра на улицу. Пешеходы прогуливались взад и вперед вдоль «Ковент-Гарден». Пройдя мимо величественного фасада театра, Маккена остановился у самой дальней колоны, где тень скрыла его от людских глаз. Его мысли пребывали в полном хаосе. Слова Ливии эхом звучали в ушах, сокрушая его самообладание. Мысль о том, в какой бред он верил долгие годы, не давала ему покоя. Целых двенадцать лет он жил, принимая за правду то, что на самом деле оказалось ложью во спасение.
Внезапно он вспомнил свои слова, сказанные давным-давно... «Я никогда не оставлю тебя, если ты не прогонишь меня...»
Если бы у него осталась надежда, что Алина любит его, он наверняка вернулся бы к ней, гонимый чувством куда более сильным, чем чувство самосохранения.
Алина знала это.
Маккена вытер лицо рукавом дорогого пальто. А если это правда?.. Если Алина выгнала его, чтобы спасти, защитить от гнева старого графа... значит, она любила его! Возможно, сейчас от этой любви не осталось следа, но когда-то она любила! Он старался не верить в это, и в то же время эмоции переполняли его, ему казалось – еще немного, и он не выдержит... Ему нужно пойти к ней и заставить сказать правду. Но он уже знал ответ, подкрепленный внезапной уверенностью, которая исходила из самого его существа.
Алина любила его... от этого голова кружилась.
Некоторые из прохожих с любопытством оглядывались, заметив странную фигуру мужчины, прислонившегося к колонне, с головой, опущенной вниз, как у поверженного колосса. Но никто не посмел остановиться и спросить, все ли с ним в порядке... Видимо, прохожие находили что-то пугающее в его неподвижности, словно он был сумасшедшим и любое неосторожное действие могло спровоцировать его. Проще и безопаснее уйти прочь и притвориться, что они ничего не заметили.
Гидеон пришел в дом Ливии поздно ночью. Проскользнув в холл, поднялся в ее спальню. Он бережно раздел ее и долго занимался с ней любовью, входя в нее медленно и глубоко, нежно заставляя менять позиции. Его страстные поцелуи заглушали ее стоны, а ее тело с трепетом принимало его.
Ливия думала о том, что с Эмберли она не испытывала ничего подобного. Сейчас в постели не было никаких иллюзий, ничего, кроме потрясающей, обезоруживающей честности, которая не оставила ни одного темного уголка в ее душе. Она хотела, чтобы Гидеон познал ее такой, какая она есть, со всеми ее недостатками. В нем было нечто такое, возможно, физическая сила, что растопило ее неприступность, в которую она заковала себя, как в доспехи. Она отдавалась ему без колебаний. Все, что он хотел, она делала с бесстыдной отвагой и удовольствием. И улавливала каждое его желание прежде, чем он просил ее.
Они лежали тихо, не размыкая объятий, довольные и пресыщенные. Ливия обхватила ногой его бедро. Она чувствовала, как сильные руки поглаживают ее волосы, спускаются к шее... подтянув повыше ногу, она ощутила его мужское достоинство, все еще твердое после акта любви. Лениво потянулась вниз, чтобы приласкать его.
Улыбаясь, Гидеон схватил ее за руки и заставил лечь на него.
– Ты невозможен, – заметила она со смехом.
– Не больше, чем ты.
Она наклонилась, дотронувшись носом до него.
– Признаюсь, – сказал Шоу, – я совершенно безоружен перед тобой.
– Безоружен? – хмыкнула она. – Ты безумен, когда любишь меня. – Ливия чувствовала, как ее сердце сжалось в груди, но она попыталась сказать как можно непринужденнее: – Иначе с какой стати мне влюбляться в тебя?
– Существует тысяча причин, – отозвался он. – Не только потому, что я удовлетворяю тебя в постели, но и потому, что я один из самых богатых мужчин в мире...
– Меня не интересуют твои деньги, – возразила она.
