Если хочешь есть, делай то, что требуют чешуйчатые дьяволы. Лю Хань до сих пор не понимала, почему ящеры считают важным доказать, что у женщин не бывает течки и мужчины могут совокупляться с женщинами в любое время. Но ящеры продолжали это изучать. Лю Хань снова легла. Может, на сей раз все окажется не настолько плохо.
Что касается любовных навыков, то Юи Минь был втрое лучшим любовником, чем оказался иностранный дьявол с непроизносимым вторым именем. Но, будучи достаточно неуклюжим, этот мужчина обращался с ней так, словно это была их первая брачная ночь. Лю Хань не ощущала себя удобной для пользования вещью. Она не представляла, что в иностранных дьяволах столько доброты: среди китайских мужчин это встречалось редко. Доброты Лю Хань не видела с тех пор, как при нападении японцев на их деревню погиб ее муж.
В знак благодарности Лю Хань изо всех сил постаралась ответить на ласки нового партнера. Однако она была слишком утомлена: ее тело не отзывалось. И все же, когда он закрыл глаза и застонал, Лю Хань потянулась и коснулась его щеки. Борода была почти такая же жесткая, как кисть из свиной щетины. «Интересно, она у него чешется?» — подумала Лю Хань.
Мужчина соскользнул с Лю Хань и встал на колени. Она вытянула руку, прикрыв пушок внизу живота. Глупо — ведь он только что в ней был.
Мужчина стал настолько потешно изображать, как он курит сигарету, что Лю Хань непроизвольно улыбнулась. Мужчина поднял густые брови, сделал еще одну воображаемую затяжку, затем показал, как тушит сигарету себе о грудь.
Он в самом деле убедил Лю Хань, что у него между пальцев действительно зажата сигарета, и она даже воскликнула по-китайски:
— Не обожгись!
Эти слова заставили ее засмеяться. Лю Хань попробовала подыскать слова на языке ящеров; единственным, что они оба поняли, было:
— Ты не плохой.
— Ты, Лю Хань… — он настолько странно произнес ее имя, что она не сразу поняла, — ты тоже неплохая.
Лю Хань отвернулась. Она не понимала, что плачет, пока первые крупные слезы не покатились у нее по щекам. Лю Хань обнаружила, что не в силах остановиться. Она всхлипывала и рыдала по всему, что потеряла, и из-за того, что вынесла. По своему мужу и деревне, по привычному миру. От перенесенного ею насилия. Лю никогда не представляла, что у нее внутри накопилось столько слез.
Вскоре она ощутила у себя на плече руку Бобби Фьоре.
— Эй! — сказал он. — Эй!
Лю Хань не знала, что означает это слово на его языке. Она не знала, означает ли оно хоть что-нибудь или то был просто звук. Зато она знала, что в его голосе звучит сочувствие и что этот мужчина единственный, кто отнесся к ней по-человечески с момента начала всего этого кошмара. Она согнулась и прижалась к нему.
Он ничего не сделал, только позволил ей себя обнять. Дважды провел по волосам Лю Ханъ и еще несколько раз сказал: «Эй!» Лю Хань едва заметила это — настолько она была поглощена своим горем.
Когда наконец ее рыдания превратились во всхлипывания, а затем в икоту, ее живот ощутил его эрекцию, столь же горячую, как и недавние ее слезы. Однако это не удивило ее. Лю Хань скорее удивилась бы, если бы у обнаженного мужчины, лежащего в объятиях обнаженной женщины, не встал член. Что удивило ее, так это его спокойствие, равнодушие к собственной эрекции. А что она смогла бы сделать, если бы он вдруг решил снова овладеть ею?
От его спокойствия ей захотелось снова заплакать. До чего же она дошла, когда то, что ее не изнасиловали, она воспринимает как доброту и от этого готова лить слезы.
Мужчина спросил ее о чем-то на своем языке. Она покачала головой. Он покачал тоже, возможно злясь, что забыл о ее неспособности понять. У него сошлись брови, когда он задумчиво поглядел через ее плечо на голую металлическую стену камеры.
— Ты, Лю Хань, не плохая сейчас? — попытался сказать он на языке чешуйчатых дьяволов.
— Не очень плохая, Бобби Фьоре. Когда она попыталась произнести его имя, то исковеркала слова так же, как он, произнося ее имя.
— О'кей, — кивнул он.
Это слово она поняла: так говорил кто-то из городских жителей в виденном ею фильме. Люди в городе заимствовали словечки иностранных дьяволов вместе с их машинами и смешной одеждой.
