Они толкнули на тебя груду досок и ушли, а ты кричала. Они решили, что ты умрешь, и это показалось им забавным. Когда мы тебя нашли, ты была вся в крови.
— Они были дети, — тихо ответила Абрайра. Я никогда не слышал, чтобы брат с сестрой говорили по ночам. Обычно лишь храпел Завала, да Перфекто изредка звал во сне жену. Интересно, сколько таких ночных разговоров я пропустил?
— А когда тебе было двенадцать и ты пошла к мессе, а священник выбросил тебя за порог, он что, тоже был ребенком?
— Это была его церковь.
— Церковь нашего Бога, — поправил Перфекто. — Я не стану напоминать тебе обо всем. Но я видел в новостях сообщения о том, как ты убила трех парней — метисов.
— Трех насильников. Полиции было все равно, что метисы сделают с химерой.
— Ты изуродовала их тела. Это не просто месть. Это ненависть. Поиск. Почему ты отрицаешь, что ненавидишь людей? Тебе это ничего не дает. Я не прошу тебя сдерживать свою ненависть к ним. Но не нужно ненавидеть себя саму за то, что ты одна из них.
Абрайра как будто всхлипнула. Я удивился: она всегда казалась мне такой сильной, лишенной эмоций женщиной.
— Я не человек, — прошептала она. — Мне никогда не позволяли быть человеком. И теперь я не буду человеком.
— Значит, ты признаешь, что ненавидишь их.
— Да. Иногда.
— А меня? — спросил Перфекто. — У меня восемь детей от жены, а она человек. Я тоже человек.
— Не придирайся к словам. Если ты рожден из пробирки, ты химера. Вот разница, исходя из которой чилийцы охотились за нами после революции. Если бы ты отвез своих восьмерых детей в Чили, там тебя убили бы вместе с ними.
— Это правда, — согласился Перфекто. — Но я напоминаю тебе об этом для того, чтобы подчеркнуть: разница между людьми и химерами очень небольшая. Ты стоишь на этой линии и говоришь: буду химерой, а не человеком. Но выбор был сделан твоими создателями — инженерами, сама ты не можешь выбирать.
Перфекто замолчал, и я ждал, что ответит Абрайра, одновременно обдумывая услышанное: когда я пытался поговорить с Абрайрой по душам, она рассказывала о местах, где жила, о людях, которых знала, со странным бесстрастием, никогда не упоминая о любви или ненависти. Эмоционально она всегда оставалась на расстоянии, словно муха, заключенная в янтарь. Ее невозможно было коснуться, ощутить живое тепло. И как в тот день, когда она жестикулировала на манер возбужденной чилийки, так и сейчас, ночью, я еще раз узнал: если она проявляет эмоции, это всего лишь игра, маска. Бессмысленные улыбки в ответ на глупые шутки. Словно она хотела успокоить окружающих, показать, что в ее мире все в порядке. Меня инстинктивно настораживало такое поведение, мне оно казалось неискренним. Теперь я понял, почему эмоции у нее так зажаты: с ней настолько жестоко обращались в прошлом, что сейчас она не хотела показывать нам, кто же она такая на самом деле.
И снова я удивился тому, насколько она человек: ведь 98 процентов изменений и усовершенствований в ее организме будут унаследованы потомками. Тут, словно при вспышке молнии, я наконец увидел правду. Абрайра говорила, что химеры — женщины создавались не для того, чтобы быть солдатами. Когда в «Роблз» проектировали Абрайру, инженеры не хотели получить ни совершенного человека, ни совершенного солдата. Они создавали всего лишь совершенного производителя — машину, которая способна распространить созданные ими особенности среди следующего поколения людей.
Я еще какое-то время прислушивался, но Абрайра ничего не ответила. Возможно, они заметили мое неровное дыхание, поняли, что не сплю, и перестали разговаривать. Не знаю.
* * *
Той ночью мне снилось, будто я пытаюсь удержать от падения ребенка, который цепляется за выступ скалы высоко над безбрежным океаном, волны в котором медного цвета. В воде множество мертвых чаек, они плавают брюхом вверх, крылья их поднимаются и опускаются на волнах. Маленькая девочка, которую я вижу так часто, цепляется за камень, глаза полны ужаса. Из царапин на руках капает кровь, крупные капли падают в воду, и от них расходятся красные круги. Из каждого круга выскакивает самурай — ябандзин в своем красном снаряжении и начинает стрелять в меня плазмой.
