Тем более вместо того, чтобы спокойно отсыпаться, пока Бэх уединилась у алтаря в храме Темеса, а талисса нетерпеливо ждет ее возвращения.
В сказках, которые рассказывала мне в детстве нянюшка, в балладах, которые позже доводилось слышать в тавернах, Добро непременно побеждало Зло. Всегда. Не оставляя Злу ни единого шанса. И это казалось столь же естественным, как и многое другое: молитвой душа успокаивается, клевету смывает поединок, фамильный замок переходит по наследству к старшему сыну.
Все было просто и ясно. Ежели колдун почем зря мучает добрых молодцев, на плече у него сидит сова, у ног – черный кот, а в котле варится лягушка – это злой колдун. И раз так, то быть ему битым и убитым. А как же иначе?
Вот ежели на белом коне, в сверкающих доспехах, благословляемый вдовами и сиротами, то, дети, угадайте, кто это? Правильно – настоящий рыцарь. Добрый, ему ведь так и положено – быть добрым. За что, собственно, в итоге ему и позволяют расправиться со злым чародеем.
Именно расправиться – назвать честным боем то, что рыцари проделывали с колдунами, язык не повернется. Злодей мог сколько угодно пыжиться, приумножать грехи свои и даже делать вид, что ничего-то он в этой жизни не боится, да только сразу почему-то становилось ясно, что все это до поры, до времени. До конца сказки или баллады.
Но даже в детстве мне казалось, что победить слабого противника – невелика честь. А уж мучить его перед смертью – тем более. Что б рыцарю сразу не направить своего коня прямиком к башне колдуна? (И почему, кстати, сказочные чародеи так любят эти башни? Не иначе как чтобы рыцарь-душегуб ненароком не заблудился.)
Да не сговорились ли они, в самом деле? Колдун в поте лица использует каждую секунду, чтобы сотворить все новые и новые преграды на пути к своей башне, а рыцарь с упорством маньяка хватается за самый незначительный повод, чтобы только дать колдуну эту возможность. Сворачивает в сторону, дабы навести порядок там, где его никто не просит, разгадывает три загадки, которым прекрасно жилось и неразгаданными, просит руки королевской дочери, чем чуть не отправляет на тот свет ее венценосного папашу.
И что приятно – в итоге все довольны. Чародей, славно повеселившись напоследок, отправляется на погост, а рыцарь, как обычно, весь в белом…
Только вот ведь что получается: герой убивает колдуна, и за то ему честь и хвала. За то. То есть за то, что убил.
Выходит, лишить жизни – Добро? А что же тогда Зло?
Вот и эти шестеро, вытащившие графа Беральда из монастыря Стеариса, – они кто? Добро? Зло? Если судить по тому, как талисса продвигается вперед, оставляя за собой тела врагов, то…
Сказочнику за компанию с менестрелем было бы куда проще, ведь талисса вызволила из темницы настоящего рыцаря, да еще и графа! Значит, кто у нас Добро? Особенно притом, что сказочники как-то не привыкли интересоваться, а не за дело ли несчастный рыцарь попал в эту проклятую темницу?
Но так ведь получится: кто победил – тот и Добро?
Раньше я считал, что талисса – обычный боевой союз. Не совсем, конечно, обычный, но в принципе…
Потом мне стало казаться, что талисса – это дружба. Только вот может ли дружба быть Злом?
Им многое удается. Однако они совсем не похожи на героев баллад. Где сверкающие доспехи, где вдовы и сироты?
Вот и выходит, что талисса – это… просто талисса. Она может творить добро или зло, однако от этого не перестает быть талиссой.
А удача, которая ее сопровождает? Совпадение? Или все же милость богов? Только что же это за боги, если объединенные силы Орробы и Айригаля не смогли остановить талиссу?
Она проникла в монастырь и вышла из него без потерь. Почему Ворон не вмешался сам? Оказался не в силах? Не захотел? Или за талиссой стоит нечто (или некто), что выше богов?
Я улыбнулся: начать со сказок и закончить едва ли не богохульством! Причем двойным: и поставить под сомнение высшую мудрость богов, и посягнуть на то, что смертному могут открыться их замыслы.
И все же, размышляя о талиссе, я стал думать о том, не слишком ли мы привыкли полагаться на богов, на их мудрость и их замыслы? Не слишком ли привыкли верить, что за каждым шагом, каждым поступком человека кто-то стоит?! Не что-то, а именно кто-то.
