С удовольствием познакомлю вас с ней, если желаете.
Оуэн был не слишком хорошо знаком с чувством смущения или досады, но сейчас, следуя за Пен по коридору, испытывал и то и другое. Нужно было как-то исправлять положение.
— Леди Пен, — негромко окликнул он ее.
Она остановилась, обернувшись через плечо. Откуда он знает ее имя? Их ведь никто не представлял друг другу.
Он подошел почти вплотную, протянул руку к ее лицу, приподнял ладонью подбородок и, прежде чем она смогла сообразить, что он собирается делать, наклонился и быстрым легким движением поцеловал ее в губы.
— Простате меня, леди Пен, — сказал он. — Но я весь вечер сгорал от желания так поступить.
— Как интересно! — воскликнула она. — С чего бы это?
Он ожидал чего угодно — негодования, возмущения, ярости, смятения наконец, — только не этого искреннего удивления, граничащего с вопросом, а не лишился ли он рассудка. Вызывать внезапное удивление входило в число его приемов, но только не по такому поводу.
Он пристально посмотрел ей в лицо, глаза его сузились.
— Вы спросили почему? — медленно произнес он. — Сам не знаю. Еще и еще раз прошу меня извинить.
— Тут не за что молить о прощении, — ответила она, опять рассмеявшись. — А теперь я прошу у вас извинения.
С этими словами она помчалась по коридору, оставив Оуэна чуть не в первый раз за его карьеру в полном замешательстве.
Да, думал он, возвращаясь в зал, с этой женщиной будет не так-то просто. Нужно придумывать какие-то новые ходы для завоевания ее доверия. Не говоря об остальном.
Но, черт побери, он больше не позволит ей смеяться над собой!
Глава 2
— У меня только что была странная встреча, — сказала Пен, когда наконец спустилась с галереи и нашла Робина, стоявшего недалеко от лестницы.
Она произнесла это со смехом, но и с нескрываемым недоумением, вызванным поцелуем незнакомца, о котором она, разумеется, не собиралась рассказывать. Тем более что все яснее начинала понимать: он был ей не неприятен, наоборот, оставил след в виде волнения, которое несколько смущало ее.
— Долго же ты была там, — заметил Робин, глядя на нее с подозрением, которое возмутило ее.
— Уж не собираешься ли ты подсчитывать минуты, которые я трачу на туалет и прочие личные дела? — спросила она с наигранным негодованием.
Робин был вынужден пожатием плеч и виноватой улыбкой признать свое поражение. Если уж она что-то захотела скрыть от него, то, видимо, ему не добиться откровенности. И все же поинтересовался:
— Что это была за встреча, о которой ты изволила упомянуть?
Пен осмотрелась вокруг и поманила его за собой к глубокому проему окна.
— Встанем вон там.
Она первая направилась к окну, он, заинтересованный, поплелся за ней: возможно, его упрямая сестрица все-таки приоткроет причину своего странного поведения?
Он уже свыкся с мыслью, что двойная трагедия в жизни Пен — почти одновременная утрата мужа и ребенка — произвела необратимые изменения как в ее характере, так и во внешности, навсегда согнав румянец со щек и вытеснив живость из души и тела. Временами она казалась ему лишь слабой тенью той молодой женщины, которую он так хорошо знал. Но сегодня вечером она выглядела другой: в галерее некоторое время назад проявила давно несвойственную ей настойчивость, даже решительность, словно наметила какую-то цель и неуклонно движется к ней, а сейчас в ней проглядывает возбуждение, какое-то удовлетворение — как если бы сбылось или вот-вот сбудется что-то, чего она сильно желает. Да и внешне она преобразилась: глаза не такие погасшие, как раньше, лицо порозовело — в общем, вполне привлекательная женщина, какой он знал ее в прежние годы.
В оконной амбразуре они были как бы немного отделены от шума и блеска многолюдного зала. Пен посмотрела в окно — темень сада нарушалась огненными точками факелов в руках слуг, освещавших обледенелые ступеньки спуска к воде, где стояли, тоже освещенные, баркасы для гостей, пожелавших прокатиться по реке.
Робин не торопил Пен с рассказом, опасаясь, как бы сестра не передумала и не оставила его в неведении насчет того, где и с кем встретилась и отчего эта встреча показалась ей странной.
— Итак… — наконец проговорил он, потому что молчание затянулось.
