А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Так приятно, что ты думаешь обо мне.
Не против ли она... то есть как насчет того, чтобы вместе пообедать?
- М-м.. Боюсь, что нет. Конечно, я могла бы, но у меня всегда столько дел, и обычно я обедаю дома с мужем...
Ты, как последний идиот, осведомился, как здоровье мистера Дэвиса.
Ты размышлял, что хористки из шоу, как бы они ни были уродливы и толсты в своей массе, в отдельности могут быть и интересны; некоторых ты даже находил весьма привлекательными. Когда Шварц заявил, что настала его очередь повести тебя на музыкальную комедию, объявленную на следующей неделе, под каким-то предлогом ты отклонил его предложение и позже купил себе один билет, чтобы таким образом оказаться как можно ближе к сцене. Твое место оказалось слишком близко, румяна и морщины на лицах девиц слишком бросались в глаза, но три или четыре из них были более чем сносными, они казались молоденькими и симпатичными. Ты даже был уверен, что одна из них улыбнулась тебе. Когда в конце первого акта на сцене упал занавес, ты решил, что настало время действовать. Ты остался сидеть на месте, решив послать записку с капельдинером, для чего запасся дюжиной своих визитных карточек, шариковой ручкой и несколькими маленькими конвертами, но оказался перед непреодолимой преградой. Нельзя же на виду у публики позвать капельдинера и объяснить ему свою просьбу. Началось второе отделение, и ты даже не написал записку.
Во втором антракте ты разыскивал капельдинера в вестибюле. Первый, которого ты обнаружил, был окружен людьми, второй, в одиночестве стоящий в углу, выглядел суровым и необщительным. Пряча записку в кулаке, ты пошел выпить воды, затем спустился в туалетную комнату, после чего возобновил поиски. Но удовольствие уже исчезло. Уподобившись охотнику с промокшим патронташем, который все еще жадно прислушивается к шуму крыльев взлетевшей птицы, ты обошел здание театра и встал около служебного выхода, наблюдая, как в сумраке из него показывались темные фигуры. Двое знакомых мужчин вдруг вышли оттуда, держа под руки смеющихся девушек, а ты поспешно ретировался в тень. Показалось, что в первой ты узнал одну из девушек, которой предназначалась твоя записка, но, возможно, это была фантазия, так как уже стемнело.
Вероятно, ты так живо помнишь тот вечер, потому что все твое поведение было таким характерным для тебя. За эти три часа, как в миниатюре, отразилась вся твоя жизнь. Были и другие случаи, более продолжительные по времени, вроде той зимы, полностью посвященной Люси Крофтс, или лета, всего четыре года назад, которое вы с Эрмой провели на ранчо Ларри.
Это была идея Эрмы, рожденная родео, которое она как-то видела в Нью-Йорке, вызванная ее вечной неугомонностью. В то время между вами установились довольно хорошие отношения, отчасти из-за твоей благодарности за дружескую поддержку, которую она оказывала тебе во время всех трудностей работы в офисе. Ты немного сомневался в Ларри, так как с тех пор, как он уехал на Запад, он знал о твоей жизни только из писем Джейн, но пришедший от него ответ своей сердечностью подтолкнул тебя поехать.
Больше всего ты занимался приготовлениями. Эрма взяла с собой семь сундуков, один из которых содержал три седла, красную кожаную уздечку с серебряными заклепками и еще одну, украшенную бирюзой.
Когда наконец во второй половине июля вы прибыли на ранчо, преодолев сотни миль в старом дребезжащем "форде" от ближайшей железнодорожной станции, ты был несколько озадачен простотой дома и отсутствием привычных удобств. Эрма находила в этом прелесть. По сравнению с остальными помещениями комната, отведенная вам, показывала, что Ларри очень старался, чтобы устроить все для вашего комфорта, и был явно доволен восторгом Эрмы. Эта комната с огромной кроватью на двоих была одной из причин твоего смущения. Дело в том, что вы с Эрмой никогда не спали в одной постели. Но она приняла это спокойно, как одну из неизбежных трудностей ковбойской жизни.
За исключением поварихи Мэгги, жены искалеченного ревматизмом индейца-метиса, который занимался починкой ограды корраля, сёдел и упряжи, вокруг на тридцать миль не было ни одной женщины. Эрма и в этом находила очарование. На третий день она совершенно освоилась, ездила на клеймение скота, заявила, что находит восхитительным запах паленого волоса, и упрашивала Ларри разрешить ей самой прижимать клеймо.
