Более важным является факт, что она небольшая и умело извлечена из рамы. Вор не пожалел времени и старался ее не повредить.— Это мое дело установить, что важно, а что нет, — напряженно произносит Таренто и с удовольствием отмечает, что Стоунхаус осознает свою ошибку. — Как вы охраняете свою коллекцию?— Никак.Таренто имитирует удивление, хотя причины нет. В те времена ни богатым, ни бедным еще не требовалось защищаться от окружающего мира.— В эту ночь, — продолжает Стоунхаус, — все окна в доме были раскрыты. Горничная решила, дождя не будет — как оказалось, правильно — и распахнула их, чтобы стало прохладнее.Таренто согласен. Жара в последние две недели стояла просто удушающая.— Значит, горничная открывает окна, и грабитель спокойно проникает в дом, — говорит он со значением. — Мне придется побеседовать с этой женщиной. — О горничных Таренто кое-что знает. Его жена до замужества была в услужении в знатной флорентийской семье.— Конечно, — кивает Стоунхаус. — Но она пожилая — шестьдесят пять лет — и живет с нами свыше двадцати лет. Фактически она член семьи и вне всяких подозрений.— И все же с ней надо побеседовать, — настаивает Таренто.— Как вам угодно, — пожимает плечами Стоунхаус. — Не желаете бокал вина? Или воды?Трудно сопротивляться предложению выпить и перейти к неформальным отношениям. Таренто уже вообразил, как, неспешно потягивая вино, постепенно завоевывает уважение этого аристократа. Но разумеется, Боттандо здесь лишний.— Я хочу, чтобы, пока мы будем разговаривать, мой подчиненный совершил обход виллы. Может, обнаружатся какие-нибудь следы. Он неплохо справляется с подобной работой.Комиссар произносит это таким тоном, будто Боттандо нет в комнате. Боттандо послушно встает, отдает честь и выходит, оставляя их наедине.
Аргайл не сомневался, что Боттандо делает это для проформы, поскольку осматривать виллу в поисках следов вора — полная бессмыслица. От жары земля спеклась так, что можно пустить по ней танк, и он не оставит никаких следов. Боттандо рассеянно смотрит на гравиевую дорожку, выжженную солнцем лужайку, поникшую живую изгородь. Затем поднимает взгляд на дом, пытаясь понять, из какой комнаты украдена картина.— Из этой, — звучит сзади веселый голос. Он поворачивается.— Верхний этаж, вторая слева, — поясняет молодая женщина. Одной рукой она придерживает соломенную шляпу, другой показывает. Улыбка озорная и обольстительная одновременно.— Спасибо, — серьезно произносит Боттандо.— Почему вы стоите на солнцепеке?— Осматриваю место преступления, — отвечает он.— Понятно. Видите слегка покосившуюся дымовую трубу и делаете вывод, что вор спустился на крышу с парашютом. Скорее всего с планера, ведь из-за жары в доме все спали плохо и наверняка услышали бы шум самолета.— Замечательно, — усмехается Боттандо. — Вы прочитали мои мысли.— Это не трудно. А само место преступления вы видели? Пятно на стене, где висел великий шедевр? Пойдемте, я вам покажу. Потом вы сможете спокойно посидеть и выпить чего-нибудь холодного. Это полезнее, чем гулять по участку, подвергаясь опасности получить солнечный удар.— Вы здесь живете? — спрашивает Боттандо, твердо ступая по гравиевой дорожке. — Член семьи?— О нет, — отвечает она. — Я студентка. Приятельница приятеля. Здесь в гостях. У меня небольшой домик в двадцати километрах отсюда. Поскольку вам положено всех подозревать, сообщаю о своем алиби. В момент пропажи картины я находилась там.— Вы очень хорошо говорите по-итальянски.— Спасибо.Они медленно поднимаются по лестнице, чтобы не сильно напрягаться. Боттандо чуть позади. Он не может не реагировать на близость девушки — симпатичной и свежей, в легком летнем платье.— Вот, — показывает она, рывком распахивая тяжелую дверь. — И кто же это сделал?Они проходят в небольшую спальню, оклеенную старыми викторианскими обоями. Из мебели здесь лишь древняя деревянная кровать и массивный гардероб. Между портретом и гравюрой зияет квадрат, чуть светлее остальной части стены. Боттандо шагает по скрипучему полу, внимательно смотрит на пустое место, прекрасно понимая, что это бесполезно. В открытое окно струится яркий солнечный свет.