— О нем? — пробормотал Сент-Андре. — О ком ты говоришь?
— Прекрасно знаешь. Вижу, что ты все понял. Вижу по твоим безумным глазам, по твоему бледному лбу… Да у тебя же холодный пот выступил, старина!
— Ну и что? — проворчал Сент-Андре. — Можно подумать, ты сам не боишься! А разве тебе не страшно, когда ты думаешь: а вдруг Рено не умер? И мы с ним встретимся в один прекрасный день? Не страшно? А если он спросит: «Что я вам сделал плохого?»…
Они переглянулись. И показались друг другу призраками. Да они и были призраками — призраками своей далекой юности, призраками совершенного ими преступления. Внезапно, без всякого к тому повода, Роншероль на удивление задумчиво произнес:
— До чего ж я ненавижу этого Нострадамуса! А ты, Сент-Андре?
Маршал вздрогнул, как минуту назад, когда старый друг напомнил ему о Рено. И ответил:
— Да, я тоже ненавижу этого ясновидца, этого мага, этого колдуна, этого посланца ада. Я ненавижу его, потому что тогда, в Лувре, он испугал меня.
— Со мной он тоже тогда говорил, — отозвался Роншероль, — и меня тоже испугал.
— Нам надо избавиться от этого чудовища, господин великий прево. Тем более что и король этого хочет.
— Я бы поклялся, — продолжал Роншероль, — что уже когда-то видел эти пылающие глаза. Я поклялся бы, что слышал этот отливающий металлом голос, который звенит в голове, как колокол, как погребальный колокол… Сент-Андре, мы когда-то были знакомы с ним, с этим Нострадамусом…
Воцарилась мертвая тишина. Больше давние сообщники не глядели друг на друга.
Они предались раздумьям. Но Роншероль вдруг, так же без всяких на то оснований, как минуту назад, сказал:
— Мари де Круамар умерла. Я десять раз приходил на ее могилу на Кладбище Невинных. По крайней мере, тут нечего опасаться.
— И ребенок тоже мертв, — подхватил Сент-Андре.
— И это не мы убили Мари де Круамар, — ворчливо продолжал бледный, как смерть, Роншероль, как бы не слыша друга. — Это сделал дофин Франсуа, он из ревности заколол ее кинжалом.
— И ребенка тоже не мы убили, — не отступал от своей темы Сент-Андре, утирая пот со лба. — Это сделал Брабан-Брабантец, он сам взялся за такое дело.
В этот момент в комнату вбежал запыхавшийся человек. Барон Лагард собственной персоной. Он решительно направился через огромный зал к сидящим за столом друзьям, те вскочили, сами не зная почему, охваченные страшной тревогой. И не напрасной, потому что, подойдя поближе, Лагард сказал:
— Проклятый разбойник не погиб! Руаяль де Боревер вышел живым из-под обломков сожженной таверны. Будьте осторожны, господа! Руаяль де Боревер жив!
III. Призрак
Роншероль и Сент-Андре вздохнули с облегчением и обменялись взглядами, в которых любой, кто слышал их разговор, смог бы прочесть:
«А я-то подумал, что он сейчас объявит: „РЕБЕНОК ЖИВ!“
Слава богу! Речь не шла о ребенке. Речь шла всего-навсего о разбойнике с большой дороги, которого звали Руаялем де Боревером. Но когда тревога улеглась, пробудилось бешенство.
— Лагард, вы в этом уверены? — нахмурился Роншероль.
— Абсолютно. Видел своими глазами. Он вышел из-под руин таверны и свалился без чувств на гору золы. Тогда к нему подошла какая-то женщина. А за ней мужчина гигантского роста, я таких и не видывал. Скорее всего Руаяль де Боревер серьезно ранен, господа, потому что гиганту пришлось взвалить его себе на плечо. Потом они ушли.
— В дорогу! — воскликнул Сент-Андре. — Великий прево, возьмите-ка с собой побольше людей и…
— Это ни к чему, — заметил Лагард. — Вместе с моими двумя рейтарами нас пятеро. Чтобы добить умирающего, вполне достаточно.
— В дорогу! — коротко сказал Роншероль.
И все трое торопливо вышли из дома. На улице Лавандьер, перед пепелищем, бывшим совсем еще недавно процветающим кабачком, они обнаружили одного из головорезов Железного эскадрона, который немедленно отчитался: они с товарищем проследили за гигантом, который унес на руках Боревера; товарищ, спрятавшись в укромном месте, остался караулить возле дома, куда внесли раненого.
— Отведи нас туда! — приказал Роншероль.