— Ах да! — Она тряхнула головой и повернулась к нему с чуть виноватым видом. — В общем, ничего особенного, Робин, хотя немного странно. Когда я была в… ну, шла по коридору, то чуть не столкнулась с одним мужчиной. Он заговорил со мной о чем-то… кажется, сказал, что почти заблудился, а потом… потом он… — Пен уже забыла, что намеревалась унести эту тайну в могилу, и не очень решительно добавила:
— Он вдруг сказал, что находит меня весьма интересной и потому следовал за мной наверх из зала…
Она умолкла.
— Не вижу ничего странного, — со смехом произнес Робин. — Ты действительно очень привлекательна, Пен. Всегда была… Но, мне кажется, ты что-то недоговариваешь. Я прав?
Ее глаза показались ему еще больше и ярче, когда она проговорила:
— Он поцеловал меня, Робин. Понимаешь? Прямо в губы, как будто мы старые друзья. Или… или…
Она чуть было не добавила «или молодые любовники» и подумала, что это звучало бы искреннее и правдивее. Вместо этого Пен сказала тоже вполне искренне:
— Не могу представить, почему ему вздумалось поухаживать за мной. Я его никогда раньше не видела. — Она затушевала смущение от сделанного признания легким смехом. — Если бы он не назвал меня по имени, — продолжала она, — я подумала бы, что он спутал меня с нашей Пиппой. В конце концов, она у нас на выданье, а не я.
Робин молча согласился с этим и, хотя вполне симпатизировал своей младшей сводной сестре, не мог не сказать самому себе, что вполне понимает незнакомца и, будь на его месте, поступил бы точно так же. Однако его интересовало сейчас продолжение истории: что было дальше? Как ответила Пен на этот по меньшей мере странный, если не оскорбительный, поступок? Судя по тону, она не придала или не захотела придать ему какого-либо серьезного значения, расценив как эмоциональный взрыв или просто чудачество. Но отчего тогда у нее такое оживленное похорошевшее лицо? Так странно блестят глаза? Похоже, она не собирается рассматривать поведение незнакомого мужчины как жестокую обиду и просить Робина вступиться за нее и смыть оскорбление кровью.
Он спросил:
— Кто же этот человек? Ты знаешь?
— Я уже говорила, что встретилась с ним впервые. Может, ты заметил его, когда спускался с лестницы, а он поднимался, чтобы следовать за мной?
Робин нахмурился, раздумывая. Нет, он не мог припомнить ничего похожего. Хотя она ведь и не сказала, как тот выглядит. Впрочем, у него, наверное, должно быть имя. Или он был в маске и не изволил представиться?
— Будет лучше, — сказал он, продолжая хмуриться, — если ты откроешь мне, как его зовут.
— Ох, конечно! Как я не сообразила сразу? Он сообщил, что его зовут Оуэн д'Арси.
Вот как… Робин повернул голову в сторону зала, разглядывая гостей. Хотя при всем желании не смог бы отыскать среди них Оуэна, поскольку никогда не видел его. Значит, он здесь? Что ему нужно от Пен? Хотя…
— Ты его знаешь? — спросила она, устремляя взгляд туда же, куда и он, и нигде не находя того смуглого стройного мужчину, кто так бесцеремонно вторгся в ее жизнь.
— Да, — ответил Робин. — Но очень немного.
И это не было ложью, потому что, никогда с ним не встречавшись, он знал кое-что об Оуэне д'Арси — во всяком случае, о том, для чего тот прибыл в Англию. Знал по той простой причине, что сам занимался чем-то похожим. Справедливее сказать, пытался заниматься — поскольку честно признавался себе в том, что не может идти ни в какое сравнение с мастером своего дела д'Арси, прославившимся, как ему рассказывали, в качестве тайного агента в разных краях, но никогда не попадавшимся, а потому и не разоблаченным. Робин на этой стезе был еще совсем новичком.
— Мне кажется, он не англичанин, — сказала Пен. — Хотя трудно понять, почему я так решила. По-английски он говорит совершенно свободно, без иностранного акцента. И все-таки в нем есть что-то не совсем английское.
— Ты не видишь его сейчас в зале? — спросил Робин.
Она отрицательно мотнула головой:
— Нет. Да разве в такой толпе различишь кого-нибудь?
