– Он, как и вы, будет судьей.
Рагунат поморщился, как от боли. Судьей! Как бы не так! Этот ребенок будет разбойником, как его настоящий отец. Зачатый во грехе, он станет позором ни в чем не повинного рода. Запятнает честь, которая чтилась предками Рагуната превыше всего. Для того ли его деды и прадеды веками берегли свое доброе имя, чтобы дать его теперь сыну Джагги?!
Судья резко повернулся, чтобы Лиля не увидела его исказившегося лика, и направился к выходу. Но она не дала ему уйти.
Радость, переполнявшая будущую мать, была так огромна, что Лиле очень хотелось разделить ее с мужем, пусть даже он непонятлив и занят своими мыслями.
– Посмотрите, вам нравится? – она протянула Рагунату носочек, надеясь, что ему приятно будет взять в руки вещицу будущего сына.
Но рука ее повисла в воздухе. Рагунат не сделал и шага ей навстречу.
– Очень, очень, – с досадой ответил он.
Лилю как будто окатили холодной водой. Пальцы ее задрожали и выронили крошечный носок.
– Мне кажется, вы рассердились, – сказала она, с трудом наклоняясь за ним.
Какое-то смутное чувство не позволило ей заглянуть мужу в глаза. Может быть, это был страх того, что пришлось бы там увидеть.
– Рассердился? Нет, почему, – ответил растерянный Рагунат.
Он понял внезапно, как обижает жену демонстрируемая им черствость и равнодушие к ее радости. Еще недавно он и помыслить не мог, что будет так говорить со своей Лилей. Каково ей видеть его таким далеким и чужим – теперь, когда она так нуждается в его поддержке и внимании.
А что, если она ничего от него не скрывает? И не было нанесено никакого оскорбления его имени? Что, если Джагга отпустил ее по какой-нибудь случайной причине?
Он посмотрел на склонившую голову Лилю и в этот момент готов был обнять ее, броситься к ней и сказать, что тоже счастлив ожиданием их ребенка. Но вместо этого он резко повернулся и быстро вышел из комнаты, бросив на ходу:
– Буду к обеду.
Глава четвертая
Рагунат вышел из дома. С некоторых пор он неохотно возвращался сюда, старался подольше задерживаться на работе. Старший судья ценил такое рвение и ставил всем в пример своего молодого помощника.
Успехи по службе не радовали Рагуната, ему прочили блестящую карьеру, но чем лучше шли дела в суде, тем хуже дома.
Он задумчиво шел по двору, прижимая к груди папку с бумагами, и по рассеянности почти натолкнулся на жену старшего брата, чуть не сбив ее с ног.
Правда, это было бы трудно сделать, так как старшая жена отличалась редкой дородностью и, чтобы ее сдвинуть с места, надо было быть настоящим силачом.
Она несла в руках тяжелый кувшин с водой, перетаскивая его с такой легкостью, будто он пустой. Женщина внимательно смотрела на Рагуната, пытаясь определить, вполне ли он оценил ее усердие в занятиях домашним хозяйством или ничего не заметил.
– Что такое, Баби? – спросил судья. – А где же служанки? Почему они не принесут воды?
Он сказал именно то, что Баби хотела услышать. Теперь у нее был повод остановиться, упереться пухлыми кулаками в бока и завести привычную песню.
– Я в доме хозяйка, – визжала Баби, – и я должна работать за всех, а твоя жена бездельничает, сидит, как королева.
Рагунат знал, что Баби ненавидит Лилю с того момента, как та переступила порог дома. Да и чего было ждать от женщины, привыкшей властвовать в доме безраздельно на протяжении многих лет, когда вдруг появляется новая госпожа, обладающая почти такими же правами, как и она, старшая. Да еще когда соперница так молода и красива, как Лиля, наделена способностью пленять всех хоть раз взглянувших на нее мужчин, весела и говорлива. Для Баби, которую никто бы не назвал привлекательной женщиной, это было оскорблением. Само присутствие в доме Лили выводило ее из себя. Рагунат знал об этом, как знали все, и не сомневался, что в его отсутствие Баби доставляла Лиле немало неприятных минут, но никогда не слышал от своей прекрасно воспитанной жены ни одного слова жалобы. Слишком благородная, чтобы сводить счеты, Лиля предпочитала не замечать неприязни, питаемой к ней Баби, и только смеялась, когда Рагунат открыто спрашивал ее о тяжелом нраве старшей невестки.