– Я знаю, черт побери. – Его голос звучал печально. – И это пробуждает во мне желание заполучить тебя раз и навсегда.
– Раз и навсегда?
– Жениться.
Нахмурившись, Ливия постаралась выскользнуть из его объятий, но Гидеон схватил ее за талию, заставив остаться.
– Это стоит обсудить, не правда ли? – спросил он.
– Но, дорогой, мы знаем друг друга всего лишь четыре ночи.
– Тогда скажи мне, как долго я должен ухаживать за тобой? Я готов подождать.
– Ты хотел вернуться в Нью-Йорк.
– Я могу это отложить.
Вздохнув, Ливия прильнула щекой к его груди. Она хотела быть абсолютно честной с ним.
– Ничто не заставит меня выйти за тебя, дорогой.
Он крепче обнял ее. Его пальцы ласкали ее спину.
– Почему?
– Потому что я слишком хорошо отношусь к тебе, чтобы ежедневно наблюдать, как ты убиваешь себя.
Она ощутила, как он напрягся. Снова попытавшись выбраться из его объятий, Ливия надеялась, что на этот раз он позволит ей уйти. Но он обнял ее одной рукой за спину, а другой прижал ее голову к своей груди. Покорность сквозила в его тоне.
– Ты хочешь, чтобы я перестал пить?
– Да, но я не хочу принимать решение за тебя.
– Но ты не станешь и думать о браке со мной, если я буду продолжать пить?
Она долго молчала. Он поднял ее голову и заставил посмотреть в глаза.
– Да, – наконец ответила она. – Если бы ты не пил, я бы подумала над твоим предложением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Лучше помолись, чтобы миссис Смедли встала сегодня попозже, – сказал он, игнорируя ее протесты.
Позже этим же днем Гидеон сделал все, чтобы произвести впечатление на компаньонок, особенно на миссис Смедли, которая в своем коричневом шелковом платье и шляпе с перьями напоминала гусыню. Глядя на Гидеона сквозь стекла очков толщиной в добрый дюйм, она все равно толком не могла разглядеть его, а следовательно, не могла оценить его мужскую привлекательность. То, что он был американцем, говорило вовсе не в его пользу, так как эта дама была настроена очень подозрительно по отношению к иностранцам.
И все же Гидеон победил ее своей настойчивостью. Купив билеты на лучшие места в панораме, представлявшей виды Неаполя и Константинополя, он уселся рядом с миссис Смедли и терпеливо давал объяснения пожилой даме через рожок, вставленный в ее ухо. Во время представления он ходил взад-вперед. После посещения панорамы они поехали в Гайд-парк. Гидеон безропотно слушал лекцию миссис Смедли о вреде табака. Его кроткое замечание, что порой он позволяет себе насладиться сигарой, вызвало у пожилой дамы взрыв негодования, и она продолжила свою лекцию с еще большим энтузиазмом. Какие невыносимые, какие испорченные эти курильщики! Курить – значит демонстрировать свою вульгарность и непристойные манеры. Все это никогда не приходило Гидеону в голову, хотя должно было.
Видя, что миссис Смедли доставляет удовольствие наставлять Гидеона, время от времени Ливия ловила его улыбку. А когда их взгляды встречались, его веселые голубые глаза смотрели так, что сердце замирало в груди.
Наконец лекция о вреде табака закончилась, но последовала следующая, на этот раз посвященная этикету, а потом миссис Смедли затронула более деликатный вопрос, касающийся ухаживания. Ливия вздрогнула, но Гидеона, казалось, развлекали разглагольствования пожилой дамы.
– ...не следует никогда жениться тем, кто похож по темпераменту и внешности, – консультировала миссис Смедли своих молодых спутников. – Брюнет, например, не должен жениться на брюнетке, так же как дородному мужчине не следует вступать в брак с полной девушкой. Для доброго сердцем хорош союз с хладнокровной персоной, для нервного – со спокойной леди, а страстный мужчина должен жениться на аморфной девице.