Сказав так, она тут же поняла, что говорит не правду: если бы тот находился в зале, она бы узнала его. Выделила среди всех остальных. Потому что он был из тех, кто выделялся — внешностью, статью, хладнокровным достоинством… «Не много ли ты напридумывала?» — прервала Пен собственные мысли.
— Похоже, твоя свекровь направляется в нашу сторону, — заметил Робин.
Он прекрасно знал, как Пен относится к леди Брайанстон и что чувства их взаимны; кроме того, не очень хотел продолжения разговора об Оуэне д'Арси, дабы собеседница не уловила, что его тоже интересует этот человек. Правда, отнюдь не из-за того, что осмелился поцеловать его сводную сестру.
Пен сжалась, лицо у нее утратило живость.
— Мне не о чем беседовать с ней, ты ведь знаешь, Робин.
— Хотя бы обменяйтесь любезностями.
— Мы уже сделали это в самом начале вечера. Больше не хочу.
И прежде чем Робин успел что-то сказать, она сорвалась с места и смешалась с толпой. Леди Брайанстон приближалась.
Как Пен и ее семья, к которой Робин принадлежал, он не испытывал симпатии к этой даме, считая недостойным ее отношение к невестке с самого начала их брака с Филиппом и уж совсем отвратительным, что по распоряжению свекрови несчастный младенец был отторгнут от матери и та не могла даже излить свое горе над его мертвым телом. Тем не менее сейчас он был гостем в доме у леди Брайанстон и вообще воспитанным человеком.
Он учтиво поклонился, когда та подошла к нему. Подобно своему сыну Майлзу, она была аляповато скроена, с грубоватыми чертами лица, к тому же отличалась любовью к экстравагантной одежде и немалому количеству драгоценностей на ней и головном уборе, под которым угадывался парик, поскольку натуральный цвет волос не мог быть до такой степени огненно-красным. Той же неестественностью отличалась и пунцовость щек. Все эти ухищрения не вызывали симпатии у пуританина Робина.
— Лорд Робин, — сказала пожилая дама, едва ответив на его поклон, — мне показалось, с вами сейчас была Пенелопа.
Робин, изобразив предельное изумление, оглянулся по сторонам.
— Разве? Не может быть. Я уже давно не вижу ее.
Тонкие губы леди Брайанстон совершенно исчезли.
— Мне необходимо поговорить с ней, — сухо сказала она. — И как можно скорее. Поставьте ее в известность об этом, как только увидите.
— Непременно, леди Брайанстон. Могу я также сообщить ей тему предстоящего разговора?
Губы бесследно улетучились с лица собеседницы.
— Об этом я намерена поставить ее в известность, когда мы наконец встретимся, — отрезала она. — Впрочем, особого секрета тут нет. У нее имеется кое-что из вещей Филиппа, по праву принадлежащее нынешнему графу Брайанстону. То есть Майлзу.
Слова сопровождались отталкивающим выражением лица, она и не пыталась скрывать своих чувств по отношению к Пен. Не меняя этого выражения, она отошла от Робина и направилась к противоположной стене зала, возле которой за карточным столиком продолжали сидеть ее сын и его жена.
— Сука! — пробормотал Робин ей вслед, совершенно забыв о своей пуританской учтивости.
Что ей сделала Пен? Откуда столько ненависти? И эта мерзкая жадность! Хочет, видимо, отнять у Пен какие-то ценные памятные подарки, сделанные ей Филиппом. Он огляделся, поискал глазами. Его сводной сестры не было видно.
Что же, интересно, хочет от нее этот знаменитый в определенных кругах Оуэн д'Арси? Вполне возможно, его внимание случайно. То есть чисто мужского, так сказать, толка. Но все-таки, решил Робин, его сестра вряд ли принадлежит к тем женщинам, которые вызывают желание таким образом знакомиться — в полутемпом коридоре — да еще лезть с поцелуями. Как он осмелился, этот нахал?.. Отсюда следует, что у него имелась какая-то задняя мысль, он преследовал определенную цель. Конечно!
Как уже упоминалось, Робин только ступил на стезю тайной агентурной деятельности и делал первые робкие шаги, но, даже будучи неискушенным, сумел довольно быстро выстроить свою версию, каковая казалась ему единственно правильной. Ведь Пен, можно сказать, задушевная подруга принцессы Марии, сестры пятнадцатилетнего неизлечимо больного короля и возможной наследницы престола. А д'Арси служит у французского посланника, которому, вероятно, крайне необходимо для нужд своего государства, этой чертовой Франции, привыкшей совать нос во все дела островного соседа, знать все, что происходит в Англии на уровне так называемой большой политики, в каковую входят и таинственные отношения принцессы со своим кузеном Карлом, стоящим во главе Священной Римской империи, растерявшей былую мощь, но все еще являющейся значительной силой в Европе.