Рейтар шел рядом с Лагардом, сгоравшим от нетерпения. Роншероль был мрачен и по пути все время сжимал рукоятку кинжала. Только Сент-Андре казался беззаботным: он болтал не умолкая. Его, этого достойного дворянина, охватило безудержное, лихорадочное веселье. Он радовался невесть чему. Хотя, наверное, его настроение объяснялось очень просто: экспедиция обещала быть не труднее простой прогулки, Боревер тяжело ранен, что ж, оставалось только его прикончить.
— Вот я этим и займусь, — все тем же ликующим тоном сообщил Сент-Андре.
Лагард приостановился и оглянулся на Роншероля: хотел послушать, что тот скажет.
— А вот и нет! — со злодейской улыбкой отозвался великий прево. — Нужно повесить мерзавца. Он и будет повешен. Завтра же на рассвете. Клянусь Христом, он будет повешен у меня же во дворе, перед окнами моего дома!
Лагард успокоился и двинулся вперед. Но в этот момент остановился сам Роншероль и, дрожа, проворчал:
— Сдается мне, мы сворачиваем на улицу Тиссерандери…
— Смотри-ка, правда, а я и внимания не обратил! — соврал Сент-Андре.
Да, маршал солгал. На самом деле его охватила точно такая же дрожь, как великого прево, и он точно так же инстинктивно попятился, увидев, куда они пришли.
— Лагард! — странным голосом окликнул начальника Железного эскадрона великий прево. — Что, дом, куда мы направляемся, на этой улице?
— Кажется, да…
— Ладно. Пошли…
Они снова двинулись. Но Роншероль склонился к уху Сент-Андре и с ужасом прошептал:
— Уже двадцать два года, как ноги моей не было на этой улице!
— И моей тоже! — откликнулся не менее обеспокоенный, но старавшийся казаться таким же веселым, как в начале пути, маршал. — А теперь представился случай, вот и все! Припоминаешь? — Он расхохотался. — Припоминаешь старушку Бертранду? Ты лихо уложил ее тогда: одного удара в спину оказалось достаточно!
— Молчи! — буркнул Роншероль.
— Господа, это здесь. — Лагард остановился.
— Как, здесь? — в один голос воскликнули великий прево и маршал.
— Здесь. Руаяль де Боревер находится в этом доме, — чуть удивленно подтвердил барон.
Они подняли глаза на дом, потом опустили головы, сгорбились, ноги их подкашивались. Они стали похожи на преступников, которым предъявили обвинение, предусматривающее высшую меру наказания. Смутное ощущение подсказывало им, что до сих пор силой, которая руководила всеми их поступками, был страх. И действительно, дом обвинял: каждый камень его, казалось, выкрикивал: «Я видел! Я видел!»
Потому что это был тот самый дом, где они когда-то поклялись Рено беречь Мари де Круамар до его возвращения из Монпелье. Это был тот самый дом, где они убили верную Бертранду. Тот самый, куда они привели двух принцев, чтобы из рук в руки передать им жену Рено. Тот самый, мимо которого они не решались даже пройти в течение двадцати двух лет…
— Просто случайность, — пробормотал маршал, стуча зубами. — Чистый случай, ничего больше. А что — мы боимся случайности?
— Нет, — ответил Роншероль. — Войдем. И, клянусь кровью Христовой, посмотрим! Лагард, оставайтесь на улице с вашими людьми.
— А почему мы должны заходить туда одни? — попробовал заикнуться Сент-Андре.
— Потому! — оборвал его Роншероль. Он провел рукой по пылающему лбу и прошептал: — Случай привел нас в этот дом. Если судьбе будет угодно, чтобы в нем сохранились какие-то следы того, что здесь происходило когда-то, я не хочу свидетелей. Войдем одни. Чтобы арестовать умирающего, двоих достаточно.
Роншероль взялся за дверной молоток. Дверь в ту же секунду открылась. Они вошли, но никого не увидели.
— А кто же открыл? — ужаснулся Роншероль.
Сент-Андре не ответил, но машинальным движением прикрыл дверь за собой. На стоявшем в вестибюле сундуке горела одинокая свеча. Печальный тусклый свет… Они сразу же узнали помещение. Та же обстановка, та же мебель. В глубине вестибюля — та же лестница, у подножия которой когда-то встала, раскинув руки, дама Бертранда: она не позволяла принцам подняться к Мари де Круамар. Здесь она лежала мертвая. Их пробрал холодный пот. Они не осмеливались переглянуться — каждый боялся увидеть на лице другого тот ужас, который сам еще пытался скрывать. Наконец великий прево сделал над собой усилие и сказал, с трудом подбирая слова:
— Речь идет всего лишь о том, чтобы арестовать Руаяля де Боревера и повесить его, ни о чем больше.
