— Мне просто позарез необходимо побыть с вами наедине.
Досадуя на всплеск радости, вызванный его словами, она как можно спокойнее отозвалась:
— Очень мило, синьор Константине. Но едва ли приемлемо для меня заниматься единственным гостем в ущерб всем прочим.
Он подошел, поймал ее руки. Скомандовал:
— Послушай! — Привлек ее к себе и кивком головы обратил ее внимание на звуки веселья, доносившиеся сверху. — Похоже, что там кто-то страдает от недостатка внимания?
— Отсюда трудно судить, — слабо возразила она. — Как оправдание не пойдет.
— Не пойдет, конечно, — согласился он. — Но зато пойдет вот что.
И поцеловал ее. Очень крепко.
И она.., она не смогла преодолеть себя. Она вернула ему поцелуй. В то мгновение, когда их губы соприкоснулись, желание поглотило ее.
К счастью, он лучше контролировал себя.
— Это вовсе не та причина, что побудила меня заманить тебя сюда, — хрипло проговорил он, отрываясь от нее.
— Тогда в чем же причина"?
— В желании встретить Новый год наедине с тобой.
— Но это невозможно! Меня ждут на верхней палубе.
— Не в ближайшие двадцать минут, сага , — сказал он, оставив ее, чтобы заняться открыванием бутылки. — Конечно, не идеальный интервал времени, но определенно достаточный для того, чтобы мы могли поздравить друг друга наедине.
Он подал ей бокал.
— Я действительно не должна, — едва слышно возражала она.
— Грех невелик, — заявил он, обволакивая ее певучим голосом и нежным взглядом. Поднял свой бокал, слегка звякнул им о край ее бокала. Buona fortuna , Кассандра! Пусть в наступающем году сбудутся все твои мечты.
— Спасибо. — Она не могла смотреть на него.
Не смела. Боялась того, что он может увидеть в ее глазах. — Ты всегда отмечаешь Новый год так?
— Не совсем, — ответил он. — Я стараюсь избегать вечеринок типа тех, что шумит сейчас наверху. Не имею привычки целовать каждую из присутствующих женщин. Но буду просто счастлив поцеловать тебя.
И поцеловал. Опять. Крепче, чем раньше. С жарким, трепетным, нежным исследованием ее рта, оставившим ее бездыханной.
Касси теперь трудно было припомнить, когда дело зашло дальше поцелуев. В тот момент ей было сложно даже думать, не говоря о связной речи.
Ее нисколько не волновало, что она практически ничего о нем не знает. Такими вопросами занимается мозг, а в тот момент доводы рассудка в расчет не принимались, а с ними осторожность и правила приличия.
Значение имела лишь возбуждаемая в ней Бенедиктом необузданная чувственность, о существовании которой она читала в книжках, но никогда не верила в ее реальность. Кожа вибрировала от соприкосновения с кожей мужчины, казалось, все поры впитывали его запах.
Бенедикт провел рукой по ее шее, спустился во впадину между грудей. С шокирующим бесстыдством она накрыла его руку своей. Направила ближе к груди. Прижала ладонь крепче.
Найдя застежку ее платья, он расстегнул ее, и широкий шалевый воротник соскользнул с ее плеч. На ней было кремовое атласное белье, отделанное французскими кружевами.
Когда он принялся ласкать и целовать ее обнаженную грудь, она едва не закричала. Желание бушевало в ней, прокатывалось по коже, разливалось между бедер.
В последующие минуты окружающий мир перестал существовать. Бенедикт стал ее миром, ее вселенной. А когда она содрогнулась на пике наслаждения, а вслед за ней и он утратил над собой контроль, ей показалось, что она парит, плавно опускаясь вниз с небес.
С верхней палубы донеслись восторженные крики, свист. Им вторили гудки кораблей с залива.
Взрывались фейерверки, окрашивая небо миллиардами огней. Но она, отойдя после пережитой эйфории, в ужасе уставилась на него.
— Мы пропустили Новый год!
Он пожал плечами.
— Сомневаюсь, что кто-нибудь это заметил.
Ей хотелось услышать совершенно другие слова. Его полное безразличия замечание опустило ее с небес на землю. Донельзя смущенная, она отвернула от него лицо. Поняв намек, он откатился в сторону и легко поднялся на ноги. К тому времени, когда она поднялась, он привел в порядок свою одежду и выглядел безупречно.
В противоположность ему у нее был изрядно потрепанный вид, платье помялось. По мере того, как постепенно блекло и уходило первоначальное очарование момента, она была склонна назвать свое поведение совсем другим словом.
