В полночь они вернулись в Нерчинск, освещая себе дорогу горящими факелам
и. К седельным сумкам были прилажены волчьи шкуры. Двести пятьдесят четы
ре шкуры. Бирюков, узнав о количестве, ухватился за дверь и простонал:
Ц Я разорен! Долго же мне не захочется скупать волчьи шкуры!
Заключенные стояли у ворот острога, был среди них и Борис Тугай. Увидев Ни
ночку, он бросился к ней, подхватил на руки.
Ц Ниночка, Ц прошептал Тугай. За эти несколько часов он почти сошел с ум
а от страха. И вот сейчас голос отказал ему, он просто молча прижал к себе ж
ену, чувствуя, как дрожит она всем телом.
Ц Мы смогли, Борюшка, Ц тихо заплакала Ниночка. Ц Я… я выкупила у них тв
ою жизнь, Борька, мы будем свободны! Свободны! Свободны! Мы сможем пойти, ку
да глаза глядят. Борюшка, твоя жизнь вновь принадлежит только тебе и Госп
оду Богу!

…Над истерзанным телом Федькина склонился странник вечный Федор Кузьм
ич. Покачал головой удрученно, все ж таки сукин сын генерал Шеин Ц своего
, а не подобрал. Тронул тело скрюченное, от снега, с кровью смешанного, лицо
очистил. И вздохнул почти счастливо: дрогнули вдруг ресницы молоденьког
о солдатика.
Взвалил на себя легонько и понес сквозь чащу в скитик далекий.
Обмыл тело израненное, травами целебными обмотал, пробормотал тихо:
Ц В рубашке ты, парень, родился, раз из волчьих зубов живым выбрался.
Ц Дедушка, ты леший? Ц этот неожиданный и странный вопрос, заданный тих
им голосом раненого, заставил старца вздрогнуть.
Ц А похож? Ц мягко спросил Федор Кузьмич, протягивая кружку к губам Фед
ькина.
Ц Вроде не, Ц отхлебнул тот взварева целебного. Ц А только ты в лесу оди
н…
Ц А ты что, солдатик, боишься их, леших? Ц негромко и дружелюбно спросил о
н.
Ц Ежели как ты, то чего их бояться. У тебя и глаза добрые, и борода белая, а н
е черная…
Старец улыбнулся и накрыл солдатика дерюжкой.
Ц Ты отдыхай, давай, оживай…
Падал за оконцем келейки снег, падал тихо, окутывая мир спокойствием пер
возданным…

ГЛАВА 14

Генерал Шеин сдержал свое слово. Со следующей же оказией, направлявшейся
в Иркутск, он направил царю рассказ о борьбе с волками и своем чудесном сп
асении Ниной Павловной Кошиной, женой политкаторжанина Бориса Тугая.
И поскольку любая корреспонденция ложилась сначала на стол губернатор
а Семена Ильича Абдюшева, рассказ о событиях в окрестностях Нерчинска бы
стро разлетелся по всей Южной Сибири.
И если Ниночка до сей поры была известна как «хозяйка тайги» только севе
рнее Читы, то теперь о ней заговорили и в остальных сибирских городках и г
арнизонах, называя и «дикой графиней», и даже «дочерью Ермака».
Когда-то казацкий атаман Ермак смог завоевать Сибирь с малым отрядом.
Теперь эти великолепные и дикие земли покорились женщине; женщине несги
баемого мужества, такой же героине, как и ставший уже легендой казачий ат
аман. К тому же она была дочерью графа Кошина, умершего в прошлом году от г
орчайшего переживания за дочь.
Ц Я что-то такое предчувствовал, Ц вздохнул генерал Абдюшев, откладыва
я письмо своего друга Шеина на позолоченный письменный стол. Ц Как она т
огда впервые здесь появилась, эта Нина Павловна, стояла грязная, ободран
ная, как и остальные ее спутницы, и все равно оставалась королевой, словно
не с дороги дальней явилась, а прямо с бала в императорском дворце. Я тогда
сразу понял: этим женщинам никакая царская месть не страшна!
