Я не мог устоять. Прости меня, дружище, но плоть слаба.
— Тут не только в плоти дело. Желаю хорошо провести время, Шеп.
Такси тронулось с места. Дикки поднял голову, высматривая свой фургон. Через несколько секунд Поуп подъехал к тротуару, Дикки забрался в кабину. Они приехали следом за такси обратно в Кенсингтон, увидели, как Питер Джордан вошел в дверь своего дома, и оставались там еще полчаса, пока не прибыла ночная смена.
Глава 20
Лондон
Альфред Вайкери повредил колено из-за того, что не умел чинить мотоцикл. Это случилось на севере Франции в великолепный осенний день, который, без всякого сомнения, оказался худшим днем его жизни.
Вайкери только что завершил встречу с разведчиком, пришедшим из ближнего вражеского тыла в том районе, где британцы планировали на рассвете следующего утра провести атаку. Разведчик обнаружил большой лагерь немецких солдат. Атака по первоначальному плану должна была встретиться с ожесточенным сопротивлением. Разведчик дал Вайкери записку с перечислением выявленных немецких подразделений и артиллерии. Он также дал Вайкери карту, где было точно указано расположение немецкого лагеря. Вайкери уложил все это в кожаную сумку и отправился обратно в штаб.
Вайкери знал, что при нем находятся поистине бесценные сведения: от них зависели сотни и тысячи человеческих жизней. На полном газу он несся по плохо подходящей для таких гонок узкой лесной дороге. Ветви деревьев смыкались над головой, солнце подсвечивало разноцветные осенние листья, отчего казалось, что в лесу бушует пожар. Дорога то ныряла в ложбины, то взлетала на невысокие холмы. Несколько раз он с замиранием сердца ощущал, как его «Рудж» отрывался от земли и секунду-другую летел по воздуху.
Неполадки начались, когда до штаба осталось миль десять. В моторе появился какой-то скрежет. Вайкери сбросил газ. На протяжении следующей мили скрежет постепенно усиливался, переходя в непрерывный грохот. Еще через милю он услышал треск ломающегося металла и громкий удар. Мотор внезапно заглох.
После громкого рева мотора воцарившаяся тишина показалась Вайкери сверхъестественной. Он наклонился и некоторое время рассматривал мотор. Горячий замасленный металл и перепутанные провода не означали для него ровным счетом ничего. Он хорошо запомнил, как несколько раз пнул ногой злосчастную машину, а потом довольно долго раздумывал, то ли ему бросить ее на дороге, то ли попытаться прикатить в штаб. Выбрав второй вариант, он схватил мотоцикл за руль и бодро зашагал по дороге.
Яркий дневной свет сменили розоватые сумерки. До штаба все еще оставалось несколько миль. При удачном стечении обстоятельств Вайкери мог бы встретиться с кем-нибудь из своих, кто мог бы подвезти его до места назначения. При неудачном — столкнуться с отрядом немецких разведчиков.
Как только совсем стемнело, немцы начали артиллерийский обстрел. Первые снаряды дали недолет и, не причинив никому вреда, упали в поле. Затем последовал перелет, и разрывы встали на склоне холма. Третий залп ударил как раз по той дороге, по которой он шел.
Вайкери так и не услышал разрыва того снаряда, осколком которого был ранен.
Он пришел в сознание довольно скоро. Оказалось, что он лежит в канаве; его трясло от холода. Вайкери посмотрел вниз и чуть не упал в обморок при виде собственного колена, представлявшего собой массу из раздробленной кости и крови. Он заставил себя выползти из канавы обратно на дорогу. Там он наткнулся на свой мотоцикл и снова потерял сознание рядом с ним.
В следующий раз Вайкери пришел в себя через несколько часов в полевом госпитале. Он сразу понял, что атака состоялась, потому что госпиталь был переполнен. Весь день он лежат в кровати с затуманенным от морфия сознанием и слушал стенания раненых. К вечеру молодой солдат, почти мальчик, лежавший на соседней кровати, умер. Вайкери закрыл глаза, пытаясь заставить себя не слышать его предсмертный хрип, но у него ничего не вышло.
Брендан Эванс, тот самый кембриджский друг Вайкери, который помог ему обмануть военных и получить назначение в Разведывательный корпус, навестил его на следующее утро. Война изменила его. Полудетская мягкость симпатичного лица сменилась резкими чертами много повидавшего и даже несколько жестокого человека. Брендан взял за спинку стул, поставил его рядом с кроватью и сел.
