- Арванд скажи ему! - Амалазунта едва не расплакалась. - Ты же у них там начальник!..
- Изюмчик, нужна твоя помощь, - мягко сказал Арванд. - Видишь ли... гм... эта девочка - Хильда, та самая служанка из дома Синфьотли...
- Я знаю Хильду, - оборвала его Амалазунта и, привстав, заглянула девушке в лицо. - Да, это она. Боги милосердные, зачем же вы приволокли ее сюда?
- Мы украли ее, - сообщил Конан с плохо скрытой гордостью за содеянное. - Вместе со столбом пыток. Ведь она ни в чем не виновата, верно?
- И все это, разумеется, затея Арванда? - спросила Амалазунта.
- Да, - сказал Арванд. - Моя. И ты приютишь ее у себя, Черника, пока она не поправится.
- За кого вы меня принимаете? - возмутилась Амалазунта. - Зачем мне в постели женщина, да еще хворая? Вы украли чужую рабыню, осужденную на смерть за колдовство, а теперь хотите, чтобы я вам в этом помогала?
- Тебе не придется сожалеть об этом.
- Ну да, когда нас обеих побьют камнями: ее за колдовство, а меня за укрывательство.
- Обещаю, что до этого дело не дойдет, - сказал Арванд. - А если тебя прикуют к большой скале, Конан украдет тебя вместе со скалой. Верно я говорю, киммериец?
Конан широко улыбнулся и хмыкнул.
- Это мне ничего не стоит.
- Так что, детка, можешь не беспокоиться, - заключил Арванд и снова повернулся к киммерийцу. - Конан, будь так добр, уничтожь улики.
- Кого уничтожить? - оживился варвар.
- Те предметы, которые могли бы как-то нас выдать.
- А, - протянул Конан, сгреб цепи, снятые с Хильды, в горсть, сунул под мышку позорный столб и через запасную дверь вышел к черному ходу во двор.
Хильда, оставленная Конаном на полу, лежала неподвижно. Арванд поднял ее, уложил на кровать и принялся раздевать умело и бережно, выказывая при том изрядную сноровку. Амалазунта смотрела на движения его рук и вспоминала, как однажды Арванд точно так же снимал одежды с нее самой, пьяной и беспомощной. При этом воспоминании она мечтательно улыбнулась. Уловив ее взгляд, ванир поднял глаза и улыбнулся в ответ.
- Что скажешь, маленькая Амалазунта?
- Какая она... жалкая, - тихо сказала трактирщица, кивнув на притихшую Хильду. - Как зверек. Как голодный зверек в ловушке. - Она пристальнее всмотрелась в остренькое личико Хильды и заявила: - А знаешь, ванир, если ее откормить как следует, то, может быть, из нее еще и получится женщина.
- Лучше приготовь горячего молока, - сердито сказал Арванд, кутая Хильду в одеяло. - У нас с Конаном есть еще одно важное дело. Мы должны как следует напиться в эту ночь, чтобы твоим гостям, там, внизу, запомнилось, что два гладиатора нынче неплохо повеселились. Так, на всякий случай.
Амалазунта кивнула.
- Ладно, выхожу я тебе этого заморыша. Но денег на ней ты не заработаешь.
- Знаю. - Арванд потрогал лоб Хильды и покачал головой.
В комнате снова появился Конан и уставился на Арванда вопросительно. Ему хотелось остаться с Амалазунтой наедине (поскольку впавшая в забытье Хильда вряд ли могла помешать ему). Но ванир только спросил:
- Куда ты дел столб?
- Порубил на дрова.
- А цепи?
- Выбросил в отхожее место. Если сюда и нагрянут ищейки, вряд ли они станут копаться в дерьме.
- Молодец, - одобрил Арванд. - Идем, предстоит еще напиться до состояния полутрупов. Это стратегически важный момент.
Конан сморщил нос, недовольный, но Арванд продолжал настаивать:
- К тому же твоей даме будет сейчас не до тебя, киммериец. Она сейчас пойдет согревать молоко и будет поить бедную девочку, чтобы та хоть немного подкрепилась.
Последние слова он произнес с ударением. Амалазунта, поняв несложный намек, принялась одеваться. Конан жадно смотрел на ее колыхавшуюся грудь, а потом вдруг откинул одеяло, укрывавшее Хильду. Широкой ладонью он осторожно прикоснулся к маленьким грудям служанки. Она вздрогнула. Но Конан только хмыкнул и снова закутал ее в одеяло.
От возмущения Амалазунта запыхтела, в то время как Арванд давился хохота.
- Зачем ты сделал это? - наконец спросила трактирщица. - Для чего это тебе было лапать этого бледного лягушонка? Тебе что, меня уже мало?