— Обычно горничная закрывает ставни, но сегодня мистер Стоунхаус сказал, что не надо. На них могут остаться отпечатки пальцев.— Конечно, — соглашается Боттандо.Их взгляды встречаются. Они улыбаются друг другу, и в этот момент дверь распахивается, и в комнату входит рассерженный комиссар Таренто.— Боттандо, — отрывисто произносит он, — я велел вам осмотреть участок, а не шляться по дому как турист.— Это я настояла, чтобы он пришел сюда, — говорит девушка. — Мне было страшно. Ведь грабитель и убийца вполне может прятаться в доме. Синьор полицейский оказался очень любезным. — Ее ироническую улыбку понимает только Боттандо, а его начальник просто не замечает.Таренто смягчается. Глупая девушка, что с нее возьмешь.— А вы кто?— Верней, — отвечает она. — Мэри Верней.Дальше в воображении Аргайла все было просто.Нет нужды даже воспроизводить. Возвращение картины на место. Ее появление на стене в гостиной Боттандо. Его уход в отставку. Наклон руки Мэри Верней, когда она наливала вино в бокал, освещенная ярким весенним солнцем. Выплата выкупа за картину Клода Лоррена. Недовольство Флавии, что она постоянно узнает обо всем последней. Ничто не подкреплено никакими свидетельствами, однако на душе очень тревожно. 15 Мужа дома не оказалось. Флавия расстроилась, но худшее ждало ее впереди. Переночевав в Сиене — надо было уладить рутинные дела с тамошней полицией, — она вернулась в Рим, а Аргайл уехал во Флоренцию. На столе в кабинете ее ждала записка — вызов в управление на совещание. Присутствие обязательно, так сказано в записке. Флавия посмотрела на часы. Совещание началось пять минут назад. Ну и пусть. Всю ночь она проворочалась в постели, обдумывая невероятную новость, которую сообщила Елена Фортини. Флавия чувствовала себя полной идиоткой. Значит, это как-то заметно, а она не догадывалась.Мир изменился, и, видимо, навсегда. К этому нужно привыкнуть. Должно пройти какое-то время. Пока невозможно даже представить, как она станет совмещать работу с уходом за ребенком. Ведь для нее работа важнее всего. Флавия еще не отошла от шока и не осознала, рада она или нет.Прибыв наконец на совещание, она не очень внимательно прислушивалась к разговорам. Ей надоели вечные обсуждения бюджета и результатов различных проверок. Она давно отметила странную закономерность: чем тривиальнее вопрос, тем дольше длится совещание.Рядом с начальником управления сидели двое в штатском. Флавия встрепенулась, только когда заговорил один из них, постарше:— Теперь нам предстоит обсудить важный вопрос. А именно будущее управления по борьбе с кражами произведений искусства после отставки генерала Боттандо. Министр считает, что для поддержания работы на прежнем уровне управлению необходимо сильное руководство.— Я с вами согласна, — подала реплику Флавия, ни о чем не подозревая. — Необходимо сохранить боевой дух наших сотрудников. Мы ведем в этом направлении постоянную работу. — Она изрядно поднаторела в подобной фразеологии и была готова продолжать в том же духе. Конечно, это полная чушь, но, согласно старинной пословице, «если ты живешь в Риме, то обязан изъясняться по-латински».— Все правильно, — прервал ее второй чиновник из министерства, который выглядел слегка смущенным, — но речь не об этом. С сожалением должен сообщить, что на самом высоком уровне принято решение не утверждать вас в должности начальника управления.Флавия оторопела.— Почему?— Поскольку подобные решения принимаются строго конфиденциально, мне это известно лишь в общих чертах, — ответил чиновник с сожалением, похожим на искреннее. Было видно, что удовольствия от своей миссии он не получает. — Претензий к вам нет, все годы вы прекрасно работали. Но наверху решили, что управление должен возглавить человек, правильно понимающий политику руководства.