Фантом несся за мной, стреляя из непонятного, но страшного оружия. Гвозди летали вокруг, словно мухи, один проскочил так близко, что задел край моего уха. По шее потекла горячая струя.
В первую секунду я хотела бежать в кабинет и запереться там, но потом передумала. В соседней комнате спят дети и собаки. Я юркнула под прилавок с канцелярскими принадлежностями, туда же рванулся и Хучик. Я схватила мопса и прижала к себе. В ту же секунду призрак наклонился, и только тогда я поняла, какого дурака сваляла. Бежать было некуда, я “заперта” в тесном пространстве.
Привидение то ли засмеялось, то ли закашлялось, вытянуло руку с пистолетом, прицелилось, я зажмурилась, но тут Хуч, вывернувшись из моих РУК, кинулся к призраку и, поставив лапки ему на ногу, принялся махать жирным хвостиком, словно говоря: “Это же я, Хучик, неужели ты убьешь нас?”
– Отойди, милый, – тихо, ужасно знакомым голосом сказал фантом, – отойди, дорогой. Хуч продолжал царапать ногу киллера.
– Ты кто? – прошептала я и, вспомнив визит писательницы-целительницы, добавила:
– Чего хочешь?
– Твоей смерти, – ответил фантом и… упал на пол.
Я сидела под прилавком, не ощущая ни рук ни ног, тело словно заморозилось. Хучик бегал вдоль поверженного призрака, царапал лапками ткань, покрывавшую лежавшего.
– Дарья Ивановна, вы живы? – раздался звонкий голос.
– Кто тут?
– Я, Шура.
Жена Бетона заглянула под прилавок.
– Шурочка, – пролепетала я, – а это чудище сначала хотело меня убить, а потом упало…
– Это я его по башке “Историей цивилизации” стукнула, – пояснила Шура.
Тут только до меня дошел смысл происходящего, и я изумилась:
– Шура! Ты как здесь оказалась?
– Спряталась в зале.
– Зачем?
– Хотела эту дрянь поймать, что открытки топчет. Сижу за автоматом, жду, потом соснула чуток. Открываю глаза, а за вами этот несется и палит, жуть! Я перепугалась сначала, а вы под прилавок нырь! Ну, думаю, неужели буду смотреть, как из вас рагу сделают. Схватила книжонку потолще и долбанула его по голове. Надо бы еще добавить, чтоб не очнулся.
Но я уже бежала к “тревожной кнопке”. Следующие десять минут Шура стояла возле поверженного тела, держа в руках “Историю цивилизации”. Я прижимала к себе яростно вырывающегося Хуча. Мопс отчего-то рвался к призраку.
Наконец дверь распахнулась, и вошли Соловьев Дмитрий Юрьевич и Павел. Я не удивилась, увидав мужиков, очевидно, такая у них карма: приезжать в книжный магазин.
– Ну, – спросил Павел, – теперь чего?
– Мы поймали привидение, вот оно, – сказала Шура.
– Бежало и стреляло, – ответила я, опуская Хуча, – вот смотрите…
– Не трожь, – велел Дмитрий Юрьевич. – Глянь, Павлуха, вроде скрепер.
– Это что такое? – поинтересовалась я.
– Ну, – пояснил Соловьев, – грубо говоря, пистолет, которым строители загоняют в стены железные штыри.
– Так это не настоящее оружие? – протянула я.
Павел хмыкнул:
– Прикинь, что случится, ежели в твое тело вонзится девятисантиметровый гвоздь.
– Хорош болтать, – приказал Соловьев, – давай наручники, ща в отделение этого стащим, и вам придется проехать.
– Мусик, что случилось? – заорала Маня. Потом послышался топот: дочь, сломя голову, неслась по лестнице.
– Привет, Шура!
– Мы поймали привидение, – гордо сообщила жена Бетона. – Эх, жаль, Женька не знает, в Минск умотал по делам!
– Он бы тебе не разрешил в засаде сидеть, – вздохнула я.
– Мама! – заорала Маня, тыча пальцем в тело, лежащее на полу, – мамочка, это не призрак, смотри!
Я повернула голову и почувствовала, что у меня подламываются колени. На бело-розовой, чисто вымытой плитке, ногами под прилавок, закутанная в нечто, напоминавшее ветхую простыню, широко раскинув руки, лежала… Аллочка, Алла, милейшая дама, моя заместительница, ставшая подругой. У ее головы сидел Хучик и нежно облизывал лицо той, которая каждое утро кормила его деликатесным сыром.
