А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Они вроде нас с Мэгги, как ниточка с иголочкой, подумал Барт. С другой стороны возле де Сантиса сидел продюсер. Из актеров никого в зале не было.
Судя по тексту, который он узнал с первых же слов, репетировали первый акт, самое начало. Следуя своей скрупулезной методе, Джоэл разбирал пьесу на мелкие кусочки, а потом собирал ее вновь, но при этом очень внимательно относился к замыслу автора. Правда, лишь в том случае, если эти замыслы совпадали с его собственными.
Мэгги играла Маргарет, известную также как Мэгги-Кошка, которая отчаянно пыталась убедить своего мужа Брика – в этот момент как раз наливавшего себе стаканчик – в том, что она еще куда как привлекательная для мужчин женщина. На ней была облегающая ее фигуру комбинация из плотного абрикосового атласа, отделанная кружевами. Как и полагалось по сюжету, Мэгги изображала ищущую выхода страсть. Когда Барт тихонько сел в кресло в конце зала, она дошла до середины монолога: «…ты был удивительным любовником… с тобой так хорошо было ложиться в постель, я думаю, как раз потому, что ты был таким равнодушным. Скажешь, не правда? В тебе совсем не было огня. Ты занимался любовью спокойно, медленно…»
– Мэгги!
Она замолкла и обернулась к режиссеру.
– Подчеркни последнее слово… заставь публику понять, что тебе это в нем нравилось… Протяни слово, вот так: мее-длен-но… Поняла? Тебе недостает сочности. Просто катастрофически недостает.
Она кивнула.
– Значит, давай со слов: «Скажешь, не правда?»
Мэгги повернулась к партнеру и повторила сцену; на этот раз она сказала ключевое слово так, что у каждого сидящего в зале мужчины волосы должны были стать дыбом. Слово будто стекало с ее языка, будто наглядно демонстрируя то, что имелось в виду. Воображение рисовало Мэгги и Брика, обнаженных, слившихся в страстном объятии. Она продолжила: «Твое равнодушие делало тебя в любви просто волшебным. Странно?» Она показала голосом, как странно и волшебно это было.
Они прошли всю сцену. Джоэл на каждом шагу останавливал актеров, требуя, чтобы они доносили истинный смысл слов с помощью интонаций и жестов, движением то плеча, то руки, и безжалостно искореняя в игре Мэгги следы наработанных в кино штампов.
– Мы не на съемочной площадке, дорогая. Здесь тебе не на кого надеяться, кроме себя самой, никакая техника не поможет. Люди купили билеты, чтобы увидеть живых людей, а не заснятых на пленку актеров.
Мэгги то пыталась возражать, но послушно соглашалась:
– Да, конечно, ты прав…
Барт много раз видел, как она репетирует, но ему никогда не надоедало наблюдать за тем, как она шлифует свою игру. Она не прекращала добиваться своего, пока не чувствовала, что у нее получается.
Все это продолжалось довольно долго. Наконец Джоэл объявил:
– Хорошо. На сегодня хватит.
Мэгги вышла из образа. Барт понял это по движению ее спины: плечи опустились, она расслабилась. На сцене она всегда держалась очень прямо. Он поднялся и пошел по проходу к сцене. Загородившись ладонью от бьющего в глаза света, она вглядывалась в темноту зала, пытаясь разобрать, кто это.
– Барт!
Голос прозвучал легко и беспечно, но взгляд говорил другое: где же ты пропадал так долго?
Она сделала шаг ему навстречу, он вскочил на подмостки и, взяв ее за плечи, нежно повернул спиной к себе, стал массировать уставшие от напряжения мышцы шеи.
– Ангел ты мой! Знаешь, как мне угодить!
– Барт! Ты ли это!
Джоэл вскарабкался на сцену.
– Привет, Джоэл. – Видел репетицию?
– Да.
– И?
– Ты в отличной форме. На хороших парах.
– Рад, рад, – проговорил маленький, юркий Джоэл.
– На сегодня все, Джоэл? – крикнул с другого конца сцены партнер Мэгги, смазливый парень, специализирующийся в амплуа невротиков.
– Да, спасибо, Тони. Завтра в десять.
– О'кей. Привет, Барт. Как дела?
– Отлично, спасибо, Тони. Ты здорово играл. – Барт сделал дежурный комплимент. Актерам всегда нужно подтверждение их гениальности.
– Мэгги благодари. И присматривай за ней хорошенько.