Бобби отпустил ее. Лю Хань оглядела себя. Она так крепко обнимала его, что на нежной коже ее груди остались следы от его волосков. Теперь его эрекция начала спадать. Лю Хань протянула руку и обхватила его член. Ящеры лишили ее всего, что у нее когда-либо было, оставив ей только тело, которым она могла отблагодарить Бобби. Его брови поднялись снова. И так же поднялось то, что Лю Хань держала в своей руке. Почему-то тепло, которое ощущала ладонь, доставляло ей удовольствие. Словно в старые времена, она целиком отдалась на волю своего тела. волна чувственности позволит ей ненадолго забыть металлическую клетку, в которой она заперта, и чешуйчатых дьяволов, держащих ее здесь для удовлетворения своего извращенного любопытства.
Лю Хань негромко застонала, когда снова легла на подстилку. Ей хотелось, чтобы это прошло хорошо, она надеялась, что так и будет. Бобби Фьоре пододвинулся к ней. Его губы прикоснулись к ее губам, рукой он водил по ее телу.
Лю находилась на грани «облаков и дождя».
Когда наваждение закончилось, оба они были потные и тяжело дышали. Эйфория уходила. Занятие любовью оказалось плохим только в одном — в том, что по-настоящему оно не помогло. Все беды, которые удовольствие позволило Лю Хань отбросить в сторону, никуда не исчезли. Лучше не стало. Не обращать внимания на неприятности — не значит от них избавиться. Лю Хань это знала, но что еще могла она сделать в нынешнем положении?
Интересно, а иностранных дьяволов одолевают такие же заботы? Лю бросила быстрый взгляд на Бобби Фьоре. Его волосатое лицо было серьезным, взгляд — отрешенным и обращенным внутрь. Несомненно, в его голове кружились мысли, во многом похожие на ее собственные.
Но когда Бобби заметил, что Лю Хань глядит на него, он улыбнулся и одним движением сел. Пусть он был несовершенен в тонкостях любви, зато он имел прекрасное мускулистое тело, которым в остальном владел хорошо. Он также умел дурачиться. На этот раз он сделал вид, что курит две сигареты одновременно — в каждой руке по штуке.
Лю Хань засмеялась. Потом пододвинулась и заключила иностранного дьявола со смешным именем в долгие и благодарные объятия. Какие бы страхи и тревоги ни бурлили у него внутри, он умел прятать их, чтобы помочь ей приободриться. Такого еще не было с тех пор, как пришли чешуйчатые дьяволы. Да и до их появления это случалось нечасто.
Словно в подтверждение того, что достаточно подумать о маленьких дьяволах и они появятся, дверь в камеру Лю Хань отворилась. Дьяволы, которые привели сюда Бобби Фьоре, вернулись, чтобы забрать его. Да, все было именно так: к ней приводили мужчину, заставляли отдаваться ему а потом уводили. До этой минуты подобное доставляло лишь облегчение. Сейчас все было не так или не совсем так. Однако дьяволам в любом случае было на это наплевать.
Во всяком случае Лю Хань так думала до того, пока чешуйчатый дьявол, говоривший на ломаном китайском языке, не сказал:
— Вы делать спаривание два раза. Почему два раза? Никогда два раза раньше.
Невероятно, но в его голосе чувствовалось сомнение, будто он подозревал Лю Хань в том, что вместо тяжкого труда она предается развлечениям. Что ж, в каком-то смысле дьявол был прав.
Лю Хань научилась честно отвечать на вопросы маленьких дьяволов — это срабатывало лучше.
— Мы делали это дважды, потому что он понравился мне больше, чем кто-либо из других. От них я просто хотела избавиться. Но он — неплохой мужчина.Если бы он был китайцем, то был бы очень хорошим мужчиной.
Второй дьявол разговаривал с Бобби Фьоре. Тот отвечал на своем языке. Разговор шел не по-китайски, и потому Лю Хань не поняла ни слова. Поскольку интонация не менялась, ей эта речь больше напоминала хрюканье, нежели человеческие слова. И как только иностранные дьяволы понимают друг друга? Но по сравнению с шипением и кашлями, из которых состоял язык чешуйчатых дьяволов, чужеземный язык Бобби Фьоре был для нее прекрасной песней.
Маленький чешуйчатый дьявол, который говорил с Лю Хань, повернулся и что-то сказал своему напарнику. Оба дружно зашипели. Лю Хань пыталась понять, о чем они говорят, но не смогла: они произносили слова слишком быстро. Она заволновалась. В тот раз, когда она почувствовала себя отчасти в безопасности и покое, чешуйчатые дьяволы превратили ее в шлюху. Какое новое зверство они замышляют теперь?