Девочка говорит мне:
— Дедушка, держись крепче. Не поднимайся выше.
Я смотрю ей в глаза.
— Кто ты? Как тебя зовут?
— Разве ты не знаешь? — укоризненно отвечает она.
Над моей головой вспыхнула плазма, я обхватил девочку и скорчился, боясь пошевелиться.
* * *
— Анжело, Мавро, все — проснитесь! — позвал Перфекто. Я открыл глаза и оглянулся на него. Перфекто плакал. Густые волосы взъерошены. Свет в помещении неяркий, трехмерная татуировка на шее словно блестит. Коридор дрожал от вибрации, вызванной движениями людей, которые бегали туда — сюда от радости. Перфекто улыбнулся. — Послушайте хорошую новость!
Он подошел к выключателю и добавил света. Абрайра подключилась к монитору и слушала радио. Она вздрагивала от рыданий, по щекам катились слезы. Я сел на койке, Перфекто схватил меня за руку и подтащил ко второму монитору. Мавро только еще поднимался, а Завала вообще не пошевелился. Перфекто вставил вилку в основание моего черепа.
— … все еще закрыты. Тем временем Независимая Бразилия нанесла воздушный удар по четырем тысячам кибернетических танков, стоявших караваном в тридцати километрах к северу от Лимы. — Лима? Я удивился. Фронт Независимой Бразилии в сотнях километров от Лимы. — Танки находились на пути к фронту Социалистических Соединенных Штатов Юга в Панаме под руководством искусственного разума Брейнстормер 911, когда повстанцы разбомбили корпус ИР. Брейнстормер 911 — один из четырнадцати Искусственных Разумов, уничтоженных в Южной и Центральной Америке за последние шесть часов. Разбиты также семь ИР в Европе и два в космосе. Пока только два государства заявили протест по поводу бомбардировки, нарушающей соглашение 2087 года с Разумами о том, что они сохраняют политический нейтралитет и должны быть защищены от жестокостей войны. Впервые за целое столетие ИР стали военными целями.
В Колумбии повстанцы из Панамы утверждают, что они захватили Боготу; следовательно, и Богота и Картахена снова перешли из рук в руки, а генералы — социалисты в Колумбии приказали своим солдатам сложить оружие. Но из-за сообщений о массовых убийствах большинство солдат ССШЮ отказались выполнить этот приказ, и в Медельине продолжаются тяжелые бои.
Неподтвержденные сообщения из Порто Аллегре в оккупированной социалистами Бразилии указывают, что сегодня утром сотни моряков восстали против офицеров. Как сообщается, убит генерал Рикардо Муэллер, известный как Змея Монтевидео; вместе с ним погибло много офицеров. Моряки с этой базы заявляют, что нападут на Буэнос-Айрес…
Мавро выдернул мою вилку и подключился сам. Абрайра отдала свою Завале. В помещениях под нами наемники кричали и веселились, был слышен шум тысяч голосов, несмотря на то что стены приглушали звук.
Перфекто хлопнул меня по спине и откупорил мою последнюю бутылку виски.
— Давай отпразднуем это событие! — воскликнул он и поднес бутылку к моим губам.
Я сделал глоток и спросил:
— А что случилось-то? Перфекто улыбнулся.
— Социалистов гонят из всех украденных ими стран. Они за одну ночь потеряли больше, чем приобрели за последние семь лет.
— Но как? — спросил я. Хотя, конечно, уже знал как. Должно быть, Тамара пришла в себя. Когда я подумал об этом, внутри у меня словно отпустило. Я испытал всепоглощающее чувство облегчения. Я и не сознавал, что настолько тревожусь из-за нее. Значит, Тамара сообщила имена Искусственных Разумов, которые помогали социалистам, а Гарсон передал эту информацию своим компадрес на Земле. С уничтожением региональных ИР по всему ССШЮ выйдут из строя все дороги, линии коммуникаций и банки.
— Очень просто, — объяснил Перфекто. — Кто-то взорвал ИР, и вместе с ними взорвалась вся страна. Миллионы рефуджиадос в Независимой Бразилии и Панаме вооружились и хлынули через границы всех социалистических государств. Почти во всех городах ССШЮ офицеры так заняты защитой своего имущества от грабителей, что им некогда бороться с внешними силами, а солдаты в это время выводят из строя защитные системы государства и переходят на другую сторону. Стало очевидно, что у трех ИР вся память была занята руководством защитных систем социалистов: когда их разбомбили, вся линия, включая кибернетические танки и нейтронные пушки, сломалась. Поскольку ИР нарушили все возможные соглашения, помогая военным на одной стороне, многие страны поддерживают наши усилия. Индия даже послала военную помощь рефуджиадос — пятьдесят тысяч кибернетических танков и орбитальную нейтронную пушку. Ах, как бы я хотел вернуться в Чили!
