Вестон снова встал и некоторое время ходил по комнате взад и вперед.
– Подождите здесь,– приказал он наконец и вышел из комнаты вместе с конвертом из плотной коричневой бумаги. Через пару минут он вернулся и протянул Левантеру чек.
– Держите,– сказал он.
– Но вы совсем не обязаны,– сказал Левантер.
– Знаю, что не обязан,– ухмыльнулся Вестон.
Левантер взглянул на чек. Сумма вдвое превосходила ту, что была ранее написана на бумажке.
– Но почему?– спросил Левантер.
– Вы легко можете получить и вдвое большую сумму от любого из наших конкурентов,– ответил Вестон.– Кроме того, вы подсказали «Пасифик-энд-Сентрал» отличную идею. А в наше время отличные идеи на дороге не валяются.

Левантер стоял у окна вагончика фуникулера и притворялся, будто любуется горным видом, а на самом деле высматривал восхищение собой в глазах других лыжников. Далеко не всякий обращал внимание на его модный лыжный костюм, американские кроссовки и лыжи японского производства, и однако же он знал, что выглядит потрясающе. Он всегда выбирал ради этого эффекта костюм и снаряжение, как, впрочем, делали в Вальпине многие приезжающие лыжные модники. В конце концов, одежда была для него тоже частью спорта. Левантер почти не обращал внимания на болтовню на французском, итальянском, ретороманском, английском и немецком, как вдруг до него отчетливо донеслись звуки русской речи. Он тут же осмотрел вагончик и обнаружил мужчину и двух женщин, которые своей городской одеждой резко выделялись на фоне ярких костюмов лыжников. У них был серый, унылый облик и забитые манеры советских чиновников.
Левантер протиснулся в этот конец вагончика и встал напротив них. Из обрывков их разговора он понял, что это и впрямь советские чиновники, остановившиеся по пути из Женевы в Милан на один день в Вальпине, чтобы полюбоваться горным пейзажем. Их разговор представлял собой вереницу безапелляционных суждений обо всем, что попадалось им на глаза: лыжники катаются плохо, трасса плохо оборудована, пейзаж оставляет желать лучшего, западное лыжное снаряжение слишком безвкусно и экстравагантно. Левантер ждал, когда они начнут обсуждать его. Удивившись, что они не обращают внимания на его лыжи и костюм, он, как бы случайно потеряв из-за качки вагончика равновесие, угодил в мужчину локтем. Тот отшатнулся, но тут же восстановил равновесие и бросил на Левантера надменный взгляд.
Одна из женщин посмотрела на ботинки Левантера.
– Интересный дизайн,– сказала она своим спутникам.
Мужчина взглянул на ботинки и буркнул:
– Дешевое пластиковое барахло. Ни грамма кожи.
Левантер сделал вид, что смотрит в окно. Другая женщина уставилась на лыжи.
– Я-ма-ха,– громко прочитала она по слогам.
– Японский хлам,– отозвался мужчина.
– Да ладно вам, зато парка чудненькая,– сказала другая женщина.
– Слишком яркая,– прокомментировал мужчина.
Русский повернулся, чтобы лучше разглядеть Левантера, продолжавшего неотрывно смотреть в окошко.
– Я знаю этот тип людей,– сказал русский.– Судя по физиономии, испанец. Явно прислуживает кому-нибудь за комнатенку. На кухне, например. А может, привратник или официант. Точно! Испанский официант! Швейцарцы нанимают этих жалких ублюдков и заставляют их работать как собак. По четырнадцать-шестнадцать часов в день. А потом такой вот получает выходной, напяливает свое дешевое шмотье и выпендривается, строит из себя большого человека.
Левантер обернулся и оказался с ними лицом к лицу. Напустив на себя вид важного советского начальника, он обратился к русским на их языке.
– Простите, что вмешиваюсь, товарищи,– сказал он и замолчал на секунду, упиваясь произведенным эффектом. Русские обалдело, уставились на него.– Я – подполковник Советской Армии Ромаркин, нахожусь в загранкомандировке вместе с советской горнолыжной сборной, участвующей в розыгрыше Альпийского Кубка.
Он снова сделал паузу. Остальные лыжники в вагончике наблюдали эту странную сцену, ничего не понимая из происходящего, но заинтригованные официальным тоном говорившего и внезапной подобострастностью русских.
