Знание потекло через него — угрожая уничтожить его своей интенсивностью — потом рука Руари легла на его руку, помогая ему управлять силой, которую он инстинктивно призвал.
— Не пытайтесь соблазнить меня вашим извинением, — прорычал он — или вашим счетом: за это уплачено, а за это еще должен. Я знаю лучше. Я знаю Экриссара. Взгляните на меня, Телами. Взгляните внутрь меня. Взгляните на то, что я знаю об Элабоне Экриссаре и скажите мне, что не осталось ничего, что надо сделать!
Старуха не воспользовалась своей силой мыслеходца, не стала брать образы из его сознание, которые он так отчаянно пытался передать ей. Она даже не подняла свои глаза, чтобы встретиться с его взглядом, но каким-то образом она отрезала его от силы стража.
Рука Руари соскользнула с его, и наполненный энергией воздух в домике разрядился, сменившись ночной прохладой.
— Проклятое милосердие Хаману больше вашего, — прошипел Павек. Она каким-то образом уменьшила силу его голоса, когда отрезала его от силы стража. — Он никогда не разрешал ускользнуть неотомщенными из под его гнева.
Его ноги налились тяжестью. Он пошел к двери, качаясь, едва не падая. Телами не сказала ничего, ничего, что остановило бы его.
* * *
Три свежих канка, провизия и замечательное обсидиановое оружие ждали их рядом с центральным колодцем, когда Павек заставил себя подняться утром из-под тени дерева, куда он буквально свалился после того, как вышел из домика Телами. Самой Телами рядом не было. Руари сказал, что на рассвете она отправилась в свою рощу, пешком, помогая себе посохом. Еще он сказал, что она извинилась перед ними, что она плакала и рыдала, разорвала на себе одежду, и жаловалась, что готова умереть, перед тем, как уйти из хижины. Павек и Йохан надавили на него, и он признался, что провел всю ночь высматривая и бегая по деревне.
Безграничная энергия юности, с завистью подумал Павек, пока он умывался и стряхивал сон с глаз. Он закостенел, мышцы ныли, тело болело при каждом движении, как если бы он проиграл в неравном бою — в некотором смысле так оно и было: Телами проверила его на прочность еще до того, как он понял, что сражается.
И тогда перед рассветом она признала свое поражение.
Он набросил кожаное седло на спину канка, едва успев избежать приятной встречи с его жвалами. Жуки застучали жвалами, громкое и нервно, все волосы на его теле встали дыбом, но жука надо было запрячь и нагрузить. Он затянул веревки покрепче, подвесил на них мешки с едой и водой, а на свой пояс повесил длинный и острый обсидиановый кинжал.
Йохан уже сидел верхом на своем канке. Глаза дварфа были еще красно-черные, но его силы явно восстановились после ночного сна. Вернулся Руари с четвертым канком.
— В случае, если найдем ее, — объяснил он еще до того, как они спросили его. — В случае, если нам повезет.
Дополнительный канк никак не мог помешать — особенно, как сказал Ру, если им повезет. Павек молча ждал, пока Руари не оседлал своего канка и не взнуздал дополнительного. Жители Квирайта пришли посмотреть, как они уезжают. Фермеры приветствовали их, скрещивая пальцы различными счастливыми знаками, или сжимая побеги крошечных белых цветов в своих руках. Друиды просто стояли, на их лицах застыло странное выражение, которое было намного сложнее понять.
Обменялись несколькими словами. Все, по видимому, слышали полуночный рев Павека, или слухи о нем, если не проснулись. Говорить было не о чем. На небе, как всегда, не было ни облачка. Песчаная буря, шквальный ветер или даже Тирский шторм, все может обрушиться на них до того, как они окажутся в Урике, и никто, даже самый мудрый человек в Квирайте, не может с этим ничего поделать. Но если ничего такого не будет, они окажутся в Урике через четыре дня. А что потом?
Что может хоть кто-нибудь сказать трем мужчинам, стремящимся к неизбежной и мучительной смерти?
Что может хоть кто-нибудь их них сказать друг другу?
Ничего.
Йохан коснулся антенны своего канка и тот двинулся вперед. Руари был следующим с дополнительным жуком на поводу. Павек ехал последним.