– Значит, если и он и она натуры страстные, то им не стоит вступать в брак? – Хотя Гидеон не смотрел на Ливию, ему каким-то образом удалось увернуться от ее хлопка по колену.
– Ну да, – последовала выразительная реплика дамы. – Только подумайте, какие характеры могут быть у их детей! Легковозбудимые, неуравновешенные... Да стоит ли перечислять!
– Ужасно, – комментировал Гидеон, украдкой бросая лукавые взгляды на Ливию.
– Но вот в социальном плане равенство очень важно, – продолжала миссис Смедли. – Вступать в брак следует только тем людям, которые принадлежат к одному и тому же классу, а если и случится некоторое различие, статус жениха должен быть выше статуса невесты. Для женщины совершенно недопустимо выйти замуж за человека, чье социальное положение ниже ее собственного.
Ливия напряглась, тогда как Гидеон хранил молчание. Ей не надо было смотреть на него, чтобы понять, что он тоже думает о Маккене и Алине.
– У меня будет возможность повидать Маккену в Лондоне? – тихонько спросила она, пока миссис Смедли продолжала свою речь, не замечая, что ее не слушают.
Гидеон кивнул:
– Завтра вечером, если вы разрешите мне сопровождать вас в театр.
– Я бы очень хотела пойти. – Она сделала паузу, прежде чем тихо спросить: – Маккена говорил вам о моей сестре?
Он колебался, потом с тревогой взглянул на нее.
– Да.
– Он рассказывал вам о своих чувствах к ней?
– Можно сказать, что да, – сухо ответил Гидеон. – Он очень зол и намерен взять реванш. Раны, которые она нанесла ему много лет назад, до сих пор кровоточат.
Ливия почувствовала, как надежда переходит в отчаяние.
– Она не виновата, – шепнула Ливия. – Но никак не хочет рассказать ему, как обстояло дело в действительности и почему она так поступила тогда.
Гидеон с интересом посмотрел на нее:
– Расскажите мне.
– Я не могу, – грустно проговорила Ливия. – Я обещала сестре, что никогда не раскрою ее секрет. Однажды такое обещание дала мне моя подруга, потом не сдержала слово, и это стало причиной большого несчастья и боли. Я никогда не предам Алину. – Не в состоянии понять его реакцию, она нахмурилась. – Я знаю, что вы можете винить меня за это, но...
– Я думаю не об этом.
– А о чем?
– О том, что чем больше я узнаю вас, тем сильнее люблю.
Ливия на секунду потеряла дар речи, стоя в оцепенении.
– Гидеон... – наконец произнесла она.
– Вам не нужно ничего говорить, – остановил он. – Сейчас я просто хочу любить, не требуя ничего взамен.
Существует два рода театралов: одни ходят в театр, чтобы наслаждаться спектаклем, а другие – для того, чтобы лишний раз показаться в свете. Театр – то место, где тебя могут заметить, где можно обменяться сплетнями и даже пофлиртовать. Сидя в ложе рядом с Гидеоном Шоу, Маккеной, миссис Смедли и еще двумя парами, Ливия вскоре отказалась от попыток услышать, что происходит на сцене, потому что публика шепталась весь спектакль. Вместо этого она сидела и наблюдала за людьми, проходящими мимо их ложи. И была поражена тем любопытством, какое вызывали два богатых американских бизнесмена.
Гидеон чувствовал себя как рыба в воде: болтал с посетителями, заходившими в ложу, и выглядел спокойным и улыбчивым. Маккена, напротив, был куда более сдержан и с осторожностью подбирал слова. Одетый как подобает для выхода в свет, причем в его туалете преобладали два цвета – черный и белый, на фоне золотисто-элегантного Гидеона он смотрелся особенно контрастно. И страшно раздражал Ливию, проклинавшую выбор Алины.