– Я не мог не расслышать ваши комментарии на свой счет,– продолжал Левантер, подчеркивая каждое слово.– И поскольку, позволю напомнить, я нахожусь здесь в качестве официального представителя нашей любимой Родины, Союза Советских Социалистических Республик…
– Но, товарищ,– заикаясь, произнес мужчина,– мы никоим образом не собирались…
– Не перебивать!– приказал Левантер.– Дело не в том, что вы не имели понятия о том, что мое снаряжение – как и экипировка всей нашей сборной на этих соревнованиях – лучшее из возможного. Гораздо хуже то, что вы…
– Но, товарищ, мы никоим образом не намеревались подрывать…
– Я еще не закончил!– Левантер сурово посмотрел на русского чиновника. Тот замолчал и побледнел, как полотно.– Гораздо хуже то,– продолжал Левантер,– что вы, товарищ, показали свои истинные чувства: для вас выражение «испанский официант» является уничижительным. Тогда как именно испанские трудящиеся отчаянно сражались с превосходящими силами фашизма!
Чиновник, с пересохшим от страха ртом, пробормотал что-то нечленораздельное. Левантер повернулся к женщинам:
– Что касается вас, товарищи…
Женщины, заметно озадаченные, вылупились на него.
– Я всего лишь сказала несколько слов о вашей парке, товарищ,– сказала одна из них, облизывая губы.
– А я только сказала «Я-ма-ха»!– оправдывалась другая; при этом на ее щеках выступили капельки пота.
– «Парка»! «Ямаха»! И это все, что вы сумели сказать? Ни одна из вас не сочла необходимым возразить на фашистские замечания вашего товарища,– Левантер отчеканивал каждое слово.– Довольно. Мы разберемся с этим вопросом в Москве. А теперь, будьте любезны: имя, занятие, должность?
Первым заговорил мужчина, а за ним поторопились ответить на этот вопрос и женщины. Как и предполагал Левантер, это была номенклатура низшего пошиба – сотрудники Министерства торговли. Мужчина дрожащей рукой протянул паспорт, его жест сочетал желание услужить и полностью признать свою вину. Левантер довольно долго разглядывал документ, чтобы создать впечатление, будто он запоминает фамилию, а затем, не сказав ни слова, отвернулся, всем своим видом показывая, насколько ему неприятно случившееся происшествие и как он желает поскорее с ним покончить.
Вагончик прибыл на промежуточную станцию, откуда лыжники могли либо подняться вверх на подъемнике PicSoleil, либо спуститься на лыжах вниз. Дверцы отворились. Толпа лыжников повалила наружу, и в создавшейся суматохе советское трио заторопилось прочь.
Проходя к месту посадки на следующий вагончик, Левантер увидел, что русские сели за один из самых уединенных столиков на террасе и теперь нервно просматривают свои паспорта и прочие документы. Не было никакого сомнения, что они уже готовятся к допросу, который им предстоит по возвращении.
На краткий миг Левантер испытал к ним жалость и даже захотел подойти, извиниться за розыгрыш, обменяться рукопожатиями и посмеяться над маскарадом, в котором они только что приняли участие. Но он знал, что они смеяться не станут. Они наверняка решат, что человек, в совершенстве владеющий русским и знающий даже советский жаргон, не может быть никем иным, кроме как завербованным ЦРУ эмигрантом, и для такого человека дополнительная маска является лишь способом выяснить о них что-то еще.
И все же ему было стыдно и как-то неловко за свой обман. К его удивлению, короткая встреча с советскими людьми воскресила ту часть его души, которую он считал давно сожженной: наслаждение подстрахованной законом властью. Приводя в ужас трех подопытных русских кроликов, он действительно чувствовал себя советским подполковником; ни один живой советский подполковник не смог бы сыграть эту роль лучше.
Он пообещал себе рассказать об этом эпизоде Ромаркину, своему парижскому приятелю, именем которого он воспользовался, и воочию представил себе, как Ромаркин хохочет, повторяя снова и снова: «А я только сказала „Я-ма-ха“!»