Абдюшев тоже подписался под прошением о помиловании и подчеркнул следу
ющее место в отчете генерала Шеина:
«Я прошу ваше императорское величество явить знак милосердия. Я связан с
воим словом и честью, что всю жизнь свою положу ради освобождения конног
вардейца Тугая. Если его императорское величество будет не в состоянии я
вить миру великодушие, характерное для благороднейших правителей всех
времен, то я прошу его императорское величество забыть о его верном слуг
е генерале Шеине. Ибо я тогда преломлю над головой своей офицерскую шпаг
у и добровольно отправлюсь на заключение в Нерчинский острог, чтобы стат
ь одним из них…»
Генерал Абдюшев зябко передернул плечами. Позволит ли государь уговори
ть его подобным образом? Ведь это же форменный шантаж! Губернатор долго с
идел над письмом генерала Шеина, затем все беспокойно метался по большом
у кабинету, а потом вернулся к письменному столу и добавил от себя к рапор
ту Шеина:
«Ваше императорское величество, я, губернатор Иркутский, всенижайше при
соединяюсь к просьбе о помиловании политзаключенного Бориса Тугая. Дек
абристы стали теми людьми, которых ныне так не хватает вашему императорс
кому величеству в вашем постоянном окружении. На бунт супротив вашего им
ператорского величества они пустились только из любви к своему Отечест
ву. Это были русские люди, которые позволили увлечь себя в ложном направл
ении. В сердцах же их жен живут великое мужество и великая любовь! Назовит
е мне хоть одного из счастливейших смертных, у кого есть еще подобная суп
руга. Я заклинаю ваше императорское величество о милости».
В ту же ночь курьер погнал лошадей на запад. Пять тысяч верст одинокой зем
ли лежали перед ним, и только кое-где ожидало его тепло почтовых ямов, где
сменят лошадей да дадут поспать пару часов.
Ц Пройдет с полгода, пока мы дождемся ответа государя, Ц сказал Абдюшев
своим офицерам, которые за ужином ни о чем другом и говорить-то не могли, в
се разговоры сводя к волкам и хозяйке тайги. Ц Но что такое полгода в Сиб
ири…

Той зимой, в один из ледяных февральских дней умер полковник Лобанов.
Его смерть стала страшной неожиданностью для всех, хотя в Нерчинске всяк
уже давно знал, что этот худой немолодой человек неизлечимо болен.
Около девяти часов утра он закашлялся кровью, со стоном рухнул в кровать
и послал слугу своего Тимофея за Ниночкой, а потом в острог за заключенны
ми.
Ц Хозяин отходит! Ц плакал Тимофей. Слезы бежали ручьем по его мелко др
ожащему морщинистому лицу, он плакал всю дорогу, и на бороде уже появилис
ь маленькие сосульки. Ц Он исходит кровью, и говорить уже почти не может!
Но хочет видеть вас, барыня милая. Ступайте же, торопитесь!
Ниночка побросала все дела и, накинув шубку, помчалась за Тимофеем. А коме
ндант рудников послал казака в лес за Борисом.
Лобанов умирал Ц и, казалось, наступают последние дни этого мира. Ей каза
лось, что выгорела вся тайга и снег почернел от невыносимой ее боли. Лобан
ов умирает! О том, что он умрет, знали, но сейчас, когда костлявая старуха с к
осой уже стояла на пороге, в это трудно было поверить. В это не хотел
ось верить!
Старый полковник лежал в разворошенной постели, бледный, посеревший от п
отери крови, истерзанный болью. У входа в дом топтался лекарь.