Для тебя это лето стало мирным и благословенным отрезком жизни, выделяющимся из остального времени.
По сути дела, ты оставался наедине с самим собой, среди холмов, бесконечных лесов и пустынных пространств.
Стало ясно, что вас с Ларри абсолютно ничего не связывает; и Эрма беззаботно забыла о твоем существовании. Она и Ларри, казалось, понимали друг друга. Ей была предоставлена лучшая лошадь, и обычно они уезжали кататься верхом или весь день пропадали на рыбной ловле, если ей удавалось его уговорить. По временам ты думал, что он флиртует с ней, но ты так долго подозревал Эрму, что это перестало тебя тревожить и стало продолжением твоего привычного состояния.
Таким образом, ты был там в одиночестве и все-таки не в таком полном, как Джейн, которая провела там предыдущее лето, подробно описывая в письмах все окрестности. Теперь ты легко узнавал ее любимые места. Разъезжая верхом по узким тропинкам, исследуя каменистое русло каньона, забрасывая удочку в середину Элк-Крик, ты всегда ощущал ее присутствие и слышал ее голос. Ты чувствовал, что все вокруг совершенно подходило ей, хотя эти места были для нее чужими и незнакомыми. Однажды на Элк-Крик, когда ты съел сандвичи, выпил холодного кофе и лег отдохнуть на траву, с тобой случилось нечто странное и неестественное. Ты погрузился в мечтания о Миллисент, чего давно уже не делал, и вдруг, почти в самый кульминационный момент, ты понял, что Миллисент исчезла, а ее место заняла Джейн! Ты страшно испугался. Ты вскочил, умылся в ледяной воде ручья, смыв масло с губ и пальцев, и, когда снова приготовил удочку, с возмущением заметил, что у тебя все еще дрожат пальцы.
Немного позднее, как-то за обедом, ты увидел, что Ларри и Эрма едва разговаривают друг с другом. Ты почувствовал лишь легкое удивление и такое же раздражение, потому что давно уже привык к способности Эрмы создавать проблемы, когда она находилась в соответствующем настроении. Эрма оживленно рассказывала о теленке, который съехал со склона холма и застрял около сосны, где отчаянно мычал и брыкался, пока его не вытащили наверх, обмотав веревкой. Ларри, спасший теленка, хранил молчание, время от времени усмехался для приличия. Вскоре после обеда он ушел спать, и вы с Эрмой последовали его примеру.
Ночью ты, как обычно, проснулся и, поплотнее завернувшись в одеяло, перевернулся, устроился поудобнее и через несколько минут снова начал засыпать. Неожиданно что-то тебе показалось странным, чего-то ты не понимал. Вперившись в темноту открытыми глазами, ты высунул ногу; Эрмы в постели не было.
Ты не встревожился, хотя сразу проснулся. Решил, что она пошла в ванную, но тут же вспомнил, что в этом доме ванной нет. Тебе послышался какой-то шум, слабые звуки человеческих голосов, проникавшие через тонкие, без ковров, стены. Ты хотел окликнуть ее, но вместо этого с минуту лежал молча, затем, не отдавая себе в том отчета, встал с постели, не зажигая света, добрался до двери и осторожно открыл ее.
Глухие звуки стали голосами, достаточно громкими, чтобы их можно было узнать. Босиком ты прокрался на цыпочках по узкому коридору, где было еще темнее, чем в спальне, к комнате Ларри. Через закрытую дверь, сквозь ее тонкие филенки и щели, можно было различить отдельные слова. Ты стоял прямо у двери, начиная дрожать от холода на ледяном полу.
- Ты просто дурочка, - говорил Ларри. - Боже мой, неужели тебе недостаточно просто намека?
Затем раздался голос Эрмы, громкий и спокойный:
- Ладно, Ларри, это ты глупыш. Зачем притворяться, будто я тебе не нравлюсь? Какая самонадеянность!
Неужели не помнишь, что я заставила тебя поцеловать меня, как только решила, что хочу этого?
- В первый и последний раз. Эрма, уходи, ради бога, уходи! У тебя отсутствуют понятия о приличиях.
- Мне будет приятно, если ты поцелуешь меня сейчас.
- Ты с ума сошла! Немедленно уходи! В любую минуту может проснуться Билл.
- Я сказала тебе, он не проснется. И даже если проснется, то перевернется на другой бок и снова уснет. А даже если он узнает - он не такой, как ты... Ну, Ларри, давай же!
До тебя донеслись звуки какого-то быстрого движения. Затем прозвучал голос Ларри:
- Я серьезно просил тебя уйти!