Только становясь на лыжи, Левантер замечал в своем организме крохотные изменения, обусловленные возрастом. Хотя мозг еще сохранил способность учитывать обстоятельства и отдавать команды, но тело, некогда реагировавшее на эти команды автоматически, теперь зачастую не желало повиноваться. Отказываясь признавать случившийся перелом, его мозг продолжал выхватывать образы из прошлого, но, несмотря на все старания, Левантер не мог их повторить. Он начинал понимать расхождение между тем, что делал когда-то, и тем, что способен делать сейчас.
Для юноши, который научился кататься на лыжах после двенадцати лет и тренировался только во время зимних каникул, Левантер продемонстрировал незаурядный спортивный талант. К моменту поступления в ВУЗ он уже участвовал в нескольких лыжных соревнованиях местного масштаба и получил в качестве награды целый комплект лыжного снаряжения. Он любил кататься в горах и копил деньги, чтобы брать уроки мастерства и самому стать инструктором по горнолыжному спорту. Полученное наконец удостоверение оказалось очень ценным приобретением.
Когда Левантер учился в университете, партия решила продемонстрировать всему миру, что удовольствия, прежде доступные только привилегированным слоям населения, стали достоянием масс, и поэтому тружеников сельского хозяйства стали направлять в отпуск на горные курорты. Большинство сельских жителей не покидали своих равнинных полей, и мало кто из них видел горы. Двадцать четыре часа, проведенные в поезде на пути к высокогорному курорту, многих так выматывали, что пожилые люди даже теряли сознание или начинали блевать, выходя из душного, жаркого вагона на прозрачный холодный воздух. Ошеломленные башнеподобными, нависающими, как тюремные стены, горными вершинами, растерянные колхозники обычно оставались всем недовольны – от головокружения до опасностей под ногами. Даже по крутым деревенским улочкам они упорно отказывались ходить поодиночке, из страха, что могут потерять точку опоры и свалиться со скалы. Курортники поневоле передвигались маленькими группками, крепко взявшись за руки. Они ходили навытяжку, уткнувшись себе под ноги и никогда не поднимали глаз на горы. Некоторые из них даже считали, что горы – это творение рук человеческих, вроде огромных правительственных зданий, которые они видели во время обязательных поездок в столицу, и удивлялись, зачем правительству понадобилось строить горы такими высокими.
Инструкторы по лыжам были в основном детьми местных жителей, семьи которых жили здесь веками. Все они становились на лыжи, едва научившись ходить, и многие из них были областными и всесоюзными чемпионами. Кроме лыж, они не знали ничего. Единственными их интересами, помимо лыж, были пьянство, карты и амуры с отдыхающими на курорте женщинами. В детстве все они ходили в местную начальную школу, где научились читать и писать, но большинство из них вскоре позабыли даже то малое, чему их научили в школе. Ни один из них и понятия не имел о том, что такое «идеология»; мало кто слышал о Марксе и Энгельсе, а о Ленине они знали только то, что после его смерти Сталин взял на себя заботу о трудящихся всего мира.
Такое невежество инструкторов стало предметом беспокойства местного партийного начальства. Инструкторы по лыжам находились в контакте с рабочими, те по возвращении с курорта могли дать ход самым обескураживающим историям о невежественных горцах, и потому политическую грамотность инструкторов следовало поднять на должный уровень. Начальство решило, что на каждом курорте должен иметься инструктор с университетским образованием, который мог бы обучать инструкторов-горцев марксистской идеологии. Левантер полностью отвечал этим требованиям, и университет отпускал его каждую зиму на четыре месяца для того, чтобы он, обучая колхозников, как стоять на лыжах, два раза в неделю проводил для своих коллег политинформацию. В конце каждого месяца он должен был проверять их успехи в изучении марксистской идеологии. Тем, кто дважды проваливал экзамен, не продлевали удостоверение инструкторов по лыжному спорту. Трижды провалившихся выгоняли с работы. При этом единственным экзаменатором своих учеников был сам Левантер.
На самом первом занятии Левантер упомянул «конец девятнадцатого века». Кто-то спросил, как люди могут определять, что один век кончается, а другой начинается. Ни один человек в классе не смог ответить на этот вопрос. На занятии, посвященном Троцкому, все удивлялись, каким образом человек, основавший пролетарское государство, мог так быстро превратиться в его заклятого врага.