Она угрожающе надвинулась на Конана, но варвар только улыбнулся, сразу обезоружив ее.
- Да нет, что ты, Амалазунта. Просто хотел проверить, действительно ли у всех женщин такая мягкая грудь, вот и все.
Арванд рассмеялся и хлопнул его по плечу.
- У тебя впереди целая жизнь, киммериец. Ты еще успеешь это выяснить.
Ведьма ушла от возмездия. Ведьма может вернуться в дом, где ее разоблачили, чтобы сквитаться со своими недругами. Она бродит где-то поблизости и уже почти не таится. Утром возле дома высокородной Сунильд снова видели следы крупного волка. Мысль об этом жгла Синфьотли, не давала ему покоя. Почти каждую ночь ему снился один и тот же сон: будто он бредет по снегу, сквозь пургу, и почти ничего не видит вокруг, кроме тени, которая словно притягивает его к себе. Шаг за шагом он с трудом пробивается навстречу этой тени. И вот уже он различает в метели улыбающееся лицо своего погибшего брата. Сигмунд. Это Сигмунд. Он зовет его, манит, простирает к нему руки, и Синфьотли, захлебываясь, спешит к нему, но мучительно медленным оказывается в этом сне любое движение. И Синфьотли хочет окликнуть брата, но горло сжимает судорога. И тогда встает, оживая, огромный белый сугроб, превращаясь в крупную молодую волчицу, а Сигмунд исчезает за снежной пеленой.
Проснувшись от собственного крика, Синфьотли провел рукой по лицу и сел в кровати. Сон казался ему настолько ярким и реальным, что он почти поверил, будто приснившееся случилось с ним наяву.
Синфьотли тряхнул головой, отгоняя наваждение, и сразу же нахмурился: сон, конечно, был всего лишь сном, но ведьма действительно жива и на свободе, а покуда это так, ему не знать покоя.
Синфьотли обулся, накинул на плечи меховую куртку и встал, собираясь поискать не появились ли возле дома свежие следы, которые, быть может, помогут ему выследить злодейку. Он уже приметил, что волчьи лапы частенько оставляли отпечатки неподалеку от конюшни. Ночью снегопада не было, и он надеялся отыскать побольше нового.
Уже почти рассвело. На горизонте засветилась лиловая полоса зимнего северного рассвета. Синфьотли прошелся по скрипучему снегу и остановился у двери в конюшню. Она была заперта на засов, как он и оставил ее накануне, и ничего подозрительного возле нее Синфьотли тоже не обнаружил. Однако же он снял засов и раскрыл настежь обе створки двери. Подождав, пока глаза освоятся с темнотой, он принялся оглядываться по сторонам. Нет, ничего нового. Хотя... У стены, возле самого входа, Синфьотли заметил какой-то темный предмет. Он нагнулся и подобрал находку. Это была женская шаль, темная, простенькая, без бахромы. Рассеянно он принялся теребить ее углы, пока вдруг не нащупал завязанный в одном из уголков небольшой твердый предмет. Шаль настолько заинтересовала Синфьотли, что он почти тут же отправился показать ее своей матери, желая обсудить увиденное. Он был уверен, что Сунильд уже поднялась с постели.
Синфьотли застал хозяйку дома на кухне, где она выпекала хлеб вместо Хильды.
- Мать, - окликнул ее Синфьотли.
Она выпрямилась, встретилась с ним глазами. На Сунильд было ее обычное светлое платье, отороченное мехами, и, несмотря на то что она работала у печи, ни одного пятнышка не было заметно на чистом полотне. Только руки, белые от муки, выдавали, чем была занята в то утро госпожа Сунильд. Без улыбки смотрела она на сына и молчала.
- Хорошо прошла ночь, мать? - спросил Синфьотли.
- Нет, - ответила она.
- Страшные сны, не так ли?
В ее глазах появился холодный гнев.
- Не страшные. Приятные. Мне снился мой сын. Другой сын. Тот, которого ты не уберег, Синфьотли.
С безмолвным проклятьем Синфьотли стиснул кулаки.
- Когда ты говоришь так, мать, я начинаю жалеть о том, что не погиб вместе с ним. Это избавило бы меня от твоих упреков.
- Да, - в упор произнесла Сунильд.
Они помолчали немного, а потом Синфьотли неожиданно спросил:
- Я никогда прежде об этом не думал, но скажи мне, мать, кто из нас первым появился на свет, Сигмунд или я?
- Сейчас это уже не имеет значения, - ответила Сунильд. - Но я могу тебе ответить. Ты появился раньше. Ты старший, Синфьотли.
Он вздохнул. Сейчас это действительно уже не имело значения, поскольку он был единственным. Сунильд смотрела на него долгим, отстраненным взором, будто издалека. Наконец она вновь заговорила:
- Ты что-то хотел от меня, Синфьотли, не так ли?