ГЛАВА 32
На следующее утро я с гудящей от напряжения головой пыталась исполнять роль директора книжного магазина. Шура, естественно, растрепала всем, что Аллочка, переодетая привидением, гонялась за мной ночью по торговому залу, вооруженная строительным пистолетом. Честно говоря, когда сегодня утром эксперт, до открытия магазина осматривавший место происшествия, вытащил из двери подвала примерно пятнадцатисантиметровый острый железный штырь, мне просто стало плохо.
У французов имеется крылатое выражение, которое в переводе на русский язык звучит как “остроумие на лестнице”. То есть происходит некое событие, а вы только через пару-другую часов соображаете, что случилось. Вот у меня это качество развито на все сто. Вчера, когда Аллочка, непонятно почему решившая меня убить, “плевалась” штырями, я не слишком испугалась. Даже успокоилась: подумаешь, гвоздь, ведь не пуля же. Но сегодня, увидав, какая штучка могла запросто оказаться в моей глупой голове, перепугалась до тошноты, и эксперт отпаивал меня какими-то мерзкими каплями.
Одним словом, когда на работу явились продавщицы, мне было совсем плохо. Физически оттого, что не спала почти всю ночь, проведя ее сначала в беготне по торговому залу, а потом в милиции; морально оттого, что Аллочку, милую Аллу Сергеевну, арестовали, предъявив ей обвинение в покушении на убийство…
Девочки-продавщицы, понимая состояние директора, работали сегодня безукоризненно, они не пили чай и не курили, а старательно обслуживали покупателей. Где-то около полудня у меня закружилась голова, и я прилегла на диван.
– Дарья Ивановна, – всунулась в кабинет Света, – тут такое дело… Ой, попозже зайду.
– Говори, – велела я, садясь, – что у нас еще плохого произошло?
– Все в порядке, – затараторила Светочка, – просто пришел мужчина, оптовый покупатель. Хочет приобрести пятьдесят книг “Сто лет криминалистики”.
– Кто ее выпускает?
– Издательство “ЭКСМО”. Я опять легла на диван.
– Отправь его к ним на мелкооптовый склад, на Мичуринский проспект, там он со скидкой возьмет.
– Он хочет тут! Я села.
– Ты объяснила, что на складе дешевле?
– Да.
– О господи, зови этого идиота!
Света исчезла. Я встала и подошла к окну. Ну почему Аллочка хотела убить меня? Неужели из-за директорского кресла? Сзади послышалось покашливание. Я обернулась и разозлилась до крайности. На пороге переминался Витька Ремизов. Тот самый, заместитель Александра Михайловича Дегтярева, противный майор, называющий меня постоянно действующим несчастьем своего начальника. Внезапно злоба испарилась, в душе осталась только горечь. Витьку я считала своим добрым приятелем, Аллочку держала за хорошую подругу, а оказывается, первый меня терпеть не может, считает за полную дуру, а вторая вообще решила пристрелить. За что? Еле сдерживая рыдания, я прошептала:
– Что вам угодно?
– Ну, Дашка, не злись, – прогудел Витька. Почувствовав, как в горле поворачивается еж, утыканный горячими иглами, я пробормотала:
– Недосуг мне с вами, господин Ремизов, турусы на колесах разводить, сейчас сюда оптовый покупатель придет, прощайте, не мешайте бизнесу.
– Ну, Дашунчик, – заныл Витька, – это я хочу купить пятьдесят книг.
– Зачем?
– Наметили 9 мая ветеранов поздравить.
– Сейчас январь.
– Ничего, полежат.
Я посмотрела на красного Витьку и неожиданно заплакала. В два прыжка майор подскочил к окну, обнял меня за плечи и засюсюкал:
– Ну, ну, хватит, все позади.
– Да, ты меня ненавидишь!
– Я тебя обожаю!
– Меряешь неприятности в Дашках!
– Кто сказал?
– Нашлись люди!
– Брешут, – убежденно сообщил майор. – Всю жизнь завидовал Дегтяреву, что около него такая баба, как ты!
– Врешь!
– Ей-богу.
Ремизов вытащил из кармана платок, вытер мои слезы, потом велел:
– Давай сморкайся!
В ту же секунду он ухватил мой нос и потряс. Мне стало смешно. Я отняла у Витьки платок и пожаловалась:
– Я чуть не погибла ночью.
– Знаю.
– Почему Алла хотела меня убить?
– Рюмина?
– Да.
– Не догадываешься?