— Это я во всем виноват, — сказал ему Вайкери. — Я знал, что немцы ждали нашего наступления. Но мой мотоцикл сломался, и я не смог починить эту проклятую железяку. А потом начался артобстрел.
— Я знаю. Бумаги нашли в твоей сумке. Но тебя никто не винит. Во всем виновато дурацкое стечение обстоятельств, а не ты. Кроме того, ту поломку, что случилась с твоим мотоциклом, никто не смог бы исправить.
Иногда Вайкери все еще слышал во сне крики умирающих — даже теперь, по прошествии почти тридцати лет. А в последние дни в его снах появилась новая любопытная деталь: в сновидениях он выяснял, кто испортил его мотоцикл, и оказалось, что это был Бэзил Бутби.
"Вам не приходилось знакомиться с досье Фогеля?
Нет".
Лжец. Наглый лжец.
Вайкери пытался заставить себя удержаться от неизбежных сравнений той, давней, и нынешней ситуаций, но это ему не удавалось. Он не верил в судьбу, но, несомненно, кто-то или что-то дало ему шанс искупить свою вину за неудачную атаку в тот осенний день в 1916 году.
Вайкери решил, что поход на вечеринку, устроенную в пабе, расположенном через дорогу от штаба МИ-5, поможет ему ненадолго отвлечься от дела. Увы, надежда не оправдалась. Он сидел у стены, размышляя о Франции, рассматривая свое пиво в кружке и одновременно замечая, как другие офицеры флиртовали с симпатичными машинистками. Николас Джаго на удивление хорошо играл на фортепьяно.
Он вышел из своего транса, когда одна из «архивных королев» запела «Мы увидимся с тобой». Это была очень привлекательная блондинка с губами, накрашенными темно-красной помадой. Ее звали Грейс Кларендон. Вайкери знал, что в начале войны у нее был роман с Гарри. Вайкери отлично понимал природу привлекательности Грейс. Она была яркой, остроумной женщиной и заметно превосходила по уму своих коллег по архиву. Но она была замужем, и Вайкери не одобрял этой связи. Он ничего не говорил Гарри; это было совершенно не его дело. «Кроме того, — думал он, — кто я такой, чтобы читать лекции по сердечным делам?» Он подозревал, что именно Грейс рассказала Гарри о Бутби и досье Фогеля.
В паб вошел Гарри в незастегнутом пальто. Подмигнув на ходу Грейс, он направился к Вайкери и сказал, наклонившись:
— Давайте вернемся в офис. Нужно поговорить.
* * *
— Ее звали Беатрис Пимм. Она жила одна в доме неподалеку от Ипсвича, — начал Гарри, когда они вступили на лестницу, чтобы подняться в кабинет Вайкери. С утра он провел в Ипсвиче несколько часов, копаясь в прошлом Беатрис Пимм. — Ни друзей, ни родных. Ее мать умерла в 1936 году. Оставила дочери дом и приличную сумму денег. Ей не нужно было работать. У нее не было ни друзей, ни любовников, даже кошки. Единственное, что ее занимало, — это живопись.
— Живопись? — переспросил Вайкери.
— Да, живопись. Люди, с которыми я говорил, рассказывали, что она рисовала почти каждый день. Она уходила из дому рано утром, отправлялась на природу и весь день писала с натуры. Детектив из полиции Ипсвича показал мне несколько ее картин: пейзажи. Должен заметить, очень хорошие.
Вайкери удивленно вскинул брови:
— Я не знал, что вы разбираетесь в искусстве, Гарри.
— Вы думаете, что мальчики из Баттерси не способны оценить прекрасное? В таком случае, позвольте мне сказать, что моя мать, которая была, бесспорно, святой, регулярно таскала меня в Национальную галерею.
— Прошу прощения, Гарри. Продолжайте, пожалуйста.
— Беатрис не имела автомобиля. Она или ездила на велосипеде, или ходила пешком, либо садилась на автобус. Она часто рисовала подолгу, особенно летом, если свет был хорошим, и случалось, что опаздывала на последний автобус. Соседи не раз видели, что она являлась домой пешком глубокой ночью, волоча с собой свои принадлежности для живописи. Они рассказали, что она иногда ночевала в каких-то совершенно диких местах, чтобы застать восход солнца.
— И что, по их мнению, с нею случилось?