Да. - Он поднял руку, в которой держал шаль, найденную в конюшне. Тебе случайно не знаком этот платок?
- Конечно. Это та шаль, которую я подарила Хильде.
Синфьотли вздрогнул.
- Ты хочешь сказать, что эта вещь принадлежала Хильде?
Губы его искривились выговаривая ненавистное имя.
Сунильд кивнула и добавила:
- Я не могу поверить в то, что говорят об этой девочке.
- Напрасно, - мрачно заявил Синфьотли. - Ты бы слышала, мать, как она верещала, видела бы, как изгибалась дугой, извивалась ужом, когда я схватил ее, как скалила свои острые зубки!
- Хильда сама до смерти боялась черных сил. Не могу поверить, что она им служит, - повторила Сунильд. - И ведь именно она прибежала ко мне с кувшином скисшего молока и уверяла, будто в доме неладно.
Синфьотли заскрежетал зубами.
- И коварная к тому же!.. И хитрая!.. Ей бы не волчицей, ей бы лаской шмыгать...
Он снова принялся теребить шаль и снова нащупал узелок, о котором было позабыл. Пальцы сами собой потянулись распутывать его... и вдруг замерли.
- Что это? - прошептал Синфьотли, поднося к глазам костяную черепашку, брошь, его собственный подарок дочери. - Ведь это... эта вещица принадлежит Соль...
Сунильд побелела как полотно. Она ни мгновения не верила в виновность Хильды, потому что в старой женщине жило страшное подозрение, которое она гнала из мыслей как могла. Брошка принадлежала Соль. Хильда нашла эту игрушку в конюшне в ту ночь, когда волки загрызли конюха Кая. И тяжелый звериный дух в комнате внучки, ее беспричинные рыдания, ночная прогулка, из которой Соль вернулась в окровавленной рубахе... Боги, что за страшные силы овладели этим невинным созданием?
Но Синфьотли истолковал смысл находки по-своему.
- Эта тварь выслеживала мою девочку, - процедил он сквозь зубы. - Она нарочно украла черепашку, чтобы волк мог запомнить ее запах...
Не договорив, он бросился в комнату дочери. Если волчица выслеживает именно ее, маленькую Соль, то Синфьотли больше ни на шаг не отойдет от девушки. Пусть Хильда бережется, думал он, взбегая по лестнице, в следующий раз, когда он схватит ее, он больше не станет остерегаться марать руки.
Соль сидела у окна. Розовый утренний свет струился в комнату, наполняя ее покоем. Синфьотли ворвался так неожиданно, что девушка не успела спрятать кинжал Сигмунда, который держала в руке, задумчиво водя пальцами по красочному камню в рукояти. Только сейчас Синфьотли вдруг вспомнил, что кинжал этот пропал вместе с телом погибшего брата, и уставился на него в изумлении. И как это оружие оказалось в комнате Соль?
Девушка подняла голову и улыбнулась. В ее глазах вспыхнули красные огни зрачков. Она разжала пальцы, и кинжал со стуком упал на деревянный пол. Синфьотли попятился. Его вдруг охватил безотчетный страх, и он не сразу сумел совладать с собой.
- Дочка, - прошептал он, - девочка...
Она смотрела на него в упор своими ужасными пылающими глазами и улыбалась.
"Отец, - взвывала Соль, сидя у окна и глядя невидящим взором в черное ночное небо, - отец мой, волк, одиноко бродящий среди равнин, ты слышишь меня?"
Большой дом уже спал. Пусто стало в этом доме, где некогда бурлила жизнь, вымерли его просторные комнаты, и ночь заполнила пустоту тенями и шорохами.
Откуда-то издалека, с белых холмов, донесся ответ Сигмунда:
"Я слышу тебя, Соль".
"Отец, они знают все".
"Кто? - тревожно спросил Сигмунд, затерянный вдали от Халога и все-таки очень близкий. - Кто знает? Кому ты открылась, неразумное дитя?"
"Сунильд и Синфьотли. Они догадались. Бабушка, видно, следила за мной, а Синфьотли просто все понял. Он взглянул на меня и вдруг испугался... Я без труда услышала его мысли, они были полны бесформенного ужаса..."
"Они еще живы?" - уловила она вопрос Сигмунда и тут же ответила:
"Да. Я не смогла пролить свою кровь. Ведь Синфьотли твой брат, о господин мой, а Сунильд родила на свет вас обоих..."
"Ты хорошо поступила, не тронув их, Соль. Пусть они живут. Я приду. Они не повредят нам".
Девушка всхлипнула, губы ее задрожали..
"Отец, отец, мне одиноко без тебя. Приходи в этот дом, живи со мной, повелевай людьми. Пусть здесь все будет, как было прежде".