Я был ошеломлен. Никто никогда не предоставлял нам военную помощь, за исключением незначительной помощи от Австралии, да и ту пришлось выпрашивать так долго, что дело не стоило хлопот.
— Ты думаешь, это правда? ССШЮ могут пасть в один день?
Абрайра покачала головой.
— Нет. Они уже приходят в себя. Создают новые оборонительные линии, отступив в Боливию, Парагвай, Уругвай и Чили. А народы этих стран даже не пошевелились. Люди там так далеко от войны, что даже не знают, что происходит на севере. Потребуются годы, чтобы вернуть все.
— Я в этом не уверен, — возразил Перфекто. — Социалисты отрезаны почти от всего своего тяжелого оружия. И если наши его захватят, война продлится от силы три месяца.
Отключились Завала и Мавро. Завала кричал и прыгал, потом вместе с Абрайрой и Перфекто отправился вниз, чтобы отпраздновать известие с друзьями. Я пообещал, что скоро приду. Мавро сидел на койке и улыбался, а я просто сел на пол.
Когда они ушли, Мавро сказал:
— Итак, Анжело, информация социалистки, которую ты принес на борт, оказалась ценной, верно?
— Si, первоклассная информация.
— И только подумать: все это произошло потому, что я спас тебя на станции Сол.
— Ты верный друг, — сказал я. Однако я не был в этом уверен в глубине души. Вспомнил, как он говорил обо мне за моей спиной, обсуждая мои боевые способности. Но тогда он был пьян, и я старался не сердиться на него за эти слова.
Мавро улыбнулся, откинул голову и посмотрел в потолок.
— Через несколько месяцев Гарсон назначит своих офицеров. Тогда он вспомнит, что мы для него сделали. И я не удивлюсь, если мы с тобой оба станем офицерами.
Я вспомнил зеленые холмы Панамы, заход солнца над озером за моим маленьким домом в Гатуне, большие корабли, плывущие по озеру в порт Колон и в Панама-сити. Вспомнил, как стаи голубых и зеленых канареек играют в кустах у меня на заднем дворе. Я оставил все это, и теперь мне вдруг пришло в голову, что я оставил это совершенно зря. Я мог забрать Тамару к повстанцам в лесах к югу от Колона. Результаты были бы те же. Социалистов отбросили бы от наших границ, и я мог бы остаться в Панаме навсегда — мне бы ничего не угрожало. Конечно, если бы не убил Эйриша. Нужно было оставить Эйриша в живых, переправить Тамару к повстанцам, а самому вернуться домой. Мне никогда не приходило это в голову. И снова мои иррациональные действия заставили меня подумать, что, очевидно, я все же сошел с ума. Может, я просто глуп? В молодости раз в две или три недели я замечал, как глуп был в это самое время год назад. Но теперь мне пятьдесят девять лет, и я больше не оглядываюсь и не думаю, как глуп был в пятьдесят восемь… Может, снова стоит этим заняться?
Больше всего мне сейчас хотелось оказаться в Панаме. Но даже если я вернусь после победы над ябандзинами, я проведу в полете сорок пять земных лет. Панама станет совсем другой. И я понял, что, хоть победа в Панаме меня радует, теперь она не имеет ко мне никакого отношения. Я ничего не выиграю. Все это могло случиться и на другой планете, о которой я никогда нет слышал.
Мавро продолжал:
— У этой социалистки, должно быть, была важная информация. Она принадлежала к их высшим эшелонам. Помнишь, как Гарсон спрашивал тебя, чем она занималась в разведке? И он еще сказал, что знал, что у социалистов есть кто-то с ее способностями.
— Помню, — ответил я.
— А какие способности он имел в виду? Я понял по его взгляду, что он знает о ее работе в разведке, но что это за способности?
— Понятия не имею. Не думаю, чтобы Гарсон стал обсуждать это с нами.