— Официальная версия — утонула в результате несчастного случая. Ее веши были найдены на берегу Орвелла, и среди них имелась пустая бутылка из-под вина. Полицейские решили, что она могла выпить лишнего, оступилась, упала в воду и утонула. Тело так и не нашли. Некоторое время они продолжали расследование, но не отыскали ничего, что опровергло бы эту теорию. Так что ее смерть объявили результатом несчастного случая и закрыли дело.
— Звучит очень правдоподобно.
— Конечно, вполне могло случиться именно так. Но лично я в этом сомневаюсь. Беатрис Пимм отлично знала эти места. С какой стати ей именно в этот день пришло в голову выпить столько, чтобы не удержаться на ногах и упасть в реку?
— Теория номер два?
— Теория номер два заключается в том, что после наступления темноты наша шпионка подобрала ее, нанесла ей удар в сердце и погрузила труп в фургон. Ее вещи остались на берегу реки, чтобы подтолкнуть полицию к версии о несчастном случае. В действительности труп перевезли в другую часть страны, изуродовали и захоронили близ Уитчерча.
Они добрались до кабинета Вайкери и сели — хозяин за свой стол, Гарри напротив. Гарри покачивался на стуле, вытянув ноги.
— Это только предположения или у вас есть факты, которыми можно подкрепить вашу теорию?
— Серединка на половинку. Но в целом все это очень подходит к вашей собственной теории насчет того, что Беатрис Пимм была убита для того, чтобы замаскировать внедрение шпионки в страну.
— Давайте рассказывайте.
— Я начну с трупа. Тело было обнаружено в августе 1939 года. Я говорил с патологоанатомом Министерства внутренних дел, который его исследовал. Судя по степени разложения, он оценил срок пребывания в земле в шесть-девять месяцев. Эти сроки вполне совпадают с датой исчезновения Беатрис Пимм. Кости лица были почти полностью разрушены. Не сохранилось ни одного зуба, по которому можно было бы что-то установить. Не было возможности снять отпечатки пальцев, потому что руки полностью разложились. Он даже не сумел установить причину смерти. И все же ему удалось заметить одну интересную деталь — выщербину на нижнем левом ребре спереди. Эта выщербина вполне могла появиться при нанесении проникающего ранения в грудную полость.
— Вы сказали, что убийца мог использовать фургон? Почему вы так решили?
— Я расспрашивал местную полицию насчет любых преступлений или правонарушений в районе Уитчерча в ту ночь, когда была убита Беатрис Пимм. Оказалось, что неподалеку от деревни Алдертон был покинут и намеренно сожжен грузовой фургон. Они, естественно, проверили номерной знак.
— И?
— Угнан в Лондоне двумя днями ранее.
Вайкери поднялся с места и начал расхаживать по кабинету.
— Таким образом наша шпионка оказалась в глухой сельской дыре рядом с горящим на обочине дороги фургоном. Куда она могла направиться после этого? Что она предприняла?
— Предположим, что она вернулась в Лондон. Остановила первый подвернувшийся автомобиль или грузовик и попросила подвезти ее. Или же дошла до ближайшей станции и села на первый поезд в Лондон.
— Слишком опасно, — возразил Вайкери. — Одинокая женщина, вдали от населенных пунктов, глубокой ночью... Это довольно заметно. К тому же дело происходило в ноябре, погода была холодной. Ее могла бы заметить полиция. Убийство Беатрис Пимм было запланировано и выполнено идеальным образом. Убийца не стала бы полагаться на случайности.
— А что вы скажете насчет мотоцикла в фургоне?
— Хорошая мысль. Попробуйте выяснить, не угонялись ли в тот период еще и мотоциклы.
— В таком случае, она возвратилась в Лондон и утопила мотоцикл в реке.
— Вы правы, — согласился Вайкери. — А когда разразилась война, мы не стали искать приехавшую из Голландии женщину по имени Криста Кунст, потому что ошибочно считали, что она мертва.
— Потрясающе умно.
— Не столько умно, сколько безжалостно. Представьте себе: что может быть лучше для шпиона, чем скрыться под личиной безобидной гражданской англичанки. Это вам не обычный агент, и Курт Фогель не обычный офицер-направленец. Я убежден в этом. — Вайкери сделал паузу, чтобы зажечь сигарету. — Фотография что-нибудь дала?
— Ничего.
— Думаю, что наше расследование завязло так, что дальше некуда.
— Боюсь, что вы правы. Вечером я сделаю еще несколько звонков.
Вайкери покачал головой.