* * *
Телами ждала их на границе Кулака Солнца. Она как-то вся сгорбилась и ссутулилась. Несмотря на знакомую шляпу с вуалью, Павек вначале даже не узнал ее. Она попросила — очень честная просьба, а не унижающая команда — использовать ее искусство, чтобы спрятать их знания о Квирайте в самых укромных уголках сознания, на всякий случай. Это не помешает, настойчиво сказала она, вернуться им обратно, но зато ни Элабон Экриссар, ни кто-нибудь другой не сможет извлечь из их памяти ничего.
— Ради Квирайта? — попросила она.
Руари и Йохан спешились; Павек остался, где был. Те двое встали на колени на твердую землю и были введены в транс при помощи волшебства и Пути. Он и Телами остались одни на один.
— Ради Квирайта, — повторила она, но он не пошевелился. — Страж сохранит твои секреты от Элабона Экриссара.
Павек, по прежнему неохотно, соскользнул со спины канка. И ему пришлось встать на колени: иначе она не смогла бы коснуться его глаз и ушей, и прижать свои ладони к его вискам. Вспышки белого цвета запрыгали вокруг его черепа и перед его мысленным взглядом. Когда они закончились, Телами исчезла, они опять сели на канков, но в памяти возникло ощущение пустоты.
Уже сидя на спине канка, он сообразил, что именно было в этих пустых местах: основные понятия его теперешней жизни. Там были имена: Телами, Акашия, фермеры, другие друиды, все эти имена не ассоциировались со знакомыми лицами и плавали в неестестественном сером тумане, как если бы он жил в облаках дыма со времени своего бегства из Урика.
У него было слово Телами, что он сможет все это вернуть, если окажется достаточно удачлив и сумеет убежать от Элабона Экриссара; и что он не выдаст ничего, если убежать не удастся. Тонкая и холодная соломинка, придется повисеть на ней, он почувствовал как по его спине пробежал холодок, тем не менее он не колеблясь направил своего канка на ослепляющую поверхность Кулака Солнца.
* * *
Они оставили канков возле участка одной из многочисленных орошаемых ферм, зеленым кольцом окружавших Урик, из которых город получал всю свою еду. В обмен на несколько серебряных монет из кошелька Йохана они получили обещание, что о них позаботятся и они будут в открытом загоне, когда господа вернутся. Риск был. Всегда есть риск, когда один человек полагается на обещание другого; никогда не знаешь, что получишь за свои деньги.
Но мало что может сравниться с риском вломиться в дом Высшего Темплара с мыслями об убийстве в голове.
Попасть в Урик было совсем не трудно. Поколения ребятишек из темпларских приютов сообщали друг другу результаты обследования самых отдаленных уголков города. У них не было ни положения ни, по большей части, будущего, но их знание Урика вошло в легенду. И как Павек был уверен, что нет прохода через стену рядом с эльфийским кварталом, так он сам знал проход под северозападной сторожкой. Единственное, чего он опасался, убирая в сторону свободно лежащий камень в фундаменте сторожки — встретить банду таких же, как и он, только помоложе, где-нибудь в узких и извилистых коридорах прохода.
Он знал, что они были уже на полпути в квартал темпларов, когда проход оказался перегороженным мерцающим сине-зеленым занавесом личного охранного заклинания короля-волшебника.
— Ты первый, — сказал он Руари, который стал серым в этом сверхъестественном свете и отказался идти. — У тебя мой медальон. Если не хочешь идти первым, верни его мне. — Он протянул руку.
— С чего это ты решил, что я взял его с собой? — недоброжелательно и грубо возразил Руари, теребя свою рубашку именно там, где, как знал Павек, был спрятал керамический медальон.
Павек повернулся и взглянул на Йохана, который, со слабым вздохом, толкнул придурка в спину, между лопатками, так, что тот влетел в занавес, который затрещал и заискрился, но не сделал ему ничего. Он и дварф пролетели следом еще до того, как искры прекратились.
— А что если бы его не было? — поинтересовался Руари.
— Ты был бы трупом, — грубо сказал он, продолжая идти.
* * *
Проход заканчивался недалеко от приюта, находившегося рядом с внутренней стеной квартала темпларов, для него самой знакомой частью города, но не для остальных двоих, которые были просто обескуражены совершенно одинаковыми перекрестками и фасадами зданий, ничем не отличавшихся друг от друга.
— Как ты знаешь, куда идти? — спросил Руари горячим шепотом, признаваясь, что он сам никогда не сумел бы разглядеть те минимальные отличия, которые отделяли личный дом Высшего Темплара от бараков Гражданского Бюро, — и то, что он не мог читать надписи, нарисованные над каждой дверью.