Для поддержания своего спортивного мастерства на уровне, не уступающем их идеологической подкованности, все инструкторы должны были дважды в год – в декабре и марте – участвовать в совместных зачетных соревнованиях. Этот весьма широко освещавшийся Чемпионат лыжных инструкторов включал в себя скоростной спуск, слалом, прыжки с трамплина и лыжный кросс. Когда Левантер впервые принял участие в этих соревнованиях, он был единственным участником не из местных, и потому привлек к себе всеобщее внимание. По его мнению, он находился в хорошей форме и был полон сил. Уверенный в своей скорости и выносливости, он рассчитывал попасть в число первых десяти-пятнадцати участников.
На старте гонки он решил поначалу не слишком напрягаться, чтобы распределить силы на всю дистанцию. Сорок пять участников растянулись вдоль трассы, и вдруг Левантер обнаружил, что бежит в полном одиночестве. Уже смеркалось, когда он подошел к финишу. На стадионе было пусто: ни судей, ни журналистов, ни радиокомментаторов, ни лыжников, ни болельщиков. Левантер понял, что пришел последним, и что ни одна живая душа его не ждет. Ему пришло в голову, что на каком-то отрезке гонки сбился с пути, и поэтому все решили, что он сошел с трассы. Вечером он поговорил об этом с товарищами и, к своему великому разочарованию, обнаружил, что вовсе не заблудился, а всего-навсего бежал гораздо медленнее всех инструкторов.
На следующее утро Левантер начал политинформацию с вопроса:
– Каковы, по словам товарища Сталина, пять главных факторов, определивших нашу победу в войне?
Инструкторы, как обычно, запуганные, сидели в мрачном молчании.
– Добровольцы имеются?– спросил Левантер, изучая их постные лица.
– Последние добровольцы погибли в Первую мировую!– выкрикнул кто-то из задних рядов. Класс загоготал.
– Будем честными друг с другом,– сказал Левантер.– Я финишировал вчера последним, с таким же настроением, с каким будете вы, когда получите на экзамене такие вот вопросы.
Чтобы подчеркнуть особую конфиденциальность того, что он сейчас скажет, Левантер встал, закрыл окна и запер дверь. Потом поставил стул посредине комнаты и собрал инструкторов вокруг себя.
– Я не победитель,– сказал Левантер.– Но никто из нас не рождается для того, чтобы проигрывать. Нас здесь сорок пять человек. В мартовских соревнованиях нас тоже будет сорок пять. Неважно, если я финиширую сорок пятым, но я не хотел бы прийти к финишу на несколько часов позже всех. Вам это понятно?
Инструкторы согласно кивнули.
– Я вряд ли сумею бежать быстрее, чем могу, зато вам ничего не стоит бежать медленнее. Поэтому для нашей общей безопасности – моей на соревнованиях и вашей на экзамене – предлагаю вам всем бежать медленнее, так, чтобы, придя к финишу, я увидел перед собой последних десять участников. До марта у вас есть еще время обдумать мое предложение.
В день проведения мартовской лыжной гонки утро было ясным и безветренным, а снег – хрустящим и плотным. Это были последние соревнования в сезоне. Они проводились в выходной день и потому привлекли к себе очень много зрителей, включая столичный бомонд, жен и детей членов правительства, партийное начальство и представителей дипкорпуса.
На первых этапах гонки Левантер чувствовал себя в блестящей форме; к середине дистанции стал отставать, но обнаружил, что бежит не один. Всякий раз, когда он делал неверный шаг и терял скорость, шесть-восемь инструкторов замедляли свой бег одновременно с ним. Он видел, как кто-нибудь из них то и дело оглядывался через плечо и кричал товарищам:
– Я его вижу, вижу!
Левантер и на этот раз финишировал последним, но всего лишь на тридцать секунд позже сорок четвертого участника соревнований. Окруженный репортерами и болельщиками, Левантер слышал, как радиокомментатор сообщал слушателям, что погодные условия на сегодняшних состязаниях были чрезвычайно тяжелыми, и потому время победителя этого года почти на час уступает прошлогоднему.

Левантер любил кататься на лыжах в одиночестве. В карман своей куртки он обычно клал небольшой фотоаппарат и то и дело останавливался, чтобы заснять контрастные и изменчивые высокогорные пейзажи.
1 2 3 4 5