– Ну, наверное, из-за того, что я заняла директорское кресло?
Ремизов покачал головой:
– Нет.
– А почему, ты знаешь?
– Да.
Я уставилась на майора, но тот молчал.
– Вот что, Витенька, я прощу тебе все, если расскажешь детально. Приятель ухмыльнулся:
– Честно говоря, я приехал мириться, думал, ты смилостивишься, услыхав про оптовый заказ.
– И не надейся, только если узнаю правду про Рюмину!
Витька глянул на часы:
– Шантажистка!
– Какая есть!
– Ладно, твоя взяла. Приезжай сегодня, в девять вечера ко мне на работу.
– Почему не сейчас?
– Самому кое-что неясно, – загадочно ответил Витька, – но к вечеру прояснеет.
Ровно в 21.00 я вошла к Витьке в кабинет. Если быть честной, майор слегка кривил душой, называя эту комнату “моим кабинетом”. Более уместно было бы сказать “наш кабинет”. Потому что не слишком большое пространство было густо заставлено столами и стульями.
Интересно, как люди ухитряются работать, сталкиваясь локтями? У сотрудников большого желтого дома на Петровке вечно всего не хватает: помещений, бензина, канцелярских принадлежностей, техники… А уж о зарплате лучше умолчим, чтобы не выдавить слезу у посвященных. Мне всегда было непонятно, почему наше государство экономит средства на структуре, которая призвана охранять покой и безопасность граждан? Ну да это риторический вопрос, и, сколько его не задавай, суть проблемы не изменится.
Кстати, в ведомстве МВД плохо всем. Тем, кто оказался в его ведении без всякого желания, то есть преступникам, и тем, кто их задержал и “раскалывает”. И здесь снова возникают вопросы. Насколько я помню текст Конституции, там содержится приблизительно такая фраза: никто не может быть объявлен виновным, кроме как по приговору суда. Но тогда получается, что основной закон страны постоянно нарушается!
Значит, в Бутырском изоляторе сидят те, кто лишь подозревается в свершении преступлений. Тогда почему их запихивают по сто двадцать человек в сорокаместные камеры и почти морят голодом?
Ни для кого не секрет, что содержание заключенного сегодня целиком и полностью падает на плечи родственников. Несчастные матери и жены волокут в изоляторы временного содержания, а затем на зоны все: продукты, одежду, мыло, лекарства и даже строительные материалы для ремонта бараков. А уж о моральных качествах надзирателей умолчим. Главное управление исполнения наказаний не любит распространяться на эту тему, но сотрудников Бутырки несколько раз разгоняли, а кое-кто из них оказался в стенах печально известной тюрьмищи уже в качестве сидельца. Только на место изгнанных явились такие же, с жадными руками…
Итак, я вошла в кабинет.
– Ну, садись, кофе кончился еще утром, будешь чай? – спросил Ремизов.
– Извини, растворимый не пью, но вам принесла в подарок, – сообщила я, выставляя на стол банку кофе “Амбассадор”, пачку рафинада, упаковку чая “Ахмад” в пакетиках, две банки паштета, сыр, колбасу и батон хлеба.
– Здорово! – обрадовался Витька и стукнул кулаком в стену.
Через секунду в кабинет вошел молодой, незнакомый мне парень.
– В чем дело, – начал он, но потом осекся и заявил:
– Ну, скатерть-самобранка. Нас угостишь?
– Бери, – широким жестом указал на стол Витька.
В кабинет влез еще один мужик.
– Нам чего, зарплату сегодня дали? – поинтересовался он.
– У Витька день рождения, – ответил первый.
– Хорош вам, – рассердился Ремизов, – налили кофе и дуйте к себе, нам поболтать надо.
Потом он закурил и, стряхивая пепел в пустую тарелочку с надписью “Общепит”, начал наконец рассказ:
– Жила-была на свете дама по имени Алла Сергеевна Рюмина. Работала всю жизнь в книготорговле и, медленно шагая по ступенькам служебной лестницы, делала карьеру. Помощник продавца, младший продавец, продавец, старший продавец… Основная часть ее карьерного роста пришлась на годы тотального дефицита книг, и Аллочка, как очень многие работники прилавка тех лет, пыталась поправить свое материальное положение, торгуя из-под прилавка Проскуриным и Пикулем. Если сказать честно, Аллочка не слишком нуждалась, потому что была замужней дамой, вполне счастливой в браке.
