А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Он смутно припоминал, что между его женой и Мэйбл вроде бы существовала какая-то недоговорённость. Ну да, – они же не разговаривали годами. Он должен был бы сказать ей: «Тётя Мэйбл, ведь вы были не в восторге от Джулии, припомните-ка! Она вам никогда не нравилась». Но это оскорбило бы её чувства.
– Сядь, – сказала Рэчел. – У тебя есть пылесос? Конечно, где-то должен быть. Разве не у всех людей есть пылесосы?
– Дэниел!
– Да?
– Сядь.
– Хорошо, – сказал он, разворачивая один из кухонных стульев.
Она обернула вокруг его шеи красное кухонное полотенце и подоткнула его. Ощущение было успокаивающим и знакомым. Она была профессионалом; он был в хороших руках. Она прикасалась к его голове. Щёлкала ножницами. Подрезала чёлку. Жужжала машинкой. Прикосновение холодной нержавеющей стали к ушам было приятным. Он уже забыл, какое глубокое удовлетворение приносит эта процедура – когда тебя стригут. Тяжёлые пряди падали с головы и покрывали грудь, как завитки эмблемы «Найк». Её живот коснулся его плеча, и он отодвинулся.
– Когда ты в последний раз брился? – спросила Рэчел.
Да, это был вопрос. Он молча обдумывал его.
– Подожди-ка, – сказала она, кладя ножницы на стол и направляясь к лестнице. Она вернулась с бритвой, и на его шею и щеки легла тёплая волна мыльной пены. До сих пор его никто никогда не брил. Мягкое нажатие лезвия на щеки. Наждачный звук, когда оно проходило вдоль кожи. Дэниел глубоко вздохнул. И где-то в середине процесса ему стало так хорошо, что он закрыл глаза.
Рэчел была, без сомнения, привлекательная женщина. Вдова. Он почувствовал, что не хочет развивать эту мысль.
– Я потеряла мужа двенадцать лет назад. Иногда (щёлк) во сне мы разговариваем (щёлк). Не очень часто (щёлк) (щёлк). Но у нас несколько лет подряд были постоянные сеансы психотерапии (смех) (щёлк). Обговорили все на свете. По крайней мере, так мне казалось. Никогда не могла вспомнить, о чем мы говорили, но всегда просыпалась с таким чувством, будто мы решили множество вопросов.
Она стояла перед ним, наклонившись, держа в руке его подбородок и испытующе рассматривая чёлку.
– Дэниел! – сказала она. – Открой глаза.
Он открыл и был вознаграждён видом ложбинки между её грудей.
Она улыбнулась.
– В моих снах он был гораздо более милым, чем тогда, раньше – в моем доме.
Так вот что происходит, подумал Дэниел. Где-то в промежутке между нулём и двенадцатью годами «наш дом» становится «моим домом». Вот как это работает. Это было полезное знание.
– Как ты, справляешься? – спросила она.
Он знал, что она имеет в виду. Это слово использовалось в различных ток-шоу, как будто каждый проходит через одно и то же, вне зависимости от того, в чем состоит его горе. Справляешься. Они с Майком говорили об этом. Справляешься. Это означало, что ты умираешь в душе, но при этом лишь плачешь в темноте – или по телевизору, перед толпой незнакомцев, которые платят тебе за это.
– Да, – кивнул он, уставившись на её грудь. – Я думаю, да. Определённо. – Потом он поднял на неё взгляд (она исследовала его виски) и спросил: – Ты это так называешь?
– Ты хорошо держишься. – Он чувствовал аромат её дыхания. Мята. – Как малыш?
Он пожал плечами.
– Знаешь, Дэниел, ты ведь мой любимый клиент. Я бы не хотела потерять тебя.
Такая мелочь, как ушедшая жена, здесь роли не играет, не так ли? Ушедшая. Уход. Странные слова. Для этого было более подходящее слово, но он даже ради спасения собственной жизни не смог бы его произнести.
– Дэниел? – Она опять держала его за подбородок и легонько покачивала его голову взад-вперёд. – Кажется мне, что тебе надо поискать чего-нибудь новенького.
– Новенького?
– Посмотреть на вещи по-другому. Может, не так широко. Убрать излишки.
Так, ну, это уже воняет. Дэниел ненавидел, когда в книгах метафорическое содержание вылезало на поверхность – подтекст, вытаскиваемый нетерпеливым автором на уровень текста.
– Послушай, – сказал он, вставая, и хлопья волос посыпались на его шлёпанцы. – Не надо. Не надо, пожалуйста. Я не в отчаянии. Я не влюблён в тебя. Моя жена… Она просто… – Ему было трудно дышать. – Постричься – это ещё не значит завязать роман.