— Что значит «правильно понимающий политику руководства»?В ответ он лишь слабо улыбнулся.— Может, руководству не нравится, что я женщина? — усмехнулась Флавия.— Ни в коем случае. — У чиновника был такой вид, словно он испугался, что Флавия привлечет его к Европейскому суду по правам человека.Она молчала. Двое из министерства поерзали на стульях, переглянулись. Было ясно, что сценарий этого разговора разработан заранее.— Мы сознаем, что после года руководства вам будет трудно вернуться в положение подчиненной.— Вы полагаете, что мне следует уйти?— Конечно, у вас есть возможность все обдумать, но нам хотелось бы решить вопрос сейчас.— То есть я должна написать заявление об уходе?— Мы можем предложить вам два варианта, — сказал старший чиновник после продолжительного молчания. — Первый: занять более высокую административную должность…— Где?— В Барии Небольшой старинный город на побережье Адриатического моря
.— Ах вот оно что…— Если это для вас неприемлемо, то вы можете рассчитывать на крупное выходное пособие…— Довольно! — прервала его Флавия. — Так, по-хамски, не поступали ни с кем. Решили назначить начальником кого-то другого? Прекрасно. Хотя должна без ложной скромности заявить, что не знаю никого, кто справился бы с этой работой лучше. Но избавляться бесцеремонно, словно меня поймали за руку, когда я запустила ее в кассу, чересчур.— Мы понимаем, вам неприятно, — произнес старший чиновник, — и искренне сочувствуем. Но нам даны четкие инструкции.— А все-таки почему я не могу вернуться на свою прежнюю должность, какую занимала при генерале Боттандо?— Потому что новый начальник скорее всего захочет иметь заместителем своего человека. А положение рядовой сотрудницы вас вряд ли устроит.Что верно, то верно. Еще при Боттандо Флавия привыкла командовать, и представить себя опять рядовым оперативным работником было невозможно.— Мне очень не хочется вас огорчать, — сказала Флавия, — но уволить меня с должности вы не имеете права. Дело в том, что я жду ребенка, а по закону беременных женщин, занимающих высокие государственные должности, увольнять нельзя. Начальники попадают под данную категорию. Передайте руководству, что в противном случае их ждет суд, и они его проиграют.Это известие застало чиновников врасплох. Они посмотрели на Флавию так, будто она объявила, что является дочерью папы римского.Флавия улыбнулась:— Я вам тоже искренне сочувствую. Но ничего не поделаешь, женщины и не на такое способны.— Примите наши поздравления… — побормотал первый.— Спасибо. — Она встала. — Теперь, видимо, вам придется серьезно обдумать ситуацию. По-тихому избавиться от меня не получилось. Если руководству нужен громкий скандал, пожалуйста.«Разумеется, это не победа, — размышляла Флавия, возвращаясь к машине. — Я просто выиграла немного времени, чтобы ответить ударом на удар».Работе отданы двенадцать лет жизни, и вот итог. Неожиданно она почувствовала облегчение. Что хорошего во всем этом? Рутина, неисполнительные подчиненные, необходимость каждое утро читать рапорты о кражах, которые никогда не будут раскрыты, постоянно выбивать у начальства деньги. Она сыта этим по горло. Ей до смерти надоело маневрировать среди чиновников, как эти двое.Флавия поняла, что сопротивляется только из принципа. Нельзя позволять, чтобы о тебя вытирали ноги. Но сердце к этой работе больше не лежало. * * * В голове у нее звучала реплика одного из чиновников о правильном понимании политики руководства. Что она значила? Да, ей запретили заниматься расследованием похищения картины Клода Лоррена, а она не подчинилась. Но почему это кого-то взволновало? Ведь соблюдалась строгая секретность. Ее следовало поблагодарить, а не увольнять.Флавия собиралась пригласить верных людей и рассказать им обо всем. Там, наверху, хотели войны? Они ее получат. Для начала она раскроет секрет похищения картины Клода Лоррена и ее возвращения в музей. Секрет, который знают двое, больше не секрет.