Коллеги по книжному магазину, а она всю жизнь проработала только в книготорговле, завидовали ей. За прилавками стояло много разведенных баб, а у Рюминой имелся супруг, Костя. Константин был художником и, как казалось, вполне нормально зарабатывал. У четы была хорошая квартира на Солянке, дачка, “Москвич” и, очевидно, сберкнижка. Если о наличии квартиры и автомобиля было известно всем, то о “золотом запасе”, лежащем в сберкассе, коллеги только догадывались, но, видя, что Алла отлично одевается, пользуется только французскими духами и ездит каждый год в Крым, на море, предполагали, что у Рюминой припрятана тугая копеечка. Таково было внешнее положение вещей, потому что изнутри ситуация выглядела по-иному.
Константин практически ничего не зарабатывал, все благосостояние семьи шло от его матери, Татьяны Борисовны Алтуфьевой.
– Как, – заорала я, подскакивая на стуле, – Алла невестка старухи? Быть этого не может!!!
– Почему? – усмехнулся Витька.
Я растерялась. Действительно, почему?
– Ну, она же Рюмина, а не Алтуфьева… Ремизов кивнул:
– Правильно. Но разве не встречаются такие семьи, где жена оставляет себе девичью фамилию? Только ты случайно попала сейчас в самое больное место Аллы.
Татьяна Борисовна с первого дня восприняла будущую жену сына в штыки и категорически заявила:
– Константин, если ЭТА станет носить фамилию Алтуфьевых, на мою помощь не рассчитывай!
Костик, обожавший мать и всю жизнь живший по принципу: лишь бы не ругаться, пошел у нее на поводу.
Первое время молодые и Алтуфьева жили вместе, в доме на Федосеева, внизу очень удачно помещался книжный магазина, и Аллочка устроилась туда на работу замдиректора. Скоро, однако, Татьяне Борисовне надоели молодые, и она сделала царский подарок сыну с невесткой: квартиру на Солянке. Опустим тут всю историю, связанную с ее получением. Поверьте только, что старуха положила много сил и денег, пока добилась успеха.
Шла жизнь, у Аллы и Кости подрастал мальчик Валера. Алтуфьева отстегивала сыну вполне приличную сумму, и семья не бедствовала Но каждый раз, когда они собирались вместе на дни рождения, Новый год, Пасху, 7 ноября или Первое мая, Татьяна Борисовна заводила один и тот же разговор, начинавшийся всегда одинаково:
– Мой папенька, Борис…
Далее следовал панегирик умершим родителям, рассказ об устойчивом финансовом положении маменьки и папеньки, их происхождении…
Дошло до того, что Аллочка лютой ненавистью стала ненавидеть всех женщин с именем Дарья и всех мужчин, которых зовут Борис. Да еще Татьяна Борисовна, забыв о хорошем воспитании, всякий раз завершала рассказ одинаково:
– Жаль, что в наше время благородное происхождение редкость, и когда хочешь, чтобы в семью вошел новый, достойный член…
Тут она замолкала и принималась вздыхать, бросая многозначительные взгляды на Аллу, после чего следовала новая порция историй. Демонстрировался тайный ход и сообщалось о спрятанном кладе.
Дома, на Солянке, Костик обнимал Аллочку.
– Не обращай на мать внимания, она гордится своим происхождением.
Аллочка кивала. Ссориться с содержащей их свекровью было нельзя.
– Как ты думаешь, клад – это правда? – спросила, услыхав историю в первый раз, Аллочка.
Костя пожал плечами:
– Может, и было что, только небось давным-давно пропало, дом сто раз перекраивали.
Поэтому Аллочка относилась к повествованиям старухи равнодушно, считая их идиотской выдумкой. Потом Константин умер. Аллочка осталась с сыном. Естественно, Татьяна Борисовна уверенной рукой перекрыла “денежный кран”. Аллочка, возмущенная поведением свекрови, утащила у той парочку статуэток и колечко. Никаких угрызений совести она не испытывала. Брала, можно сказать, свое, все равно после смерти кичившейся своим благородством грымзы имущество достанется Валере, ну не ходить же сейчас парню в драных башмаках!
Сына Аллочка обожала до беспамятства, он заменил ей вся и всех: мужа, родственников, друзей. Почти до его двадцатилетия они везде появлялись вместе, чуть ли не за руку. Поэтому понятно, как Алла “обрадовалась”, узнав, что Валерочка хочет жениться на Ксюше. Но, надо отдать должное Рюминой, она оказалась умнее Татьяны Борисовны. Отношений с невесткой не испортила, поселила ту на Солянку, а квартиру Шмелевой сдали.