Пен могла стать для французов, как предполагал Робин, маленьким ключиком в их большой игре, с помощью которого они приоткроют, пускай ненамного, двери в намерения и дела правителей Англии и Священной империи.
Что касается самой Пен, то, подобно Робину, ей приходилось почти всю сознательную часть жизни находиться в зоне дворцовых интриг, и, будучи неглупой женщиной, она не могла кое-чему не научиться. Во всяком случае, осторожности и тому, что нельзя беспечно заглатывать протянутую наживку, как бы приятна и безобидна она ни была на вид. Робин пришел к выводу, что следует поговорить об этом с Пен. Однако д'Арси был настолько опасным соперником, что Робин тут же изменил решение и вознамерился обсудить сначала произошедшее с Пен в среде своих сподвижников.
По-прежнему он не видел ее в толпе снующих повсюду гостей, зато обратил внимание на герцога Нортумберленда, который только что появился среди тех, кто окружал принцессу.
Подойдя туда, Робин в первую очередь дружески улыбнулся худощавой и бледной, скромно одетой девушке, которая ответила застенчивой улыбкой. Было заметно, что она чувствует себя не в своей тарелке, с надеждой посматривая на дверь и явно желая поскорее уйти из зала.
Робину стало жаль ее. Он всегда испытывал это чувство при встрече с ней, потому что, неоднократно бывая у герцога Суффолка, имел возможность становиться свидетелем того, как несчастная Джейн, его дочь, страдала от материнского обращения: от постоянных замечаний, попреков, вечного недовольства. Сейчас он, на положении старого друга, нежно обнял ее за плечи, на что она, непривычная к проявлениям нежности, благодарно улыбнулась.
Нортумберленд, отвлекшись на минуту от беседы, остановил на Робине свой жесткий и, как всегда, высокомерный взгляд, который несколько смягчился, когда он спросил:
— Хотите что-то сказать мне, Робин?
— Если ваша светлость сможет уделить внимание моей персоне, — непринужденно ответил тот.
Робин научился еще от своего отца, Хью Бокера, ныне графа Кендала, искусству никогда не трепетать перед богатством или положением окружающих. Он не боялся подобных людей и не льстил им, что принесло ему уважение и искреннюю симпатию как юного короля Эдуарда, так и его Тайного совета.
Герцог Нортумберленд согласно кивнул и отошел от принцессы, приглашая Робина следовать за собой.
Пен снова торопливо шла по коридору в направлении библиотеки, ее юбки с фижмами развевались, чуть не задевая стены. Она была уверена, что Робин постарается задержать свекровь разговором, и потому почти не опасалась вмешательства. Кроме того, в ней бушевала дерзкая беспечность, как ни странно, связанная, как ей казалось, с недавним знакомством с этим необычным и тоже дерзким человеком по имени Оуэн д'Арси. Если кто-нибудь из Брайанстонов застанет ее за рассматриванием бумаг в ящиках у Филиппа — что ж, пускай… Она их не боится. И никогда не боялась.
Войдя в библиотеку, она первым делом заперла изнутри дверь и только потом выдвинула один из ящиков. В основном там были счетные книги, и она уже собралась уложить их на место, когда ее взгляд упал па одну из них, с пометкой «Год 1550-й». Перелистав страницы, она дошла до «месяца июля» и стала искать записи, относящиеся к дню, когда родился ее ребенок: наверняка там должны быть фамилии повивальных бабок — им же выплачивали денежное вознаграждение. Фамилии, как и все до одной женщины, которых нанимала леди Брайанстон, когда у нее на четыре недели раньше начались родовые схватки, были ей совершенно незнакомы. Она пыталась найти хоть одно имя, за которое можно было бы зацепиться, чтобы попробовать затем размотать весь клубок, но продолжала натыкаться на неизвестные имена и на суммы выплат без указаний, за какие именно услуги.