— Магия.
И понимая, что Руари чувствует себя униженным после того толчка и что ему нужно сравнять счет, Павек подвинулся ближе, разрешая нервному червяку ударить кулаком по его руке. Он надеялся, что физический контакт успокоит юнца. Вечерний колокол еще не прозвенел, и хотя народу было немного, желтый был не единственным цветом на улице. Артисты, художники и купцы шли домой в свои кварталы, проходя через квартал темпларов. Они легко смешались с толпой, делая вид, что поют и веселятся. Кое-где они прятались в тенях, и в целом им удалось дотигнуть своей цели не привлекая ничьего внимания, чего ему очень не хотелось.
Снаружи фасад дома Экриссара ничем не отличался от других красно-желтых фасадов. Было три двери — Высшие Темплары живут в роскоши, но никто не имеет права нарушить симметрию квартала — и на каждой из них был тот же самый угловатый символ, который был выжжен на щеке алхимика-халфлинга. Были и символические знаки инквизитора вместе с предупреждением, что никому, кроме специально приглашенных, лучше не переступать через порог.
Сироты уважали это предупреждение. Их многочисленные походы за мусором обходили стороной Дом Экриссара, по меньшей мере во времена Павека. Но здания в квартале темпларов были абсолютно похожи одно на другое, и ему не составило труда найти обитую кожей панель, за которой, если ее поднять, находились мешки с мусором: Высшие Темплары не зарывали мусор в саду своего внутреннего дворика и не выбрасывали из окон на улицу, как делал народ в тех кварталах, где только мусорщики сохраняли улицы в чистоте. Они — или их рабы — собирали его в корзины и мешки, а другие рабы забирали их из дома.
Павек предупредил своих товарищей, чтобы они не торопились, и внимательно изучил узкий проход, видневшийся за горой мусора. Там не было мерцающего занавеса, который мог бы закрыть дорогу вверх. Но вовсе не все охранные заклинания так явно заявляют о себе. Экриссар запросто мог запечатать свой дом невидимым заклинанием, но для этого даже ему пришлось бы попросить заклинание у Короля Хаману, а король мог бы поинтересоваться, зачем оно ему нужно. Павек готов поставить на кон жизнь, что невидимых заклинаний тут не было.
Впрочем, это не имело большого значения. Он не ожидал, что останется жив к тому времени, когда зазвучит вечерний колокол. У него никогда не было больших амбиций, он никогда не ожидал, что когда-нибудь станет старым — даже тогда, когда носил желтую одежду со знаками регулятора, вышитыми на рукавах. Смерть хватает таких людей как он скорее рано, чем поздно; но он никогда не думал, что неминуемая смерть уже ждет его, еще до полуночи. Внезапно его пульс зачастил, он затрясся так, что был вынужден опереться на стену, чтобы не упасть.
— Отсюда я пойду один, — тихо и печально сказал Йохан. — Ты сделал свою часть. Иди домой. Переживи этот день. Возьми Руари.
Мысли Павека подернулись серой дымкой и наполнились открытыми, честными лицами, но впереди всех маячило лицо Акашии с русыми волосами и пронзительными глазами. Если дом — то место, которое за туманом — может вновь обрести Акашию, он должен идти. Он никогда не отдаст свою жизнь ни за Лаг, ни за Дыхание Рала, ни за Урик; но она здесь, необходимо отомстить, надо рискнуть. Ее крики пронзили туман и тьму.
Она здесь.
— Павек?
Голос Руари позвал его сквозь туман, а тяжелая рука Йохана легла ему на плечо. Он дернулся и рука ушла.
— Она здесь. Она еще здесь, все еще жива. Я слышал ее.
— Павек — чтобы ты не делал. Остановись!
Остановить что? удивился он про себя, но потом сам почувствовал это, крутяшуюся силу, которую он уже чувствовал в рощах Квирайта. Квирайт — это имя места, которое он не помнил, не должен помнить. Сконфуженный и недоумевающий, он запустил свои пальцы в волосы, и начал тянуть их до тех пор, пока боль не прогнала туман, лица и — наконец — само имя.
Вернулось ощущение пустых мест в памяти. Имя и все связанное с ним исчезло. Оказалось, что он сидел на корточках, пытаясь понять, что случилось.
— Что это было? — требовательно спросил Йохан.