Сигмунд долго молчал, а потом Соль вновь услышала его твердый голос, и, как и прежде, перед ней появился образ Того-Кто-Сильнее. Девушка тихонько взвизгнула, совсем по-собачьи.
"Соль, - обратился к ней отец, - неужели ты не поняла до сих пор, бедная моя дочь, что никогда уже не будет так, как было прежде?"
"Но почему же? Разве не было всегда нашей с тобой тайны? С того часа, как я появилась на свет и ты признал во мне свое дитя, а я увидела в тебе того, кто дал мне жизнь, всегда мы были вдвоем против всех".
"Теперь я мертв, - ответил Сигмунд, - а ты больше чем наполовину превратилась в дикого зверя. И... я люблю тебя, прекрасная волчица с золотистым мехом".
Она вскочила, завертелась возле окна. Ей неудержимо хотелось выскочить в ночь, помчаться навстречу этому сильному зову, увидеть, как выходит из снегов белый волк с внимательными человеческими глазами. Но она знала, что ей нельзя теперь надолго покидать дом. Сунильд и Синфьотли должны испытывать постоянный ужас перед ее могуществом, иначе они придут в себя и соберутся с силами, чтобы начать настоящую охоту на оборотней.
Она навалилась на окно всем телом и послала в ночь отчаянный призыв.
"О Сигмунд, приди в этот дом. Я подготовлю все для того, чтобы встретить тебя. Ты ни в чем не будешь знать отказа..."
"Круг сужается, - сказал Сигмунд. - Я приду в город к людям, потому что здесь нужно убить".
"Я убью для тебя, скажи только - кого".
"Того мальчишку-киммерийца. Мы одолеем его вместе".
"Чем этот жалкий человек навлек на себя твою ненависть?"
"Он знает, кто мы такие, и не боится нас".
"Что с того? Синфьотли теперь тоже знает".
"Синфьотли - мой брат, и он испуган. Киммерийца ты не сможешь держать в постоянном страхе. Он не боится тебя. Он не боится меня. Он сам дикарь и чудовище, Соль. И я должен хорошо подумать над тем, как мне уничтожить его".
"Клянусь, отец, я буду рядом и помогу тебе. Только возвращайся в свой дом, Сигмунд. Скорей возвращайся ко мне".
15
Всю ночь два волка бродили возле гладиаторской казармы, выискивая, нет ли в ограде щели, не обвалилась ли где-нибудь стена так, чтобы по ней можно было взобраться. Тяжелый запах человечьего жилья дразнил их, щекотал чуткие ноздри, заставлял задирать верхнюю губу, обнажая желтоватые клыки в беззвучном оскале. Лишь на рассвете ушли они восвояси, и Гунастр, заметив их следы у ворот казармы, встревожился не на шутку.
Первый, кого он увидел в это утро, был мальчишка-киммериец, Конан. Нехотя Гунастр вынужден был признать, что Арванд оказался прав: несколько блестящих побед над товарищами по казарме, пусть даже в тренировочных поединках, посещение одного из веселых заведений с доступными женщинами и киммериец перестал диким зверем биться о прутья решетки. Наоборот, он начал тренироваться с удвоенным рвением, стараясь наверстать упущенное за те дни, когда он метался по своей камере в бессильной ярости. Он еще принесет Гунастру немалую прибыль.
Заметив Гунастра, Конан и не подумал прекратить тренировку. Он нарочно удвоил усилия, демонстрируя силу и ловкость ударов новому зрителю, и под конец лихо "снес голову" своему противнику, увертливому Каро.
- Молодцы, - сказал Гунастр, - деритесь так же на арене, и тогда я скажу вам, что не зря терял с вами время.
- Спасибо, - кисло улыбнулся "обезглавленный" Каро. - Мне еще повезло, что меч у него сегодня был не медный, а деревянный.
- Где Арванд? - спросил старый наемник.
- Здесь я, - донесся откуда-то сверху голос Арванда, и спустя несколько минут вездесущий ванир уже стоял во дворе.
Гунастр смерил его взглядом и поджал губы.
- В последнее время ты не слишком много времени уделял своей работе, а?
Арванд улыбнулся.
- Напротив, господин. Мне кажется, в деле приручения киммерийского дикаря я добился совсем не плохих результатов. Ты еще заработаешь на нем кучу золота.
- Он принадлежит Синфьотли, если ты не забыл о такой мелочи. Так что все его победы, если они, конечно, будут, принесут выгоду не столько нам, сколько его хозяину.
Гунастр прекрасно знал, что несправедлив: в подобных случаях владельцу казармы всегда доставалась неплохая доля, но его выводило из себя слишком уж наглое и независимое поведение Арванда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20