Потом Валерочка решил сменить жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
В первую секунду я хотела бежать в кабинет и запереться там, но потом передумала. В соседней комнате спят дети и собаки. Я юркнула под прилавок с канцелярскими принадлежностями, туда же рванулся и Хучик. Я схватила мопса и прижала к себе. В ту же секунду призрак наклонился, и только тогда я поняла, какого дурака сваляла. Бежать было некуда, я “заперта” в тесном пространстве.
Привидение то ли засмеялось, то ли закашлялось, вытянуло руку с пистолетом, прицелилось, я зажмурилась, но тут Хуч, вывернувшись из моих РУК, кинулся к призраку и, поставив лапки ему на ногу, принялся махать жирным хвостиком, словно говоря: “Это же я, Хучик, неужели ты убьешь нас?”
– Отойди, милый, – тихо, ужасно знакомым голосом сказал фантом, – отойди, дорогой. Хуч продолжал царапать ногу киллера.
– Ты кто? – прошептала я и, вспомнив визит писательницы-целительницы, добавила:
– Чего хочешь?
– Твоей смерти, – ответил фантом и… упал на пол.
Я сидела под прилавком, не ощущая ни рук ни ног, тело словно заморозилось. Хучик бегал вдоль поверженного призрака, царапал лапками ткань, покрывавшую лежавшего.
– Дарья Ивановна, вы живы? – раздался звонкий голос.
– Кто тут?
– Я, Шура.
Жена Бетона заглянула под прилавок.
– Шурочка, – пролепетала я, – а это чудище сначала хотело меня убить, а потом упало…
– Это я его по башке “Историей цивилизации” стукнула, – пояснила Шура.
Тут только до меня дошел смысл происходящего, и я изумилась:
– Шура! Ты как здесь оказалась?
– Спряталась в зале.
– Зачем?
– Хотела эту дрянь поймать, что открытки топчет. Сижу за автоматом, жду, потом соснула чуток. Открываю глаза, а за вами этот несется и палит, жуть! Я перепугалась сначала, а вы под прилавок нырь! Ну, думаю, неужели буду смотреть, как из вас рагу сделают. Схватила книжонку потолще и долбанула его по голове. Надо бы еще добавить, чтоб не очнулся.
Но я уже бежала к “тревожной кнопке”. Следующие десять минут Шура стояла возле поверженного тела, держа в руках “Историю цивилизации”. Я прижимала к себе яростно вырывающегося Хуча. Мопс отчего-то рвался к призраку.
Наконец дверь распахнулась, и вошли Соловьев Дмитрий Юрьевич и Павел. Я не удивилась, увидав мужиков, очевидно, такая у них карма: приезжать в книжный магазин.
– Ну, – спросил Павел, – теперь чего?
– Мы поймали привидение, вот оно, – сказала Шура.
– Бежало и стреляло, – ответила я, опуская Хуча, – вот смотрите…
– Не трожь, – велел Дмитрий Юрьевич. – Глянь, Павлуха, вроде скрепер.
– Это что такое? – поинтересовалась я.
– Ну, – пояснил Соловьев, – грубо говоря, пистолет, которым строители загоняют в стены железные штыри.
– Так это не настоящее оружие? – протянула я.
Павел хмыкнул:
– Прикинь, что случится, ежели в твое тело вонзится девятисантиметровый гвоздь.
– Хорош болтать, – приказал Соловьев, – давай наручники, ща в отделение этого стащим, и вам придется проехать.
– Мусик, что случилось? – заорала Маня. Потом послышался топот: дочь, сломя голову, неслась по лестнице.
– Привет, Шура!
– Мы поймали привидение, – гордо сообщила жена Бетона. – Эх, жаль, Женька не знает, в Минск умотал по делам!
– Он бы тебе не разрешил в засаде сидеть, – вздохнула я.
– Мама! – заорала Маня, тыча пальцем в тело, лежащее на полу, – мамочка, это не призрак, смотри!
Я повернула голову и почувствовала, что у меня подламываются колени. На бело-розовой, чисто вымытой плитке, ногами под прилавок, закутанная в нечто, напоминавшее ветхую простыню, широко раскинув руки, лежала… Аллочка, Алла, милейшая дама, моя заместительница, ставшая подругой. У ее головы сидел Хучик и нежно облизывал лицо той, которая каждое утро кормила его деликатесным сыром.