В глубине души я знал, что Тамара пришла в себя. Как она выздоравливает, насколько полно восстановилась ее память? Помнит ли она меня, понимает ли, что я принес ей в жертву? Ведь, спасая ее, я оставил позади всю свою прежнюю жизнь. На какое-то время желание искать ее во мне ослабло, я был удовлетворен тем, что она поправилась, и желал ей добра.
Но когда я сознательно попытался разорвать связь, отделить себя от нее, то неожиданно почувствовал, как у меня над головой расправила крылья большая темная птица, и я ощутил страх: птица готова была ударить.
Глава восьмая
Этим утром мы миновали орбиту Плутона и вышли за пределы Солнечной системы. Японцы держали нас в строю, пока корабль корректировал курс, пока работали, а потом отделялись огромные ракеты, составлявшие значительную часть его массы, пока расправлялись плавники заборных устройств, улавливающих атомы водорода, топливо основного двигателя. Японцы драматизировали ситуацию, и я ожидал, что должно произойти нечто значительное, однако ощутил только легкую дурноту — всего на секунду, затем толчок, когда сила тяжести увеличилась с 1,35 до 1,45 g.
Наши тела еще не приспособились к новой силе тяжести. Конечно, это не сокрушительный вес четырех или пяти g, когда воздух застревает в легких, кровь отливает в ноги, а кости ноют так, как будто при первом же движении лопнут. Ощущение такое, словно медленно погружаешься в пол; тяжесть кажется невыносимой, потому что постоянно увеличивается. Мои мышцы окрепли, я сбросил лишний жир. Однако я испытывал усталость, казался себе изношенным и хрупким. Мы пытались уговорить самураев дать нам день для празднования. Но на них не произвела никакого впечатления незначительная, по их мнению, победа наших друзей на Земле.
Надевая защитное снаряжение, я все время ждал, что Абрайра подбодрит нас, но она только сказала:
— Надеюсь, вы готовы совершить очередное путешествие в ад.
Мавро одевался без своей обычной мрачноватой улыбки, а у Завалы глаза блестели, как у сумасшедшего. Все в нашей маленькой группе ощущали некую подавленность. Мы оделись, заняли свои места в машине, и Кейго подключил нас.
«Сценарий 66: Дальний патруль».
Я увидел зрелище, внушавшее надежду, — такого не было уже много дней. Поскольку мы перешли от программы средних патрулей к дальним, мы должны увидеть новые места; это означает также, что мы совершенствуемся и получили повышение, несмотря на свои постоянные проигрыши.
Сценарий перенес нас в самую страшную пустыню, какую мы только видели на Пекаре, плоскую равнину с растрескавшейся поверхностью, твердой, как бетон, и тянувшейся во все стороны, насколько хватало глаз. Никакой растительности. Нет даже камней и скал. Только мерцающая жара пустыни создавала миражи: на расстоянии нагретые пространства казались озерами. Мы на самой высокой скорости неслись по этой равнине, и судно не гремело. Ощущение было, словно летишь по асфальту.
Ябандзинов мы заметили на востоке на расстоянии в десять километров: солнце отражалось от металла их машины. Будет дуэль на открытой местности, проверка самых основ нашего мастерства — малоприятный сценарий. Абрайра направилась прямо на юг, ябандзины попытались перехватить нас. Напрасно. Они могли выйти на наш курс километра за два, так они и сделали. Мы целый час уходили от них, не давая им быстрой победы. Все немного повеселели, Мавро даже начал рассказывать анекдоты. Но тут мы оказались в удивительном каньоне.
Как будто весь остальной мир отделился, пропал за спиной. Раскрашенные в красное, желтое и белое горы виднелись в дымке километрах в семи от нас, а поблизости, на нашей стороне гигантского разлома, поднимались обветренные столбы скальной породы. Словно поджаренная поверхность Пекаря раскололась, обнажив каменное нутро. Я видел на Земле Большой Каньон, но по сравнению с этим он — просто трещина. Сейчас дальний край разлома было просто невозможно разглядеть, впереди — только бледно — фиолетовое небо и облака.
Вначале огромный каньон показался непреодолимым, но прямо перед нами было заметно, что местность опускается не вертикально: в скале существовало множество склонов и проломов с древними, сильно выветрившимися стенами. Если повезет, мы можем спуститься на дно.
— Я за то, чтобы попробовать спуститься, — предложила Абрайра. Ябандзины догоняли нас, и я подумал, разумно ли мы поступаем, но наш сержант продолжала: — И так как я водитель, имеет значение только мой голос. — Она направила машину вниз.