В кончиках пальцев покалывало, словно она касалась не мягких листов бумаги, а острых булавок или иголок. Что с того, если она не знает записанных здесь женщин, но ведь кто-то может знать кого-либо из них?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Оуэн был не слишком хорошо знаком с чувством смущения или досады, но сейчас, следуя за Пен по коридору, испытывал и то и другое. Нужно было как-то исправлять положение.
— Леди Пен, — негромко окликнул он ее.
Она остановилась, обернувшись через плечо. Откуда он знает ее имя? Их ведь никто не представлял друг другу.
Он подошел почти вплотную, протянул руку к ее лицу, приподнял ладонью подбородок и, прежде чем она смогла сообразить, что он собирается делать, наклонился и быстрым легким движением поцеловал ее в губы.
— Простате меня, леди Пен, — сказал он. — Но я весь вечер сгорал от желания так поступить.
— Как интересно! — воскликнула она. — С чего бы это?
Он ожидал чего угодно — негодования, возмущения, ярости, смятения наконец, — только не этого искреннего удивления, граничащего с вопросом, а не лишился ли он рассудка. Вызывать внезапное удивление входило в число его приемов, но только не по такому поводу.
Он пристально посмотрел ей в лицо, глаза его сузились.
— Вы спросили почему? — медленно произнес он. — Сам не знаю. Еще и еще раз прошу меня извинить.
— Тут не за что молить о прощении, — ответила она, опять рассмеявшись. — А теперь я прошу у вас извинения.
С этими словами она помчалась по коридору, оставив Оуэна чуть не в первый раз за его карьеру в полном замешательстве.
Да, думал он, возвращаясь в зал, с этой женщиной будет не так-то просто. Нужно придумывать какие-то новые ходы для завоевания ее доверия. Не говоря об остальном.
Но, черт побери, он больше не позволит ей смеяться над собой!
Глава 2
— У меня только что была странная встреча, — сказала Пен, когда наконец спустилась с галереи и нашла Робина, стоявшего недалеко от лестницы.
Она произнесла это со смехом, но и с нескрываемым недоумением, вызванным поцелуем незнакомца, о котором она, разумеется, не собиралась рассказывать. Тем более что все яснее начинала понимать: он был ей не неприятен, наоборот, оставил след в виде волнения, которое несколько смущало ее.
— Долго же ты была там, — заметил Робин, глядя на нее с подозрением, которое возмутило ее.
— Уж не собираешься ли ты подсчитывать минуты, которые я трачу на туалет и прочие личные дела? — спросила она с наигранным негодованием.
Робин был вынужден пожатием плеч и виноватой улыбкой признать свое поражение. Если уж она что-то захотела скрыть от него, то, видимо, ему не добиться откровенности. И все же поинтересовался:
— Что это была за встреча, о которой ты изволила упомянуть?
Пен осмотрелась вокруг и поманила его за собой к глубокому проему окна.
— Встанем вон там.
Она первая направилась к окну, он, заинтересованный, поплелся за ней: возможно, его упрямая сестрица все-таки приоткроет причину своего странного поведения?
Он уже свыкся с мыслью, что двойная трагедия в жизни Пен — почти одновременная утрата мужа и ребенка — произвела необратимые изменения как в ее характере, так и во внешности, навсегда согнав румянец со щек и вытеснив живость из души и тела. Временами она казалась ему лишь слабой тенью той молодой женщины, которую он так хорошо знал. Но сегодня вечером она выглядела другой: в галерее некоторое время назад проявила давно несвойственную ей настойчивость, даже решительность, словно наметила какую-то цель и неуклонно движется к ней, а сейчас в ней проглядывает возбуждение, какое-то удовлетворение — как если бы сбылось или вот-вот сбудется что-то, чего она сильно желает. Да и внешне она преобразилась: глаза не такие погасшие, как раньше, лицо порозовело — в общем, вполне привлекательная женщина, какой он знал ее в прежние годы.
В оконной амбразуре они были как бы немного отделены от шума и блеска многолюдного зала. Пен посмотрела в окно — темень сада нарушалась огненными точками факелов в руках слуг, освещавших обледенелые ступеньки спуска к воде, где стояли, тоже освещенные, баркасы для гостей, пожелавших прокатиться по реке.
Робин не торопил Пен с рассказом, опасаясь, как бы сестра не передумала и не оставила его в неведении насчет того, где и с кем встретилась и отчего эта встреча показалась ей странной.
— Итак… — наконец проговорил он, потому что молчание затянулось.