— Да-да, правда, правда, — поддакнул маршал, утирая пот со лба. — Друг мой, мы испугались тени… Эй! — позвал он. — Кто-нибудь здесь есть?
— Именем короля! — громко прокричал, в свою очередь, Роншероль.
— Не отвечают. Значит, надо подняться наверх, вот и все. Там мы найдем разбойника, и ты его арестуешь.
— Да, — согласился Роншероль, — надо подняться наверх. Вот и все.
Если бы великий прево оказался в доме один, он отступил бы перед этой лестницей. Точно так же поступил бы и Сент-Андре, окажись он здесь один. Но каждый из них стремился доказать другому, что может победить страх. И надо сказать: в том состоянии духа, в каком они находились в эту минуту, они оба проявили чудеса храбрости. Они поднялись.
Наверху тоже никого не было видно. Ужас, охвативший их, понемногу отступал. Но где же тот, за которым они пришли? В зал, где они очутились, поднявшись на второй этаж, выходили три двери. Средняя вела в комнату, в которой они когда-то видели спящую Мари, в которой они когда-то поклялись уберечь ее от любой беды.
Надо было осмотреть комнаты одну за другой, и если ни в одной из них не окажется этого человека, значит, Лагард ошибся. Тогда придется обойти все соседние дома. Эта мысль приносила им облегчение. Минутку подумав, они решительно направились в среднюю комнату. Роншероль распахнул дверь.
И в тот же момент они застыли на пороге, окаменев от ужаса. Ужас набросился на них, как дикий зверь, вырвавшийся из клетки. Ужас накатывал на них волнами, подобно морскому приливу. Ужас сковал их члены. У них не осталось сил даже на то, чтобы отступить, чтобы сбежать. Они почувствовали себя пленниками ужаса. Волосы их встали дыбом, глаза вылезли из орбит, единственное, на что их хватило, это, взявшись судорожным движением за руки, пробормотать еле слышно:
— Мари де Круамар!
Она стояла посреди комнаты. На ней были те самые траурные одежды, которые она не захотела снять даже в ночь собственной свадьбы. Годы пролетели над ней, едва затронув. Вот только поседевшие волосы могли бы выдать ее возраст, но она упрятала их под черную вуаль. Это была она! Совершенно точно — она! Им показалось, что они оба сходят с ума. Что-то вроде стона, крика или предсмертного хрипа сорвалось с их побледневших губ.
— Мари де Круамар! — как бы в бреду произнес Роншероль.
И Сент-Андре эхом повторил за ним:
— Мари де Круамар!
В тот же момент они испытали еще более страшный шок: призрак заговорил. И вот что он сказал:
— Мари де Круамар умерла. Вы это отлично знаете, Гаэтан де Роншероль. Вы тоже это отлично знаете, Альбон де Сент-Андре. Она умерла, потому что вы убили ее. И я подтверждаю, что Мари де Круамар мертва. Пойдемте, я докажу вам это.
Она стала приближаться, они — отступать, совершенно уничтоженные, раздавленные страхом. Они по-прежнему держались за руки, они пятились, пока не уткнулись в стену. Призрак проскользнул мимо них, не глядя в их сторону, и выскользнул за дверь.
Призрак начал спускаться по лестнице.
— Пойдемте же! — приказал он, оборачиваясь.
Они последовали за призраком, так и не опомнившись от потрясения. Изо всех сил, прикладывая всю волю, они пытались сопротивляться. Но воля призрака, несомненно, оказалась куда сильнее: они шли следом, все так же держась за руки, прикованные друг к другу ужасом, как были прикованы общим преступлением. Вслед за призраком они спустились по лестнице, пошатываясь, словно опьянев от страха, совершенно не понимая, почему так беспрекословно подчиняются, не сводя глаз с привидения в черных одеждах, увлекавшего их за собой. Куда? Об этом они даже не задумывались.
Призрак вышел из дома, они за ним. Дверь за ними захлопнулась сама собой. Лагард и его подручные видели, как они вышли. Лагард хотел было броситься за ними, спросить, в чем дело. Но, увидев, какие они потерянные, какие мрачные, как искажены их лица, замер в изумлении. Ему показалось, что происходит нечто странное, нечто чудовищное, нечто далекое от реальности, — и он, не сумев справиться с удивлением и страхом, решил издалека проследить за тем, что будет делать дальше эта фантастическая троица.
Призрак двигался медленно, походка его была размеренной. Иногда он оборачивался и делал какие-то знаки.