Бенедикт кашлянул.
— Кассандра, — начал он.
— Не смей! — резко оборвала она его. — Не говори ни слова. Просто уйди. Давай хотя бы не будем притворяться друг перед другом, что кроме обычной животной похоти нами двигали более высокие порывы.
— Оставить тебя в таком неприбранном виде?
Поступок, недостойный джентльмена.
— Джентльмена? — Если бы не крайняя степень унижения, то она бы расхохоталась над значением, которое он вкладывал в это слово. — Поздновато вы спохватились, мистер Константине.
— Как поздновато и для таких формальностей, сага. Мое имя, как тебе хорошо известно, Бенедикт.
— Чудно. Ступай на палубу, Бенедикт, пока твой хороший друг Нунцио в поисках тебя не явился сюда. Я не одета для компании.
Не дожидаясь ответа, она быстро прошла в ванную и захлопнула за собой дверь. Когда пятнадцатью минутами позже она возвратилась, единственным напоминанием о нем были два бокала шампанского и полупустая бутылка.
Патриция с любопытством изучала ее лицо.
— Похоже, ты затрудняешься с ответом на мой вопрос, Касс, — вкрадчиво сказала она, — поэтому позволь мне переформулировать его. Ты спровоцировала Бенедикта?
— Если и так, — поежилась Касси, — то ненамеренно. Я не ожидала, что мы закончим сексом, и если быть честной, то не думаю, что и он предполагал такое.
— Ясно, нет. Иначе один из вас позаботился бы о предохранении. И тогда перед тобой не стояла бы нынешняя дилемма. — Патриция сочувственно оглядела ее. — Как думаешь, сумеешь со временем полюбить его?
— Возможно.
— Значит, ты не против?
— Нет, — ответила Касси. — Я просто боюсь этого.
— Почему же?
— Порой он бывает просто невыносим — требует безусловного подчинения. Из тех мужчин, что готовы тащить тебя за волосы туда, куда считают нужным, он, мол, умный, а прочие дураки.
— То есть на пятьдесят один процент — отличный парень, а на сорок девять — тиран. Что ж, никто не идеален, Касси. И я не могу представить, что ты будешь слепо подчиняться дурацким требованиям и позволишь вить из себя веревки. Так что за тебя я не волнуюсь.
— Ага, а я волнуюсь, потому что не хочу влюбиться в мужчину, который никогда не полюбит меня. И не желаю себе и своему ребенку горя, которое пришлось на долю моей матери, когда отец решил, что достаточно уже побыл семейным человеком.
— Несправедливо авансом наделять Бенедикта грехами твоего отца. Он заслуживает, чтобы его судили, исходя из его собственных поступков.
— Знаю, вот почему я согласилась опять увидеться с ним и проанализировать имеющиеся шансы.
— Тогда не буду тебя задерживать. Уже почти полдень, а тебе не мешает чуть подкраситься.
Бледность делает некоторых женщин интереснее, но тебе она не к лицу.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Касси действительно плохо выглядела. Не зная, что Бенедикт наблюдает за ней из холла, она вышла из лифта и остановилась у зеркальной стены, рассматривая свое отражение. Не удовлетворенная увиденным, молодая женщина провела рукой по коротким белокурым волосам, пощипала щеки, чтобы к ним прилила кровь, и перевязала заново малиновый шарфик на шее.
Как будто таких ухищрений достаточно, чтобы скрыть залегшие под глазами тени или бледность, хорошо заметную даже под слоем искусно наложенного макияжа.
— О, ты здесь! — воскликнула она нервно, когда, шагнув ей наперерез, он извлек ее из людского потока, направляющегося в закусочную. — Давно ждешь?
— Достаточно для того, чтобы убедиться предложенное место совершенно не подходит для беседы. — Он взял ее за локоть и повел через массивные входные двери здания на улицу. — Мы поедим в парке. Мне сказали, что он в пяти минутах ходьбы отсюда.
— В парке негде поесть, — возразила Касси, едва поспевая за ним.
— Тут рядом есть магазинчик. Зайдем туда и купим что-нибудь для небольшого пикника.
— У меня нет для этого времени. Полчаса — все, чем я располагаю.
— Добавь еще немного, Кассандра, — сухо сказал Бенедикт. — Полчаса недостаточно.
Она выдернула локоть и возмущенно воззрилась на него.
— Мне не о чем разговаривать с тиранами.