Пока она решила посвятить в это дело троих, которым безоговорочно доверяла. Руководителя оперативной группы Паоло, стажера Коррадо и руководительницу следственной группы Джулию.— В своем расследовании, — закончила Флавия, — я зашла слишком далеко, и от меня решили избавиться.— Странно, ведь речь идет лишь о какой-то картине, — удивился Паоло. Настоящими преступлениями он считал только убийства.Она пожала плечами:— Очевидно, все пружины этого механизма нам пока не видны.— В таком случае, — проговорил он, как обычно медленно, — надо копать материал. На Саббатини, на его знаменитого и могущественного родственника. Бывшего. Искать сообщников преступных деяний Саббатини десять, а может, и двадцать лет назад. Все-таки полезно иногда делать людям одолжение. Я знаю одного человека, который мне должен. Позвоню, повыкручиваю руки. В общем, будем стараться. А ты пока не торопись собирать вещи.У Флавии навернулись на глаза слезы. Казалось бы, освобождается место. В интересах Паоло сидеть и тихо радоваться, а не бросаться на помощь.— Желательно копнуть также и журналиста Доссони, — сказала она. — Кто снабжает его информацией? Я подумываю о том, не скормить ли ему что-нибудь. Хотя бы немного.Управляемую утечку информации все одобрили. В данной ситуации это было разумно.— И еще, — добавила Флавия, — где-то имеется отчет об убийстве жены Ди Ланны. От прессы его утаили, но обязаны были провести расследование. Взглянуть бы на его результаты.Оставшись одна, она посидела какое-то время, оглядывая кабинет, почти год назад унаследованный от генерала Боттандо. Теперь с ним придется распрощаться. И очень скоро.
Флавия встретилась с Этторе Доссони в маленьком неопрятном баре за Олимпийским стадионом. Как только разговор зашел о серьезном, он предложил пройтись. Это глухое место выбрал Доссони. Когда она ему позвонила, он сказал, что привык действовать осторожно, и современные электронные устройства позволяют делать буквально чудеса. А вблизи стадиона трудно оперировать даже самыми хитрыми штуковинами. Флавия сочла это излишним, но спорить не стала.Они прогуливались мимо мрачных статуй, воплотивших в крупнозернистом мраморе мужской идеал Муссолини. Доссони оказался полным мужчиной, который почему-то этого не осознавал, видимо, по-прежнему полагая себя молодым и спортивным. Двигался по-мальчишески, размашистым шагом, отчего подрагивали щеки, а на лбу скапливались капельки пота. Воротничок сорочки не сходился на шее.— Итак, — произнес он, — вы намерены потребовать, чтобы я раскрыл свои источники?— Нет.— Тогда чего вы хотите?— Маурицио Саббатини ваш знакомый. Верно?Доссони усмехнулся:— Глупо было бы отрицать. Уверен, вы откопали в каком-то досье.— Вы такого же низкого мнения о нем, как и остальные?Доссони задумался, затем отрицательно покачал головой:— Нет. Кое-какие качества я в нем всегда ценил.— Например?— То, что он не был таким дураком, как другие. Наше ядро составляли человек двести, а всего нас было около двух тысяч. Студенты. Мы искренне надеялись свергнуть капитализм. А Маурицио ходил и посмеивался. Порой вставлял реплики, что сделать это не так легко. Мы с важным видом дискутировали на темы революции, а он играл в свои маленькие игры. И в результате оказался прав. Он любил посмеяться.— А потом перестал.Доссони кивнул:— Да. Вы знаете почему.— Он исчезает из виду почти на двадцать лет, — продолжила Флавия, — и вдруг выдает свой коронный трюк. Вы должны были обеспечить его пиаром. Я права?— Да. Он заявил, что собирается вызвать большой переполох, как в старые времена. Заклеймить позором лицемерие государства и так далее. Я по-прежнему питал к нему симпатию, но его подход за двадцать лет не изменился. Маурицию остался дешевым памфлетистом.— Но в печати информация не появилась. Почему?— Я ждал от него доказательств, что это не пустое бахвальство. Он рассказал мне о картине. Я позвонил вам, и вы ответили, что ничего не знаете. Значит, солгали.