— Вызов, — отозвался Руари шепотом, его голос трясся, как все внутри Павека. — Ты вызвал что-то…кого-то. Хаману. Ты вызвал Хаману?
Павек взглянул наверх и увидел, как Руари теребит его медальон. — Нет, — прошептал он, все еще не понимая, что случилось. — Не Хаману. Я не знаю… Это было похоже на… — Пустота снова закружилась вокруг него, слова куда-то исчезли. — Я не знаю, — сказал он и повторил это несколько раз.
— Страж.
Он отрицал это, Йохан ругался, но Руари был уверен. — Стражи вообще происходят от духа Атхаса, — сказал он таким тоном, как если бы пересказывал одну из лекций Телами. — Но страж не Атхас. Он то, что делает одно место Атхаса отличным от всех остальных: та самая гора, та самая роща, та самая река — что-то уникальное и присущее только этому месту.
— Но здесь нет ничего, — возразил Йохан. — Здания и люди. Они кишат тут повсюду. Ничего не осталось для стража.
— Урик. Здесь есть Урик. Урик — уникален.
Павек встал. Он прижал ладони к дому Экриссара и закрыл глаза. Да, Ру был прав. Здесь было присутствие: Урик, намного старше, чем король-волшебник, сильный и могучий. Он поднялся, чтобы встретить его, дал ему силу, а потом отнял, и ничего большего.
— Она здесь.
Гладкие, разукрашенные и отштукатуренные фасады квартала темпларов не доходили до мусорных шахт, мусоропроводов, где незаполненные пакеты и мешки с мусором обеспечивали отличную опору для рук трех мужчин, карабкающихся на крышу. Как и все остальные богатые жители Урика, Элабон Экриссар построил вокруг внутреннего садика, в котором росли деревья и цветы, а из бассейнов били фонтаны, колонаду, вокруг столбов которой от земли до крыши вились виноградные лозы. Во дворе было тихо, только неумолчно журчали фонтаны. Было довольно темно, так как только слабые лучи света просачивались через орнамент, украшавший окна анфилады комнат, чьи окна выходили на дворик. И там никого не было — по крайнем мере Павек на это надеялся и рассчитывал. Ни опыт ни логика не мешали им сейчас спуститься с крыши на верхний этаж, в котором находились жилые комнаты, но, пройдя так далеко и прожив намного дольше, чем они кто-нибудь из них ожидал, они в каждое следующее мгновение становились все более и более осторожными.
— Ты уверен? — спросил Йохан, когда Павек перенес свою ногу через перила.
— Я думаю, что она здесь. Я думаю, что она жива. Я думаю, что этот путь ведет к ней. Выбери другую дорогу, если хочешь. Но я иду этим путем.
Так что Руари и Йохан последовали за ним: перелезли через перила на деревянный орнамент, поддерживавший побеги виноградной лозы, планки которого угрожающе опустились под весом его и дварфа. Несколько мгновений они обращали больше внимания на медленный и трудный спуск, а потом Павек услышал слишком хорошо знакомый голос:
— …Сейчас или позже, моя дорогая леди, живая или мертвая. Это не имеет для меня большого значения, но я хочу знать ваши секреты. Ваш страж может зашитить ваше прошлое, но в моих руках ваше настоящее и ваше будущее. Помните об этом каждый раз, когда сопротивляетесь.
Потом наступило молчание и ночь стала темнее. Павек перехватил руку Йохана, которая поднялась в направлении голоса, который они услышали.
— Она там. Я должен идти к ней… — настойчиво и бездумно прошептал Йохан.
Павек с трудом удержал его. — Ты что, хочешь, чтобы нас всех убили? Или ты хочешь умереть прямо перед ней? Или ты хочешь вытащить ее оттуда?
Дварф расслабился. — Вытащить ее оттуда.
— Тогда мы подождем.
Йохан, казалось, сдался, но только до того мгновения, когда Акашия закричала. — Я не могу ждать. Он пытает ее. Я не могу сопротивляться-
— А она может. Она сопротивляется с того момента, как они ее схватили и будет сопротивляться до тех пор, пока мы не вытащим ее.
— Здесь есть окно, — тихо прервал его Руари. — Я могу вскарабкаться и посмотреть через орнамент, и мы узнаем, что там происходит. Я достаточно легкий.