— Я редко нахожу нужным отдавать приказы и делаю это только при острой необходимости. Но когда женщина не желает пользоваться данным ей от природы здравым смыслом и поступает себе во вред, как в данном случае, не вижу другого выхода. — Он снова завладел ее рукой и чуть не силой повел в сторону продуктового магазина. — Что ты хочешь заказать — кроме моей головы на блюде?
— Ничего, — огрызнулась Касси, сжимая губы в жесткую линию и упрямо не желая рассматривать представленные на витрине образцы готовой еды. Я не голодна.
— Тогда я выберу за нас обоих.
— Почему такое заявление ничуть меня не удивляет?
— Кто-то должен удостовериться, что ты подобающих образом заботишься о своем здоровье, сказал Бенедикт, — а кто заинтересован в нем больше меня?
Она вздохнула и закатила глаза.
— Тогда пошевеливайся, ладно? Целого дня я провести с тобой не могу, а у нас есть более важные проблемы, чем выяснять, предпочитаешь ты баранину или свинину.
И немедленно, словно одно упоминание о еде вызвало бурю протеста в ее желудке, Касси побледнела и поспешила сесть в тени одного из зонтиков над столиками.
Поглядывая на нее, чтобы не сбежала, он купил холодные поджаренные цыплячьи грудки, крекеры, небольшой кусок мягкого сыра, немного бледно-зеленого винограда и две бутылки минеральной воды.
— Если хочешь, можем поесть здесь, — предложил он, подсаживаясь к ней за столик.
Она отрицательно качнула головой.
— Нет. Лучше посидим в парке. — Сглотнула, отерла платком с верхней губы капельки пота и махнула рукой в сторона магазина. — Пахнет тут… все, связанное с едой.., невыносимо сейчас.
— Я понимаю. Прогуляемся или поймать такси?
— Пошли, и чем скорее, тем лучше! — Она указала на аллею, пролегающую между двумя комплексами зданий. — Мы тут можем срезать путь.
Он положил руку ей на спину, пока они дожидались просвета в бесконечной череде машин, чтобы перейти улицу, и не мог не отметить, что она не только плохо выглядит, но и сильно исхудала за последние два месяца. Руки и ноги потеряли прежнюю приятную округлость, бедра уже не изгибались так выпукло, даже щеки опали.
Остались кожа да кости, хрупкость на грани ломкости. Красивая, несмотря ни на что — она относилась к типу, который сохраняет красоту даже в старости. Но не было в ней цветения, того внутреннего сияния, наблюдаемого им в его сестре, когда та была беременной. Кассандра выглядела просто больной.
— Все тошнит? — спросил он, когда они подошли к прогалине, где виднелся маленький водопад, рассыпающий переливавшиеся на солнце брызги в пруд.
— Нет, — раздраженно ответила Касси. — Перестань суетиться! И не смотри на меня, как будто я через секунду упаду мертвой к твоим ногам.
Но ее бравада его не обманула. Она чахла на глазах, и он уже сожалел, что не прислушался к ее просьбе не покидать здание офиса.
— Присядь, — предложил Бенедикт, расстилая свой пиджак на траве.
На сей раз она не возражала. С видимым облегчением уселась, поджав под себя ноги, и взяла бутылку воды, которую он достал из корзинки с провизией для пикника.
— Спасибо. Ты очень любезен.
— Я очень озабочен, Кассандра. Ты такая бледная, такая худая. Что говорит твой доктор по этому поводу?
— Ты хочешь сказать, что еще не был у него этим утром, чтобы лично задать свои вопросы?
— Как я смог бы? Ты отказалась назвать мне его имя.
На ее щеках загорелись два красных пятна, подчеркивающие общую бледность лица.
— Я не в настроении выслушивать твои байки, Бенедикт.
— Что за байки? — спросил он, подавляя гнев от ее резкости. — Я не лгу.
— Как ты можешь изображать здесь жуткую обиду, если мы оба знаем, что ты поставил себе целью выяснить, кто мой врач, и что опять же мы оба знаем, каким образом ты выполнил свое намерение?
— Я не имею ни малейшего представления, о чем ты толкуешь, — жестко заявил он. — И такого тона терпеть не намерен.
— Ой, да ради бога! — Она метнула на него взгляд из-под ресниц. — Прекрати паясничать! Ты переигрываешь, да и опоздал лет на двадцать с ролью оскорбленной невинности.
— Мне тридцать четыре, Кассандра, и да, действительно, я знаю мир. Но читать мысли пока не научился. Так что, повторяю, я не знаю, в чем ты меня обвиняешь. Просвети меня, пожалуйста, пока я не вышел из терпения.