ГЛАВА 32
На следующее утро я с гудящей от напряжения головой пыталась исполнять роль директора книжного магазина. Шура, естественно, растрепала всем, что Аллочка, переодетая привидением, гонялась за мной ночью по торговому залу, вооруженная строительным пистолетом. Честно говоря, когда сегодня утром эксперт, до открытия магазина осматривавший место происшествия, вытащил из двери подвала примерно пятнадцатисантиметровый острый железный штырь, мне просто стало плохо.
У французов имеется крылатое выражение, которое в переводе на русский язык звучит как “остроумие на лестнице”. То есть происходит некое событие, а вы только через пару-другую часов соображаете, что случилось. Вот у меня это качество развито на все сто. Вчера, когда Аллочка, непонятно почему решившая меня убить, “плевалась” штырями, я не слишком испугалась. Даже успокоилась: подумаешь, гвоздь, ведь не пуля же. Но сегодня, увидав, какая штучка могла запросто оказаться в моей глупой голове, перепугалась до тошноты, и эксперт отпаивал меня какими-то мерзкими каплями.
Одним словом, когда на работу явились продавщицы, мне было совсем плохо. Физически оттого, что не спала почти всю ночь, проведя ее сначала в беготне по торговому залу, а потом в милиции; морально оттого, что Аллочку, милую Аллу Сергеевну, арестовали, предъявив ей обвинение в покушении на убийство…
Девочки-продавщицы, понимая состояние директора, работали сегодня безукоризненно, они не пили чай и не курили, а старательно обслуживали покупателей. Где-то около полудня у меня закружилась голова, и я прилегла на диван.
– Дарья Ивановна, – всунулась в кабинет Света, – тут такое дело… Ой, попозже зайду.
– Говори, – велела я, садясь, – что у нас еще плохого произошло?
– Все в порядке, – затараторила Светочка, – просто пришел мужчина, оптовый покупатель. Хочет приобрести пятьдесят книг “Сто лет криминалистики”.
– Кто ее выпускает?
– Издательство “ЭКСМО”. Я опять легла на диван.
– Отправь его к ним на мелкооптовый склад, на Мичуринский проспект, там он со скидкой возьмет.
– Он хочет тут! Я села.
– Ты объяснила, что на складе дешевле?
– Да.
– О господи, зови этого идиота!
Света исчезла. Я встала и подошла к окну. Ну почему Аллочка хотела убить меня? Неужели из-за директорского кресла? Сзади послышалось покашливание. Я обернулась и разозлилась до крайности. На пороге переминался Витька Ремизов. Тот самый, заместитель Александра Михайловича Дегтярева, противный майор, называющий меня постоянно действующим несчастьем своего начальника. Внезапно злоба испарилась, в душе осталась только горечь. Витьку я считала своим добрым приятелем, Аллочку держала за хорошую подругу, а оказывается, первый меня терпеть не может, считает за полную дуру, а вторая вообще решила пристрелить. За что? Еле сдерживая рыдания, я прошептала:
– Что вам угодно?
– Ну, Дашка, не злись, – прогудел Витька. Почувствовав, как в горле поворачивается еж, утыканный горячими иглами, я пробормотала:
– Недосуг мне с вами, господин Ремизов, турусы на колесах разводить, сейчас сюда оптовый покупатель придет, прощайте, не мешайте бизнесу.
– Ну, Дашунчик, – заныл Витька, – это я хочу купить пятьдесят книг.
– Зачем?
– Наметили 9 мая ветеранов поздравить.
– Сейчас январь.
– Ничего, полежат.
Я посмотрела на красного Витьку и неожиданно заплакала. В два прыжка майор подскочил к окну, обнял меня за плечи и засюсюкал:
– Ну, ну, хватит, все позади.
– Да, ты меня ненавидишь!
– Я тебя обожаю!
– Меряешь неприятности в Дашках!
– Кто сказал?
– Нашлись люди!
– Брешут, – убежденно сообщил майор. – Всю жизнь завидовал Дегтяреву, что около него такая баба, как ты!
– Врешь!
– Ей-богу.
Ремизов вытащил из кармана платок, вытер мои слезы, потом велел:
– Давай сморкайся!
В ту же секунду он ухватил мой нос и потряс. Мне стало смешно. Я отняла у Витьки платок и пожаловалась:
– Я чуть не погибла ночью.
– Знаю.
– Почему Алла хотела меня убить?
– Рюмина?
– Да.
– Не догадываешься?
– Ну, наверное, из-за того, что я заняла директорское кресло?
Ремизов покачал головой:
– Нет.