Но что если боги – лишь огромные тени за плечами людей, которые благосклонно принимают наше поклонение и готовы позволить сослаться на их волю в оправдание наших собственных поступков? Нет, не то чтобы я сомневался в их существовании – для иерарха Ордена Айригаля это было бы даже не богохульством, а чистейшей воды безумием. Только так ли часто они вмешиваются в то, что происходит на Двэлле?
Как я радовался, когда Ворон одобрил мой замысел! Но кто знает, возможно, он оказался бы не менее благосклонен, предложи я расправиться с талиссой?
Так кто же тогда, в самом деле, принял это решение: Ворон или я?
И кто правит этим миром – мы или боги?..
Стук клюва в окно – и вот уже птица у меня в руках.
Наконец-то! Теперь я знал, кто такой Баураст и почему он постарался присоединиться к талиссе… x x x
Путь назад показался Бэх куда короче.
Подъезжая к изгибу тропинки, где они сражались с людьми из лангера Орробы, девушка невольно потянулась к мечу, однако на этот раз здесь не было не только врагов, но и их мертвых тел.
Беда… Получается, что они сразили не всех, и теперь лангер постарается расправиться с ними, не вступая в разговоры.
– Лентал, – Бэх тронула своего спутника за плечо, – все забываю тебя спросить. А почему ты тогда в бою не попросил помощи у Ашшарат?
– Когда – тогда? – удивился паладин.
– Ну, когда на нас напала эта шайка из лангера Орробы!
– Ничего себе шайка! Там, знаешь ли, абы кого не держат.
– То есть это мы такие могутные? – с сомнением уточнила девушка. – Помнится, ты их разметал минут так за десять.
– Во-первых, не я, а мы, – методичность, которой временами отличался Лентал, могла вывести из себя даже святого. – А во-вторых… Честно говоря, я об этом как-то не задумывался. Понимаешь, с лангерами обычным людям не так часто приходится сталкиваться. Но говорят, что в свой лангер Орроба отбирает лучших из лучших.
– Угу. Особенно тот маг, которого я из лука уложила.
– Откуда ты знаешь, какое заклятье он собирался сотворить? – не отступал паладин. – Может, от нас бы и косточек не осталось. А стрела – она и есть стрела. Так что и самого Кхарада можно булавкой убить, если знать, куда целиться.
– Кстати, о косточках, – Бэх решила все же настоять на своем, – по-моему, ты мне так и не ответил.
– Да нет тут никакого секрета! Любому богу при желании не так сложно заметить, когда ты прибегаешь к помощи другого бога. Я имею в виду, конечно, по-настоящему серьезные вещи, а не ранку на пальце залечить.
– И что? Раньше, кажется, это тебя не удерживало?
Теперь Бэх уже находила удовольствие в том, чтобы скакать со скоростью молнии, пряча лицо за спиной Лентала, когда ветер начинал слишком уж настойчиво возмущаться тем, что они вполне способны его обогнать.
– Раньше я был вместе с талиссой, – терпеливо объяснил Лентал. – А теперь, когда мы разделились…
– Думаешь, за нами могут наблюдать? – Бэх поежилась. – Да еще и боги?! Не много ли чести?
– Не много, – на вкус Бэх ответы паладина порой бывали слишком лаконичны. – Достаточно сказать, что своим лангером Орроба управляет сама. Без посредников. Хотя это и не означает, что она не сводит с него глаз.
От этой мысли уютнее как-то не стало. Бэх с некоторым внутренним содроганием представила себе, как откуда-то сверху за ней пристально следит пара невидимых глаз.
Нечего сказать, приятное ощущение. Особенно если знаешь, что глаза эти принадлежат богине, для которой нет ничего невозможного. Или почти ничего.
– А кто этот Кхарад, которого ты упомянул? – девушка решила, что пора бы и отвлечься от грустных мыслей, а иначе ей прямая дорога в бесплатную лечебницу для жрецов с особенно буйным воображением при центральном храме Темеса в Мессаре.
– Ну да, ты же не колдунья! – обернувшись, паладин лукаво подмигнул. – Поговори как-нибудь с Айвеном на эту тему, когда он вновь станет самим собой. Интересно, что он тебе расскажет: у них, магов, свои легенды.
– А у вас, паладинов?
Лентал усмехнулся.
– Нам, паладинам, как-то редко доводится обмениваться друг с другом разными байками.
Девушка невольно покраснела, почувствовав, что сказала глупость.
– Не сердись, – Лентал легко уловил ее реакцию. – Давай я тебе просто расскажу про Кхарада то, что сам знаю. Заодно и время быстрее пролетит. А то я что-то начинаю беспокоиться за твоих друзей. Чует мое сердце, не усидят они на месте.