Тот, кто говорил на языке Бобби Фьоре, что-то ему сказал. Отвечая, человек кивнул. Жест этот, похоже, означал у них обоих одно и то же. Вероятно, Бобби сказал «да». Но «да» чему?
Ящер, немного говоривший по-китайски, повернул оба глаза к Лю Хань:
— Хочешь снова спариваться этот человек? Вопрос застал ее врасплох. И вновь Лю Хань ответила честно:
— Чего я действительно хочу, так это вернуться в лагерь, из которого вы меня забрали. Если вы этого не сделаете, я хочу, чтобы вы просто оставили меня в покое и не заставляли больше отдавать мое тело за пищу.
— Это первое выбирать не ты, — сказал чешуйчатый дьявол. — И это второе выбирать тоже не ты.
— И что мне остается? — спросила Лю Хань. Затем она сообразила, что в первый раз маленькие чешуйчатые дьяволы предоставили ей хоть какой-то выбор. До сих пор они просто делали с нею все, что захотят. Неужели появилась надежда?
— Спариваться снова с этот мужчина — один выбор, — сказал маленький дьявол. — Другой выбор — сюда приходить новый мужчина. Ты делать выбор сейчас.
Лю Хань хотелось накричать на этого дьявола. Он не освободит ее; он просто позволил ей выбирать между двумя видами грехопадения. Но хоть какой-то выбор — все лучше. чем вообще никакого. Бобби Фьоре не бил ее. Он не принуждал ее силой. Когда она заплакала, он поддержал ее. Даже рассмешил своими глупыми воображаемыми сигаретами. И он ненавидел маленьких чешуйчатых дьяволов, может, почти так же, как она сама.
— Я бы предпочла остаться с этим мужчиной, — сказала Лю Хань как можно поспешнее, не желая давать маленькому дьяволу шанса передумать.
Он повернулся к другому дьяволу. Они поговорили еще. Тот, кто говорил по-китайски, сказал:
— Большой Урод самец говорит, он тоже хотеть с тобой снова. Мы это сделать, смотреть, что будет с ты, с он. Возможно, мы много узнать.
Ей было совершенно все равно, что там узнают чешуйчатые дьяволы; она надеялась, что они вообще ничего не узнают. Но Лю Хань благодарно улыбнулась Бобби Фьоре. Если бы он не захотел сюда вернуться, все остальные ее желания вряд ли бы что-либо значили.
— Лю Хань — не плохая, — улыбнулся в ответ Фьоре и выразительно кашлянул.
Оба чешуйчатых дьявола забулькали, как перекипающие чайники. Говоривший по-китайски спросил:
— Почему говорить с ним, ты пользоваться наш язык?
— Мы не знаем языка друг друга, — пожав плечами, ответила Лю Хань.
Чешуйчатые дьяволы умели создавать такие вещи, которые и вообразить нельзя, но иногда они была совершенными дурнями.
— А… — сказал дьявол. — Мы узнавать еще. Они вывели Бобби Фьоре из камеры. Перед тем как дверь захлопнулась, он сделал жест, словно поднимает в ее честь бокал с вином, и поднес воображаемый бокал к губам.
Лю Хань постояла еще, глядя на закрывшуюся дверь. Потом она заметила, точнее, ощутила, что она вся грязная и с нее капает пот. В камере был кран, который при нажатии ручки на несколько секунд выдавал струю воды. Лю Хань подошла к нему и умылась настолько тщательно, насколько могла. Сделав это, она не ощутила потребности мыться еще, еще и еще, как это несколько раз бывало прежде. Одного раза было достаточно.
***
Командир полета Теэрц ощущал себя длинным мячом. У него на Родине самцы играли в эту игру, перебрасывая мяч друг другу. Они начинали, находясь на расстоянии вытянутой руки. Всякий раз, когда один из них ловил мяч, он отступал на шаг. Хорошие игроки в длинный мяч могли вести игру, расходясь на расстояние городского квартала. А участники чемпионатов были способны увеличить это расстояние почти вдвое, Командиры кораблей эскадры вторжения оставили этих чемпионов далеко позади. Они перебрасывали Теэрца и его отряд истребителей взад-вперед через весь основной северный континентальный массив Тосев-3. Начинал Теэрц сражение, уничтожив в воздухе британский бомбардировщик. Сейчас же он атаковал наземные позиции войск Ниппона, переместившись почти на другой конец этого холодного и влажного мира.