Следующие пять минут продолжалось едва контролируемое падение, мы скользили под углом в сорок градусов, постоянно набирая инерцию;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Они были дети, — тихо ответила Абрайра. Я никогда не слышал, чтобы брат с сестрой говорили по ночам. Обычно лишь храпел Завала, да Перфекто изредка звал во сне жену. Интересно, сколько таких ночных разговоров я пропустил?
— А когда тебе было двенадцать и ты пошла к мессе, а священник выбросил тебя за порог, он что, тоже был ребенком?
— Это была его церковь.
— Церковь нашего Бога, — поправил Перфекто. — Я не стану напоминать тебе обо всем. Но я видел в новостях сообщения о том, как ты убила трех парней — метисов.
— Трех насильников. Полиции было все равно, что метисы сделают с химерой.
— Ты изуродовала их тела. Это не просто месть. Это ненависть. Поиск. Почему ты отрицаешь, что ненавидишь людей? Тебе это ничего не дает. Я не прошу тебя сдерживать свою ненависть к ним. Но не нужно ненавидеть себя саму за то, что ты одна из них.
Абрайра как будто всхлипнула. Я удивился: она всегда казалась мне такой сильной, лишенной эмоций женщиной.
— Я не человек, — прошептала она. — Мне никогда не позволяли быть человеком. И теперь я не буду человеком.
— Значит, ты признаешь, что ненавидишь их.
— Да. Иногда.
— А меня? — спросил Перфекто. — У меня восемь детей от жены, а она человек. Я тоже человек.
— Не придирайся к словам. Если ты рожден из пробирки, ты химера. Вот разница, исходя из которой чилийцы охотились за нами после революции. Если бы ты отвез своих восьмерых детей в Чили, там тебя убили бы вместе с ними.
— Это правда, — согласился Перфекто. — Но я напоминаю тебе об этом для того, чтобы подчеркнуть: разница между людьми и химерами очень небольшая. Ты стоишь на этой линии и говоришь: буду химерой, а не человеком. Но выбор был сделан твоими создателями — инженерами, сама ты не можешь выбирать.
Перфекто замолчал, и я ждал, что ответит Абрайра, одновременно обдумывая услышанное: когда я пытался поговорить с Абрайрой по душам, она рассказывала о местах, где жила, о людях, которых знала, со странным бесстрастием, никогда не упоминая о любви или ненависти. Эмоционально она всегда оставалась на расстоянии, словно муха, заключенная в янтарь. Ее невозможно было коснуться, ощутить живое тепло. И как в тот день, когда она жестикулировала на манер возбужденной чилийки, так и сейчас, ночью, я еще раз узнал: если она проявляет эмоции, это всего лишь игра, маска. Бессмысленные улыбки в ответ на глупые шутки. Словно она хотела успокоить окружающих, показать, что в ее мире все в порядке. Меня инстинктивно настораживало такое поведение, мне оно казалось неискренним. Теперь я понял, почему эмоции у нее так зажаты: с ней настолько жестоко обращались в прошлом, что сейчас она не хотела показывать нам, кто же она такая на самом деле.
И снова я удивился тому, насколько она человек: ведь 98 процентов изменений и усовершенствований в ее организме будут унаследованы потомками. Тут, словно при вспышке молнии, я наконец увидел правду. Абрайра говорила, что химеры — женщины создавались не для того, чтобы быть солдатами. Когда в «Роблз» проектировали Абрайру, инженеры не хотели получить ни совершенного человека, ни совершенного солдата. Они создавали всего лишь совершенного производителя — машину, которая способна распространить созданные ими особенности среди следующего поколения людей.
Я еще какое-то время прислушивался, но Абрайра ничего не ответила. Возможно, они заметили мое неровное дыхание, поняли, что не сплю, и перестали разговаривать. Не знаю.
* * *
Той ночью мне снилось, будто я пытаюсь удержать от падения ребенка, который цепляется за выступ скалы высоко над безбрежным океаном, волны в котором медного цвета. В воде множество мертвых чаек, они плавают брюхом вверх, крылья их поднимаются и опускаются на волнах. Маленькая девочка, которую я вижу так часто, цепляется за камень, глаза полны ужаса. Из царапин на руках капает кровь, крупные капли падают в воду, и от них расходятся красные круги. Из каждого круга выскакивает самурай — ябандзин в своем красном снаряжении и начинает стрелять в меня плазмой.
Девочка говорит мне:
— Дедушка, держись крепче. Не поднимайся выше.