– А почему, ты знаешь?
– Да.
Я уставилась на майора, но тот молчал.
– Вот что, Витенька, я прощу тебе все, если расскажешь детально. Приятель ухмыльнулся:
– Честно говоря, я приехал мириться, думал, ты смилостивишься, услыхав про оптовый заказ.
– И не надейся, только если узнаю правду про Рюмину!
Витька глянул на часы:
– Шантажистка!
– Какая есть!
– Ладно, твоя взяла. Приезжай сегодня, в девять вечера ко мне на работу.
– Почему не сейчас?
– Самому кое-что неясно, – загадочно ответил Витька, – но к вечеру прояснеет.
Ровно в 21.00 я вошла к Витьке в кабинет. Если быть честной, майор слегка кривил душой, называя эту комнату “моим кабинетом”. Более уместно было бы сказать “наш кабинет”. Потому что не слишком большое пространство было густо заставлено столами и стульями.
Интересно, как люди ухитряются работать, сталкиваясь локтями? У сотрудников большого желтого дома на Петровке вечно всего не хватает: помещений, бензина, канцелярских принадлежностей, техники… А уж о зарплате лучше умолчим, чтобы не выдавить слезу у посвященных. Мне всегда было непонятно, почему наше государство экономит средства на структуре, которая призвана охранять покой и безопасность граждан? Ну да это риторический вопрос, и, сколько его не задавай, суть проблемы не изменится.
Кстати, в ведомстве МВД плохо всем. Тем, кто оказался в его ведении без всякого желания, то есть преступникам, и тем, кто их задержал и “раскалывает”. И здесь снова возникают вопросы. Насколько я помню текст Конституции, там содержится приблизительно такая фраза: никто не может быть объявлен виновным, кроме как по приговору суда. Но тогда получается, что основной закон страны постоянно нарушается!
Значит, в Бутырском изоляторе сидят те, кто лишь подозревается в свершении преступлений. Тогда почему их запихивают по сто двадцать человек в сорокаместные камеры и почти морят голодом?
Ни для кого не секрет, что содержание заключенного сегодня целиком и полностью падает на плечи родственников. Несчастные матери и жены волокут в изоляторы временного содержания, а затем на зоны все: продукты, одежду, мыло, лекарства и даже строительные материалы для ремонта бараков. А уж о моральных качествах надзирателей умолчим. Главное управление исполнения наказаний не любит распространяться на эту тему, но сотрудников Бутырки несколько раз разгоняли, а кое-кто из них оказался в стенах печально известной тюрьмищи уже в качестве сидельца. Только на место изгнанных явились такие же, с жадными руками…
Итак, я вошла в кабинет.
– Ну, садись, кофе кончился еще утром, будешь чай? – спросил Ремизов.
– Извини, растворимый не пью, но вам принесла в подарок, – сообщила я, выставляя на стол банку кофе “Амбассадор”, пачку рафинада, упаковку чая “Ахмад” в пакетиках, две банки паштета, сыр, колбасу и батон хлеба.
– Здорово! – обрадовался Витька и стукнул кулаком в стену.
Через секунду в кабинет вошел молодой, незнакомый мне парень.
– В чем дело, – начал он, но потом осекся и заявил:
– Ну, скатерть-самобранка. Нас угостишь?
– Бери, – широким жестом указал на стол Витька.
В кабинет влез еще один мужик.
– Нам чего, зарплату сегодня дали? – поинтересовался он.
– У Витька день рождения, – ответил первый.
– Хорош вам, – рассердился Ремизов, – налили кофе и дуйте к себе, нам поболтать надо.
Потом он закурил и, стряхивая пепел в пустую тарелочку с надписью “Общепит”, начал наконец рассказ:
– Жила-была на свете дама по имени Алла Сергеевна Рюмина. Работала всю жизнь в книготорговле и, медленно шагая по ступенькам служебной лестницы, делала карьеру. Помощник продавца, младший продавец, продавец, старший продавец… Основная часть ее карьерного роста пришлась на годы тотального дефицита книг, и Аллочка, как очень многие работники прилавка тех лет, пыталась поправить свое материальное положение, торгуя из-под прилавка Проскуриным и Пикулем. Если сказать честно, Аллочка не слишком нуждалась, потому что была замужней дамой, вполне счастливой в браке.