— Пришлось.— Потом он позвонил через некоторое время и попросил в пятницу собрать публику на холме Яниколо. Обещал сенсацию.— Вы представляли, что он имел в виду?— Нет. Маурицио хотел, чтобы собралась толпа рядом со статуей жены Гарибальди. Женщина на коне обводит взором город. Но что именно будет наблюдать публика, не уточнил. Я заявил, что и пальцем не пошевелю, пока он не сообщит, в чем дело. Маурицио ответил, что не может, это опасно. Предложил просто поверить на слово, что у него есть все ингредиенты, чтобы устроить взрыв, который потрясет всю страну.Доссони ненадолго замолчал.— Поверить ему… Как бы не так. Я сказал, что очень хорошо помню все его прежние шутки, и он положил трубку. Вернее, швырнул. Или с силой надавил на кнопку, если говорил по мобильному.— И что произошло?Доссони пожал плечами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Аргайл не сомневался, что Боттандо делает это для проформы, поскольку осматривать виллу в поисках следов вора — полная бессмыслица. От жары земля спеклась так, что можно пустить по ней танк, и он не оставит никаких следов. Боттандо рассеянно смотрит на гравиевую дорожку, выжженную солнцем лужайку, поникшую живую изгородь. Затем поднимает взгляд на дом, пытаясь понять, из какой комнаты украдена картина.— Из этой, — звучит сзади веселый голос. Он поворачивается.— Верхний этаж, вторая слева, — поясняет молодая женщина. Одной рукой она придерживает соломенную шляпу, другой показывает. Улыбка озорная и обольстительная одновременно.— Спасибо, — серьезно произносит Боттандо.— Почему вы стоите на солнцепеке?— Осматриваю место преступления, — отвечает он.— Понятно. Видите слегка покосившуюся дымовую трубу и делаете вывод, что вор спустился на крышу с парашютом. Скорее всего с планера, ведь из-за жары в доме все спали плохо и наверняка услышали бы шум самолета.— Замечательно, — усмехается Боттандо. — Вы прочитали мои мысли.— Это не трудно. А само место преступления вы видели? Пятно на стене, где висел великий шедевр? Пойдемте, я вам покажу. Потом вы сможете спокойно посидеть и выпить чего-нибудь холодного. Это полезнее, чем гулять по участку, подвергаясь опасности получить солнечный удар.— Вы здесь живете? — спрашивает Боттандо, твердо ступая по гравиевой дорожке. — Член семьи?— О нет, — отвечает она. — Я студентка. Приятельница приятеля. Здесь в гостях. У меня небольшой домик в двадцати километрах отсюда. Поскольку вам положено всех подозревать, сообщаю о своем алиби. В момент пропажи картины я находилась там.— Вы очень хорошо говорите по-итальянски.— Спасибо.Они медленно поднимаются по лестнице, чтобы не сильно напрягаться. Боттандо чуть позади. Он не может не реагировать на близость девушки — симпатичной и свежей, в легком летнем платье.— Вот, — показывает она, рывком распахивая тяжелую дверь. — И кто же это сделал?Они проходят в небольшую спальню, оклеенную старыми викторианскими обоями. Из мебели здесь лишь древняя деревянная кровать и массивный гардероб. Между портретом и гравюрой зияет квадрат, чуть светлее остальной части стены. Боттандо шагает по скрипучему полу, внимательно смотрит на пустое место, прекрасно понимая, что это бесполезно. В открытое окно струится яркий солнечный свет.— Обычно горничная закрывает ставни, но сегодня мистер Стоунхаус сказал, что не надо. На них могут остаться отпечатки пальцев.— Конечно, — соглашается Боттандо.Их взгляды встречаются. Они улыбаются друг другу, и в этот момент дверь распахивается, и в комнату входит рассерженный комиссар Таренто.— Боттандо, — отрывисто произносит он, — я велел вам осмотреть участок, а не шляться по дому как турист.— Это я настояла, чтобы он пришел сюда, — говорит девушка. — Мне было страшно. Ведь грабитель и убийца вполне может прятаться в доме. Синьор полицейский оказался очень любезным. — Ее ироническую улыбку понимает только Боттандо, а его начальник просто не замечает.Таренто смягчается. Глупая девушка, что с нее возьмешь.