В слабом свете Павек мог видеть как юнец снял с себя все, что могло помешать ему или за что он мог зацепиться. И это без его или Йохана напоминания. Они были смущены и расстроены, ясное дело, но похоже и Элабон Экриссар был не в лучшем положении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Не пытайтесь соблазнить меня вашим извинением, — прорычал он — или вашим счетом: за это уплачено, а за это еще должен. Я знаю лучше. Я знаю Экриссара. Взгляните на меня, Телами. Взгляните внутрь меня. Взгляните на то, что я знаю об Элабоне Экриссаре и скажите мне, что не осталось ничего, что надо сделать!
Старуха не воспользовалась своей силой мыслеходца, не стала брать образы из его сознание, которые он так отчаянно пытался передать ей. Она даже не подняла свои глаза, чтобы встретиться с его взглядом, но каким-то образом она отрезала его от силы стража.
Рука Руари соскользнула с его, и наполненный энергией воздух в домике разрядился, сменившись ночной прохладой.
— Проклятое милосердие Хаману больше вашего, — прошипел Павек. Она каким-то образом уменьшила силу его голоса, когда отрезала его от силы стража. — Он никогда не разрешал ускользнуть неотомщенными из под его гнева.
Его ноги налились тяжестью. Он пошел к двери, качаясь, едва не падая. Телами не сказала ничего, ничего, что остановило бы его.
* * *
Три свежих канка, провизия и замечательное обсидиановое оружие ждали их рядом с центральным колодцем, когда Павек заставил себя подняться утром из-под тени дерева, куда он буквально свалился после того, как вышел из домика Телами. Самой Телами рядом не было. Руари сказал, что на рассвете она отправилась в свою рощу, пешком, помогая себе посохом. Еще он сказал, что она извинилась перед ними, что она плакала и рыдала, разорвала на себе одежду, и жаловалась, что готова умереть, перед тем, как уйти из хижины. Павек и Йохан надавили на него, и он признался, что провел всю ночь высматривая и бегая по деревне.
Безграничная энергия юности, с завистью подумал Павек, пока он умывался и стряхивал сон с глаз. Он закостенел, мышцы ныли, тело болело при каждом движении, как если бы он проиграл в неравном бою — в некотором смысле так оно и было: Телами проверила его на прочность еще до того, как он понял, что сражается.
И тогда перед рассветом она признала свое поражение.
Он набросил кожаное седло на спину канка, едва успев избежать приятной встречи с его жвалами. Жуки застучали жвалами, громкое и нервно, все волосы на его теле встали дыбом, но жука надо было запрячь и нагрузить. Он затянул веревки покрепче, подвесил на них мешки с едой и водой, а на свой пояс повесил длинный и острый обсидиановый кинжал.
Йохан уже сидел верхом на своем канке. Глаза дварфа были еще красно-черные, но его силы явно восстановились после ночного сна. Вернулся Руари с четвертым канком.
— В случае, если найдем ее, — объяснил он еще до того, как они спросили его. — В случае, если нам повезет.
Дополнительный канк никак не мог помешать — особенно, как сказал Ру, если им повезет. Павек молча ждал, пока Руари не оседлал своего канка и не взнуздал дополнительного. Жители Квирайта пришли посмотреть, как они уезжают. Фермеры приветствовали их, скрещивая пальцы различными счастливыми знаками, или сжимая побеги крошечных белых цветов в своих руках. Друиды просто стояли, на их лицах застыло странное выражение, которое было намного сложнее понять.
Обменялись несколькими словами. Все, по видимому, слышали полуночный рев Павека, или слухи о нем, если не проснулись. Говорить было не о чем. На небе, как всегда, не было ни облачка. Песчаная буря, шквальный ветер или даже Тирский шторм, все может обрушиться на них до того, как они окажутся в Урике, и никто, даже самый мудрый человек в Квирайте, не может с этим ничего поделать. Но если ничего такого не будет, они окажутся в Урике через четыре дня. А что потом?
Что может хоть кто-нибудь сказать трем мужчинам, стремящимся к неизбежной и мучительной смерти?
Что может хоть кто-нибудь их них сказать друг другу?
Ничего.
Йохан коснулся антенны своего канка и тот двинулся вперед. Руари был следующим с дополнительным жуком на поводу. Павек ехал последним.
* * *
Телами ждала их на границе Кулака Солнца. Она как-то вся сгорбилась и ссутулилась. Несмотря на знакомую шляпу с вуалью, Павек вначале даже не узнал ее. Она попросила — очень честная просьба, а не унижающая команда — использовать ее искусство, чтобы спрятать их знания о Квирайте в самых укромных уголках сознания, на всякий случай. Это не помешает, настойчиво сказала она, вернуться им обратно, но зато ни Элабон Экриссар, ни кто-нибудь другой не сможет извлечь из их памяти ничего.