Коллеги по книжному магазину, а она всю жизнь проработала только в книготорговле, завидовали ей. За прилавками стояло много разведенных баб, а у Рюминой имелся супруг, Костя. Константин был художником и, как казалось, вполне нормально зарабатывал. У четы была хорошая квартира на Солянке, дачка, “Москвич” и, очевидно, сберкнижка. Если о наличии квартиры и автомобиля было известно всем, то о “золотом запасе”, лежащем в сберкассе, коллеги только догадывались, но, видя, что Алла отлично одевается, пользуется только французскими духами и ездит каждый год в Крым, на море, предполагали, что у Рюминой припрятана тугая копеечка. Таково было внешнее положение вещей, потому что изнутри ситуация выглядела по-иному.
Константин практически ничего не зарабатывал, все благосостояние семьи шло от его матери, Татьяны Борисовны Алтуфьевой.
– Как, – заорала я, подскакивая на стуле, – Алла невестка старухи? Быть этого не может!!!
– Почему? – усмехнулся Витька.
Я растерялась. Действительно, почему?
– Ну, она же Рюмина, а не Алтуфьева… Ремизов кивнул:
– Правильно. Но разве не встречаются такие семьи, где жена оставляет себе девичью фамилию? Только ты случайно попала сейчас в самое больное место Аллы.
Татьяна Борисовна с первого дня восприняла будущую жену сына в штыки и категорически заявила:
– Константин, если ЭТА станет носить фамилию Алтуфьевых, на мою помощь не рассчитывай!
Костик, обожавший мать и всю жизнь живший по принципу: лишь бы не ругаться, пошел у нее на поводу.
Первое время молодые и Алтуфьева жили вместе, в доме на Федосеева, внизу очень удачно помещался книжный магазина, и Аллочка устроилась туда на работу замдиректора. Скоро, однако, Татьяне Борисовне надоели молодые, и она сделала царский подарок сыну с невесткой: квартиру на Солянке. Опустим тут всю историю, связанную с ее получением. Поверьте только, что старуха положила много сил и денег, пока добилась успеха.
Шла жизнь, у Аллы и Кости подрастал мальчик Валера. Алтуфьева отстегивала сыну вполне приличную сумму, и семья не бедствовала Но каждый раз, когда они собирались вместе на дни рождения, Новый год, Пасху, 7 ноября или Первое мая, Татьяна Борисовна заводила один и тот же разговор, начинавшийся всегда одинаково:
– Мой папенька, Борис…
Далее следовал панегирик умершим родителям, рассказ об устойчивом финансовом положении маменьки и папеньки, их происхождении…
Дошло до того, что Аллочка лютой ненавистью стала ненавидеть всех женщин с именем Дарья и всех мужчин, которых зовут Борис. Да еще Татьяна Борисовна, забыв о хорошем воспитании, всякий раз завершала рассказ одинаково:
– Жаль, что в наше время благородное происхождение редкость, и когда хочешь, чтобы в семью вошел новый, достойный член…
Тут она замолкала и принималась вздыхать, бросая многозначительные взгляды на Аллу, после чего следовала новая порция историй. Демонстрировался тайный ход и сообщалось о спрятанном кладе.
Дома, на Солянке, Костик обнимал Аллочку.
– Не обращай на мать внимания, она гордится своим происхождением.
Аллочка кивала. Ссориться с содержащей их свекровью было нельзя.
– Как ты думаешь, клад – это правда? – спросила, услыхав историю в первый раз, Аллочка.
Костя пожал плечами:
– Может, и было что, только небось давным-давно пропало, дом сто раз перекраивали.
Поэтому Аллочка относилась к повествованиям старухи равнодушно, считая их идиотской выдумкой. Потом Константин умер. Аллочка осталась с сыном. Естественно, Татьяна Борисовна уверенной рукой перекрыла “денежный кран”. Аллочка, возмущенная поведением свекрови, утащила у той парочку статуэток и колечко. Никаких угрызений совести она не испытывала. Брала, можно сказать, свое, все равно после смерти кичившейся своим благородством грымзы имущество достанется Валере, ну не ходить же сейчас парню в драных башмаках!
Сына Аллочка обожала до беспамятства, он заменил ей вся и всех: мужа, родственников, друзей. Почти до его двадцатилетия они везде появлялись вместе, чуть ли не за руку. Поэтому понятно, как Алла “обрадовалась”, узнав, что Валерочка хочет жениться на Ксюше. Но, надо отдать должное Рюминой, она оказалась умнее Татьяны Борисовны. Отношений с невесткой не испортила, поселила ту на Солянку, а квартиру Шмелевой сдали.
Потом Валерочка решил сменить жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31