– Даже не верится, что это ты, – сказала Мэгги, тая под его руками. – Вот-вот, здесь, ой, блаженство какое! – протянула она и, понизив голос, спросила: – Где же ты шлялся целых пять дней?
– Работал.
– Успешно?
– Давай найдем какой-нибудь тихий уголок, и я тебе все расскажу.
Она ничем больше не проявила своего нетерпения. Они пошли в ее гримуборную.
– Ну так что ты нарыл? – требовательно спросила она, как только за ними закрылась дверь. Голос по-прежнему звучал приглушенно. Перегородки в комнате были тонкие.
– А то, что твоя дочь не была зарегистрирована как твой ребенок. Помнишь, ты мне сказала, что все устроила сестра Блэшфорд?
– Да, так и было.
– Так вот, нигде не записано, что это твой ребенок. Акт удочерения официально не зарегистрирован. По-видимому, твоя дочь не догадывается, что она приемная, Мэгги. Я думаю, в ее свидетельстве о рождении значится та пара, которая ее удочерила.
По ее взгляду Барт понял, что эта новость для нее не прозвучала неожиданностью.
– Тогда тебе надо выяснить, кто эти люди, так ведь, – отчетливо проговорила она. – Найди сестру Блэшфорд, она подскажет, кто они и откуда.
– Где я ее найду? – притворно удивился Барт. – Наведи меня на след! Дай хоть какую-нибудь информацию! Например, кто тебя с ней свел? Как ты оказалась на Пемберли-клоуз?
– Сомневаюсь, что это тебе поможет, – пробормотала Мэгги, отворачиваясь, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Теперь она стала смотреть не на Барта, а на его отражение.
– Позволь мне судить об этом самому. Скажи, кто это был, а я сумею вытянуть из твоего посредника все, что мне нужно.
Мэгги сделала вид, что ей срочно понадобилось что-то отыскать в косметичке, и не ответила на вопрос.
– Так кто же это? – настаивал Барт. – Только она может нам помочь. В Брикстоне никто ничего не знает. Пемберли-клоуз больше не существует, из старожилов никого не осталось. Послушай, Мэгги, не таись. Пять дней поисков пошли коту под хвост – никаких следов.
– Ее звали Рини Уилкинсон. Она жила в Кэмден-тауне. Я у них снимала комнату, когда приехала в Лондон.
– А где конкретно в Кэмден-тауне?
– На какой-то улочке возле плотины… Господи, Барт, столько лет прошло, я все забыла!
– Но теперь начала вспоминать, не так ли?
Он не отступал, и она по опыту знала, что, когда ему нужно было добиться чего-либо, его невозможно было остановить. Барт отличался редкостным упрямством. И потом: что стоит рискнуть какой-то малостью, когда ставишь на карту буквально все? Если бы Рини Уилкинсон поняла, что Мэгги Кендал – та самая девчонка, которой она когда-то помогла, она давным-давно объявилась бы и потребовала вознаграждения.
– Ты, надеюсь, понимаешь, что я не желаю, чтобы каждый встречный-поперечный знал о моих планах и намерениях? – еще раз предупредила она Барта. – Но я сильно сомневаюсь, что Рини было известно что-либо, кроме телефона сестры Блэшфорд.
– Тем не менее надо использовать каждую зацепку, раз уж мы не располагаем никакими официальными сведениями. Посмотрим, кто что помнит. К тому же, если твоя дочь найдется, все эти факты так или иначе станут общественным достоянием, так ведь? Зачем же передо мной скрытничать?
– Потому что любой из тех, с кем ты будешь разговаривать, может допустить утечку информации раньше времени. Надо соблюдать крайнюю осторожность. Именно поэтому я попросила тебя заняться этим делом. Чтобы самой не засвечиваться.
Его подозрения относительно того, почему его облекли доверием, подтвердились.
– Я польщен твоим доверием, но нельзя же действовать в потемках. Будь добра, пролей немножко света на это темное дело.
Мэгги с неудовольствием взглянула ему в глаза. Ей пришлось признать его правоту. Чтобы добиться своего, надо было пойти на уступки. В конце концов, он действует в ее интересах.
– Ладно, – неохотно сказала она. – Элстон-стрит, 142, Кэмден-таун.