Рэчел посмотрела на него.
– Сядь, – сказала она.
Он сел. Она спрыснула его из маслянистого флакона и провела рукой по его волосам.
– Кто говорит о том, чтобы завязать роман? – сказала она (щёлк). – В любом случае, ты не мой тип (щёлк, щёлк). У меня более изощрённый вкус в плане секса.
– Секса? – каркнул он.
– Ой, перестань. Я не ангел сострадания. Просто я считаю, что тебе это нужно.
Было очень трудно понять, куда смотреть.
– Ты хочешь?..
– Что ж. Пожалуй… Но… не сейчас.
Почему, удивился он. Почему не сейчас?
– Без проблем, – сказала она. – Но имей меня в виду, – она наклонилась ближе. – Не беспокойся (щёлк). Я не какая-нибудь лесбиянка, – она улыбнулась. – Ну… то есть да. Но я не настаиваю на этом.
Дэниел заплакал. Он смотрел на обрезки волос на красном кухонном полотенце, повязанном вокруг его шеи, и плакал.
Рэчел держала его, обняв своими полными руками за плечи. Как медведица, нянчащая детёныша.
Он открыл рот и не смог издать ни звука.
Через некоторое время Рэчел подошла к холодильнику, достала жестянку пива, отпила и протянула ему. Она вытерла слезы с его щёк, и он глотнул. Вкус пива был изумительным. Действительно, он был превосходным. Стоя позади, Рэчел протянула ему ручное зеркальце, чтобы он мог взглянуть на конечный результат.
– Превосходно, – сказал он, глядя на свой профиль и мельком – на отражение её тела.
– Ну и чудно, – сказала она.
– Покажи мне твои груди, – попросил он, чувствуя холод банки в руке.
Он услышал, как она засмеялась, и потом – как она снимает блузу.
– Не подсматривай, – сказала она, и он опустил зеркальце на колени.
Он запомнил щелчок выключателя бра. Затем она вышла вперёд из-за его спины и встала посреди кухни. Крупная женщина с весьма крупными грудями. Она скрестила руки на животе и смотрела, как он смотрит на неё. Забавно, но он не сравнивал её ни с кем. Её груди были прекрасны сами по себе, в отвлечённом смысле. Они могли бы быть грудями любой другой женщины. Какая поразительная мысль. Какое тонкое наблюдение. На какие-то тридцать секунд боль отпустила Дэниела, и он, казалось, впервые за многие годы почувствовал себя живым. Желание, безопасное и гипотетическое, водоворотом закружилось у него внутри. Он глубоко вздохнул и сглотнул.
– Спасибо тебе.
– Не за что. Не поможешь мне с моими шмотками?
Она натягивала обратно свою блузу, а он убирал её парикмахерские принадлежности, когда обнаружил странную вещь: на дне её огромного африканского кошеля лежала маленькая птичка с красным горлышком. В точности как у Шона.
Рэчел пришлось напомнить, чтобы он заплатил ей. И перед тем как она ушла, он обещал ей, что не пропустит следующую стрижку.
В дверях, охваченный внезапным приступом раскаяния, Дэниел сказал,
– Прости. Не знаю, что на меня нашло. Я…
Рэчел положила прохладный палец на его губы, прервав его на полуслове.
– Не надо портить это, – сказала она.

КРЫЛАТЫЙ

Майк пришёл в себя на заднем сиденье незнакомого серого автомобиля. Его глаз ныл, его руки онемели, а его толстый бумажник углом впился ему в зад. Поездка была спокойной. Его окружали три здоровых мужика, очевидно какие-то агенты. Он как-то уже встречался с агентами ФБР – в Детройте, где он жил в одном доме ещё с дюжиной наркоманов, – вежливые люди в солнцезащитных очках и в дешёвых тесных костюмах, задающие сотни вежливых вопросов. «Можно войти? Вы слышали о бомбёжке ROTC? ROTC – служба подготовки офицеров резерва

Вы узнаете этого человека? Видели ли вы его в последнее время? Не возражаете, если мы обыщем дом?» По какой-то причине чем более они были учтивы, тем больший страх внушали. И тем более виновным он себя ощущал. Предубеждения человека, выросшего в католичестве, трудно преодолеть.
Несколькими часами позднее, когда они уже ехали к северу от Сан-Франциско, направляясь на восток, Майк сказал, что хочет в туалет, и они свернули к обочине. Чернокожий верзила прикурил сигарету от серебряной «зиппо», потом расстегнул Майка и ухватил его сзади за пояс, так чтобы он мог нагнуться вперёд и направить свою струю мимо ботинок. Это было унизительно. Несколько часов он сканировал свою память, ища, что он мог сделать не так. Он решил, с некоторым облегчением, что это, видимо, из-за просроченных штрафов. Иисусе, уж слишком они строги! Вся эта суета – из-за каких-то вшивых шестисот баксов за неправильную парковку?