— А вы кто?— Верней, — отвечает она. — Мэри Верней.Дальше в воображении Аргайла все было просто.Нет нужды даже воспроизводить. Возвращение картины на место. Ее появление на стене в гостиной Боттандо. Его уход в отставку. Наклон руки Мэри Верней, когда она наливала вино в бокал, освещенная ярким весенним солнцем. Выплата выкупа за картину Клода Лоррена. Недовольство Флавии, что она постоянно узнает обо всем последней. Ничто не подкреплено никакими свидетельствами, однако на душе очень тревожно. 15 Мужа дома не оказалось. Флавия расстроилась, но худшее ждало ее впереди. Переночевав в Сиене — надо было уладить рутинные дела с тамошней полицией, — она вернулась в Рим, а Аргайл уехал во Флоренцию. На столе в кабинете ее ждала записка — вызов в управление на совещание. Присутствие обязательно, так сказано в записке. Флавия посмотрела на часы. Совещание началось пять минут назад. Ну и пусть. Всю ночь она проворочалась в постели, обдумывая невероятную новость, которую сообщила Елена Фортини. Флавия чувствовала себя полной идиоткой. Значит, это как-то заметно, а она не догадывалась.Мир изменился, и, видимо, навсегда. К этому нужно привыкнуть. Должно пройти какое-то время. Пока невозможно даже представить, как она станет совмещать работу с уходом за ребенком. Ведь для нее работа важнее всего. Флавия еще не отошла от шока и не осознала, рада она или нет.Прибыв наконец на совещание, она не очень внимательно прислушивалась к разговорам. Ей надоели вечные обсуждения бюджета и результатов различных проверок. Она давно отметила странную закономерность: чем тривиальнее вопрос, тем дольше длится совещание.Рядом с начальником управления сидели двое в штатском. Флавия встрепенулась, только когда заговорил один из них, постарше:— Теперь нам предстоит обсудить важный вопрос. А именно будущее управления по борьбе с кражами произведений искусства после отставки генерала Боттандо. Министр считает, что для поддержания работы на прежнем уровне управлению необходимо сильное руководство.— Я с вами согласна, — подала реплику Флавия, ни о чем не подозревая. — Необходимо сохранить боевой дух наших сотрудников. Мы ведем в этом направлении постоянную работу. — Она изрядно поднаторела в подобной фразеологии и была готова продолжать в том же духе. Конечно, это полная чушь, но, согласно старинной пословице, «если ты живешь в Риме, то обязан изъясняться по-латински».— Все правильно, — прервал ее второй чиновник из министерства, который выглядел слегка смущенным, — но речь не об этом. С сожалением должен сообщить, что на самом высоком уровне принято решение не утверждать вас в должности начальника управления.Флавия оторопела.— Почему?— Поскольку подобные решения принимаются строго конфиденциально, мне это известно лишь в общих чертах, — ответил чиновник с сожалением, похожим на искреннее. Было видно, что удовольствия от своей миссии он не получает. — Претензий к вам нет, все годы вы прекрасно работали. Но наверху решили, что управление должен возглавить человек, правильно понимающий политику руководства.— Что значит «правильно понимающий политику руководства»?В ответ он лишь слабо улыбнулся.— Может, руководству не нравится, что я женщина? — усмехнулась Флавия.— Ни в коем случае. — У чиновника был такой вид, словно он испугался, что Флавия привлечет его к Европейскому суду по правам человека.Она молчала. Двое из министерства поерзали на стульях, переглянулись. Было ясно, что сценарий этого разговора разработан заранее.— Мы сознаем, что после года руководства вам будет трудно вернуться в положение подчиненной.— Вы полагаете, что мне следует уйти?— Конечно, у вас есть возможность все обдумать, но нам хотелось бы решить вопрос сейчас.— То есть я должна написать заявление об уходе?— Мы можем предложить вам два варианта, — сказал старший чиновник после продолжительного молчания. — Первый: занять более высокую административную должность…— Где?— В Барии Небольшой старинный город на побережье Адриатического моря