Я смотрю ей в глаза.
— Кто ты? Как тебя зовут?
— Разве ты не знаешь? — укоризненно отвечает она.
Над моей головой вспыхнула плазма, я обхватил девочку и скорчился, боясь пошевелиться.
* * *
— Анжело, Мавро, все — проснитесь! — позвал Перфекто. Я открыл глаза и оглянулся на него. Перфекто плакал. Густые волосы взъерошены. Свет в помещении неяркий, трехмерная татуировка на шее словно блестит. Коридор дрожал от вибрации, вызванной движениями людей, которые бегали туда — сюда от радости. Перфекто улыбнулся. — Послушайте хорошую новость!
Он подошел к выключателю и добавил света. Абрайра подключилась к монитору и слушала радио. Она вздрагивала от рыданий, по щекам катились слезы. Я сел на койке, Перфекто схватил меня за руку и подтащил ко второму монитору. Мавро только еще поднимался, а Завала вообще не пошевелился. Перфекто вставил вилку в основание моего черепа.
— … все еще закрыты. Тем временем Независимая Бразилия нанесла воздушный удар по четырем тысячам кибернетических танков, стоявших караваном в тридцати километрах к северу от Лимы. — Лима? Я удивился. Фронт Независимой Бразилии в сотнях километров от Лимы. — Танки находились на пути к фронту Социалистических Соединенных Штатов Юга в Панаме под руководством искусственного разума Брейнстормер 911, когда повстанцы разбомбили корпус ИР. Брейнстормер 911 — один из четырнадцати Искусственных Разумов, уничтоженных в Южной и Центральной Америке за последние шесть часов. Разбиты также семь ИР в Европе и два в космосе. Пока только два государства заявили протест по поводу бомбардировки, нарушающей соглашение 2087 года с Разумами о том, что они сохраняют политический нейтралитет и должны быть защищены от жестокостей войны. Впервые за целое столетие ИР стали военными целями.
В Колумбии повстанцы из Панамы утверждают, что они захватили Боготу; следовательно, и Богота и Картахена снова перешли из рук в руки, а генералы — социалисты в Колумбии приказали своим солдатам сложить оружие. Но из-за сообщений о массовых убийствах большинство солдат ССШЮ отказались выполнить этот приказ, и в Медельине продолжаются тяжелые бои.
Неподтвержденные сообщения из Порто Аллегре в оккупированной социалистами Бразилии указывают, что сегодня утром сотни моряков восстали против офицеров. Как сообщается, убит генерал Рикардо Муэллер, известный как Змея Монтевидео; вместе с ним погибло много офицеров. Моряки с этой базы заявляют, что нападут на Буэнос-Айрес…
Мавро выдернул мою вилку и подключился сам. Абрайра отдала свою Завале. В помещениях под нами наемники кричали и веселились, был слышен шум тысяч голосов, несмотря на то что стены приглушали звук.
Перфекто хлопнул меня по спине и откупорил мою последнюю бутылку виски.
— Давай отпразднуем это событие! — воскликнул он и поднес бутылку к моим губам.
Я сделал глоток и спросил:
— А что случилось-то? Перфекто улыбнулся.
— Социалистов гонят из всех украденных ими стран. Они за одну ночь потеряли больше, чем приобрели за последние семь лет.
— Но как? — спросил я. Хотя, конечно, уже знал как. Должно быть, Тамара пришла в себя. Когда я подумал об этом, внутри у меня словно отпустило. Я испытал всепоглощающее чувство облегчения. Я и не сознавал, что настолько тревожусь из-за нее. Значит, Тамара сообщила имена Искусственных Разумов, которые помогали социалистам, а Гарсон передал эту информацию своим компадрес на Земле. С уничтожением региональных ИР по всему ССШЮ выйдут из строя все дороги, линии коммуникаций и банки.
— Очень просто, — объяснил Перфекто. — Кто-то взорвал ИР, и вместе с ними взорвалась вся страна. Миллионы рефуджиадос в Независимой Бразилии и Панаме вооружились и хлынули через границы всех социалистических государств. Почти во всех городах ССШЮ офицеры так заняты защитой своего имущества от грабителей, что им некогда бороться с внешними силами, а солдаты в это время выводят из строя защитные системы государства и переходят на другую сторону. Стало очевидно, что у трех ИР вся память была занята руководством защитных систем социалистов: когда их разбомбили, вся линия, включая кибернетические танки и нейтронные пушки, сломалась. Поскольку ИР нарушили все возможные соглашения, помогая военным на одной стороне, многие страны поддерживают наши усилия. Индия даже послала военную помощь рефуджиадос — пятьдесят тысяч кибернетических танков и орбитальную нейтронную пушку. Ах, как бы я хотел вернуться в Чили!