— Ах да! — Она тряхнула головой и повернулась к нему с чуть виноватым видом. — В общем, ничего особенного, Робин, хотя немного странно. Когда я была в… ну, шла по коридору, то чуть не столкнулась с одним мужчиной. Он заговорил со мной о чем-то… кажется, сказал, что почти заблудился, а потом… потом он… — Пен уже забыла, что намеревалась унести эту тайну в могилу, и не очень решительно добавила:
— Он вдруг сказал, что находит меня весьма интересной и потому следовал за мной наверх из зала…
Она умолкла.
— Не вижу ничего странного, — со смехом произнес Робин. — Ты действительно очень привлекательна, Пен. Всегда была… Но, мне кажется, ты что-то недоговариваешь. Я прав?
Ее глаза показались ему еще больше и ярче, когда она проговорила:
— Он поцеловал меня, Робин. Понимаешь? Прямо в губы, как будто мы старые друзья. Или… или…
Она чуть было не добавила «или молодые любовники» и подумала, что это звучало бы искреннее и правдивее. Вместо этого Пен сказала тоже вполне искренне:
— Не могу представить, почему ему вздумалось поухаживать за мной. Я его никогда раньше не видела. — Она затушевала смущение от сделанного признания легким смехом. — Если бы он не назвал меня по имени, — продолжала она, — я подумала бы, что он спутал меня с нашей Пиппой. В конце концов, она у нас на выданье, а не я.
Робин молча согласился с этим и, хотя вполне симпатизировал своей младшей сводной сестре, не мог не сказать самому себе, что вполне понимает незнакомца и, будь на его месте, поступил бы точно так же. Однако его интересовало сейчас продолжение истории: что было дальше? Как ответила Пен на этот по меньшей мере странный, если не оскорбительный, поступок? Судя по тону, она не придала или не захотела придать ему какого-либо серьезного значения, расценив как эмоциональный взрыв или просто чудачество. Но отчего тогда у нее такое оживленное похорошевшее лицо? Так странно блестят глаза? Похоже, она не собирается рассматривать поведение незнакомого мужчины как жестокую обиду и просить Робина вступиться за нее и смыть оскорбление кровью.
Он спросил:
— Кто же этот человек? Ты знаешь?
— Я уже говорила, что встретилась с ним впервые. Может, ты заметил его, когда спускался с лестницы, а он поднимался, чтобы следовать за мной?
Робин нахмурился, раздумывая. Нет, он не мог припомнить ничего похожего. Хотя она ведь и не сказала, как тот выглядит. Впрочем, у него, наверное, должно быть имя. Или он был в маске и не изволил представиться?
— Будет лучше, — сказал он, продолжая хмуриться, — если ты откроешь мне, как его зовут.
— Ох, конечно! Как я не сообразила сразу? Он сообщил, что его зовут Оуэн д'Арси.
Вот как… Робин повернул голову в сторону зала, разглядывая гостей. Хотя при всем желании не смог бы отыскать среди них Оуэна, поскольку никогда не видел его. Значит, он здесь? Что ему нужно от Пен? Хотя…
— Ты его знаешь? — спросила она, устремляя взгляд туда же, куда и он, и нигде не находя того смуглого стройного мужчину, кто так бесцеремонно вторгся в ее жизнь.
— Да, — ответил Робин. — Но очень немного.
И это не было ложью, потому что, никогда с ним не встречавшись, он знал кое-что об Оуэне д'Арси — во всяком случае, о том, для чего тот прибыл в Англию. Знал по той простой причине, что сам занимался чем-то похожим. Справедливее сказать, пытался заниматься — поскольку честно признавался себе в том, что не может идти ни в какое сравнение с мастером своего дела д'Арси, прославившимся, как ему рассказывали, в качестве тайного агента в разных краях, но никогда не попадавшимся, а потому и не разоблаченным. Робин на этой стезе был еще совсем новичком.
— Мне кажется, он не англичанин, — сказала Пен. — Хотя трудно понять, почему я так решила. По-английски он говорит совершенно свободно, без иностранного акцента. И все-таки в нем есть что-то не совсем английское.
— Ты не видишь его сейчас в зале? — спросил Робин.
Она отрицательно мотнула головой:
— Нет. Да разве в такой толпе различишь кого-нибудь?