Когда Гидеон отлучился, чтобы принести дамам лимонад из буфета, Ливия воспользовалась шансом поговорить с Маккеной наедине. Слава Богу, ее надзирательница заснула на своем посту. Маккена был вежлив и соблюдал дистанцию, казалось, он совсем не хотел кому-то понравиться, и Ливия не могла не пожалеть его. Несмотря на всю его неприступность, взглянув на его смуглое лицо, Ливия заметила признаки усталости и тени под глазами, которые говорили о бессонных ночах. Она знала, как ужасно любить того, с кем не можешь быть рядом, а для Маккены это было особенно тяжело, потому что он не знал истинную причину отказа Алины и своего изгнания из Стоуни-Кросс. Не в состоянии забыть свое участие в этом деле и то, что по ее вине Маккену выгнали из поместья, Ливия почувствовала, что краснеет. К ее ужасу, Маккена заметил этот предательский румянец.
– Миледи, – спросил он, – моя компания неприятна вам?
– О нет, – поспешила заверить она.
Маккена не сводил с нее глаз и мягко продолжил:
– А мне кажется, это именно так. Я найду другое место в зале, если вам так будет удобнее.
Когда Ливия заглянула в его пронзительные бирюзовые глаза, она вспомнила того энергичного мальчика, которым он был когда-то, и подумала: «Не слишком ли поздно извиняться спустя двенадцать лет?» Страшные сомнения охватили ее, когда она вспомнила обещание, данное Алине. Она обещала никогда не говорить никому про шрамы, но не обещала молчать о действиях отца.
– Маккена, – неуверенно начала она, – меня уже много лет мучает одна вещь, а именно тот вред, что я причинила вам.
– Вы говорите о том времени, когда я служил в Стоуни-Кросс-Парке? – спросил он, слегка нахмурившись. – Вы тогда были маленькой девочкой.
Ливия так волновалась, что ее голос неожиданно сел.
– Я боюсь, что порой маленькие девочки способны совершать непростительные поступки. Я не исключение. Это из-за меня вас так внезапно выпроводили в Бристоль.
Маккена смотрел на нее, ничего не понимая, и продолжал хранить молчание, пока она говорила.
– Вы знаете, я всегда ходила по пятам за Алиной, наблюдала за каждым ее шагом, стараясь подражать во всем... Я следила за ней и, конечно, знала о вашем взаимном увлечении. Наверное, я была очень ревнива, хотела заполучить всю любовь и внимание сестры, ведь она была для меня как вторая мать. И когда я увидела вас в тот день в конюшне, когда вы... – Ливия замолчала и еще сильнее покраснела. – Не подумав о том, какие могут быть последствия, я сделала ужасную вещь. Я пошла к отцу и рассказала ему о том, что видела. Вот почему вас уволили и отправили в Бристоль. Позже, когда до меня дошло, что же я натворила, и когда я увидела, как страдает Алина, я испытывала жуткие угрызения совести. Я всегда жалела об этом, и хотя не жду, что вы простите меня, я хочу сказать вам, что мне безумно жаль...
– Страдала? – переспросил Маккена. – Леди Алина отослала меня в Бристоль, потому что не могла простить себе, что снизошла до слуги... Она понимала, что скоро начнет избегать и стыдиться меня.
– Нет! – перебила его Ливия. – Нет! Это все наш отец, вы и представить не можете, до чего он был жесток. Он сказал сестре, что если вы посмеете вернуться назад, он уничтожит вас. Он поклялся, что не успокоится, пока вы не останетесь на улице без средств, не умрете или не закончите свои дни в тюрьме. Алина поняла, что это не пустые слова, и хотя не хотела, чтобы вы уезжали из Стоуни-Кросс-Парка, сделала все, чтобы спасти вас, Маккена. И в том, что отец отправил вас в Бристоль, а не выгнал на улицу без гроша, заслуга Алины. Она потребовала это от него.
Маккена с недоверием посмотрел на нее:
– Но почему она не рассказала мне все это тогда?
– Моя сестра думала, дай она вам хоть какую-то надежду, вы, несмотря на все запреты, рискнете и вернетесь за ней. – Ливия опустила глаза, поправила юбку и продолжила: – Хотите сказать, что она ошибалась?