Но как и Пемберли-клоуз, Элстон-стрит больше не существовала. Она, как и соседние улочки, была сметена с лица земли. Городское управление осуществляло свои грандиозные планы. Опять двадцать пять, в отчаянии подумал Барт. Пришлось снова обратиться в архив. Там обнаружилось, что Рини Уилкинсон проживала на Элстон-стрит, 142 до 1967 года, потом переехала на Элстон-эстейт. После 1982 года ее имя исчезло со страниц регистрационных книг. Он осведомился, почему это могло быть. Ему ответили, что, видимо, интересующая его гражданка умерла. Дальнейшие поиски подтвердили: в 1982 году Рини Уилкинсон умерла от рака легких в возрасте пятидесяти лет. Проклятье, подумал он. Вместе с Рини Уилкинсон умерла последняя надежда узнать что-нибудь о юной Мэгги.
Значит, едем в Лафборо, решил он. Остается надеяться, что Бейли по-прежнему живут там…
10
В конце 1964 года Мэгги работала официанткой в греческом ресторанчике в Сохо. Платили ей немного, но у этой работы были другие преимущества, которые были гораздо важнее денег. Ресторанчик находился поблизости от театрального района, и его заполняла театральная публика; многие посетители работали в располагавшихся неподалеку от Сохо театрах и клубах. Для Мэгги особый интерес представляла та категория завсегдатаев, которая состояла из амбициозной молодежи, служившей в довольно престижных театрах по Шефтсбери-авеню. Они держались в стороне от прочих и отличались определенным снобизмом. За их столиками постоянно велись разговоры о спектаклях, о старых и новых звездах. Здесь можно было услышать самые последние сплетни из жизни закулисья. Поэтому этих гостей Мэгги обслуживала с особым удовольствием. Благодаря им она черпала для себя ценную информацию. Так, например, она узнала, что конкуренция в этом мире настолько жесткая, что неопытному любителю нечего было надеяться на удачу. Это как раз про меня, горько думала она.
Она изо всех сил пыталась найти хоть какую-нибудь работу в театре, согласна была делать там что угодно, лишь бы каждодневно ощущать на себе отблеск волшебного искусства, даже едва ощутимый, призрачный. Ведь в театре даже девушки, которые продавали программки, вертелись рядом с артистами.
В конце концов она стала посещать актерский класс.
Прислушиваясь к обрывками разговоров, которые велись за столиками, она часто слышала имя одной бывшей актрисы. Ее имя гремело в тридцатые годы, в сороковые ее звезда померкла, а в пятидесятые засияла вновь. В шестидесятые она взялась учить других. Судя по тому, что о ней говорили, она делала это очень хорошо. Чтобы заработать денег на ученье, Мэгги стала работать не считаясь со временем, насколько хватало сил, пока не начинала валиться с ног от усталости. Скопив достаточно денег, она отправилась к Мадам, как называли ее ученики, и попросила, чтобы ее приняли. Мадам внимательно оглядела ее с ног до головы, велела стать посреди комнаты, обошла ее кругом. Потом попросила что-нибудь прочитать – что угодно, только не из Шекспира – внимательно, но без всякого выражения на лице выслушала и задала вопрос: почему она решила стать актрисой? Выспросила про все надежды и мечты, про что она любит и не любит, что думает насчет таланта и опыта. И наконец согласилась взять ее в обучение с испытательным сроком в три месяца.
Так Мэгги начала дважды в неделю ходить на занятия, где она среди прочего училась правильно дышать, двигаться, входить на воображаемую сцену и удаляться с нее, владеть руками и телом, выражать характер персонажа с помощью жестов, говорить так, чтобы голос доходил до задних рядов галерки, произносить самый пустячный текст так, чтобы публика улавливала в нем некий подспудный глубокий смысл. Мэгги избавилась от своего провинциального акцента.
Через несколько уроков Мадам поняла, что перед ней – самородок, подобный Эдит Эванс и Рексу Харрисону, которые никогда не учились ни в каких актерских студиях, но нутром чувствовали, что и как нужно делать, потому что обладали прирожденным знанием о том, что само их присутствие на сцене делает их властителями душ. Мадам играла и с той, и с другим и безошибочно угадала это чувство в одержимой своей мечтой девчонке, которая стремилась воплотить его в профессию и стать великой. Поэтому она ловила все на лету и как губка впитывала каждое слово.
Мэгги невыразимо угнетало то, что никто больше не признавал за ней таланта, но целеустремленность помогала ей превозмочь чужое равнодушие. В конце концов, она ни от кого не зависела – сама зарабатывала, сама платила за обучение. Она нетерпеливо допытывалась, долго ли ей еще учиться, и Мадам должна была признать, ее ученица стремительно постигает тайны мастерства. Речь ее звучала теперь правильно и красиво. Она научилась изящно двигаться и теперь словно танцуя разносила по столикам тяжелые подносы с кебабом, телячьим шашлыком или пастой, напоминая себе о том, что недолго ей остается выступать в этой надоевшей роли. Все крохи, которые у нее оставались от заработков, Мэгги тратила на билеты в театр или кино, где, как и прежде, внимательно вглядывалась в каждый жест звезд, вслушивалась в каждое их слово. А возвращаясь домой, пыталась повторить увиденное перед зеркалом.