Сказав так, она тут же поняла, что говорит не правду: если бы тот находился в зале, она бы узнала его. Выделила среди всех остальных. Потому что он был из тех, кто выделялся — внешностью, статью, хладнокровным достоинством… «Не много ли ты напридумывала?» — прервала Пен собственные мысли.
— Похоже, твоя свекровь направляется в нашу сторону, — заметил Робин.
Он прекрасно знал, как Пен относится к леди Брайанстон и что чувства их взаимны; кроме того, не очень хотел продолжения разговора об Оуэне д'Арси, дабы собеседница не уловила, что его тоже интересует этот человек. Правда, отнюдь не из-за того, что осмелился поцеловать его сводную сестру.
Пен сжалась, лицо у нее утратило живость.
— Мне не о чем беседовать с ней, ты ведь знаешь, Робин.
— Хотя бы обменяйтесь любезностями.
— Мы уже сделали это в самом начале вечера. Больше не хочу.
И прежде чем Робин успел что-то сказать, она сорвалась с места и смешалась с толпой. Леди Брайанстон приближалась.
Как Пен и ее семья, к которой Робин принадлежал, он не испытывал симпатии к этой даме, считая недостойным ее отношение к невестке с самого начала их брака с Филиппом и уж совсем отвратительным, что по распоряжению свекрови несчастный младенец был отторгнут от матери и та не могла даже излить свое горе над его мертвым телом. Тем не менее сейчас он был гостем в доме у леди Брайанстон и вообще воспитанным человеком.
Он учтиво поклонился, когда та подошла к нему. Подобно своему сыну Майлзу, она была аляповато скроена, с грубоватыми чертами лица, к тому же отличалась любовью к экстравагантной одежде и немалому количеству драгоценностей на ней и головном уборе, под которым угадывался парик, поскольку натуральный цвет волос не мог быть до такой степени огненно-красным. Той же неестественностью отличалась и пунцовость щек. Все эти ухищрения не вызывали симпатии у пуританина Робина.
— Лорд Робин, — сказала пожилая дама, едва ответив на его поклон, — мне показалось, с вами сейчас была Пенелопа.
Робин, изобразив предельное изумление, оглянулся по сторонам.
— Разве? Не может быть. Я уже давно не вижу ее.
Тонкие губы леди Брайанстон совершенно исчезли.
— Мне необходимо поговорить с ней, — сухо сказала она. — И как можно скорее. Поставьте ее в известность об этом, как только увидите.
— Непременно, леди Брайанстон. Могу я также сообщить ей тему предстоящего разговора?
Губы бесследно улетучились с лица собеседницы.
— Об этом я намерена поставить ее в известность, когда мы наконец встретимся, — отрезала она. — Впрочем, особого секрета тут нет. У нее имеется кое-что из вещей Филиппа, по праву принадлежащее нынешнему графу Брайанстону. То есть Майлзу.
Слова сопровождались отталкивающим выражением лица, она и не пыталась скрывать своих чувств по отношению к Пен. Не меняя этого выражения, она отошла от Робина и направилась к противоположной стене зала, возле которой за карточным столиком продолжали сидеть ее сын и его жена.
— Сука! — пробормотал Робин ей вслед, совершенно забыв о своей пуританской учтивости.
Что ей сделала Пен? Откуда столько ненависти? И эта мерзкая жадность! Хочет, видимо, отнять у Пен какие-то ценные памятные подарки, сделанные ей Филиппом. Он огляделся, поискал глазами. Его сводной сестры не было видно.
Что же, интересно, хочет от нее этот знаменитый в определенных кругах Оуэн д'Арси? Вполне возможно, его внимание случайно. То есть чисто мужского, так сказать, толка. Но все-таки, решил Робин, его сестра вряд ли принадлежит к тем женщинам, которые вызывают желание таким образом знакомиться — в полутемпом коридоре — да еще лезть с поцелуями. Как он осмелился, этот нахал?.. Отсюда следует, что у него имелась какая-то задняя мысль, он преследовал определенную цель. Конечно!
Как уже упоминалось, Робин только ступил на стезю тайной агентурной деятельности и делал первые робкие шаги, но, даже будучи неискушенным, сумел довольно быстро выстроить свою версию, каковая казалась ему единственно правильной. Ведь Пен, можно сказать, задушевная подруга принцессы Марии, сестры пятнадцатилетнего неизлечимо больного короля и возможной наследницы престола. А д'Арси служит у французского посланника, которому, вероятно, крайне необходимо для нужд своего государства, этой чертовой Франции, привыкшей совать нос во все дела островного соседа, знать все, что происходит в Англии на уровне так называемой большой политики, в каковую входят и таинственные отношения принцессы со своим кузеном Карлом, стоящим во главе Священной Римской империи, растерявшей былую мощь, но все еще являющейся значительной силой в Европе.