И сразу за этим послышалось нечто, что ты с удовольствием увидел бы собственными глазами, - громкий резкий шлепок тяжелой открытой ладонью, быстрый злобный вскрик Эрмы, кто-то наткнулся на стул...
Ты быстро промчался к себе в комнату, совершенно замерзший, весь дрожа, забрался в кровать и поплотнее закутался в одеяло. Через несколько секунд открылась дверь, и кто-то вошел. Ты лежал, дыша как можно тише и ровнее, и почувствовал, как сбоку натянулось одеяло и Эрма забралась под него.
Вот, сказал ты себе на следующий день, вот случай наконец что-то сделать. Эта женщина зашла уже слишком далеко. Она должна почувствовать, что это уже невыносимо, грубо и в высшей степени отвратительно.
Особенно здесь, в ярком солнечном свете, заливающем холмы. Да, ты скажешь ей об этом, и она, плутовка, может легко согласиться, а потом что? Собственно, не было смысла поливать оскорблениями Эрму и себя самого. Если ты не настолько к ней привязан, чтобы оскорбиться, когда она пытается изменить тебе, у тебя нет повода плакать. У тебя и без того достаточно причин для недовольства собой, нечего наживать себе еще и другие.
Не в ее силах было причинить тебе ни страдание, которое может растерзать сердце, ни подавленность, опасную своей способностью к взрыву. Что, если бы сейчас наверху была Эрма; представь себя на этих ступенях, вооруженным, отчаявшимся, со смертью в сердце! Ба, да ты ни разу даже по физиономии ей не съездил, как это сделал Ларри в ту ночь. Да и сможешь ли ты это сделать?
Горькая дилемма. Шварцевская теория о раскаленном железе. Невыносимая необходимость, слишком непостижимая, чтобы ее оспаривать, и в то же время безнадежная убежденность, что во всем твоем теле, костях и крови нет и следа жестокости...
D
Он стоял, пытаясь сосредоточиться и решить неотложную проблему: звать ли миссис Джордан, если он ее окликнет, все это решится легко, а если он не сделает этого, как узнать, заметила ли она его? Она все еще двигалась внизу, три шага в одном направлении, затем пауза и четыре шага в противоположном; ее присутствие страшно действовало ему на нервы, он молил, чтобы она перестала там слоняться и убралась в свою комнату.
Он застыл на месте, все еще на половине первого пролета, и вдруг услышал, как издалека его зовет чей-то голос: "Ну что, ты идешь?"
- Идиот, - сказал он сам себе...
4
- Идиот, стоишь тут на краю ада и прислушиваешься к мертвому голосу, к ее мертвому голосу...
Хотя той ночью в Кливленд? ты действительно остановился на лестнице, и Люси Крофтс крикнула тебе, когда ты колебался, не вернуться ли, чтобы выключить свет в машине:
- Ну, ты идешь?
В то время голос Люси Крофтс казался тебе сладостнее любых звуков в мире.
После неудачи в театре ты решил, что невозможно подобрать подружку среди хористок. Лучше найти себе какую-нибудь девушку в Кливленде и сделать ее своей любовницей. Усмехаясь теперь решению двадцатипятилетнего юноши, каким тогда был, ты недоумеваешь. Не испытывая отвращения к браку ни теоретически, ни практически, ты вместе с тем, кажется, и не думал о женитьбе. Может, это было потому, что в душе у тебя продолжала жить надежда на то, что Эрма снова изменит свое решение, надежда, в которой ты сам себе не признавался. Она отправилась тогда в свою первую поездку в Европу. Ты еще подумал, что, будь она здесь, ты мог бы познакомиться с подходящей девушкой у нее в доме. Она написала тебе одно письмо. Ты тщательно припомнил весь список своих друзей и знакомых; бесполезно.
По вечерам, когда ты направлялся из офиса на Перлстрит в клуб, где иногда обедал с Диком, но чаще в одиночестве, на улице было полно девушек. Девушек, возвращавшихся с работы, школьниц, в меховых шубках, пухленьких и стройных. С первого взгляда ты замечал их, оценивал, пожирал их глазами. Иногда, встречая девушек, чем-то напоминающих Джейн, на сердце у тебя одновременно становилось теплее и сиротливее. После ужина, когда ты ехал в машине или возвращался домой пешком, ты снова видел девушек, толпящихся у входа в театры, выходящих из ресторанов.
Из пятерых можно было подцепить троих, так говорил Дик. И проще всего было сделать это при помощи машины. Ты стал немного раньше уходить из офиса, садился в машину и ездил вокруг сквера, то вниз, то вверх по Эвклид-авеню, пересекая заполненные толпой перекрестки.