– Можно позвонить? – спросил Майк, продолжая мочиться, боясь встретиться глазами с чернокожим.
– Кому ты хочешь звонить? – отвечал низкий глубокий голос.
– Моему адвокату.
– Он живой, – сказал чернокожий, как будто это все объясняло. – Ты закончил? Я застегну тебя. Стой смирно. – Верзила хохотнул. – Не бойся, я предпочитаю девочек.
У машины он мягко положил руку на светлые волосы Майка и пригнул ему голову, помогая сесть на заднее сиденье.
Когда они тронулись, Майк решил, что больше не вынесет неопределённости.
– Что я сделал? – спросил он худощавого, сидевшего на переднем сиденье.
Худощавый (скандинав, подумал Майк) обернулся и что-то беззвучно проартикулировал двум своим коллегам – водителю и чернокожему, сидевшему рядом с Майком – кобура его пистолета била Майка в бок на каждом повороте.
– Гип? – спросил водитель.
– Гип, – кивнул чернокожий.
Худощавый покачал головой.
– Не думаю, ребята, – он перебросил руку через сиденье, снял чёрные очки и вперил в Майка взгляд голубых глаз. – У нас тут есть одна живая.
– Это насчёт этих парковочных квитанций?
Тот надел обратно очки и, повернувшись, стал смотреть на дорогу.
В зеркальце заднего вида Майк заметил, что их догоняет машина.
– Нет, мистер Глинн, – сказал наконец худощавый. – Это насчёт колибри.
Через секунду два других фэбээровца взорвались хохотом. Маленькая машина закачалась от раскатов их веселья. Кобура несколько раз ударилась о бедро Майка. Он взглянул на хихикающего чернокожего верзилу. Позади него в заднем окне вырастал чёрный автомобиль.
Наконец они немного успокоились, и Майк спросил хриплым голосом:
– Какого черта?
На этот раз засмеялись все, включая худощавого, который заплевал все ветровое стекло. Чернокожий прислонил голову к окну и всхрюкивал от смеха, а водитель едва-едва удерживал машину на дороге.
И тогда чёрный автомобиль, который уже поравнялся с ними, взорвался пистолетными выстрелами.
Два окна разлетелись вдребезги, и дождь крови и осколков стекла осыпал Майка.
Чернокожий завопил.
Водитель сполз с сиденья, его не было видно.
Их машина, двигаясь зигзагами, врезалась в чёрный автомобиль.
Майка с силой швырнуло о дверцу. В его глазах заплясали искры.
Скандинав ухватился за руль и рванул его, разворачивая машину.
Худощавый, перегнувшись через тело водителя, правил одной рукой, целясь другой поверх неё; он успел сделать три выстрела до того, как пуля прошила его запястье на рулевом колесе. Вскрикнув, он отпустил его и упал назад, его солнцезащитные очки слетели и приземлились на коленях у мёртвого чернокожего на заднем сиденье.
– Пригнись! – заревел худощавый Майку. Ещё выстрелы.
Долгий визг резины, и чёрный автомобиль ударился в них бортом.
Их машина соскользнула в канаву, запрокинулась набок и вспахала землю, взметнув облако пыли и грязи.
Высокая зелёная трава хлестнула по стеклу рядом с лицом Майка; это выглядело как съёмка скользящей камерой.
Серия ужасных ударов, и наконец машина со скрежетом остановилась.
В отдалении – протяжный визг тормозов.
Мотор ещё раз фыркнул, чихнул и заглох.
Было слышно, как вращается колесо.
Их машина лежала на боку, и Майка прижало к дверце, спиной к земле. Он не мог двинуться. На него навалилось тяжёлое тело чернокожего, его голова покоилась у него на коленях. Его затылок был разворочен и напоминал горшочек с фондю Фондю – расплавленный и подогреваемый на столе сыр, в который обмакивают кусочки хлеба.

. Тёплая кровь сочилась Майку на штаны. В ушах у него звенело; он потряс головой. Осколки стекла разлетелись в разные стороны. И тут он осознал, что единственным путём к спасению была дверца над ним: стекло было выбито. Он был в ловушке.
Машина закачалась – худощавый пытался вылезти наружу, делая быстрые короткие вдохи сквозь зубы.
Отдалённые выстрелы.
Выбитое окно у Майка над головой открывало странную и прекрасную картину. Глубокая синева неба. Торжественное шествие облаков. Все это в обрамлении зазубренных краёв и мозаики осколков стекла. Ему вспомнились картины Магритта Рене Магритт (1898-1967) – знаменитый бельгийский художник-сюрреалист

.