— Потратьте остаток вечера на себя. Отправляйтесь на вечеринку. — Он немного помолчал и добавил: — Проведите немного времени с Грейс.
Гарри резко вскинул голову:
— Откуда вы знаете?
— Если вы до сих пор этого не замечали, то сообщаю вам, что в этом доме полно офицеров разведки. Люди всегда болтают о том, что видят. Кроме того, вы не всегда вели себя достаточно осмотрительно. Вы оставляли ночной телефонистке номер квартиры Грейс на тот случай, если я буду разыскивать вас.
Лицо Гарри покраснело.
— Идите к ней, Гарри. Она скучает без вас, любой дурак увидит это с первого же взгляда.
— Я тоже скучаю по ней. Но она замужем. Я прервал наши отношения, потому что чувствовал себя последним мерзавцем.
— Вы делаете ее счастливой, а она делает счастливым вас. Когда ее муж придет домой — если ее муж придет домой, — все встанет на свои места.
— А где же, в таком случае, окажется мое место?
— Это уже зависит от вас.
— Я просто останусь с разбитым сердцем, вот и все. Я безумно люблю Грейс.
— В таком случае, идите к ней и наслаждайтесь ее обществом.
— Но это еще не все. — Гарри все же решился рассказать начальнику о второй причине чувства вины, которое было порождено его отношениями с Грейс — о том, что он сидит в Лондоне и ловит шпионов, в то время как муж Грейс и другие мужчины рискуют жизнью на поле боя. — Я совершенно не знаю, на что я способен, как я повел бы себя под огнем противника. Буду храбро воевать или же спраздную труса? Я даже не знаю, делаю ли я здесь хоть что-то полезное. Я могу, не сходя с места, назвать еще сто детективов, которые могут делать все то же самое, что делаю я. Иногда я думаю, что следует написать Бутби заявление об отставке и пойти в армию.
— Не говорите глупостей, Гарри. Когда вы делаете свою работу, вы самым настоящим образом спасаете жизни солдат на поле битвы. Вторжение во Францию будет выиграно или проиграно еще до того, как первый солдат вступит на французский берег. От того, что и как вы делаете, могут зависеть тысячи жизней. Если вы не уверены в том, что вносите в войну свою лепту, рассуждайте таким вот образом. Кроме того, вы нужны мне. Вы единственный человек в этом заведении, которому я могу доверять.
Они еще некоторое время сидели в тишине, напряженность которой ощущалась прямо-таки на ощупь; такое часто бывает у англичан после того, как кто-нибудь из них поделится с другом своими самыми затаенными мыслями. Потом Гарри встал, шагнул к двери, но остановился и обернулся.
— А вы-то сами, Альфред? Почему в вашей жизни нет никого? Наверно, вам тоже стоит пойти на эту вечеринку, разыскать там хорошую женщину, с которой можно было бы приятно провести время.
Вайкери похлопал обеими ладонями по нагрудным карманам в поисках очков, достал их и нацепил на нос.
— Доброй ночи, Гарри, — произнес он несколько более резким тоном, чем следовало, и повернулся к лежавшей на столе стопке бумаг. — Идите на вечеринку, отдохните. Увидимся утром.
Когда Гарри ушел, Вайкери поднял трубку телефонного аппарата и набрал номер Бутби. Он был немало удивлен, тем что Бутби лично ответил на звонок. Когда Вайкери спросил, можно ли повидать его, сэр Бэзил раздраженно спросил, не может ли дело подождать до утра понедельника. Вайкери сказал, что у него важное и очень срочное дело. Сэр Бэзил соизволил дать ему аудиенцию через пять минут и велел Вайкери идти прямо в кабинет.
— Я считаю, что этот меморандум необходимо направить генералу Эйзенхауэру, генералу Беттсу и премьер-министру, — сказал Вайкери, закончив докладывать Бутби о тех открытиях, которые только что сделал Гарри. Он вручил лист бумаги Бутби, который так и стоял все это время, широко расставив ноги, как будто ему было трудно удерживать равновесие. Он намеревался уехать за город, и ему не терпелось покинуть кабинет. Его секретарша упаковала множество документов, которые следовало прочитать, в портфель для секретных материалов, а какие-то бумаги более приватного характера — в небольшую кожаную сумку. Начальник отделения даже успел набросить на плечи пальто, только еще не просунул руки в рукава. — Мне кажется, что и дальше молчать об этом будет серьезным пренебрежением нашими обязанностями, сэр Бэзил.