Пен могла стать для французов, как предполагал Робин, маленьким ключиком в их большой игре, с помощью которого они приоткроют, пускай ненамного, двери в намерения и дела правителей Англии и Священной империи.
Что касается самой Пен, то, подобно Робину, ей приходилось почти всю сознательную часть жизни находиться в зоне дворцовых интриг, и, будучи неглупой женщиной, она не могла кое-чему не научиться. Во всяком случае, осторожности и тому, что нельзя беспечно заглатывать протянутую наживку, как бы приятна и безобидна она ни была на вид. Робин пришел к выводу, что следует поговорить об этом с Пен. Однако д'Арси был настолько опасным соперником, что Робин тут же изменил решение и вознамерился обсудить сначала произошедшее с Пен в среде своих сподвижников.
По-прежнему он не видел ее в толпе снующих повсюду гостей, зато обратил внимание на герцога Нортумберленда, который только что появился среди тех, кто окружал принцессу.
Подойдя туда, Робин в первую очередь дружески улыбнулся худощавой и бледной, скромно одетой девушке, которая ответила застенчивой улыбкой. Было заметно, что она чувствует себя не в своей тарелке, с надеждой посматривая на дверь и явно желая поскорее уйти из зала.
Робину стало жаль ее. Он всегда испытывал это чувство при встрече с ней, потому что, неоднократно бывая у герцога Суффолка, имел возможность становиться свидетелем того, как несчастная Джейн, его дочь, страдала от материнского обращения: от постоянных замечаний, попреков, вечного недовольства. Сейчас он, на положении старого друга, нежно обнял ее за плечи, на что она, непривычная к проявлениям нежности, благодарно улыбнулась.
Нортумберленд, отвлекшись на минуту от беседы, остановил на Робине свой жесткий и, как всегда, высокомерный взгляд, который несколько смягчился, когда он спросил:
— Хотите что-то сказать мне, Робин?
— Если ваша светлость сможет уделить внимание моей персоне, — непринужденно ответил тот.
Робин научился еще от своего отца, Хью Бокера, ныне графа Кендала, искусству никогда не трепетать перед богатством или положением окружающих. Он не боялся подобных людей и не льстил им, что принесло ему уважение и искреннюю симпатию как юного короля Эдуарда, так и его Тайного совета.
Герцог Нортумберленд согласно кивнул и отошел от принцессы, приглашая Робина следовать за собой.
Пен снова торопливо шла по коридору в направлении библиотеки, ее юбки с фижмами развевались, чуть не задевая стены. Она была уверена, что Робин постарается задержать свекровь разговором, и потому почти не опасалась вмешательства. Кроме того, в ней бушевала дерзкая беспечность, как ни странно, связанная, как ей казалось, с недавним знакомством с этим необычным и тоже дерзким человеком по имени Оуэн д'Арси. Если кто-нибудь из Брайанстонов застанет ее за рассматриванием бумаг в ящиках у Филиппа — что ж, пускай… Она их не боится. И никогда не боялась.
Войдя в библиотеку, она первым делом заперла изнутри дверь и только потом выдвинула один из ящиков. В основном там были счетные книги, и она уже собралась уложить их на место, когда ее взгляд упал па одну из них, с пометкой «Год 1550-й». Перелистав страницы, она дошла до «месяца июля» и стала искать записи, относящиеся к дню, когда родился ее ребенок: наверняка там должны быть фамилии повивальных бабок — им же выплачивали денежное вознаграждение. Фамилии, как и все до одной женщины, которых нанимала леди Брайанстон, когда у нее на четыре недели раньше начались родовые схватки, были ей совершенно незнакомы. Она пыталась найти хоть одно имя, за которое можно было бы зацепиться, чтобы попробовать затем размотать весь клубок, но продолжала натыкаться на неизвестные имена и на суммы выплат без указаний, за какие именно услуги.
В кончиках пальцев покалывало, словно она касалась не мягких листов бумаги, а острых булавок или иголок. Что с того, если она не знает записанных здесь женщин, но ведь кто-то может знать кого-либо из них?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40