Теперь для Баби настали счастливые дни. Она просыпалась с мыслью о том, что теперь есть чем оправдать свою ненависть к жене Рагуната. Целый день она заводила разговоры о ней во всех местах, где появлялась. Слуги были извещены об ее подозрениях во всех деталях. Соседки получили постоянную тему для сплетен, пополнявшуюся все новыми подробностями. Брат Рагуната целый день ходил с больной головой, потому что с раннего утра слышал одно и то же.
Судья знал, что с Баби никому не сладить, но все-таки попытался настроить ее на более миролюбивый лад.
– Не сердись, Баби, – сказал он мирно. – Это я велел ей отдыхать. Она в положении и ждет ребенка…
– Ребенка?! – злобно выкрикнула Баби. – Она произведет на свет дьявола и опозорит наше имя.
Никто не позволял себе так разговаривать с Рагунатом. Он с удовольствием бы заткнул рот злобной женщине, крикнул бы, чтоб она прекратила лить свой яд, которого у нее больше, чем у кобры. Но опуститься настолько он не мог. Рагунат взял себя в руки и сказал спокойно:
– Что вы говорите? Зачем повторять сплетни? Люди злы…
– Сплетни! – Баби просто трясло от негодования. – Он называет это сплетнями.
Она так возмутилась, что даже сбежала с крыльца обратно во двор и выпалила:
– Она была в плену у бандита, а этот бандит – Джагга. Он поклялся отомстить тебе. Ты что, выше бога Рамы? Он за такой же грех прогнал Ситу из дома. Даже она понесла наказание…
– Баби! – не выдержал Рагунат.
В его голосе было столько боли, что от удивления женщина выронила кувшин. Он упал и разбился, окатив обоих сверкающими брызгами воды.
Рагунат не мог отвести взгляда от обломков. Вода, нечаянно обретшая свободу, быстро уходила в землю.
– Вот видите, – сказал он медленно. – Даже кувшин разбился.
– Можно склеить кувшин, можно все склеить, – ожесточенно ответила Баби. – Но нельзя склеить разбитое зеркало чести жены, глупец!
Она повернулась и пошла прочь, поправляя съехавшее с головы покрывало. А Рагунат еще долго стоял над обломками кувшина, острые края которого, казалось, резали ему душу.
В этот день Рагуната трудно было узнать. Обычно он блестяще вел дела в суде, но сегодня заседание шло из рук вон плохо. Судья беспокойно перемещался по залу, сжимая в руке свернутый в трубочку лист бумаги с наброском речи, но до вынесения приговора было еще далеко.
Обвиняемый, простой крестьянин из деревни, раздражал его своим балагурством. Рагунату не удалось добиться от него ни одного прямого ответа на прямо поставленный вопрос. Казалось, старик был набит всевозможными шуточками и прибауточками, которыми сыпал, как из мешка.
– Отвечайте на вопрос, – в третий раз воззвал судья. – Вы знали, что жена вам изменяет?
Старик сложил руки перед грудью и, закатив глаза, елейно ответил:
– Я ничего не знаю, я знаю только то, что все женщины лживы от рождения.
Рагунату показалось, что проклятый старик решил издеваться над ним и его фраза была не случайна.
– Ты опять болтаешь вздор, – взорвался Рагунат.
И вдруг он услышал, как дружно засмеялись зрители в отведенных для них рядах. Этот смех прозвучал для судьи приговором. Ему казалось – нет, он был уверен, – что смеются над ним, обманутым мужем, униженным и растоптанным. Он смог бы, наверное, снести недовольные крики родни, шепот сплетен, но смех – этот смех решил его судьбу, подвел черную черту под его сомнениями, лишил его последних наивных надежд.
В зале внезапно воцарилась полная тишина. Рагунат прервал ее, пройдя тяжелыми шагами к своему месту. Он сел, опустив усталую голову на руки.
Старший судья поднял тяжелые, как у совы, веки и уставился непонимающим взглядом на своего молодого коллегу. Даже этот старый человек, уже давно не дававший себе труда наблюдать за подчиненными и интересоваться их личной жизнью, даже старый судья, думающий только о своем плохо работающем желудке, заметил, что с Рагунатом творится что-то неладное, что-то нехорошее.
«Ах, да, – вдруг вспомнил он обрывки доносившихся до него сплетен, – у него нелады с женой, кажется, он подозревает ее в измене… Надо бы с ним поговорить, а то наделает глупостей, будет потом всю жизнь мучиться. А то один останется век доживать. А одному… Плохо одному…»
– Заседание откладывается, – громко сказал судья, – уведите обвиняемого.