Я был ошеломлен. Никто никогда не предоставлял нам военную помощь, за исключением незначительной помощи от Австралии, да и ту пришлось выпрашивать так долго, что дело не стоило хлопот.
— Ты думаешь, это правда? ССШЮ могут пасть в один день?
Абрайра покачала головой.
— Нет. Они уже приходят в себя. Создают новые оборонительные линии, отступив в Боливию, Парагвай, Уругвай и Чили. А народы этих стран даже не пошевелились. Люди там так далеко от войны, что даже не знают, что происходит на севере. Потребуются годы, чтобы вернуть все.
— Я в этом не уверен, — возразил Перфекто. — Социалисты отрезаны почти от всего своего тяжелого оружия. И если наши его захватят, война продлится от силы три месяца.
Отключились Завала и Мавро. Завала кричал и прыгал, потом вместе с Абрайрой и Перфекто отправился вниз, чтобы отпраздновать известие с друзьями. Я пообещал, что скоро приду. Мавро сидел на койке и улыбался, а я просто сел на пол.
Когда они ушли, Мавро сказал:
— Итак, Анжело, информация социалистки, которую ты принес на борт, оказалась ценной, верно?
— Si, первоклассная информация.
— И только подумать: все это произошло потому, что я спас тебя на станции Сол.
— Ты верный друг, — сказал я. Однако я не был в этом уверен в глубине души. Вспомнил, как он говорил обо мне за моей спиной, обсуждая мои боевые способности. Но тогда он был пьян, и я старался не сердиться на него за эти слова.
Мавро улыбнулся, откинул голову и посмотрел в потолок.
— Через несколько месяцев Гарсон назначит своих офицеров. Тогда он вспомнит, что мы для него сделали. И я не удивлюсь, если мы с тобой оба станем офицерами.
Я вспомнил зеленые холмы Панамы, заход солнца над озером за моим маленьким домом в Гатуне, большие корабли, плывущие по озеру в порт Колон и в Панама-сити. Вспомнил, как стаи голубых и зеленых канареек играют в кустах у меня на заднем дворе. Я оставил все это, и теперь мне вдруг пришло в голову, что я оставил это совершенно зря. Я мог забрать Тамару к повстанцам в лесах к югу от Колона. Результаты были бы те же. Социалистов отбросили бы от наших границ, и я мог бы остаться в Панаме навсегда — мне бы ничего не угрожало. Конечно, если бы не убил Эйриша. Нужно было оставить Эйриша в живых, переправить Тамару к повстанцам, а самому вернуться домой. Мне никогда не приходило это в голову. И снова мои иррациональные действия заставили меня подумать, что, очевидно, я все же сошел с ума. Может, я просто глуп? В молодости раз в две или три недели я замечал, как глуп был в это самое время год назад. Но теперь мне пятьдесят девять лет, и я больше не оглядываюсь и не думаю, как глуп был в пятьдесят восемь… Может, снова стоит этим заняться?
Больше всего мне сейчас хотелось оказаться в Панаме. Но даже если я вернусь после победы над ябандзинами, я проведу в полете сорок пять земных лет. Панама станет совсем другой. И я понял, что, хоть победа в Панаме меня радует, теперь она не имеет ко мне никакого отношения. Я ничего не выиграю. Все это могло случиться и на другой планете, о которой я никогда нет слышал.
Мавро продолжал:
— У этой социалистки, должно быть, была важная информация. Она принадлежала к их высшим эшелонам. Помнишь, как Гарсон спрашивал тебя, чем она занималась в разведке? И он еще сказал, что знал, что у социалистов есть кто-то с ее способностями.
— Помню, — ответил я.
— А какие способности он имел в виду? Я понял по его взгляду, что он знает о ее работе в разведке, но что это за способности?
— Понятия не имею. Не думаю, чтобы Гарсон стал обсуждать это с нами.
В глубине души я знал, что Тамара пришла в себя. Как она выздоравливает, насколько полно восстановилась ее память? Помнит ли она меня, понимает ли, что я принес ей в жертву? Ведь, спасая ее, я оставил позади всю свою прежнюю жизнь. На какое-то время желание искать ее во мне ослабло, я был удовлетворен тем, что она поправилась, и желал ей добра.