— Я их обнаружил, — раздался в шлемофоне командира полета голос Гефрона. — Они появились на моем поверхностном планшете.
Теэрц сверился с дисплеем. Да, впереди, под ними, находились танки Расы и другие боевые машины. Все их высокочастотные радиомаяки отражались ярко-оранжевыми точками. Еще дальше располагались ряды ниппонских траншей, окружавшие… как назывался тот город? Да, Харбин. Именно эти позиции и предстояло атаковать истребителям.
— Вижу цель, Гефрон, — сообщил Теэрц. — Повторяю: вижу цель. Пилот Ролвар, вы обнаружили цель?
— Именно так, командир полета, — официально ответил Ролвар. Затем его голос изменился:
— А теперь давайте их уничтожать!
Теэрц не хотел бы сейчас оказаться одним из солдат Больших Уродов. Мирная ночь вот-вот обернется для них кромешным адом. В точно выверенное мгновение его истребитель выпустил ракеты, которые понеслись вниз, к изборожденной территории, где сгрудились войска Ниппона. Языки пламени, тянувшиеся за ракетами, напоминали огненные ножи.
Поскольку Теэрц был командиром полета, в его распоряжении имелся дополнительный дисплей, которого не было у Ролвара и Гефрона. Этот дисплей показывал запуски ракет с истребителей и сейчас говорил о том, что оба пилота тоже выстрелили по вражеским позициям. Через считанные секунды наземные взрывы это подтвердили.
— Посмотрим, насколько им это по вкусу! — торжествующе воскликнул Гефрон. — Клянусь Императором, нам давно следовало вдарить по ним!
Пилотов специально обучали тому, чтобы их глаза не отрывались от приборов, когда они слышали священное имя Императора. Теэрц продолжал следить за дисплеями. Он ощущал то же волнение, что и Гефрон; оно было близко к наивысшему наслаждению, какое только может испытывать самец в отсутствие самки.
Теэрц тоже жалел, что им не удалось раньше нанести удар по позициям Ниппона. Но истребителей было не слишком много, а тосевитских позиций, подлежащих уничтожению, наоборот, чересчур большое количество. И потому этой цели пришлось дожидаться своей очереди. Она так бы и оставалась нетронутой, если бы командиры кораблей не бросили его звено сюда, на восток.
Истребитель Теэрца низко пронесся над атакованной линией траншей. На поверхности вспыхнули маленькие язычки пламени: уцелевшие Большие Уроды наугад стреляли по нему. Солдаты Ниппона были не единственной армией тосевитов, которая пыталась открыть ответный огонь. Теэрц слышал об этом на собраниях. Он полагал, что ответный огонь позволяет солдатам Больших Уродов в меньшей степени ощущать себя беспомощными жертвами.
Вероятность того, что их выстрелы могут причинить какой-нибудь реальный вред, была очень мала. Теэрц принимал участие в боевых действиях с самого начала, но если бы ему довелось хотя бы раз катапультироваться с маленьким пластиковым двенадцатиугольником парашюта, он бы понял разницу между малой и нулевой вероятностью.
Левый двигатель истребителя издал какой-то жуткий звук, затем заглох. Истребитель накренился. На приборной панели разом вспыхнула целая россыпь сигнальных огоньков. Не мешкая Теэрц передал но радио:
— Командир полета Теэрц. Прекращаю дальнейшее выполнение задания, пытаюсь вернуться на базу. Скорее всего получил пулевое или иное повреждение турбины одного из двигателей.
— Да помогут вам духи покинувших нас Императоров в безопасном возвращении на базу, — одновременно сказали Ролвар и Гефрон.
— Мы закончим атаку на тосевитов, командир полета, — добавил Ролвар.
— Я в вас уверен, — сказал Теэрц, Ролвар был хорошим, надежным воином. Гефрон — тоже. Они оба сделают все, чтобы солдаты Ниппона пожалели о том, что вылупились на свет.
Теэрц развернул свой истребитель в западном направлении. Он мог лететь и на одном двигателе, хотя потерял изрядную долю скорости и маневренности. Ничего, истребитель починят, и завтра он будет как новенький.
Правый двигатель издал жуткий звук и заглох.
Сразу же на приборной панели Теэрца не осталось ничего, кроме аварийных огоньков. «Это несправедливо», — подумал командир полета. Высота, набранная им с таким трудом, начала падать, поскольку теперь истребитель представлял собой не более чем аэродинамический камень в небе.