— Ради Квирайта? — попросила она.
Руари и Йохан спешились; Павек остался, где был. Те двое встали на колени на твердую землю и были введены в транс при помощи волшебства и Пути. Он и Телами остались одни на один.
— Ради Квирайта, — повторила она, но он не пошевелился. — Страж сохранит твои секреты от Элабона Экриссара.
Павек, по прежнему неохотно, соскользнул со спины канка. И ему пришлось встать на колени: иначе она не смогла бы коснуться его глаз и ушей, и прижать свои ладони к его вискам. Вспышки белого цвета запрыгали вокруг его черепа и перед его мысленным взглядом. Когда они закончились, Телами исчезла, они опять сели на канков, но в памяти возникло ощущение пустоты.
Уже сидя на спине канка, он сообразил, что именно было в этих пустых местах: основные понятия его теперешней жизни. Там были имена: Телами, Акашия, фермеры, другие друиды, все эти имена не ассоциировались со знакомыми лицами и плавали в неестестественном сером тумане, как если бы он жил в облаках дыма со времени своего бегства из Урика.
У него было слово Телами, что он сможет все это вернуть, если окажется достаточно удачлив и сумеет убежать от Элабона Экриссара; и что он не выдаст ничего, если убежать не удастся. Тонкая и холодная соломинка, придется повисеть на ней, он почувствовал как по его спине пробежал холодок, тем не менее он не колеблясь направил своего канка на ослепляющую поверхность Кулака Солнца.
* * *
Они оставили канков возле участка одной из многочисленных орошаемых ферм, зеленым кольцом окружавших Урик, из которых город получал всю свою еду. В обмен на несколько серебряных монет из кошелька Йохана они получили обещание, что о них позаботятся и они будут в открытом загоне, когда господа вернутся. Риск был. Всегда есть риск, когда один человек полагается на обещание другого; никогда не знаешь, что получишь за свои деньги.
Но мало что может сравниться с риском вломиться в дом Высшего Темплара с мыслями об убийстве в голове.
Попасть в Урик было совсем не трудно. Поколения ребятишек из темпларских приютов сообщали друг другу результаты обследования самых отдаленных уголков города. У них не было ни положения ни, по большей части, будущего, но их знание Урика вошло в легенду. И как Павек был уверен, что нет прохода через стену рядом с эльфийским кварталом, так он сам знал проход под северозападной сторожкой. Единственное, чего он опасался, убирая в сторону свободно лежащий камень в фундаменте сторожки — встретить банду таких же, как и он, только помоложе, где-нибудь в узких и извилистых коридорах прохода.
Он знал, что они были уже на полпути в квартал темпларов, когда проход оказался перегороженным мерцающим сине-зеленым занавесом личного охранного заклинания короля-волшебника.
— Ты первый, — сказал он Руари, который стал серым в этом сверхъестественном свете и отказался идти. — У тебя мой медальон. Если не хочешь идти первым, верни его мне. — Он протянул руку.
— С чего это ты решил, что я взял его с собой? — недоброжелательно и грубо возразил Руари, теребя свою рубашку именно там, где, как знал Павек, был спрятал керамический медальон.
Павек повернулся и взглянул на Йохана, который, со слабым вздохом, толкнул придурка в спину, между лопатками, так, что тот влетел в занавес, который затрещал и заискрился, но не сделал ему ничего. Он и дварф пролетели следом еще до того, как искры прекратились.
— А что если бы его не было? — поинтересовался Руари.
— Ты был бы трупом, — грубо сказал он, продолжая идти.
* * *
Проход заканчивался недалеко от приюта, находившегося рядом с внутренней стеной квартала темпларов, для него самой знакомой частью города, но не для остальных двоих, которые были просто обескуражены совершенно одинаковыми перекрестками и фасадами зданий, ничем не отличавшихся друг от друга.
— Как ты знаешь, куда идти? — спросил Руари горячим шепотом, признаваясь, что он сам никогда не сумел бы разглядеть те минимальные отличия, которые отделяли личный дом Высшего Темплара от бараков Гражданского Бюро, — и то, что он не мог читать надписи, нарисованные над каждой дверью.
— Магия.