– Почему же это не усидят? – обиделась за товарищей Бэх. – Ты же им ясно посоветовал никуда без нас не уходить.
Да уж, если бы она сама была в этом так уверена…
Надо будет все же объяснить талиссе свое внезапное исчезновение, а то неудобно как-то получилось. Жаль только, что правду все равно не расскажешь: ведь это ради них она решилась отступиться от Темеса!
– А ты всегда слушаешься, когда паладины дают тебе советы? – нахмурившись, Лентал послал коня в галоп. – Ладно, забыли. Так вот, по легенде их было два брата – Зеантис и Кхарад.
– Близнецы?
Паладин рассмеялся.
– Сомневаюсь. На юге среди магов бытовала даже такая присказка: «Как Зеантис с Кхарадом». Это когда братья оказывались настолько разными, что дальше некуда. Сам не видел, но рассказывали, что более непохожих людей даже представить себе трудно. Что неудивительно, если отец их и вправду сам Двэлл.
– Странное имя, – девушка наморщила лоб. – Что-то не припомню, чтобы кого-то называли в честь нашего мира.
– Да потому и не называют, что имя это носил и, думаю, будет носить только его создатель. Хотя и он, приходя на Двэлл, предпочитает называть себя Дайнаэлем.
– Не любит собственное имя? – удивилась Бэх. – А по-моему, очень даже ничего. Звучно, как удар колокола: «Двэлл!».
– Думаю, не в том дело, что не любит. Просто Двэлл – это демиург, в честь которого назван целый мир. А Дайнаэль… Дайнаэль может быть кем угодно. Встретившимся по пути странствующим рыцарем, путешествующим в одиночку небогатым купцом, ушедшим от мира отшельником…
– И ты веришь, что у такого огромного мира был всего один творец? А как же остальные демиурги? – засомневалась жрица. – Помнится, в монастыре нам рассказывали историю творения несколько по-другому.
– Я же тебя честно предупредил, что это лишь один из вариантов. И я совсем не уверен, что самый увлекательный или самый правильный.
– Ну? А дальше? – поторопила паладина Бэх.
– А дальше оба брата стали магами – первыми магами новорожденного мира.
– Один злым, а другой – добрым, я надеюсь? – пошутила девушка.
– Если бы все было так просто! – усмехнулся Лентал. – Они – не добрые и не злые. Скорее, в них сконцентрировано все, что несет с собой магия: красота и амбиции, воля и сила, власть и пресыщение.
– И что стало с Кхарадом?
– Многие считают, что он погиб вместе с Нетертой – городом магов и несбывшихся надежд. Но, похоже, ему все же удалось спастись, хотя вряд ли ты найдешь человека, который смог бы рассказать – как.
– Так он до сих пор жив?
– Не исключено. Только он, конечно, должен быть очень стар. «Стар, как мир», – это как раз тот редкий случай, когда речь идет отнюдь не о метафоре. Представляешь себе, скольких врагов Кхарад проводил до могилы, а то и отправил туда собственными руками? Правда, подозреваю, ему это доставляет уже мало удовольствия: ведь у настоящего мага, Мага с большой буквы, возможности почти как у бога. Если желания исполняются, стоит лишь всерьез захотеть, то постепенно теряется смысл жить дальше. А если ты при этом еще и бессмертен…
– Красивая легенда, – задумчиво протянула Бэх. – Только грустная какая-то, как все твои легенды.
Лентал замолчал: возразить и в самом деле было нечего. Впрочем, ему всегда казалось, что веселыми бывают не легенды, а байки.
– Послушай, – без всякого перехода спросила вдруг девушка, – а что такое для тебя любовь?
Он уже собирался было отшутиться, но, обернувшись и взглянув в доверчивые голубые глаза Бэх, вдруг понял, что не хочет ее разочаровывать.
– Слово, – паладин поймал удивленный взгляд девушки. – Правда, я не шучу. Есть такие слова, под которыми каждый понимает все, что ему заблагорассудится. «Дружба», например. У одного – все друзья. Даже те, с кем он провел вечерок за бутылкой вина. А другой уверен, что у него в жизни есть только один друг, зато настоящий. Или вовсе ни одного. Остальные же – просто приятели, знакомые, да кто угодно.
– Но что-то же ты называешь для себя любовью?
– Слишком многое, чтобы найти между этими чувствами нечто общее. Иного-то слова не придумали, – паладин вновь почувствовал, насколько Бэх еще молода. – Я любил и люблю своих родителей. Ашшарат…
– И друзей?