.— Ах вот оно что…— Если это для вас неприемлемо, то вы можете рассчитывать на крупное выходное пособие…— Довольно! — прервала его Флавия. — Так, по-хамски, не поступали ни с кем. Решили назначить начальником кого-то другого? Прекрасно. Хотя должна без ложной скромности заявить, что не знаю никого, кто справился бы с этой работой лучше. Но избавляться бесцеремонно, словно меня поймали за руку, когда я запустила ее в кассу, чересчур.— Мы понимаем, вам неприятно, — произнес старший чиновник, — и искренне сочувствуем. Но нам даны четкие инструкции.— А все-таки почему я не могу вернуться на свою прежнюю должность, какую занимала при генерале Боттандо?— Потому что новый начальник скорее всего захочет иметь заместителем своего человека. А положение рядовой сотрудницы вас вряд ли устроит.Что верно, то верно. Еще при Боттандо Флавия привыкла командовать, и представить себя опять рядовым оперативным работником было невозможно.— Мне очень не хочется вас огорчать, — сказала Флавия, — но уволить меня с должности вы не имеете права. Дело в том, что я жду ребенка, а по закону беременных женщин, занимающих высокие государственные должности, увольнять нельзя. Начальники попадают под данную категорию. Передайте руководству, что в противном случае их ждет суд, и они его проиграют.Это известие застало чиновников врасплох. Они посмотрели на Флавию так, будто она объявила, что является дочерью папы римского.Флавия улыбнулась:— Я вам тоже искренне сочувствую. Но ничего не поделаешь, женщины и не на такое способны.— Примите наши поздравления… — побормотал первый.— Спасибо. — Она встала. — Теперь, видимо, вам придется серьезно обдумать ситуацию. По-тихому избавиться от меня не получилось. Если руководству нужен громкий скандал, пожалуйста.«Разумеется, это не победа, — размышляла Флавия, возвращаясь к машине. — Я просто выиграла немного времени, чтобы ответить ударом на удар».Работе отданы двенадцать лет жизни, и вот итог. Неожиданно она почувствовала облегчение. Что хорошего во всем этом? Рутина, неисполнительные подчиненные, необходимость каждое утро читать рапорты о кражах, которые никогда не будут раскрыты, постоянно выбивать у начальства деньги. Она сыта этим по горло. Ей до смерти надоело маневрировать среди чиновников, как эти двое.Флавия поняла, что сопротивляется только из принципа. Нельзя позволять, чтобы о тебя вытирали ноги. Но сердце к этой работе больше не лежало. * * * В голове у нее звучала реплика одного из чиновников о правильном понимании политики руководства. Что она значила? Да, ей запретили заниматься расследованием похищения картины Клода Лоррена, а она не подчинилась. Но почему это кого-то взволновало? Ведь соблюдалась строгая секретность. Ее следовало поблагодарить, а не увольнять.Флавия собиралась пригласить верных людей и рассказать им обо всем. Там, наверху, хотели войны? Они ее получат. Для начала она раскроет секрет похищения картины Клода Лоррена и ее возвращения в музей. Секрет, который знают двое, больше не секрет.Пока она решила посвятить в это дело троих, которым безоговорочно доверяла. Руководителя оперативной группы Паоло, стажера Коррадо и руководительницу следственной группы Джулию.— В своем расследовании, — закончила Флавия, — я зашла слишком далеко, и от меня решили избавиться.— Странно, ведь речь идет лишь о какой-то картине, — удивился Паоло. Настоящими преступлениями он считал только убийства.Она пожала плечами:— Очевидно, все пружины этого механизма нам пока не видны.— В таком случае, — проговорил он, как обычно медленно, — надо копать материал. На Саббатини, на его знаменитого и могущественного родственника. Бывшего. Искать сообщников преступных деяний Саббатини десять, а может, и двадцать лет назад. Все-таки полезно иногда делать людям одолжение. Я знаю одного человека, который мне должен. Позвоню, повыкручиваю руки. В общем, будем стараться. А ты пока не торопись собирать вещи.