Но когда я сознательно попытался разорвать связь, отделить себя от нее, то неожиданно почувствовал, как у меня над головой расправила крылья большая темная птица, и я ощутил страх: птица готова была ударить.
Глава восьмая
Этим утром мы миновали орбиту Плутона и вышли за пределы Солнечной системы. Японцы держали нас в строю, пока корабль корректировал курс, пока работали, а потом отделялись огромные ракеты, составлявшие значительную часть его массы, пока расправлялись плавники заборных устройств, улавливающих атомы водорода, топливо основного двигателя. Японцы драматизировали ситуацию, и я ожидал, что должно произойти нечто значительное, однако ощутил только легкую дурноту — всего на секунду, затем толчок, когда сила тяжести увеличилась с 1,35 до 1,45 g.
Наши тела еще не приспособились к новой силе тяжести. Конечно, это не сокрушительный вес четырех или пяти g, когда воздух застревает в легких, кровь отливает в ноги, а кости ноют так, как будто при первом же движении лопнут. Ощущение такое, словно медленно погружаешься в пол; тяжесть кажется невыносимой, потому что постоянно увеличивается. Мои мышцы окрепли, я сбросил лишний жир. Однако я испытывал усталость, казался себе изношенным и хрупким. Мы пытались уговорить самураев дать нам день для празднования. Но на них не произвела никакого впечатления незначительная, по их мнению, победа наших друзей на Земле.
Надевая защитное снаряжение, я все время ждал, что Абрайра подбодрит нас, но она только сказала:
— Надеюсь, вы готовы совершить очередное путешествие в ад.
Мавро одевался без своей обычной мрачноватой улыбки, а у Завалы глаза блестели, как у сумасшедшего. Все в нашей маленькой группе ощущали некую подавленность. Мы оделись, заняли свои места в машине, и Кейго подключил нас.
«Сценарий 66: Дальний патруль».
Я увидел зрелище, внушавшее надежду, — такого не было уже много дней. Поскольку мы перешли от программы средних патрулей к дальним, мы должны увидеть новые места; это означает также, что мы совершенствуемся и получили повышение, несмотря на свои постоянные проигрыши.
Сценарий перенес нас в самую страшную пустыню, какую мы только видели на Пекаре, плоскую равнину с растрескавшейся поверхностью, твердой, как бетон, и тянувшейся во все стороны, насколько хватало глаз. Никакой растительности. Нет даже камней и скал. Только мерцающая жара пустыни создавала миражи: на расстоянии нагретые пространства казались озерами. Мы на самой высокой скорости неслись по этой равнине, и судно не гремело. Ощущение было, словно летишь по асфальту.
Ябандзинов мы заметили на востоке на расстоянии в десять километров: солнце отражалось от металла их машины. Будет дуэль на открытой местности, проверка самых основ нашего мастерства — малоприятный сценарий. Абрайра направилась прямо на юг, ябандзины попытались перехватить нас. Напрасно. Они могли выйти на наш курс километра за два, так они и сделали. Мы целый час уходили от них, не давая им быстрой победы. Все немного повеселели, Мавро даже начал рассказывать анекдоты. Но тут мы оказались в удивительном каньоне.
Как будто весь остальной мир отделился, пропал за спиной. Раскрашенные в красное, желтое и белое горы виднелись в дымке километрах в семи от нас, а поблизости, на нашей стороне гигантского разлома, поднимались обветренные столбы скальной породы. Словно поджаренная поверхность Пекаря раскололась, обнажив каменное нутро. Я видел на Земле Большой Каньон, но по сравнению с этим он — просто трещина. Сейчас дальний край разлома было просто невозможно разглядеть, впереди — только бледно — фиолетовое небо и облака.
Вначале огромный каньон показался непреодолимым, но прямо перед нами было заметно, что местность опускается не вертикально: в скале существовало множество склонов и проломов с древними, сильно выветрившимися стенами. Если повезет, мы можем спуститься на дно.
— Я за то, чтобы попробовать спуститься, — предложила Абрайра. Ябандзины догоняли нас, и я подумал, разумно ли мы поступаем, но наш сержант продолжала: — И так как я водитель, имеет значение только мой голос. — Она направила машину вниз.
Следующие пять минут продолжалось едва контролируемое падение, мы скользили под углом в сорок градусов, постоянно набирая инерцию;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56