Старший судья опять прикрыл глаза и стал думать о своей не слишком радостной судьбе, о старости, об одиночестве.
Когда-то он тоже был молодым, любил, у него была жена, дети, в его доме звенел детский смех, но эти светлые годы прошли, он пережил свою жену, дети разъехались, живут теперь самостоятельно и редко залетают в родительское гнездо. Одиночество, вот что остается человеку на склоне лет, – подумал судья, – хотя, может быть, есть и другая старость?
Здание суда опустело. Остался лишь сторож, расхаживающий по пустому зданию, да Рагунат. Он сидел в своем судейском кресле, прислушиваясь, как сторож постукивает бамбуковой палкой по мраморному полу.
Рагунат не спешил домой. Он спустился в архив за материалами для следующего дела и долго сидел там. Наконец понял, что уже пять минут читает одну и ту же страницу.
Он отложил документы в сторону, поднялся и стал ходить по подвалу. Здесь, среди пыльных полок со свидетельствами давно минувших происшествий, порой кровавых преступлений, он чувствовал себя спокойнее, ведь это просто бумага. Иногда Рагунат перелистывал какой-нибудь том старого дела, увлекаясь историей человеческих страстей, погружаясь в мир чужих страданий и горестей, но никогда он не думал, что сам станет жертвой измены.
Старик-сторож, нелюдимый калека, молча пил свой чай в тесном закутке, в его глазах Рагунат не заметил ни осуждения, ни насмешки, он не выражал никакого недовольства затянувшимся визитом.
Однако пора уходить. Поднявшись наверх, Рагунат решил зайти в комнату судей, уверенный в том, что уже ни с кем там не встретится. Но его надежды не оправдались. Еще на пороге он почувствовал запах сигаретного дыма, а в кресле у окна заметил сидящего человека. Это был Санджей, его старый друг и однокашник по университету. В другой раз Рагунат с удовольствием поболтал бы с ним, но теперь ему не хотелось встречаться. Лиля тоже дружила с семьей Санджея, она часто встречалась с его женой.
Рагунат отпрянул было назад, надеясь, что Санджей не заметил его, но тот повернулся и помахал Рагунату, приглашая войти.
– Мы попались – за окнами гроза, – улыбнулся Санджей. – Посмотри, что делается.
Рагунат подошел к окну и прижался к стеклу воспаленным лицом. Он стоял так довольно долго, наблюдая за струящимися потоками воды. Санджей уже давно говорил что-то, расхаживая по комнате, и Рагунат с трудом заставил себя вслушаться в слова.
– Нельзя так вести себя, Рагунат, иначе твое новое назначение никогда не состоится. А ведь тебя должны были сделать старшим судьей к концу года.
– Новое назначение? – горько усмехнулся Рагунат. – Нет, мне старшим судьей не быть. Кто мне сейчас доверит такое место?
Санджей посмотрел на него долгим внимательным взглядом.
– Почему бы им не сделать этого, конечно, если ты возьмешь себя в руки и не будешь срываться на процессах, как сегодня.
Он не спрашивал прямо, что происходит, а просто беспокоился за судьбу друга, и Рагунат с благодарностью подумал, что именно Санджею он мог бы, пожалуй, объяснить все, что чувствует теперь.
Но начать оказалось мучительно трудно, хотя Санджей не торопил и терпеливо ждал, что именно готовится открыть ему друг.
– Поведение Лили… очень странно, – сказал Рагунат, медленно подыскивая слова.
Санджей покачал головой.
– И ты веришь во все это? Веришь отвратительной клевете? Нелепость какая-то…
– Поверить трудно, но все в городе только об этом и говорят, говорят страшные слова: твоя жена тебя опозорила, она погубила твою честь… – Рагунат стукнул кулаком по оконной раме.
Ему ответил удар грома, сотрясший здание суда. Ливень хлынул с новой силой. Казалось, тяжелые струи бьют прямо в лицо Рагунату.
– Послушай, тебе надо опомниться, пока не поздно, – тихо сказал Санджей, который только теперь понял, как далеко зашел его друг по дороге подозрений и недоверия.
– Я слишком дорожу … – начал Рагунат, и Санджей надеялся, что он скажет о жене и ребенке, но тот выбрал другой конец своей фразе: – … я слишком дорожу своей честью.
Санджей молчал, не находя слов. Что скажешь человеку, который уже отдал себя черным мыслям, порожденным сплетнями, смешливыми взглядами и шушуканьем по углам. Санджею показалось, что в душе Рагунат уже расстался с Лилей, уже отдал ее на растерзание злобной толпе.