У Флавии навернулись на глаза слезы. Казалось бы, освобождается место. В интересах Паоло сидеть и тихо радоваться, а не бросаться на помощь.— Желательно копнуть также и журналиста Доссони, — сказала она. — Кто снабжает его информацией? Я подумываю о том, не скормить ли ему что-нибудь. Хотя бы немного.Управляемую утечку информации все одобрили. В данной ситуации это было разумно.— И еще, — добавила Флавия, — где-то имеется отчет об убийстве жены Ди Ланны. От прессы его утаили, но обязаны были провести расследование. Взглянуть бы на его результаты.Оставшись одна, она посидела какое-то время, оглядывая кабинет, почти год назад унаследованный от генерала Боттандо. Теперь с ним придется распрощаться. И очень скоро.
Флавия встретилась с Этторе Доссони в маленьком неопрятном баре за Олимпийским стадионом. Как только разговор зашел о серьезном, он предложил пройтись. Это глухое место выбрал Доссони. Когда она ему позвонила, он сказал, что привык действовать осторожно, и современные электронные устройства позволяют делать буквально чудеса. А вблизи стадиона трудно оперировать даже самыми хитрыми штуковинами. Флавия сочла это излишним, но спорить не стала.Они прогуливались мимо мрачных статуй, воплотивших в крупнозернистом мраморе мужской идеал Муссолини. Доссони оказался полным мужчиной, который почему-то этого не осознавал, видимо, по-прежнему полагая себя молодым и спортивным. Двигался по-мальчишески, размашистым шагом, отчего подрагивали щеки, а на лбу скапливались капельки пота. Воротничок сорочки не сходился на шее.— Итак, — произнес он, — вы намерены потребовать, чтобы я раскрыл свои источники?— Нет.— Тогда чего вы хотите?— Маурицио Саббатини ваш знакомый. Верно?Доссони усмехнулся:— Глупо было бы отрицать. Уверен, вы откопали в каком-то досье.— Вы такого же низкого мнения о нем, как и остальные?Доссони задумался, затем отрицательно покачал головой:— Нет. Кое-какие качества я в нем всегда ценил.— Например?— То, что он не был таким дураком, как другие. Наше ядро составляли человек двести, а всего нас было около двух тысяч. Студенты. Мы искренне надеялись свергнуть капитализм. А Маурицио ходил и посмеивался. Порой вставлял реплики, что сделать это не так легко. Мы с важным видом дискутировали на темы революции, а он играл в свои маленькие игры. И в результате оказался прав. Он любил посмеяться.— А потом перестал.Доссони кивнул:— Да. Вы знаете почему.— Он исчезает из виду почти на двадцать лет, — продолжила Флавия, — и вдруг выдает свой коронный трюк. Вы должны были обеспечить его пиаром. Я права?— Да. Он заявил, что собирается вызвать большой переполох, как в старые времена. Заклеймить позором лицемерие государства и так далее. Я по-прежнему питал к нему симпатию, но его подход за двадцать лет не изменился. Маурицию остался дешевым памфлетистом.— Но в печати информация не появилась. Почему?— Я ждал от него доказательств, что это не пустое бахвальство. Он рассказал мне о картине. Я позвонил вам, и вы ответили, что ничего не знаете. Значит, солгали.— Пришлось.— Потом он позвонил через некоторое время и попросил в пятницу собрать публику на холме Яниколо. Обещал сенсацию.— Вы представляли, что он имел в виду?— Нет. Маурицио хотел, чтобы собралась толпа рядом со статуей жены Гарибальди. Женщина на коне обводит взором город. Но что именно будет наблюдать публика, не уточнил. Я заявил, что и пальцем не пошевелю, пока он не сообщит, в чем дело. Маурицио ответил, что не может, это опасно. Предложил просто поверить на слово, что у него есть все ингредиенты, чтобы устроить взрыв, который потрясет всю страну.Доссони ненадолго замолчал.— Поверить ему… Как бы не так. Я сказал, что очень хорошо помню все его прежние шутки, и он положил трубку. Вернее, швырнул. Или с силой надавил на кнопку, если говорил по мобильному.— И что произошло?Доссони пожал плечами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18