Бутби все еще продолжал читать бумагу;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Тут не только в плоти дело. Желаю хорошо провести время, Шеп.
Такси тронулось с места. Дикки поднял голову, высматривая свой фургон. Через несколько секунд Поуп подъехал к тротуару, Дикки забрался в кабину. Они приехали следом за такси обратно в Кенсингтон, увидели, как Питер Джордан вошел в дверь своего дома, и оставались там еще полчаса, пока не прибыла ночная смена.
Глава 20
Лондон
Альфред Вайкери повредил колено из-за того, что не умел чинить мотоцикл. Это случилось на севере Франции в великолепный осенний день, который, без всякого сомнения, оказался худшим днем его жизни.
Вайкери только что завершил встречу с разведчиком, пришедшим из ближнего вражеского тыла в том районе, где британцы планировали на рассвете следующего утра провести атаку. Разведчик обнаружил большой лагерь немецких солдат. Атака по первоначальному плану должна была встретиться с ожесточенным сопротивлением. Разведчик дал Вайкери записку с перечислением выявленных немецких подразделений и артиллерии. Он также дал Вайкери карту, где было точно указано расположение немецкого лагеря. Вайкери уложил все это в кожаную сумку и отправился обратно в штаб.
Вайкери знал, что при нем находятся поистине бесценные сведения: от них зависели сотни и тысячи человеческих жизней. На полном газу он несся по плохо подходящей для таких гонок узкой лесной дороге. Ветви деревьев смыкались над головой, солнце подсвечивало разноцветные осенние листья, отчего казалось, что в лесу бушует пожар. Дорога то ныряла в ложбины, то взлетала на невысокие холмы. Несколько раз он с замиранием сердца ощущал, как его «Рудж» отрывался от земли и секунду-другую летел по воздуху.
Неполадки начались, когда до штаба осталось миль десять. В моторе появился какой-то скрежет. Вайкери сбросил газ. На протяжении следующей мили скрежет постепенно усиливался, переходя в непрерывный грохот. Еще через милю он услышал треск ломающегося металла и громкий удар. Мотор внезапно заглох.
После громкого рева мотора воцарившаяся тишина показалась Вайкери сверхъестественной. Он наклонился и некоторое время рассматривал мотор. Горячий замасленный металл и перепутанные провода не означали для него ровным счетом ничего. Он хорошо запомнил, как несколько раз пнул ногой злосчастную машину, а потом довольно долго раздумывал, то ли ему бросить ее на дороге, то ли попытаться прикатить в штаб. Выбрав второй вариант, он схватил мотоцикл за руль и бодро зашагал по дороге.
Яркий дневной свет сменили розоватые сумерки. До штаба все еще оставалось несколько миль. При удачном стечении обстоятельств Вайкери мог бы встретиться с кем-нибудь из своих, кто мог бы подвезти его до места назначения. При неудачном — столкнуться с отрядом немецких разведчиков.
Как только совсем стемнело, немцы начали артиллерийский обстрел. Первые снаряды дали недолет и, не причинив никому вреда, упали в поле. Затем последовал перелет, и разрывы встали на склоне холма. Третий залп ударил как раз по той дороге, по которой он шел.
Вайкери так и не услышал разрыва того снаряда, осколком которого был ранен.
Он пришел в сознание довольно скоро. Оказалось, что он лежит в канаве; его трясло от холода. Вайкери посмотрел вниз и чуть не упал в обморок при виде собственного колена, представлявшего собой массу из раздробленной кости и крови. Он заставил себя выползти из канавы обратно на дорогу. Там он наткнулся на свой мотоцикл и снова потерял сознание рядом с ним.
В следующий раз Вайкери пришел в себя через несколько часов в полевом госпитале. Он сразу понял, что атака состоялась, потому что госпиталь был переполнен. Весь день он лежат в кровати с затуманенным от морфия сознанием и слушал стенания раненых. К вечеру молодой солдат, почти мальчик, лежавший на соседней кровати, умер. Вайкери закрыл глаза, пытаясь заставить себя не слышать его предсмертный хрип, но у него ничего не вышло.
Брендан Эванс, тот самый кембриджский друг Вайкери, который помог ему обмануть военных и получить назначение в Разведывательный корпус, навестил его на следующее утро. Война изменила его. Полудетская мягкость симпатичного лица сменилась резкими чертами много повидавшего и даже несколько жестокого человека. Брендан взял за спинку стул, поставил его рядом с кроватью и сел.