Он услышал выстрелы – близкие и беспорядочные. Глухие удары пуль в корпус машины и звон рикошета.
– Давай подходи! – заорал худощавый.
Тишина.
Запах гари.
Окровавленные пальцы на дверце вверху.
Натужное кряканье, и машина неожиданно пришла в движение, качнулась взад и вперёд, потом зашаталась и, перевернувшись, хлопнулась на все четыре колёса.
Майка перебросило через тело чернокожего, он врезался лбом в ручку дверцы и почувствовал, как у него в позвоночнике что-то хрустнуло.
Затем дверь рывком распахнулась, сильная рука выволокла его наружу, и он растянулся на траве лицом вниз. Он выплюнул грязь, набившуюся ему в рот. Серая машина шипела в канаве у дороги, из полуоткрытой дверцы что-то капало. Он услышал щелчок и почувствовал, что его руки освободились. Кое-как умудрившись взгромоздиться на колени, он увидел худощавого блондина, припавшего к земле подле него. Его лицо было ещё белее, чем обычно.
– Бери, – сказал худощавый, протягивая ему револьвер и одновременно поворачивая голову из стороны в сторону, ведя наблюдение. – Я не думаю, что сделал их всех.
Майк, поколебавшись, взял. Единственным пистолетом, который он когда-либо держал в руках, был тот, в джунглях. Этот оказался тяжелее. Он был снят с предохранителя.
Майк попытался встать, но худощавый зло дёрнул его обратно, так что он шлёпнулся на ягодицы.
Диспозиция была такова: они лежали под прикрытием машины в канаве на краю пустынной автомагистрали.
Худощавый дышал тяжело. Майк заметил, что его левая рука беспомощно болталась – кость торчала наружу, а кровь лилась как из текущего водопроводного крана.
– Слушай, профессор, у меня шок. Да и у тебя тоже, судя по твоему виду. Я смогу стрелять ещё минуты три! Потом я отключусь. И ты будешь сам по себе. Ты слушаешь? – Майк отвёл глаза от запястья умирающего, посмотрел в его яростное лицо и кивнул. – Ты должен найти Крылатого. Добирайся до Бодега Бей. Найди «7-Eleven» «7-Eleven» – распространённая в Америке сеть магазинов

. Это надёжное место. Закажи земляничный молочный коктейль. Спроси, есть ли у них «Маунтин Дью». Запомнил?
– Крылатого? – переспросил Майк, совершенно озадаченный.
– Это единственный человек, который может нас спасти.
– Кто ты?
– Я Перешедший, профессор. Бодега Бей. «7-Eleven». Земляничный коктейль. «Маунтин Дью».
Перешедший? Надёжное место? Крылатый?
Худощавый вздрогнул и поморщился. Взглянул на струйку тёмной крови, вытекающей из полуоткрытой дверцы и собирающейся в лужицу рядом с ними. Слабо улыбнулся.
– Их звали Джон и Малкольм. Хорошие ребята. Если ты ещё увидишься с ними, помни об этом. – Он сквозь зубы втянул в себя воздух и сглотнул. – Прости, что я тебя ударил тогда.
– Как тебя зовут?
Шорох гравия с той стороны машины.
Целая вечность тишины, длившаяся пять десятых секунды.
Худощавый вскочил, вскинул руку поверх крыши и разрядил свой револьвер.
Кто-то вскрикнул и упал.
Потом худощавый заплясал и задёргался – пули били в него одна за другой, – пока не рухнул назад, застыв неподвижной грудой.
Шаги вокруг машины.
Белые найковские кроссовки показались из-за бампера.
Коротко стриженная брюнетка в розовом джемпере наклонилась над телом худощавого, чтобы рассмотреть его. Рука с пистолетом у бедра. Дышит тяжело. Она была похожа на домохозяйку из пригорода, прервавшую на минутку свою вечернюю пробежку, чтобы пристрелить парочку парней.
Майк дёрнулся назад, отползая прочь от неё.
Услышав его, она обернулась.
– Ни с места! – приказала она, и он застыл, прижавшись спиной к заднему колесу.
Она подошла к нему и наклонилась, заглядывая в переднее окно; её рука, державшая пистолет, покачивалась не больше чем в четырех футах от его лица.
Когда он снова увидел её лицо, на нем было выражение, которого он не смог определить. Удовольствие? Гнев?
– Трое есть. Ещё один, – она сделала паузу, как бы давая ему время, чтобы оценить шутку.
Он услышал в её голосе истерические нотки. Такое иногда случалось на съёмочной площадке. Какая-нибудь актриса, бывало, настолько перегрузится наркотиками, что её голос становится высоким и визгливым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36