Так они добрались до Кладбища Невинных и вошли туда. Сначала призрак, за ним — маршал и великий прево, затем и Лагард, продолжавший издали наблюдать за происходящим.
Сцепленные руки Роншероля и Сент-Андре судорожно сжались.
— Она идет к могиле! — прохрипел великий прево.
— К своей могиле! — еле слышно уточнил маршал.
— Не пойдем за ней!
— Да-да, вернемся, выйдем с кладбища!
Призрак повернулся к ним и сделал знак рукой.
И они пошли вперед.
Призрак подошел к могиле.
Призрак повернулся к ним. Теперь они ясно видели бледное лицо, которое при свете луны казалось совсем белым. И больше ничего не видели. Стоя у могилы, призрак заговорил. Он сказал:
— Мари де Круамар умерла. Зачем вы ее звали?
Они сами были едва живыми от страха. Раскрыв рты, они смотрели и слушали.
— Я умерла… Вы это знаете. Это вы убили меня. Франсуа был всего лишь кинжалом, ударившим меня в сердце. А вы были мыслью, которая убивает наповал. И вот я умерла, здесь моя могила… Послушайте, какую надпись велел выбить ваш хозяин Анри на моем могильном камне: «Здесь покоится Мари… Пусть она — с небесной высоты — простит тех, кто убил ее… А живые за нее отомстят…»
Они не пошевелились. Не двинули пальцем. Они больше не дрожали. Призрак еще более глухим, еще более отдаленным, еще более затуманенным голосом продолжал:
— Пусть она простит тех, кто убил ее… Слушайте, слушайте, вы, убившие меня! Эта мольба напрасна… Она так и останется лишь написанной на этом камне… Слушайте, слушайте! Я никого не простила! Я не прощаю! И не прощу никогда!
Внезапно голос призрака изменился, не просто стал громче — прогремел над кладбищем:
— А живые за меня отомстят!
В то же мгновение призрак исчез, будто испарился. Роншероль и Сент-Андре стояли оглушенные, сгорбившиеся, еще сомневающиеся в том, не изменил ли им рассудок, не бредят ли они.
— Она ушла в могилу! — выговорил наконец Сент-Андре.
— Отправилась к своим мертвецам! — подтвердил Роншероль.
Они с трудом распрямили спины и на цыпочках, по-прежнему крепко держа друг друга за руки, не отрывая взглядов от могилы Мари, попятились к выходу с кладбища. Там их встретил Лагард. И сразу же попытался засыпать их вопросами. Но они не отвечали.
Глава Железного эскадрона смотрел, как они, пошатываясь, уходят в ночь, как стараются держаться прямо, но неведомая сила гнет их спины, слушал их хриплые стоны, которые все удалялись и удалялись, пока совсем не затихли…
И тогда он бегом вернулся в дом на улице Тиссерандери. Дверь была приоткрыта, словно его здесь ждали. Вместе со своими людьми он, не выпуская из рук оружия, обшарил дом от чердака до подвала. И никого не нашел. Здесь не оказалось ни гиганта, ни женщины, ни Руаяля де Боревера.
IV. Мари де Круамар
На самом деле, сказав все, что ей хотелось, Мари просто зашла за часовню и, задыхаясь, на исходе сил, раздавленная чудовищными воспоминаниями, упала на колени отнюдь не перед своей могилой, а совсем перед другой, находившейся рядом.
Помолившись, сломленная душой и телом, Мари де Круамар поднялась с колен, бросила мимолетный взгляд на свою могилу, вышла с кладбища и отправилась на улицу Тиссерандери. Как это бывает с полуобезумевшими людьми, у нее случился провал в памяти: она сразу забыла и о Роншероле, и о Сент-Андре. Она думала теперь только о Рено. Сколько раз за двадцать лет она задавала себе одни и те же вопросы! Миллион, а то и больше…
«Почему он не вернулся, как обещал? Почему он бросил меня? Знает ли он, знал ли он тогда, что у него есть сын? Если я вдруг увижу его, что я ему скажу?»
Единственное, что согревало ее сердце, была любовь. Пламенная любовь, оставшаяся, несмотря на прошедшие годы, совсем юной, оставшаяся такой же чистой, как двадцать лет назад. Эта любовь помогала ей жить, заставляла ее жить.
Мари де Круамар постучала в дверь — так, как они заранее условились с Жилем. Теперь уже она выглядела спокойной, она снова надела на себя привычную маску строгости и скорби, которая не позволяла и мысли возникнуть, что когда-то она звалась иначе, чем Дамой без имени.
— Они пришли втроем, — сказал ей бывший тюремщик. — И заглянули в каждую дыру.
— Думаю, они не добрались до потайной комнаты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53