— Катапультируюсь! Повторяю: катапультируюсь! — закричал он.
Большим пальцем Теэрц стукнул по кнопке, которой никогда не рассчитывал воспользоваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Что касается любовных навыков, то Юи Минь был втрое лучшим любовником, чем оказался иностранный дьявол с непроизносимым вторым именем. Но, будучи достаточно неуклюжим, этот мужчина обращался с ней так, словно это была их первая брачная ночь. Лю Хань не ощущала себя удобной для пользования вещью. Она не представляла, что в иностранных дьяволах столько доброты: среди китайских мужчин это встречалось редко. Доброты Лю Хань не видела с тех пор, как при нападении японцев на их деревню погиб ее муж.
В знак благодарности Лю Хань изо всех сил постаралась ответить на ласки нового партнера. Однако она была слишком утомлена: ее тело не отзывалось. И все же, когда он закрыл глаза и застонал, Лю Хань потянулась и коснулась его щеки. Борода была почти такая же жесткая, как кисть из свиной щетины. «Интересно, она у него чешется?» — подумала Лю Хань.
Мужчина соскользнул с Лю Хань и встал на колени. Она вытянула руку, прикрыв пушок внизу живота. Глупо — ведь он только что в ней был.
Мужчина стал настолько потешно изображать, как он курит сигарету, что Лю Хань непроизвольно улыбнулась. Мужчина поднял густые брови, сделал еще одну воображаемую затяжку, затем показал, как тушит сигарету себе о грудь.
Он в самом деле убедил Лю Хань, что у него между пальцев действительно зажата сигарета, и она даже воскликнула по-китайски:
— Не обожгись!
Эти слова заставили ее засмеяться. Лю Хань попробовала подыскать слова на языке ящеров; единственным, что они оба поняли, было:
— Ты не плохой.
— Ты, Лю Хань… — он настолько странно произнес ее имя, что она не сразу поняла, — ты тоже неплохая.
Лю Хань отвернулась. Она не понимала, что плачет, пока первые крупные слезы не покатились у нее по щекам. Лю Хань обнаружила, что не в силах остановиться. Она всхлипывала и рыдала по всему, что потеряла, и из-за того, что вынесла. По своему мужу и деревне, по привычному миру. От перенесенного ею насилия. Лю никогда не представляла, что у нее внутри накопилось столько слез.
Вскоре она ощутила у себя на плече руку Бобби Фьоре.
— Эй! — сказал он. — Эй!
Лю Хань не знала, что означает это слово на его языке. Она не знала, означает ли оно хоть что-нибудь или то был просто звук. Зато она знала, что в его голосе звучит сочувствие и что этот мужчина единственный, кто отнесся к ней по-человечески с момента начала всего этого кошмара. Она согнулась и прижалась к нему.
Он ничего не сделал, только позволил ей себя обнять. Дважды провел по волосам Лю Ханъ и еще несколько раз сказал: «Эй!» Лю Хань едва заметила это — настолько она была поглощена своим горем.
Когда наконец ее рыдания превратились во всхлипывания, а затем в икоту, ее живот ощутил его эрекцию, столь же горячую, как и недавние ее слезы. Однако это не удивило ее. Лю Хань скорее удивилась бы, если бы у обнаженного мужчины, лежащего в объятиях обнаженной женщины, не встал член. Что удивило ее, так это его спокойствие, равнодушие к собственной эрекции. А что она смогла бы сделать, если бы он вдруг решил снова овладеть ею?
От его спокойствия ей захотелось снова заплакать. До чего же она дошла, когда то, что ее не изнасиловали, она воспринимает как доброту и от этого готова лить слезы.
Мужчина спросил ее о чем-то на своем языке. Она покачала головой. Он покачал тоже, возможно злясь, что забыл о ее неспособности понять. У него сошлись брови, когда он задумчиво поглядел через ее плечо на голую металлическую стену камеры.
— Ты, Лю Хань, не плохая сейчас? — попытался сказать он на языке чешуйчатых дьяволов.
— Не очень плохая, Бобби Фьоре. Когда она попыталась произнести его имя, то исковеркала слова так же, как он, произнося ее имя.
— О'кей, — кивнул он.
Это слово она поняла: так говорил кто-то из городских жителей в виденном ею фильме. Люди в городе заимствовали словечки иностранных дьяволов вместе с их машинами и смешной одеждой.