— Ты неплохо похозяйничал вчера у меня на кухне.
— Да, правда. И объяснил, почему. Я пытался освободить тебя от необходимости самой убираться. Я не подхожу под твои стандарты ведения хозяйства?
— Великолепно подходишь! — едко заметила она. — Женой ты стал бы великолепной, думаю, и подглядывать в замочную скважину получится замечательно.
Он никогда не мог предположить, что хрупкая женщина может так его разозлить, тем не менее он просто закипел от злости.
— Ты так погрязла в мещанских предрассудках, что выполнение твоей работы по дому, даже если ты больна, считаешь унизительным для мужчины? В таком случае мы оба глубоко заблуждались, Кассандра, потому что я почитал тебя за умную женщину, а ты, видимо, держишь меня за дурака.
К ее чести, она почувствовала себя пристыженной.
— Извини. Мне не следовало говорить глупости про жену. Но относительно способностей к шпионажу, тут слова остаются в силе.
— Но почему?
— Ты нашел мой еженедельник.
— Да, — признал он. — Это преступление?
— Ты заглянул в него, разыскивая информацию, которая тебя не касалась.
— Осторожней, — предостерег он ее. И по растерянности в ее глазах понял, что она уловила холод тона. — Поскольку ты носишь моего ребенка, я иду на некоторые уступки, но ты ступаешь на опасную почву, ставя под сомнение мою порядочность и продолжая бросать мне в лицо обвинения.
Не заводи меня слишком далеко, mia bella gestante. Последствия тебе могут не понравиться.
В ее глубоких темно-синих глазах отразилось подозрение.
— Что еще за gestante?
— Беременная женщина. А ты что подумала?
— Поскольку я оскорбляю тебя, у тебя мог появиться соблазн отплатить мне той же монетой.
— Нет, Кассандра. У меня есть другие способы успокоиться.
— Уверена, что есть, — сказала она, — но мы уклонились от темы. Если ты не рылся в поисках информации прошлой ночью, то что делала твоя визитная карточка под столом, где лежал еженедельник?
— Я собирался уйти, не прощаясь. Ты долго не возвращалась. Вот я и предположил — возможно, слабость стала настолько сильной, что ты решила лечь в постель. Я вынул визитку, хотел написать, что позвоню тебе сегодня, но тут обнаружил, что забыл ручку в машине. На столе я увидел карандаш и уже хотел им воспользоваться, когда услышал, что ты в гостиной. Забыв о визитке, я бросился готовить тебе чай и тосты. Карточка осталась валяться на полу, я просто забыл о ней, раз появилась возможность поговорить с тобой лично. Что тут такого ужасного?
Касси обирала прилипшие к пиджаку травинки с таким виноватым видом, что его возмущение пошло на спад.
— Ничего, — проговорила она наконец. — Кроме того, что я оказалась совершеннейшей идиоткой.
В последнее время со мной такое частенько случается.
— Сейчас у тебя испытание на прочность, утешил он. Почему он так болезненно реагирует на все, с ней связанное? Она уверенна в себе, способна добиваться успеха, женщина многих талантов и большого обаяния. Тем не менее он испытывает потребность заботиться о ней. Или так на него действует то обстоятельство, что она носит его ребенка? Трудно сказать. Мать невозможно отделить от младенца. И так будет всегда.
Касси подняла на него глаза.
— Ты тоже. Неделю назад я бы ни за что не поверила, что ты можешь предложить мне выйти за тебя замуж.
— Да, правда, — подтвердил он. — Неделю назад многое занимало мои мысли, но о браке я не думал.
— Вот видишь! Именно поэтому идея пожениться для нас — неверная в корне. Мы даже любовниками настоящими не были или друзьями, к примеру. Просто знакомые.
— Но кроме того, мы взрослые люди и должны отвечать за свои поступки. Ребенок не виноват в легкомыслии родителей. Проблема создана нами, так попытаемся же разрешить ее с честью.
— Ну да, все просто, как один плюс один равно два. Но тут не простая арифметика.
Бенедикт улыбнулся.
— Конечно, нет. В данном случае один плюс один равно трем — разве что ты не вынашиваешь близнецов.
— Даже думать не смей! Мне не до шуток.
— Но и трагедии делать из этого не стоит. Посмотри на меня, Кассандра. Я так неприятен тебе?
Вызываю отвращение? А мои поцелуи, прикосновения тебе омерзительны?
Он увидел, как она быстро отвела глаза.
— Нет, — неохотно признала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14