Ц Помогите мне, Нина Павловна, дорогая! Ц закричал он. Ц Он гонит меня п
рочь, этот упрямый осел. Я сразу же побежал сюда, когда услышал о его прист
упе, хотел дать ему порошок… а он… Он выплюнул порошки прямо мне в лицо. Кт
о-нибудь видел еще одного такого больного-хулигана? Объясните хоть вы ем
у, что порошки снимут боль!
Лобанов уставился на Ниночку горящими глазами. Она присела на корточки п
одле его постели и схватила за дрожащую, исхудавшую руку.
Ц Все проходит, Ц с трудом прошептал Лобанов. И заскрипел зубами от бол
и.
Ц Батюшка! Ц Ниночка нежно поцеловала его горячую руку. Ц Почему вы пр
огнали доктора Волосова? У него лекарства…
Ц Знаю я эти лекарства. Свиньям он их дает для опороса, а мне Ц от боли. Пр
одал, небось, душу дьяволу, вот пусть к нему и убирается!
Ц Батюшка…
Ц Послушайте меня, Ниночка, Ц Лобанов все еще крепился. И даже голос заз
вучал звонче. Ц Тут, Ц он хлопнул себя по груди, Ц все давно уж преврати
лось в кровавое болото, в сущее месиво. А сердце все еще бьется! Вот ведь, да
же такая развалина может иметь крепкое сердце! Тихо, тихо, Ниночка. Я больш
е не хочу принимать ни порошков, ни капель, ни пилюль. Не же-ла-ю. Я умру вмес
те со всей моей болью, так, как если бы погиб в бою. Господи, как будто в тот д
ень, когда я лишился ноги! Я ведь не сдался тогда. Пока лекаришко отрезал м
не ногу, я в себя с ведро водки влил. Вот это был Лобанов! К черту, не плачьте
же, Ниночка…
Он замолк, переводя с хрипом дыхание.
Ц Доченька, Ц прошептал с трудом, Ц я хочу, чтоб меня под березкой похор
онили. Люблю я березы-то…
Затих ненадолго, глядя на грубый деревянный потолок, перебирал руками по
одеялу. Ниночка тоже молчала. Уткнулась лицом в краешек кровати и ждала. Ч
ерты лица Лобанова заострились страшно. Смерть уж кружила над ним, вечно
е молчание звало полковника к себе, и с каждой минутой все сильнее и насто
йчивее колдовала над ним бесконечность.
Дверь тихо приоткрылась. В комнату осторожно вошел Борис и замер. Лобано
в с трудом повернул голову.
Ц Это ты, Борис Степанович?
Ц Да, Николай Борисович.
Ц Проходи. Чего стоишь в углу, как старый чугунок? Подойди к жене-то.
Борис подошел к сидевшей у кровати Ниночке.
Ц Вот и ладно, Ц прошептал Лобанов. Ц Сынок, вот, умираю я. Прежде, чем наш
попишка, этот скелет вредный, к обедне отзвонит, я уйду. Борис Степанович,
не забыл ли про наш уговор? Моя деревяшка… и на рубли с нее корабль под име
нем моим…
Ц Я ж вам поклялся, Николай Борисович. Но вполне возможно, что я никогда н
е увижу уж более родной мне Риги.
Ц Шеин давным-давно направил курьера в Петербург. И эта битва с волками
никогда не забудется. Люди будут спрашивать того ж царя: «А что там с Ниной
Павловной?». Боренька, у тебя чудесная жена.
Ц Я знаю о том, Николай Борисович, Ц Борис опустился на колени подле Нин
очки. Ц Там на улице все наши собрались, Ц взволнованно выдохнул он. Ц И
женщины, и мужчины. Все. Даже Кюхля пришел, он для вас гимн сочинил.
Ц Кюхля, этот дурень из философов? Гимн? Для меня? Ц Лобанов слабо улыбну
лся. Ц С чего бы это он вздумал?
Ц Он сказал: почему бы одному сумасшедшему не сочинить стихи про другог
о сумасшедшего?
Лобанов хмыкнул.
Ц Счастье, что я этого уж больше не услышу!