Бобби отпустил ее. Лю Хань оглядела себя. Она так крепко обнимала его, что на нежной коже ее груди остались следы от его волосков. Теперь его эрекция начала спадать. Лю Хань протянула руку и обхватила его член. Ящеры лишили ее всего, что у нее когда-либо было, оставив ей только тело, которым она могла отблагодарить Бобби. Его брови поднялись снова. И так же поднялось то, что Лю Хань держала в своей руке. Почему-то тепло, которое ощущала ладонь, доставляло ей удовольствие. Словно в старые времена, она целиком отдалась на волю своего тела. волна чувственности позволит ей ненадолго забыть металлическую клетку, в которой она заперта, и чешуйчатых дьяволов, держащих ее здесь для удовлетворения своего извращенного любопытства.
Лю Хань негромко застонала, когда снова легла на подстилку. Ей хотелось, чтобы это прошло хорошо, она надеялась, что так и будет. Бобби Фьоре пододвинулся к ней. Его губы прикоснулись к ее губам, рукой он водил по ее телу.
Лю находилась на грани «облаков и дождя».
Когда наваждение закончилось, оба они были потные и тяжело дышали. Эйфория уходила. Занятие любовью оказалось плохим только в одном — в том, что по-настоящему оно не помогло. Все беды, которые удовольствие позволило Лю Хань отбросить в сторону, никуда не исчезли. Лучше не стало. Не обращать внимания на неприятности — не значит от них избавиться. Лю Хань это знала, но что еще могла она сделать в нынешнем положении?
Интересно, а иностранных дьяволов одолевают такие же заботы? Лю бросила быстрый взгляд на Бобби Фьоре. Его волосатое лицо было серьезным, взгляд — отрешенным и обращенным внутрь. Несомненно, в его голове кружились мысли, во многом похожие на ее собственные.
Но когда Бобби заметил, что Лю Хань глядит на него, он улыбнулся и одним движением сел. Пусть он был несовершенен в тонкостях любви, зато он имел прекрасное мускулистое тело, которым в остальном владел хорошо. Он также умел дурачиться. На этот раз он сделал вид, что курит две сигареты одновременно — в каждой руке по штуке.
Лю Хань засмеялась. Потом пододвинулась и заключила иностранного дьявола со смешным именем в долгие и благодарные объятия. Какие бы страхи и тревоги ни бурлили у него внутри, он умел прятать их, чтобы помочь ей приободриться. Такого еще не было с тех пор, как пришли чешуйчатые дьяволы. Да и до их появления это случалось нечасто.
Словно в подтверждение того, что достаточно подумать о маленьких дьяволах и они появятся, дверь в камеру Лю Хань отворилась. Дьяволы, которые привели сюда Бобби Фьоре, вернулись, чтобы забрать его. Да, все было именно так: к ней приводили мужчину, заставляли отдаваться ему а потом уводили. До этой минуты подобное доставляло лишь облегчение. Сейчас все было не так или не совсем так. Однако дьяволам в любом случае было на это наплевать.
Во всяком случае Лю Хань так думала до того, пока чешуйчатый дьявол, говоривший на ломаном китайском языке, не сказал:
— Вы делать спаривание два раза. Почему два раза? Никогда два раза раньше.
Невероятно, но в его голосе чувствовалось сомнение, будто он подозревал Лю Хань в том, что вместо тяжкого труда она предается развлечениям. Что ж, в каком-то смысле дьявол был прав.
Лю Хань научилась честно отвечать на вопросы маленьких дьяволов — это срабатывало лучше.
— Мы делали это дважды, потому что он понравился мне больше, чем кто-либо из других. От них я просто хотела избавиться. Но он — неплохой мужчина.Если бы он был китайцем, то был бы очень хорошим мужчиной.
Второй дьявол разговаривал с Бобби Фьоре. Тот отвечал на своем языке. Разговор шел не по-китайски, и потому Лю Хань не поняла ни слова. Поскольку интонация не менялась, ей эта речь больше напоминала хрюканье, нежели человеческие слова. И как только иностранные дьяволы понимают друг друга? Но по сравнению с шипением и кашлями, из которых состоял язык чешуйчатых дьяволов, чужеземный язык Бобби Фьоре был для нее прекрасной песней.
Маленький чешуйчатый дьявол, который говорил с Лю Хань, повернулся и что-то сказал своему напарнику. Оба дружно зашипели. Лю Хань пыталась понять, о чем они говорят, но не смогла: они произносили слова слишком быстро. Она заволновалась. В тот раз, когда она почувствовала себя отчасти в безопасности и покое, чешуйчатые дьяволы превратили ее в шлюху. Какое новое зверство они замышляют теперь?