Ты часто видел, как это делается; человек медленно вел машину вдоль тротуара и, выбрав нужный момент, обменявшись с девушкой быстрым прямым взглядом, тихо и быстро, но ясно говорил: "Хотите прокатиться?"
Ты так и не смог внятно произнести этих слов. Они не шли у тебя с языка, хотя тысячи раз готовы были сорваться. Однажды женщина в красной шляпке улыбнулась, показав ряд здоровых зубов, и окликнула тебя:
"Привет, милый, возьмешь пассажирку?" Ты покраснел до самых ушей и сделал вид, что не услышал ее. Были и другие предложения, но тебя не интересовали женщины такого сорта. Ты решил, что сделать это сидя в машине - значит привлечь к себе слишком много внимания, и стал гулять пешком, но результат получался не лучше. Несколько попыток заговорить тоже окончились ничем. То ли ты произносил слова слишком тихо, то ли девушки думали, что ты сам с собой разговариваешь; казалось, никто тебя не слышал, за исключением одной юной особы в книжном магазине, которая ничего не ответила, но взглянула прямо на тебя с таким удивлением и отвращением, как будто на твоем месте увидела скребущую себя под мышкой обезьяну. Ты был возмущен и раздавлен.
Однажды дождливым апрельским вечером ты медленно ехал в машине по Седар-авеню, машинально отмечая блестящее мокрое шоссе в сгущающихся сумерках, лязг трамваев, целый лес покачивающихся разноцветных зонтов на тротуарах. Белые лица прохожих резко выделялись в густой тени под зонтами, некоторые находились так близко от тебя, что ты мог их коснуться, по тебе быстро скользили их взгляды, холодные и непробиваемо равнодушные...
Вдруг впереди послышался резкий вскрик и тревожные возгласы, тогда как твоя нога автоматически нажимала на тормоз, а задние колеса впритирку скользнули по бордюрному камню тротуара. Ты выскочил наружу.
Под передним колесом твоей машины люди помогали встать какой-то девушке. В мгновение ока ты оказался рядом с ней, помогая другим поддержать ее. Она не то смеялась, не то плакала. Вокруг начала собираться толпа зевак.
- Это моя вина, - говорила девушка. - Я не ранена. Просто шагнула прямо перед машиной. Где мои ноты?
В результате поисков в луже у тротуара был обнаружен круглый кожаный футляр. Ты поднял его и передал девушке. Могучий здоровяк с рыжими усами продолжал держать девушку под руку. Она вырвала у него руку:
- Я действительно ничуть не ушиблась. Спасибо, что вы нашли мои ноты. Господи, да они намокли!
- Ужасно сожалею, - сказал ты. - Я впервые сбил человека!
- Думаю, это не вы меня сбили, а просто я поскользнулась. Боже, я тоже вся промокла, мне нельзя идти в таком виде. Лучше возьму такси.
- Там подальше есть стоянка, я поймаю для вас, - сказал усатый и стал пробиваться сквозь толпу.
- Я буду рад, если вы согласитесь поехать в моей машине, - поспешно сказал ты. - Обещаю ехать осторожно, чтобы больше никого не сбить.
Она взглянула тебе в лицо, затем на свою одежду:
- Мне придется вернуться домой, а это довольно далеко.
Ты усмехнулся:
- Надеюсь, на этой стороне Пейнесвилля?
- Я запачкаю вашу машину, взгляните на меня.
Ты помог ей стряхнуть с юбки воду и грязь, усадил в машину и укутал халатом. Люди стали расходиться, исчезая в лесу зонтиков. Не успели вы отъехать, как прибыл на такси тот усатый тип, девушка высунулась в дверцу и поблагодарила его. Хотя ей пришлось кричать, чтобы он расслышал ее за шумом оживленного движения, голос ее прозвучал звонко и молодо.
Она назвала тебе номер своего дома, далеко, на Роуздейл-авеню, выразив опасение, что придется ехать слишком далеко.
- Мне все равно нечего делать, - успокоил ты ее, - У меня полно свободного времени. Я просто катался по городу, наслаждаясь дождем.
Она быстро взглянула на тебя и погрузилась в молчание, изредка нарушая его указаниями, как лучше подъехать к ее дому. Ты охотно поболтал бы с ней, но боялся сказать какую-нибудь глупость и все испортить.
Она была очень молода, не старше восемнадцати лет, и очень хорошенькая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29