И они вновь замолчали. Да и что им оставалось сказать? Смерть ждала у изгол
овья, торопя последние минуты. Борис и Ниночка держали руки Лобанова. Его
глаза медленно угасали, ясный, иногда льдисто-суровый взгляд заволокла
смертная муть.
Ц Может, нам помолиться, батюшка? Ц тихо спросила Ниночка.
Лобанов хмыкнул и с трудом повернул к ней голову.
Ц А поможет, доченька?
Ц Не знаю. Говорят…
Ц Тогда попытайся, доченька… Ц Лобанов лежал тихо, совсем тихо, а Ниноч
ка начала читать древнюю отходную молитву, которой научила ее когда-то с
тарая нянюшка Катерина Ивановна. Эта молитва напоминала монотонное тос
кливое пение, литанию, усыпляющую и уносящую в вечность.
Борис Тугай тихонько поднялся и на цыпочках подошел к шкафу, стоявшему в
углу комнаты. Он достал старый мундир и саблю Лобанова, накинул мундир на
умирающего и вложил ему в беспокойно перебирающие одеяло руки саблю. И в
незапно беспокойные руки успокоились, сжимая рукоять сабли, заостривше
еся лицо прояснилось.
Ц Спасибо, Борис Степанович, Ц прошептал Лобанов. Ц Спасибо.
Он вытянулся в кровати, застыл, словно хотел сказать: вот и все, пусть и дру
гие входят, посмотрят на мою пустую оболочку.
Глаза Лобанова закатились, рот чуть приоткрылся, дыхание прервалось.
Тугай склонился над умершим и прикрыл ему глаза. Ниночка поцеловала полк
овника в лоб и торопливо вышла из дома. Во дворе к ней метнулась княгиня Тр
убецкая, заплаканная, побледневшая.
Ц Как? Как он?
В уши Ниночки забарабанил бас Муравьева.
Ц Хоть руку-то ему можно пожать?
Борис закрыл дверь, привалился к грубо отесанной стене. В эти минуты он чу
вствовал себя бесконечно несчастным и одиноким. Внезапно он понял, что с
ейчас со смертью Лобанова жизнь в Сибири сделается для него невыносимой.

Через полчаса с Лобановым собрались попрощаться все жители Нерчинска. О
н был уже обряжен в свой старенький мундир, в руках сжимал саблю, а князья
и графы, генералы и герои Отечественной войны несли подле его гроба поче
тный караул.
А люди все шли и шли, чтобы увидеть в последний раз своего полковника. Три
дня стекался к его гробу народ. Буряты и эвенки, калмыки, якуты и киргизы п
роходили ко гробу, женщины, дети, мужчины и старики. Даже несколько китайц
ев пришло. Купцы, скупавшие меха у Бирюкова, сам толстяк рыдал в голос.
Ц Больших почестей и царю не дождаться, Ц со слезами прошептал генерал
Шеин, гнавший лошадей из самой Читы.
А губернатор Абдюшев велел отслужить во всех соборах Иркутска заупокой
ную по полковнику Лобанову.
В самом конце февраля, в воскресный день, Лобанова похоронили под тонень
кой березкой. С трудом разрыли промерзшую землю. Его гроб несли двенадца
ть человек, и среди них князь Трубецкой и граф Муравьев. У гроба стоял Туга
й с траурно приспущенным знаменем полка, в котором служил когда-то Лобан
ов. Знамя это за две ночи сшила поседевшая от горя Катенька Трубецкая.
Ц Господи, прости заблудшую душу раба твоего Николая, Ц прошептал отец
Афанасий у самого края разверстой могилы. Ц В муках человек рождается, в
муках к Тебе, Господи, уходит.
Он мелко крестил гроб, вглядываясь в жадно распахнутое жерло могилы, хот
ел было сказать еще что-то, как вдруг с диким криком исчез в вырытой яме. Ко
гда его вытащили, едва живого от пережитого страха, лекарь со злорадным у
довлетворением установил, что бедняга сломал левую ногу.