Тот, кто говорил на языке Бобби Фьоре, что-то ему сказал. Отвечая, человек кивнул. Жест этот, похоже, означал у них обоих одно и то же. Вероятно, Бобби сказал «да». Но «да» чему?
Ящер, немного говоривший по-китайски, повернул оба глаза к Лю Хань:
— Хочешь снова спариваться этот человек? Вопрос застал ее врасплох. И вновь Лю Хань ответила честно:
— Чего я действительно хочу, так это вернуться в лагерь, из которого вы меня забрали. Если вы этого не сделаете, я хочу, чтобы вы просто оставили меня в покое и не заставляли больше отдавать мое тело за пищу.
— Это первое выбирать не ты, — сказал чешуйчатый дьявол. — И это второе выбирать тоже не ты.
— И что мне остается? — спросила Лю Хань. Затем она сообразила, что в первый раз маленькие чешуйчатые дьяволы предоставили ей хоть какой-то выбор. До сих пор они просто делали с нею все, что захотят. Неужели появилась надежда?
— Спариваться снова с этот мужчина — один выбор, — сказал маленький дьявол. — Другой выбор — сюда приходить новый мужчина. Ты делать выбор сейчас.
Лю Хань хотелось накричать на этого дьявола. Он не освободит ее; он просто позволил ей выбирать между двумя видами грехопадения. Но хоть какой-то выбор — все лучше. чем вообще никакого. Бобби Фьоре не бил ее. Он не принуждал ее силой. Когда она заплакала, он поддержал ее. Даже рассмешил своими глупыми воображаемыми сигаретами. И он ненавидел маленьких чешуйчатых дьяволов, может, почти так же, как она сама.
— Я бы предпочла остаться с этим мужчиной, — сказала Лю Хань как можно поспешнее, не желая давать маленькому дьяволу шанса передумать.
Он повернулся к другому дьяволу. Они поговорили еще. Тот, кто говорил по-китайски, сказал:
— Большой Урод самец говорит, он тоже хотеть с тобой снова. Мы это сделать, смотреть, что будет с ты, с он. Возможно, мы много узнать.
Ей было совершенно все равно, что там узнают чешуйчатые дьяволы; она надеялась, что они вообще ничего не узнают. Но Лю Хань благодарно улыбнулась Бобби Фьоре. Если бы он не захотел сюда вернуться, все остальные ее желания вряд ли бы что-либо значили.
— Лю Хань — не плохая, — улыбнулся в ответ Фьоре и выразительно кашлянул.
Оба чешуйчатых дьявола забулькали, как перекипающие чайники. Говоривший по-китайски спросил:
— Почему говорить с ним, ты пользоваться наш язык?
— Мы не знаем языка друг друга, — пожав плечами, ответила Лю Хань.
Чешуйчатые дьяволы умели создавать такие вещи, которые и вообразить нельзя, но иногда они была совершенными дурнями.
— А… — сказал дьявол. — Мы узнавать еще. Они вывели Бобби Фьоре из камеры. Перед тем как дверь захлопнулась, он сделал жест, словно поднимает в ее честь бокал с вином, и поднес воображаемый бокал к губам.
Лю Хань постояла еще, глядя на закрывшуюся дверь. Потом она заметила, точнее, ощутила, что она вся грязная и с нее капает пот. В камере был кран, который при нажатии ручки на несколько секунд выдавал струю воды. Лю Хань подошла к нему и умылась настолько тщательно, насколько могла. Сделав это, она не ощутила потребности мыться еще, еще и еще, как это несколько раз бывало прежде. Одного раза было достаточно.
***
Командир полета Теэрц ощущал себя длинным мячом. У него на Родине самцы играли в эту игру, перебрасывая мяч друг другу. Они начинали, находясь на расстоянии вытянутой руки. Всякий раз, когда один из них ловил мяч, он отступал на шаг. Хорошие игроки в длинный мяч могли вести игру, расходясь на расстояние городского квартала. А участники чемпионатов были способны увеличить это расстояние почти вдвое, Командиры кораблей эскадры вторжения оставили этих чемпионов далеко позади. Они перебрасывали Теэрца и его отряд истребителей взад-вперед через весь основной северный континентальный массив Тосев-3. Начинал Теэрц сражение, уничтожив в воздухе британский бомбардировщик. Сейчас же он атаковал наземные позиции войск Ниппона, переместившись почти на другой конец этого холодного и влажного мира.
— Я их обнаружил, — раздался в шлемофоне командира полета голос Гефрона. — Они появились на моем поверхностном планшете.