— Это я во всем виноват, — сказал ему Вайкери. — Я знал, что немцы ждали нашего наступления. Но мой мотоцикл сломался, и я не смог починить эту проклятую железяку. А потом начался артобстрел.
— Я знаю. Бумаги нашли в твоей сумке. Но тебя никто не винит. Во всем виновато дурацкое стечение обстоятельств, а не ты. Кроме того, ту поломку, что случилась с твоим мотоциклом, никто не смог бы исправить.
Иногда Вайкери все еще слышал во сне крики умирающих — даже теперь, по прошествии почти тридцати лет. А в последние дни в его снах появилась новая любопытная деталь: в сновидениях он выяснял, кто испортил его мотоцикл, и оказалось, что это был Бэзил Бутби.
"Вам не приходилось знакомиться с досье Фогеля?
Нет".
Лжец. Наглый лжец.
Вайкери пытался заставить себя удержаться от неизбежных сравнений той, давней, и нынешней ситуаций, но это ему не удавалось. Он не верил в судьбу, но, несомненно, кто-то или что-то дало ему шанс искупить свою вину за неудачную атаку в тот осенний день в 1916 году.
Вайкери решил, что поход на вечеринку, устроенную в пабе, расположенном через дорогу от штаба МИ-5, поможет ему ненадолго отвлечься от дела. Увы, надежда не оправдалась. Он сидел у стены, размышляя о Франции, рассматривая свое пиво в кружке и одновременно замечая, как другие офицеры флиртовали с симпатичными машинистками. Николас Джаго на удивление хорошо играл на фортепьяно.
Он вышел из своего транса, когда одна из «архивных королев» запела «Мы увидимся с тобой». Это была очень привлекательная блондинка с губами, накрашенными темно-красной помадой. Ее звали Грейс Кларендон. Вайкери знал, что в начале войны у нее был роман с Гарри. Вайкери отлично понимал природу привлекательности Грейс. Она была яркой, остроумной женщиной и заметно превосходила по уму своих коллег по архиву. Но она была замужем, и Вайкери не одобрял этой связи. Он ничего не говорил Гарри; это было совершенно не его дело. «Кроме того, — думал он, — кто я такой, чтобы читать лекции по сердечным делам?» Он подозревал, что именно Грейс рассказала Гарри о Бутби и досье Фогеля.
В паб вошел Гарри в незастегнутом пальто. Подмигнув на ходу Грейс, он направился к Вайкери и сказал, наклонившись:
— Давайте вернемся в офис. Нужно поговорить.
* * *
— Ее звали Беатрис Пимм. Она жила одна в доме неподалеку от Ипсвича, — начал Гарри, когда они вступили на лестницу, чтобы подняться в кабинет Вайкери. С утра он провел в Ипсвиче несколько часов, копаясь в прошлом Беатрис Пимм. — Ни друзей, ни родных. Ее мать умерла в 1936 году. Оставила дочери дом и приличную сумму денег. Ей не нужно было работать. У нее не было ни друзей, ни любовников, даже кошки. Единственное, что ее занимало, — это живопись.
— Живопись? — переспросил Вайкери.
— Да, живопись. Люди, с которыми я говорил, рассказывали, что она рисовала почти каждый день. Она уходила из дому рано утром, отправлялась на природу и весь день писала с натуры. Детектив из полиции Ипсвича показал мне несколько ее картин: пейзажи. Должен заметить, очень хорошие.
Вайкери удивленно вскинул брови:
— Я не знал, что вы разбираетесь в искусстве, Гарри.
— Вы думаете, что мальчики из Баттерси не способны оценить прекрасное? В таком случае, позвольте мне сказать, что моя мать, которая была, бесспорно, святой, регулярно таскала меня в Национальную галерею.
— Прошу прощения, Гарри. Продолжайте, пожалуйста.
— Беатрис не имела автомобиля. Она или ездила на велосипеде, или ходила пешком, либо садилась на автобус. Она часто рисовала подолгу, особенно летом, если свет был хорошим, и случалось, что опаздывала на последний автобус. Соседи не раз видели, что она являлась домой пешком глубокой ночью, волоча с собой свои принадлежности для живописи. Они рассказали, что она иногда ночевала в каких-то совершенно диких местах, чтобы застать восход солнца.
— И что, по их мнению, с нею случилось?