Молчание тянулось бесконечно.
– Нет, – наконец произнес он.
Подняв на него глаза, Ливия увидела, что Маккена не моргая смотрит куда-то вдаль. Казалось, он пытался вникнуть в то, что она рассказала... она заметила капельки пота, выступившие на его лбу, и побелевшие костяшки пальцев, впившихся в ладонь. Она с тревогой подумала, не рассказала ли слишком много? Но, начав, уже не могла остановиться. Она должна поставить все на свои места, заставить его понять, кто виноват в том, что случилось.
– Когда вы уехали, – продолжала она, – Алина не находила себе места. Она любила вас, Маккена... и предпочла вашу ненависть, нежели гибель.
– Если все было так, как вы говорите, – сказал он резким, полным враждебности тоном, – почему она не рассказала мне об этом сейчас? Ваш отец умер, дьявол забрал его душу, после этого ничто не мешало Алине сказать правду.
– Возможно, она не хочет, чтобы вы чувствовали себя обязанным ей так или иначе, – осторожно проговорила Ливия. – Или, может быть, она боится, что вы узнаете... Если бы вы только...
Маккена жестом попросил ее остановиться. Заметив едва уловимую дрожь его руки, Ливия поняла, что рассказ расстроил его, хотя она думала, что он примет его с благодарностью и признательностью. Прикусив губу, она молча ждала. Маккена опустил руку и вновь уставился куда-то вдаль.
Увидев Гидеона, вошедшего в ложу с лимонадом, Ливия вздохнула с облегчением. Он сразу почувствовал напряжение, повисшее в воздухе, переводя удивленный взгляд с Ливии на Маккену и обратно. Заняв место рядом с Ливией, Гидеон с присущей ему легкостью быстро развеселил ее. Неловкость исчезла, и вскоре она уже улыбалась, как будто ничего не произошло.
Маккена же выглядел так, как если бы заглянул в ад. Пот с него лил потоком, а все морщинки превратились в глубокие складки. Он, казалось, не понимал, что происходит вокруг и где он находится. В конце концов он резко поднялся и, пробормотав что-то себе под нос, быстро покинул ложу.
Гидеон с удивлением взглянул на Ливию:
– Ради всего святого, что произошло между вами, пока я отсутствовал?
Маккена вышел из театра на улицу. Пешеходы прогуливались взад и вперед вдоль «Ковент-Гарден». Пройдя мимо величественного фасада театра, Маккена остановился у самой дальней колоны, где тень скрыла его от людских глаз. Его мысли пребывали в полном хаосе. Слова Ливии эхом звучали в ушах, сокрушая его самообладание. Мысль о том, в какой бред он верил долгие годы, не давала ему покоя. Целых двенадцать лет он жил, принимая за правду то, что на самом деле оказалось ложью во спасение.
Внезапно он вспомнил свои слова, сказанные давным-давно... «Я никогда не оставлю тебя, если ты не прогонишь меня...»
Если бы у него осталась надежда, что Алина любит его, он наверняка вернулся бы к ней, гонимый чувством куда более сильным, чем чувство самосохранения.
Алина знала это.
Маккена вытер лицо рукавом дорогого пальто. А если это правда?.. Если Алина выгнала его, чтобы спасти, защитить от гнева старого графа... значит, она любила его! Возможно, сейчас от этой любви не осталось следа, но когда-то она любила! Он старался не верить в это, и в то же время эмоции переполняли его, ему казалось – еще немного, и он не выдержит... Ему нужно пойти к ней и заставить сказать правду. Но он уже знал ответ, подкрепленный внезапной уверенностью, которая исходила из самого его существа.
Алина любила его... от этого голова кружилась.