Теэрц сверился с дисплеем. Да, впереди, под ними, находились танки Расы и другие боевые машины. Все их высокочастотные радиомаяки отражались ярко-оранжевыми точками. Еще дальше располагались ряды ниппонских траншей, окружавшие… как назывался тот город? Да, Харбин. Именно эти позиции и предстояло атаковать истребителям.
— Вижу цель, Гефрон, — сообщил Теэрц. — Повторяю: вижу цель. Пилот Ролвар, вы обнаружили цель?
— Именно так, командир полета, — официально ответил Ролвар. Затем его голос изменился:
— А теперь давайте их уничтожать!
Теэрц не хотел бы сейчас оказаться одним из солдат Больших Уродов. Мирная ночь вот-вот обернется для них кромешным адом. В точно выверенное мгновение его истребитель выпустил ракеты, которые понеслись вниз, к изборожденной территории, где сгрудились войска Ниппона. Языки пламени, тянувшиеся за ракетами, напоминали огненные ножи.
Поскольку Теэрц был командиром полета, в его распоряжении имелся дополнительный дисплей, которого не было у Ролвара и Гефрона. Этот дисплей показывал запуски ракет с истребителей и сейчас говорил о том, что оба пилота тоже выстрелили по вражеским позициям. Через считанные секунды наземные взрывы это подтвердили.
— Посмотрим, насколько им это по вкусу! — торжествующе воскликнул Гефрон. — Клянусь Императором, нам давно следовало вдарить по ним!
Пилотов специально обучали тому, чтобы их глаза не отрывались от приборов, когда они слышали священное имя Императора. Теэрц продолжал следить за дисплеями. Он ощущал то же волнение, что и Гефрон; оно было близко к наивысшему наслаждению, какое только может испытывать самец в отсутствие самки.
Теэрц тоже жалел, что им не удалось раньше нанести удар по позициям Ниппона. Но истребителей было не слишком много, а тосевитских позиций, подлежащих уничтожению, наоборот, чересчур большое количество. И потому этой цели пришлось дожидаться своей очереди. Она так бы и оставалась нетронутой, если бы командиры кораблей не бросили его звено сюда, на восток.
Истребитель Теэрца низко пронесся над атакованной линией траншей. На поверхности вспыхнули маленькие язычки пламени: уцелевшие Большие Уроды наугад стреляли по нему. Солдаты Ниппона были не единственной армией тосевитов, которая пыталась открыть ответный огонь. Теэрц слышал об этом на собраниях. Он полагал, что ответный огонь позволяет солдатам Больших Уродов в меньшей степени ощущать себя беспомощными жертвами.
Вероятность того, что их выстрелы могут причинить какой-нибудь реальный вред, была очень мала. Теэрц принимал участие в боевых действиях с самого начала, но если бы ему довелось хотя бы раз катапультироваться с маленьким пластиковым двенадцатиугольником парашюта, он бы понял разницу между малой и нулевой вероятностью.
Левый двигатель истребителя издал какой-то жуткий звук, затем заглох. Истребитель накренился. На приборной панели разом вспыхнула целая россыпь сигнальных огоньков. Не мешкая Теэрц передал но радио:
— Командир полета Теэрц. Прекращаю дальнейшее выполнение задания, пытаюсь вернуться на базу. Скорее всего получил пулевое или иное повреждение турбины одного из двигателей.
— Да помогут вам духи покинувших нас Императоров в безопасном возвращении на базу, — одновременно сказали Ролвар и Гефрон.
— Мы закончим атаку на тосевитов, командир полета, — добавил Ролвар.
— Я в вас уверен, — сказал Теэрц, Ролвар был хорошим, надежным воином. Гефрон — тоже. Они оба сделают все, чтобы солдаты Ниппона пожалели о том, что вылупились на свет.
Теэрц развернул свой истребитель в западном направлении. Он мог лететь и на одном двигателе, хотя потерял изрядную долю скорости и маневренности. Ничего, истребитель починят, и завтра он будет как новенький.
Правый двигатель издал жуткий звук и заглох.
Сразу же на приборной панели Теэрца не осталось ничего, кроме аварийных огоньков. «Это несправедливо», — подумал командир полета. Высота, набранная им с таким трудом, начала падать, поскольку теперь истребитель представлял собой не более чем аэродинамический камень в небе.
— Катапультируюсь! Повторяю: катапультируюсь! — закричал он.
Большим пальцем Теэрц стукнул по кнопке, которой никогда не рассчитывал воспользоваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78