— Официальная версия — утонула в результате несчастного случая. Ее веши были найдены на берегу Орвелла, и среди них имелась пустая бутылка из-под вина. Полицейские решили, что она могла выпить лишнего, оступилась, упала в воду и утонула. Тело так и не нашли. Некоторое время они продолжали расследование, но не отыскали ничего, что опровергло бы эту теорию. Так что ее смерть объявили результатом несчастного случая и закрыли дело.
— Звучит очень правдоподобно.
— Конечно, вполне могло случиться именно так. Но лично я в этом сомневаюсь. Беатрис Пимм отлично знала эти места. С какой стати ей именно в этот день пришло в голову выпить столько, чтобы не удержаться на ногах и упасть в реку?
— Теория номер два?
— Теория номер два заключается в том, что после наступления темноты наша шпионка подобрала ее, нанесла ей удар в сердце и погрузила труп в фургон. Ее вещи остались на берегу реки, чтобы подтолкнуть полицию к версии о несчастном случае. В действительности труп перевезли в другую часть страны, изуродовали и захоронили близ Уитчерча.
Они добрались до кабинета Вайкери и сели — хозяин за свой стол, Гарри напротив. Гарри покачивался на стуле, вытянув ноги.
— Это только предположения или у вас есть факты, которыми можно подкрепить вашу теорию?
— Серединка на половинку. Но в целом все это очень подходит к вашей собственной теории насчет того, что Беатрис Пимм была убита для того, чтобы замаскировать внедрение шпионки в страну.
— Давайте рассказывайте.
— Я начну с трупа. Тело было обнаружено в августе 1939 года. Я говорил с патологоанатомом Министерства внутренних дел, который его исследовал. Судя по степени разложения, он оценил срок пребывания в земле в шесть-девять месяцев. Эти сроки вполне совпадают с датой исчезновения Беатрис Пимм. Кости лица были почти полностью разрушены. Не сохранилось ни одного зуба, по которому можно было бы что-то установить. Не было возможности снять отпечатки пальцев, потому что руки полностью разложились. Он даже не сумел установить причину смерти. И все же ему удалось заметить одну интересную деталь — выщербину на нижнем левом ребре спереди. Эта выщербина вполне могла появиться при нанесении проникающего ранения в грудную полость.
— Вы сказали, что убийца мог использовать фургон? Почему вы так решили?
— Я расспрашивал местную полицию насчет любых преступлений или правонарушений в районе Уитчерча в ту ночь, когда была убита Беатрис Пимм. Оказалось, что неподалеку от деревни Алдертон был покинут и намеренно сожжен грузовой фургон. Они, естественно, проверили номерной знак.
— И?
— Угнан в Лондоне двумя днями ранее.
Вайкери поднялся с места и начал расхаживать по кабинету.
— Таким образом наша шпионка оказалась в глухой сельской дыре рядом с горящим на обочине дороги фургоном. Куда она могла направиться после этого? Что она предприняла?
— Предположим, что она вернулась в Лондон. Остановила первый подвернувшийся автомобиль или грузовик и попросила подвезти ее. Или же дошла до ближайшей станции и села на первый поезд в Лондон.
— Слишком опасно, — возразил Вайкери. — Одинокая женщина, вдали от населенных пунктов, глубокой ночью... Это довольно заметно. К тому же дело происходило в ноябре, погода была холодной. Ее могла бы заметить полиция. Убийство Беатрис Пимм было запланировано и выполнено идеальным образом. Убийца не стала бы полагаться на случайности.
— А что вы скажете насчет мотоцикла в фургоне?
— Хорошая мысль. Попробуйте выяснить, не угонялись ли в тот период еще и мотоциклы.
— В таком случае, она возвратилась в Лондон и утопила мотоцикл в реке.
— Вы правы, — согласился Вайкери. — А когда разразилась война, мы не стали искать приехавшую из Голландии женщину по имени Криста Кунст, потому что ошибочно считали, что она мертва.
— Потрясающе умно.
— Не столько умно, сколько безжалостно. Представьте себе: что может быть лучше для шпиона, чем скрыться под личиной безобидной гражданской англичанки. Это вам не обычный агент, и Курт Фогель не обычный офицер-направленец. Я убежден в этом. — Вайкери сделал паузу, чтобы зажечь сигарету. — Фотография что-нибудь дала?
— Ничего.
— Думаю, что наше расследование завязло так, что дальше некуда.
— Боюсь, что вы правы. Вечером я сделаю еще несколько звонков.
Вайкери покачал головой.