Некоторые из прохожих с любопытством оглядывались, заметив странную фигуру мужчины, прислонившегося к колонне, с головой, опущенной вниз, как у поверженного колосса. Но никто не посмел остановиться и спросить, все ли с ним в порядке... Видимо, прохожие находили что-то пугающее в его неподвижности, словно он был сумасшедшим и любое неосторожное действие могло спровоцировать его. Проще и безопаснее уйти прочь и притвориться, что они ничего не заметили.
Гидеон пришел в дом Ливии поздно ночью. Проскользнув в холл, поднялся в ее спальню. Он бережно раздел ее и долго занимался с ней любовью, входя в нее медленно и глубоко, нежно заставляя менять позиции. Его страстные поцелуи заглушали ее стоны, а ее тело с трепетом принимало его.
Ливия думала о том, что с Эмберли она не испытывала ничего подобного. Сейчас в постели не было никаких иллюзий, ничего, кроме потрясающей, обезоруживающей честности, которая не оставила ни одного темного уголка в ее душе. Она хотела, чтобы Гидеон познал ее такой, какая она есть, со всеми ее недостатками. В нем было нечто такое, возможно, физическая сила, что растопило ее неприступность, в которую она заковала себя, как в доспехи. Она отдавалась ему без колебаний. Все, что он хотел, она делала с бесстыдной отвагой и удовольствием. И улавливала каждое его желание прежде, чем он просил ее.
Они лежали тихо, не размыкая объятий, довольные и пресыщенные. Ливия обхватила ногой его бедро. Она чувствовала, как сильные руки поглаживают ее волосы, спускаются к шее... подтянув повыше ногу, она ощутила его мужское достоинство, все еще твердое после акта любви. Лениво потянулась вниз, чтобы приласкать его.
Улыбаясь, Гидеон схватил ее за руки и заставил лечь на него.
– Ты невозможен, – заметила она со смехом.
– Не больше, чем ты.
Она наклонилась, дотронувшись носом до него.
– Признаюсь, – сказал Шоу, – я совершенно безоружен перед тобой.
– Безоружен? – хмыкнула она. – Ты безумен, когда любишь меня. – Ливия чувствовала, как ее сердце сжалось в груди, но она попыталась сказать как можно непринужденнее: – Иначе с какой стати мне влюбляться в тебя?
– Существует тысяча причин, – отозвался он. – Не только потому, что я удовлетворяю тебя в постели, но и потому, что я один из самых богатых мужчин в мире...
– Меня не интересуют твои деньги, – возразила она.
– Я знаю, черт побери. – Его голос звучал печально. – И это пробуждает во мне желание заполучить тебя раз и навсегда.
– Раз и навсегда?
– Жениться.
Нахмурившись, Ливия постаралась выскользнуть из его объятий, но Гидеон схватил ее за талию, заставив остаться.
– Это стоит обсудить, не правда ли? – спросил он.
– Но, дорогой, мы знаем друг друга всего лишь четыре ночи.
– Тогда скажи мне, как долго я должен ухаживать за тобой? Я готов подождать.
– Ты хотел вернуться в Нью-Йорк.
– Я могу это отложить.
Вздохнув, Ливия прильнула щекой к его груди. Она хотела быть абсолютно честной с ним.
– Ничто не заставит меня выйти за тебя, дорогой.
Он крепче обнял ее. Его пальцы ласкали ее спину.
– Почему?
– Потому что я слишком хорошо отношусь к тебе, чтобы ежедневно наблюдать, как ты убиваешь себя.
Она ощутила, как он напрягся. Снова попытавшись выбраться из его объятий, Ливия надеялась, что на этот раз он позволит ей уйти. Но он обнял ее одной рукой за спину, а другой прижал ее голову к своей груди. Покорность сквозила в его тоне.
– Ты хочешь, чтобы я перестал пить?
– Да, но я не хочу принимать решение за тебя.
– Но ты не станешь и думать о браке со мной, если я буду продолжать пить?
Она долго молчала. Он поднял ее голову и заставил посмотреть в глаза.
– Да, – наконец ответила она. – Если бы ты не пил, я бы подумала над твоим предложением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30