Ц Последняя выходка Лобанова, Ц сказал генерал Шеин и, не стесняясь, за
плакал. Глядя сквозь слезы на гроб, прошептал: Ц Было бы удивительно, Ник
олай Борисович, коли б ты покинул нас тихо и незаметно.

Катенька Трубецкая который уж час стояла у свежезасыпанного могильног
о холмика. Слезы медленно текли из глаз и тут же замерзали. Ушел тот, кто бы
л ей так дорог, ушел, так и не узнав об этом.
Ц Отчего вы не женитесь, Ц спросила она полковника как-то раз, на одну ми
нуту оставшись с ним наедине. Ц Хотите, подберу вам хорошую невесту, полн
о уж вам ходить одиноким…
Он посмотрел на нее долгим нежным взглядом и ответил, опустив глаза вниз:

Ц Такой, как вы, сударыня, я не найду, а другой мне не надо…
Она покраснела тогда, поняв это косвенное признание в любви, но сделала в
ид, что ничего не поняла.
Ц Полно, Ц дрожащим голосом произнесла еще Трубецкая, Ц сколько преле
стных женщин могли бы быть счастливы с вами…
Лобанов только грустно усмехнулся и ничего не ответил. «Бог покарал меня
его уходом», Ц мелькнуло в голове у княгини. Ужасный пробел оставил Лоба
нов своим уходом в ее жизни. Тоска невыразимая! Она знала, что за что она ни
примется теперь, все будет из рук валиться, самые воспоминания будут не в
отраду. Она в первый раз испытывала, что душа может болеть как тело, Ц име
нно болит душа! Едва могла понять Катенька Трубецкая, что Лобанов остави
л их маленький мир в тайге.
Она подняла голову и увидела подле себя высокого белобородого старца. Гл
аза княгини наполнились уже не слезами, а ничем не прикрытым ужасом. Она п
омимо воли с еще незабытой придворной вежливостью поклонилась старику.

Ц Александр Павлович? Государь?!
Федор Кузьмич посмотрел на княгиню, признал в ней старую знакомицу и улы
бнулся.
Ц Зря ты это, милая, Ц отозвался ласково. Ц Не надобно мне так
кланяться. Я Ц бродяга. Лучше ему, бедному, поклонись.
Слезы ручьем хлынули из глаз княгини.
Ц Больно мне, очень больно! Самой жить не хочется!
В ответ зазвучал голос, глуховатый и размеренный, такой знакомый:
Ц Напрасно, милая. Жизнь радость есмь. Ты страдаешь, значит, душа твоя очи
щается, возвышается. Береги душу, впусти в нее радость жизни…
Княгиня все вглядывалась в лицо старца.
Ц Но ведь ты живой, это только мертвые являются людям видением, Александ
р Павлович, Ц без слов подумала она, а он ее услышал.
Ц Позволено и мне иногда, Ц усмехнулся.
Ц Нет, ты точно император Александр, Ц едва слышно прошептала Трубецка
я.
Ц Разве важно, кто ты на земле, важно, кто ты будешь там… Из первых стал я п
оследним, но ушел от соблазнов, ушел от самолюбия, стал собой, таким, какая
у меня душа…
Ц Но какая радость у меня может быть, если кругом меня Ц могилы?
И слезы капнули Трубецкой на грудь.
Ц Ты плачешь от жалости к самой себе, а ты пожалей других…
Ц Да я всю жизнь только и делаю, что других жалею…
Ц Нет, пожалей одного человека, отдай ему всю твою любовь, и зачтется теб
е, мужа вспомни страдальца, Ц сказал и исчез в снежном лесу.
Княгиня прикрыла в страхе глаза…
А от могилки вернулась спокойная, радостная, словно согретая теплом сиби
рского ясного солнца в летний день, привидевшийся ей зимой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25