— Потратьте остаток вечера на себя. Отправляйтесь на вечеринку. — Он немного помолчал и добавил: — Проведите немного времени с Грейс.
Гарри резко вскинул голову:
— Откуда вы знаете?
— Если вы до сих пор этого не замечали, то сообщаю вам, что в этом доме полно офицеров разведки. Люди всегда болтают о том, что видят. Кроме того, вы не всегда вели себя достаточно осмотрительно. Вы оставляли ночной телефонистке номер квартиры Грейс на тот случай, если я буду разыскивать вас.
Лицо Гарри покраснело.
— Идите к ней, Гарри. Она скучает без вас, любой дурак увидит это с первого же взгляда.
— Я тоже скучаю по ней. Но она замужем. Я прервал наши отношения, потому что чувствовал себя последним мерзавцем.
— Вы делаете ее счастливой, а она делает счастливым вас. Когда ее муж придет домой — если ее муж придет домой, — все встанет на свои места.
— А где же, в таком случае, окажется мое место?
— Это уже зависит от вас.
— Я просто останусь с разбитым сердцем, вот и все. Я безумно люблю Грейс.
— В таком случае, идите к ней и наслаждайтесь ее обществом.
— Но это еще не все. — Гарри все же решился рассказать начальнику о второй причине чувства вины, которое было порождено его отношениями с Грейс — о том, что он сидит в Лондоне и ловит шпионов, в то время как муж Грейс и другие мужчины рискуют жизнью на поле боя. — Я совершенно не знаю, на что я способен, как я повел бы себя под огнем противника. Буду храбро воевать или же спраздную труса? Я даже не знаю, делаю ли я здесь хоть что-то полезное. Я могу, не сходя с места, назвать еще сто детективов, которые могут делать все то же самое, что делаю я. Иногда я думаю, что следует написать Бутби заявление об отставке и пойти в армию.
— Не говорите глупостей, Гарри. Когда вы делаете свою работу, вы самым настоящим образом спасаете жизни солдат на поле битвы. Вторжение во Францию будет выиграно или проиграно еще до того, как первый солдат вступит на французский берег. От того, что и как вы делаете, могут зависеть тысячи жизней. Если вы не уверены в том, что вносите в войну свою лепту, рассуждайте таким вот образом. Кроме того, вы нужны мне. Вы единственный человек в этом заведении, которому я могу доверять.
Они еще некоторое время сидели в тишине, напряженность которой ощущалась прямо-таки на ощупь; такое часто бывает у англичан после того, как кто-нибудь из них поделится с другом своими самыми затаенными мыслями. Потом Гарри встал, шагнул к двери, но остановился и обернулся.
— А вы-то сами, Альфред? Почему в вашей жизни нет никого? Наверно, вам тоже стоит пойти на эту вечеринку, разыскать там хорошую женщину, с которой можно было бы приятно провести время.
Вайкери похлопал обеими ладонями по нагрудным карманам в поисках очков, достал их и нацепил на нос.
— Доброй ночи, Гарри, — произнес он несколько более резким тоном, чем следовало, и повернулся к лежавшей на столе стопке бумаг. — Идите на вечеринку, отдохните. Увидимся утром.
Когда Гарри ушел, Вайкери поднял трубку телефонного аппарата и набрал номер Бутби. Он был немало удивлен, тем что Бутби лично ответил на звонок. Когда Вайкери спросил, можно ли повидать его, сэр Бэзил раздраженно спросил, не может ли дело подождать до утра понедельника. Вайкери сказал, что у него важное и очень срочное дело. Сэр Бэзил соизволил дать ему аудиенцию через пять минут и велел Вайкери идти прямо в кабинет.
— Я считаю, что этот меморандум необходимо направить генералу Эйзенхауэру, генералу Беттсу и премьер-министру, — сказал Вайкери, закончив докладывать Бутби о тех открытиях, которые только что сделал Гарри. Он вручил лист бумаги Бутби, который так и стоял все это время, широко расставив ноги, как будто ему было трудно удерживать равновесие. Он намеревался уехать за город, и ему не терпелось покинуть кабинет. Его секретарша упаковала множество документов, которые следовало прочитать, в портфель для секретных материалов, а какие-то бумаги более приватного характера — в небольшую кожаную сумку. Начальник отделения даже успел набросить на плечи пальто, только еще не просунул руки в рукава. — Мне кажется, что и дальше молчать об этом будет серьезным пренебрежением нашими обязанностями, сэр Бэзил.
Бутби все еще продолжал читать бумагу;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69