И понимая, что Руари чувствует себя униженным после того толчка и что ему нужно сравнять счет, Павек подвинулся ближе, разрешая нервному червяку ударить кулаком по его руке. Он надеялся, что физический контакт успокоит юнца. Вечерний колокол еще не прозвенел, и хотя народу было немного, желтый был не единственным цветом на улице. Артисты, художники и купцы шли домой в свои кварталы, проходя через квартал темпларов. Они легко смешались с толпой, делая вид, что поют и веселятся. Кое-где они прятались в тенях, и в целом им удалось дотигнуть своей цели не привлекая ничьего внимания, чего ему очень не хотелось.
Снаружи фасад дома Экриссара ничем не отличался от других красно-желтых фасадов. Было три двери — Высшие Темплары живут в роскоши, но никто не имеет права нарушить симметрию квартала — и на каждой из них был тот же самый угловатый символ, который был выжжен на щеке алхимика-халфлинга. Были и символические знаки инквизитора вместе с предупреждением, что никому, кроме специально приглашенных, лучше не переступать через порог.
Сироты уважали это предупреждение. Их многочисленные походы за мусором обходили стороной Дом Экриссара, по меньшей мере во времена Павека. Но здания в квартале темпларов были абсолютно похожи одно на другое, и ему не составило труда найти обитую кожей панель, за которой, если ее поднять, находились мешки с мусором: Высшие Темплары не зарывали мусор в саду своего внутреннего дворика и не выбрасывали из окон на улицу, как делал народ в тех кварталах, где только мусорщики сохраняли улицы в чистоте. Они — или их рабы — собирали его в корзины и мешки, а другие рабы забирали их из дома.
Павек предупредил своих товарищей, чтобы они не торопились, и внимательно изучил узкий проход, видневшийся за горой мусора. Там не было мерцающего занавеса, который мог бы закрыть дорогу вверх. Но вовсе не все охранные заклинания так явно заявляют о себе. Экриссар запросто мог запечатать свой дом невидимым заклинанием, но для этого даже ему пришлось бы попросить заклинание у Короля Хаману, а король мог бы поинтересоваться, зачем оно ему нужно. Павек готов поставить на кон жизнь, что невидимых заклинаний тут не было.
Впрочем, это не имело большого значения. Он не ожидал, что останется жив к тому времени, когда зазвучит вечерний колокол. У него никогда не было больших амбиций, он никогда не ожидал, что когда-нибудь станет старым — даже тогда, когда носил желтую одежду со знаками регулятора, вышитыми на рукавах. Смерть хватает таких людей как он скорее рано, чем поздно; но он никогда не думал, что неминуемая смерть уже ждет его, еще до полуночи. Внезапно его пульс зачастил, он затрясся так, что был вынужден опереться на стену, чтобы не упасть.
— Отсюда я пойду один, — тихо и печально сказал Йохан. — Ты сделал свою часть. Иди домой. Переживи этот день. Возьми Руари.
Мысли Павека подернулись серой дымкой и наполнились открытыми, честными лицами, но впереди всех маячило лицо Акашии с русыми волосами и пронзительными глазами. Если дом — то место, которое за туманом — может вновь обрести Акашию, он должен идти. Он никогда не отдаст свою жизнь ни за Лаг, ни за Дыхание Рала, ни за Урик; но она здесь, необходимо отомстить, надо рискнуть. Ее крики пронзили туман и тьму.
Она здесь.
— Павек?
Голос Руари позвал его сквозь туман, а тяжелая рука Йохана легла ему на плечо. Он дернулся и рука ушла.
— Она здесь. Она еще здесь, все еще жива. Я слышал ее.
— Павек — чтобы ты не делал. Остановись!
Остановить что? удивился он про себя, но потом сам почувствовал это, крутяшуюся силу, которую он уже чувствовал в рощах Квирайта. Квирайт — это имя места, которое он не помнил, не должен помнить. Сконфуженный и недоумевающий, он запустил свои пальцы в волосы, и начал тянуть их до тех пор, пока боль не прогнала туман, лица и — наконец — само имя.
Вернулось ощущение пустых мест в памяти. Имя и все связанное с ним исчезло. Оказалось, что он сидел на корточках, пытаясь понять, что случилось.
— Что это было? — требовательно спросил Йохан.
— Вызов, — отозвался Руари шепотом, его голос трясся, как все внутри Павека. — Ты вызвал что-то…кого-то. Хаману. Ты вызвал Хаману?