Белсайз-парк оказался идеальным местом для ее целей. Она занимала миленькую мансарду рядом с малюсенькой, но чистой ванной комнатой, которую она делила со своей единственной соседкой, живущей через стенку, бухгалтершей. Соседка целыми днями щелкала костяшками счетов, но это не раздражало, а скорее успокаивало Мэгги. В доме были и другие жильцы, но на других этажах, и все они занимались своими делами и не совали нос в чужие. Хозяйка, с вечной сигаретой во рту, общительная женщина, бывшая танцовщица кордебалета, брала жильцов только по рекомендации своих знакомых. (Сестра Блэшфорд лет пятнадцать назад доказала, что ей можно доверять.) С ней легко было найти общий язык во всем, кроме платы за жилье. Тут она была непреклонна: не платишь две недели – пожалуй вон. Добрая сестра Блэшфорд посвятила ее в историю Мэгги, и хозяйка внимательно за ней приглядывала. Она с удовольствием вспоминала свою театральную жизнь в разных труппах. Закончила она свою карьеру в 1947 году в «Сауз Пасифик». Она снабдила Мэгги несколькими рекомендательными письмами, но когда Мэгги попробовала воспользоваться ими, оказалось, что одни адресаты отошли от дел, другие уже ушли из жизни. И Мэгги оставалось все также прислуживать в ресторанах и ходить на уроки, мечтая о том дне, когда пробьет ее час.
Случай явился ей теплым июньским вечером 1965 года в лице дамы, одетой в белое платье и норковую накидку. Мэгги с первого взгляда поняла, что перед ней – Важная особа, и со всех ног кинулась обслуживать ее и сопровождающих ее лиц. Ее прыть объяснялась не только расчетом на щедрые чаевые, но более всего тем, что вид дамы явно указывал на ее принадлежность к театральным кругам. Такой блеск был свойствен только артисткам.
В самом деле, Важная особа сверкала так, будто над ее внешностью трудилась целая куча народу. Густые белокурые волосы блестели, ногти на руках были длинными и накрашенными алым лаком. Она подносила к губам бокал вина так, будто он был бесценным.
Мэгги не могла оторвать от нее глаз. Как грациозно каждое ее движение, как звонок смех!
Она тоже обратила внимание на Мэгги. Когда ее знакомые ненадолго отлучились к другому столику, она вытащила из пачки сигарету и, когда Мэгги подскочила, чтобы дать ей прикурить, сказала:
– А я тебя здесь раньше не видела.
– Я новенькая, – солгала Мэгги, хоть проработала в ресторанчике уже больше года.
– Я тоже давненько сюда не заглядывала. Была за границей. Ну и как тебе работается у Петроса?
– Я здесь временно. Учусь на актрису.
Незнакомка пристально оглядела Мэгги, мысленно оценив ее рост – за те два года, что Мэгги прожила вне дома, она заметно подросла – длинные ноги, привлекательное лицо, тигриные глаза, пышные волосы. Веснушки девушку не портили. В случае необходимости грим их скроет.
– Я всегда обращаю внимание на способных девушек. Если ты действительно горишь желанием, я могла бы помочь тебе кое-чего добиться. У тебя как раз такая внешность, которая нужна Элу…
– Чтобы играть? – спросила Мэгги, почувствовав себя чуть ли не на небесах.
– Вроде того… Пожалуй, тебе надо с ним встретиться.
– Вы имеете в виду показ? – не веря своему счастью, спросила девушка.
– Да.
– А что надо подготовить – что-нибудь комедийное или драматическое?
– Ни то, ни другое. Тебе придется танцевать.
– Танцевать! – Мэгги мигом упала с небес на землю. – Но я не танцовщица. Я актриса…
– Тебя научат чему нужно. Ты хорошо двигаешься, я за тобой наблюдала. У нас в клубе бывает масса продюсеров и прочих киношников. У тебя появятся неплохие шансы быть замеченной. Больше, чем здесь. И деньги там платят приличные, по крайней мере вдвое больше, чем здесь. Включая чаевые.
– Когда и куда надо прийти?
Мэгги поняла, что такую возможность нельзя упустить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41