– А кто тебе сказал, что я не из тех, у кого лишь приятели и знакомые?
Бэх замолчала. Как странно, наверно, человек должен себя ощущать, когда он может рассчитывать только на себя.
– Но неужели между всеми этими чувствами нет ничего общего? – наконец проговорила она. – Ну, скажем, готовность пожертвовать собой ради тех, кого любишь?
– Знаешь, со временем приходит понимание, что ты не вечен, – паладин не был уверен, что Бэх действительно способна его понять, но тем не менее решил сказать ей все, как есть. – А жизнь – одна. И тогда чувствуешь, как глупо звучит: «Я готов отдать за него жизнь». За всех-то ее не отдашь.
– Но тебе плохо без тех, кого ты любишь?
Паладин на секунду задумался.
– Что такое «плохо»? Мне не может быть плохо без Ашшарат: боги всегда с нами, когда мы того…
– Хотим?
– Нет, заслуживаем. С другой стороны, любовь к родителям не заставила меня всю жизнь провести в родовом замке.
– А любовь к женщине?
– Опять совсем иное! Слово то же самое, но… А почему, если не секрет, ты вдруг заинтересовалась этим именно сейчас?
– Просто за последние дни я поняла, что Темес действительно меня любит. И такому богу стоит служить, – дождавшись, пока паладин вновь обернется, девушка взглянула на него так невинно, что он чуть не расхохотался.
Ленталу отчаянно захотелось пошутить – на его вкус разговор получался уж слишком патетичен. Но сделать это сейчас означало порвать ту тоненькую ниточку, что протянулась между ними во время путешествия.
– Это потому, что он принял тебя обратно?
– Что значит «принял обратно»? – обиделась девушка. – Я же не собака, которая ушла к другому хозяину. И потом…
– Ты, безусловно, представляешь собой лакомую добычу для любого бога: красива, умна, отважна, – все-таки не удержался паладин.
Но Бэх не поддержала шутку.
– Он меня простил, – лаконично сказала она, не скрывая, сколь много вкладывает в эти слова. – Просто простил. Это всегда было для меня важно. Я не знаю, понял ли, поверил ли. Но – простил.
– А почему бы ему не простить свою жрицу? – удивился Лентал. – Которая к тому же примчалась к нему сразу после того, как совершила ошибку?
– Почему? Да по тысяче причин! Хотя бы потому, что настоящая жрица не имеет права на такую ошибку. Потому что я отреклась от него, поверив всем тем гадостям, которые наговорила про Тигра какая-то Зирментай – кстати, он, как и ты, почти уверен, что это была Орроба. Потому что я променяла его Силу на другую. И вернулась обратно не раньше, чем осознала, что обещанная мне Сила – не более, чем иллюзия.
– Так вернулась же– вот что главное! – желая дать коню отдохнуть, Лентал вновь перевел его на рысь.
– Может быть, – девушка несколько мгновений подумала, но потом упрямо добавила, – но не для всех. Для кого-то главным окажется то, что я ушла. И не просто ушла, а к тому, что мне казалось в этот момент лучше. Или, если хочешь, выгоднее.
– Но ты же сама мне говорила, что сделала это для своих друзей. Разве не так?
– Так. Наверно, так. Хотя кто знает, не обманываю ли я себя и других, пытаясь казаться лучше, чем есть на самом деле. Мне самой тоже ведь не помешала бы Сила, обещанная Зирментай.
Бэх надолго задумалась, и Лентал решил не мешать ее мыслям.
Наконец они свернули с тропинки. Подъезжая к поляне, на которой они оставили талиссу, паладин пробормотал:
– Защита снята. Неужели они все-таки рискнули побродить по окрестностям?
– А это действительно опасно? – встревожилась Бэх.
– Как тебе сказать, – паладин пришпорил коня, – вообще-то Лайгаш уже в двух шагах отсюда.
Минут через пять они услышали впереди за деревьями хорошо знакомую мелодию, старательно вызваниваемую дюжиной колокольчиков.
– Ну, по крайней мере, Мимбо жив, – заметил Лентал.
– Мне кажется, даже если мы убьем этого проклятого осла, – пробурчала Бэх, – мотив-то уж точно останется с нами до конца жизни!
– Давай на всякий случай посмотрим сперва, что там творится.
Паладин спешился и, ведя коня под уздцы, приблизился к лагерю. Осторожно раздвинув кусты на краю поляны, он несколько секунд вглядывался в открывшееся перед ним зрелище и вдруг в полный голос произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52