Павек взглянул наверх и увидел, как Руари теребит его медальон. — Нет, — прошептал он, все еще не понимая, что случилось. — Не Хаману. Я не знаю… Это было похоже на… — Пустота снова закружилась вокруг него, слова куда-то исчезли. — Я не знаю, — сказал он и повторил это несколько раз.
— Страж.
Он отрицал это, Йохан ругался, но Руари был уверен. — Стражи вообще происходят от духа Атхаса, — сказал он таким тоном, как если бы пересказывал одну из лекций Телами. — Но страж не Атхас. Он то, что делает одно место Атхаса отличным от всех остальных: та самая гора, та самая роща, та самая река — что-то уникальное и присущее только этому месту.
— Но здесь нет ничего, — возразил Йохан. — Здания и люди. Они кишат тут повсюду. Ничего не осталось для стража.
— Урик. Здесь есть Урик. Урик — уникален.
Павек встал. Он прижал ладони к дому Экриссара и закрыл глаза. Да, Ру был прав. Здесь было присутствие: Урик, намного старше, чем король-волшебник, сильный и могучий. Он поднялся, чтобы встретить его, дал ему силу, а потом отнял, и ничего большего.
— Она здесь.
Гладкие, разукрашенные и отштукатуренные фасады квартала темпларов не доходили до мусорных шахт, мусоропроводов, где незаполненные пакеты и мешки с мусором обеспечивали отличную опору для рук трех мужчин, карабкающихся на крышу. Как и все остальные богатые жители Урика, Элабон Экриссар построил вокруг внутреннего садика, в котором росли деревья и цветы, а из бассейнов били фонтаны, колонаду, вокруг столбов которой от земли до крыши вились виноградные лозы. Во дворе было тихо, только неумолчно журчали фонтаны. Было довольно темно, так как только слабые лучи света просачивались через орнамент, украшавший окна анфилады комнат, чьи окна выходили на дворик. И там никого не было — по крайнем мере Павек на это надеялся и рассчитывал. Ни опыт ни логика не мешали им сейчас спуститься с крыши на верхний этаж, в котором находились жилые комнаты, но, пройдя так далеко и прожив намного дольше, чем они кто-нибудь из них ожидал, они в каждое следующее мгновение становились все более и более осторожными.
— Ты уверен? — спросил Йохан, когда Павек перенес свою ногу через перила.
— Я думаю, что она здесь. Я думаю, что она жива. Я думаю, что этот путь ведет к ней. Выбери другую дорогу, если хочешь. Но я иду этим путем.
Так что Руари и Йохан последовали за ним: перелезли через перила на деревянный орнамент, поддерживавший побеги виноградной лозы, планки которого угрожающе опустились под весом его и дварфа. Несколько мгновений они обращали больше внимания на медленный и трудный спуск, а потом Павек услышал слишком хорошо знакомый голос:
— …Сейчас или позже, моя дорогая леди, живая или мертвая. Это не имеет для меня большого значения, но я хочу знать ваши секреты. Ваш страж может зашитить ваше прошлое, но в моих руках ваше настоящее и ваше будущее. Помните об этом каждый раз, когда сопротивляетесь.
Потом наступило молчание и ночь стала темнее. Павек перехватил руку Йохана, которая поднялась в направлении голоса, который они услышали.
— Она там. Я должен идти к ней… — настойчиво и бездумно прошептал Йохан.
Павек с трудом удержал его. — Ты что, хочешь, чтобы нас всех убили? Или ты хочешь умереть прямо перед ней? Или ты хочешь вытащить ее оттуда?
Дварф расслабился. — Вытащить ее оттуда.
— Тогда мы подождем.
Йохан, казалось, сдался, но только до того мгновения, когда Акашия закричала. — Я не могу ждать. Он пытает ее. Я не могу сопротивляться-
— А она может. Она сопротивляется с того момента, как они ее схватили и будет сопротивляться до тех пор, пока мы не вытащим ее.
— Здесь есть окно, — тихо прервал его Руари. — Я могу вскарабкаться и посмотреть через орнамент, и мы узнаем, что там происходит. Я достаточно легкий.
В слабом свете Павек мог видеть как юнец снял с себя все, что могло помешать ему или за что он мог зацепиться. И это без его или Йохана напоминания. Они были смущены и расстроены, ясное дело, но похоже и Элабон Экриссар был не в лучшем положении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39