– Ну и что теперь будет? – тихо спросил он.
– Что будет – не знаю, – ответил Рагунат.
Санджей взял пальто и зонт и вышел из комнаты, не попрощавшись.
Его друг остался один. Он стоял у окна, не в силах оторвать пылающее лицо от прохладного стекла, и думал о том, как хорошо было бы никогда не встречать Лилю, прожить тихую жизнь с какой-нибудь другой женщиной, никогда бы не давшей ему столько любви, но и не принесшей таких страданий. Вот Санджей – его жена прекрасно образована, училась в Великобритании, прочла уйму книг и даже каждый день просматривает газеты. С ней есть о чем поговорить, она добра и учтива, у нее масса достоинств. Почему ему в жизни выпало совсем другое? Почему с ним произошло это волшебство – встреча с удивительной девушкой, навсегда изменившая судьбу?
Может быть, в него попала молния – такая же, как эти, за окном, – и что тогда удивляться, что выжжено все внутри и только черный дым поднимается над еще недавно счастливой жизнью.
Лицо Рагуната исказилось от боли. Он испытывал невыразимые душевные муки, которые никто не в силах был успокоить. Даже старый друг не смог ему помочь.
Природа, словно отвечая его настроению, разразилась бешеными вспышками молний, грянули раскаты грома, потрясшие всю округу.
Глава пятая
Лиля испытывала непереносимые муки, она вот-вот должна была родить.
Эти часы, счастливые для любой женщины, которая ждет появления новой жизни, ждет рождения своего желанного ребенка, запоминаются навсегда. Ее окружают заботой и вниманием, суетятся родственники, готовящие все необходимое для родов, волнуется муж, гордый своей причастностью к таинственному и старому, как мир, процессу появления на свет. Он ждет своего потомства, переживает за жену, испуганно вслушиваясь в крики на женской половине дома.
Ничего этого не было с Лилей. Ее все бросили.
Несчастная женщина не могла понять, что происходит. Она лежала в холодной темной комнате, покинутая и одинокая. С ней был лишь ее ребенок, неистово рвущийся на свободу, но, похоже, никто, кроме матери, его не ждал.
Лиле было страшно. По голым стенам комнаты метались тени бьющихся под ливнем деревьев, сырой ветер, проникающий через открытое настежь окно, вызывал у бедной роженицы сильный озноб.
– Рагунат! – стонала она. – Где вы?
Временами она впадала в забытье, ей казалось, что все хорошо, рядом с ней, у постели, сидит давно умершая мать, которая ласково улыбается, радуясь внуку. Потом сознание возвращалось к ней, и Лиля опять начинала стонать и плакать:
– Мой муж! Помогите!
Но никто не отвечал ей, лишь ветер завывал за окном.
– Воды, я прошу воды! – кричала Лиля.
Ее крики разносились по притихшему дому, их слышал Рагунат, слышали все домочадцы и слуги.
Баби строго-настрого запретила подходить к отверженной женщине. Злая мегера испытывала наслаждение от мук несчастной. Настал час, когда она наконец-то выполнит давно задуманное и выбросит эту опозорившую их род женщину на улицу вместе с ее отродьем.
– Рагунат! – кричала Лиля. – Где вы? Я умираю!
Она наивно верила, что муж не слышит ее.
– Спасите меня!
Сейчас он войдет к ней – и все будет хорошо, все будет по-прежнему, ей окажут помощь, и долгожданный ребенок появится на свет.
Рагунат ходил по своей комнате из угла в угол. Он не знал, что ему делать. Порок должен быть наказан, и Лиля терпит муки по заслугам, она сама виновата во всем, что произошло. Надо наконец подумать и о себе – выбросить из головы эту падшую женщину, забыть все и зажить новой жизнью.
Но как бы он ни успокаивал себя, душераздирающие крики роженицы достигали его ушей, и надо было что-то предпринять. Это становилось просто невыносимым.
Рагунат поднялся с кресла и пошел по длинному коридору. Когда он распахнул двери комнаты, намереваясь войти, путь ему преградила Баби, выросшая словно из-под земли. Как разгневанная фурия, она грозила скрюченным пальцем:
– Рагунат! Помни, Рагунат, она не должна рожать в нашем доме! Это запятнает весь наш род! Пусть убирается отсюда. Если ты ее не выгонишь, я выгоню вас обоих.
Лиля слышала эти страшные слова, но они не доходили до ее сознания, замутненного невыносимой болью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28